Одна за другой
Окно небольшой комнатки выходило во двор санатория: несколько скамеек, простенькая клумба, незатейливо подстриженные кусты, серый асфальт дорожек. Зимой, когда двор покрывался снегом, в комнате становилось странно: ровный белый свет, отраженный от снега, заливал потолок и сверху озарял кровати, тумбочки, книги. Находиться под этим светом было невыносимо. И тогда две старушки, обитательницы санатория для престарелых, шли в столовую.
Они жили в одной комнате почти год. И не подружились за это время. Странно это – заводить новых подружек, ожидая смерти в стенах санатория. Они и не старались. Каждая занималась своими делами, избегая разговоров с соседкой.
Одна из них стремилась к торжеству справедливости. И все делила и делила между детьми, внуками, племянниками деньги, землю, какой-то скарб. Едва ли не каждую неделю в комнатку входил адвокат, на ходу доставал стопку бумаги, пластиковую папку с документами, ручку. Молодой мужчина, представительный, свежо пахнущий одеколоном, чистой водой и хорошим кофе, усаживался на край стула и приступал к работе. Адвокат очень старался выглядеть внимательным, предупредительным, доброжелательным. Однако ему это не всегда удавалось: он устал вносить мелкие, мельчайшие изменения в окончательный текст завещания. Старушка тянула его в размышления о том, кто чего достоин, но адвокату не хотелось судить о людях, которые платили ему за эти визиты, платили за отличный санаторий для старушки и совершенно не нуждались в посмертных дарах пожилой родственницы. Он едва заметно морщился, вздыхал, черкал в бумагах, кивал головой и посматривал на часы.
Вторая старушка – подвижная, даже суетливая, напевающая себе под нос – гостей не принимала. Откуда-то приходили ей письма, кто-то в праздники звонил по телефону, но в санаторий никто не приезжал. Возле ее кровати было много книг, пышных цветов в горшках, торчали из горлышка обычной банки кисточки и карандаши, под кроватью примостился ящик с какими-то инструментами, тюбиками, баночками. Эта старушка старалась как можно больше времени проводить в парке санатория, на веранде. Лишь во время визитов адвоката она оставалась в комнате, завороженно глядя и слушая. Собственно, она хотела бы уйти и даже обувалась по-уличному, но оторваться от зрелища было выше ее сил. Безмолвно сидела она на своей кровати, поставив на колени баул с бумагой и красками, фотоаппаратом, зонтом. После ухода мужчины дамы обменивались взглядами – одна сердилась, вторая извинялась – и погружались в привычное одиночество.
Первой умерла та, что так заботилась о завещании. Утром ее нашли бездыханной: неподвижные глаза смотрели в потолок, холодные руки притянули край одеяла к подбородку. Ловкие санитары переложили некрупное тело на каталку, накрыли его простынкой и быстро-быстро увезли куда-то по коридору. Потом они вернулись и так же ловко, почти бесшумно, стремительно покидали в пластиковые пакеты одежду, полотенца, книжки, блокноты, пузырьки с лекарствами. Сдернули с кровати постель, протерли мебель и полы тряпками, пахнущими больницей. Холодный свет зимнего дня заполнил комнату, вытеснив голоса, запахи, тепло.
Оставшаяся полновластной хозяйкой вторая старушка растерялась ненадолго. Теперь она стала больше времени проводить в комнате, напевая, шурша бумагой, тихонько посмеиваясь. Она не стала разговаривать с родственниками покойной, взглядом из окна проводив их и гроб с телом бывшей соседки. Когда огромный черный автомобиль покатился наружу из ворот санатория, она помахала ему вслед худенькой рукой, вздохнула и опустила занавеску.
Через неделю, встревожившись ее отсутствием на завтраке и даже на обеде, медсестра обнаружила, что и эта старушка отошла в мир иной. В распахнутую дверь обитатели санатория могли увидеть подробности ее ухода. Санитары стянули одеяло и растерянно уставились на покойницу, потом заулыбались, кивая друг другу. Старушка лежала на кровати в самом нарядном своем костюме, в новых туфлях и даже в шляпке. В кулачке зажата записка: «Не помните мне костюм!». Все еще улыбаясь, санитары аккуратно уложили тело на каталку. Она всегда любила пошутить, эта милая старушка. Та, первая, капризничала, жаловалась на то и на это, а потом совала в карманы санитаров и медсестер мелкие деньги, прося позаботиться о ней. А с этой хлопот не было.
Вечером того же дня врач санатория попросил постояльцев задержаться после ужина в столовой. Старики уставились на него, ожидая новостей. Доктор откашлялся, и, словно этот звук был командой, в столовую вошли санитары, нагруженные коробками и пакетами. «Мадам N просила меня передать… - заговорил врач. – Вы знаете, сегодня ее не стало. Она оставила нам всем кое-что на память, мы все – ее наследники». Старики переглянулись. «Я буду называть имена так, как она их написала, и вы получите подарки от нее». «Это как в Рождество?» - хихикнул один из ядовитых старичков.
Тут дверь столовой снова приоткрылась, в проеме показался уже знакомый всем адвокат. Врач указал ему на стул у стены. И начал зачитывать имена, а вернее, прозвища стариков и старух – в полном согласии с волей покойной. Наследники хохотали над тем, как выговаривал их врач: желчные, язвительные, жгучие словечки, которыми они награждали друг друга в пылу стариковских ссор, звучали так невинно и нелепо в устах этого важного господина. Через полчаса участники оглашения завещания немного успокоились, рассматривая рисунки и фотографии, читая подписи к ним. Покойница была талантливой художницей, портреты все узнаваемы, а их герои – великолепны. От внимательных глаз подвижной старушкине ускользнула ни одна мелочь, ни одна черточка характера, ни одна морщинка, слезинка или улыбка. Адвокату же – «восхитительному мужчине и настоящему джентльмену» - достался целый блокнот набросков: вот он кое-как мостится на краешке стула, вот тайком смотрит на запястье, украшенное часами, вот корчит гримасу в спину капризной клиентки, вот рисует чертика на полях латаного-перелатаного завещания…
«И еще мадам N попросила меня устроить сегодня танцы. Как когда-то – в честь ее дня рождения. Будем?» - спросил врач у расчувствовавшихся стариков. «Один раз живем! Включай музыку!» - выкрикнул прикованный к инвалидному креслу дед.
В приоткрытую дверь опустевшей комнатки, чьи обитательницы ушли одна за другой, летели звуки музыки, смех, крики и кашель, шарканье плоских подошв о линолеум. Дверь в опустевшую комнату сама собой закрылась.
