О мечтах и людях
«Движение ради славы есть путь в пропасть. Фальшивый успех принесет бесчестие. Оглянитесь вокруг себя в поисках покровительства и ответов на ваши вопросы. Вы потеряли всякое направление; ни один из ваших планов не сбудется». (Толкование 16й Руны)
О том, что к звездам принято ходить, все-таки, через тернии, Костя Королев не догадывался до двадцати трех лет. В самый первый раз ему повезло еще до рождения. Костя придумал появиться на свет за месяц до положенного срока, да еще в третьем часу ночи, и Анне Александровне Королевой (уроженке г. Москвы, шестнадцати лет от роду) пришлось звонить в службу такси. Больше ей звонить было некому. Водитель, даже не подозревавший о том, что сделает ошибку и эта ошибка обернется удачей для не родившегося еще Кости, вез Анну Александровну по названному ей адресу. Да вот только то ли дорогу с сонных глаз попутал, то ли просто испугался, что девка в машине родит - привез он Анну Александровну совсем не туда. В три ноль-ноль по московскому Анна оказалась на пороге родильного отделения номер семнадцать при Городской Клинической Больнице номер семь, постсоветского заведения из бывших партийных. В иные годы наличие большого (и не очень) блата давало роженицам возможность записаться в очередь желающих явить на свет партийного отпрыска, не иначе как с помощью акушера, имя которого хотя бы раз за год мелькало в московской прессе. После перестройки роддом стал пополняться «блатными» уже не из партийных, а из новых, незашоренных идеологией, русских. Тут-то и явила себя счастливая Костина звезда. Безо всякого блата, без унизительно-шаркающих договоренностей, возьми да и впусти дежурная медсестра Анну Александровну. Длительные роды шли тяжело: гипоксия, обвитие пуповины. Но недаром родильное заведение номер семнадцать считалось одним из лучших в Москве. Костя появился на свет в обед, тридцатого марта тысяча девятьсот девяносто первого года.
Забирать мать и дитя с выписки приехал другой таксист. Зоя Константиновна и Александр Геннадьевич, люди в Москве неизвестные, но гордые и тщеславные, не оправились еще от позорного удара, которые нанесла их мировоззрению столь ранняя дочкина беременность. Удивительной чертой этой московской семьи, жившей в двухкомнатной хрущевской квартире, было непомерное тщеславие по отношению к детям. Пухленькая Анечка, мамина гордость, в полтора года бойко орудовала вилкой, в четыре уже умела читать, и вплоть до десятого класса не имела ни одной четверки в аттестате… Затем красный диплом, удачное замужество – все это полетело к черту когда обозначилась отвратительная, позорная беременность в пятнадцать лет. Александр Геннадьевич был краток.
- Пошла вон.
Квартироваться пришлось у тетки. Старая дева постоянно была занята на работе. Она всегда становилась занята как только на горизонте возникали родственники с какой-либо проблемой. Нынешнее положение племянницы входило в круг подобных проблем, и пусть сама разбирается. Садясь в автомобиль такси, Анна вскрикнула, вручила водителю спящий тугой сверток «на пять минут, подержать» и побежала в сторону ближайшего ларька. Вернулась с двумя коробками конфет, вручила их медсестре и акушерке, принимавшей роды. Три рубля тридцать копеек за коробку, большего блата у Анны Александровны не было.
Несмотря на серую бедность девяностых, рос Костя в относительном достатке и внимании. Бабушка с дедом милостиво приняли его в свой дом, вместе с тусклой, бесформенной мамашей, когда-то подававшей такие надежды. Нереализованные их амбиции быстро перешли на Костю. Мальчику следовало вести себя иначе, чем остальные, следовало начать ходить и говорить раньше, чем остальные. Во дворе росли старые тополя, высоченные, и подросшему Косте казалось, что если забраться на такой тополь, можно дотянуться до самых звезд. Дед смастерил Косте модель американского пилотируемого космического шаттла «Дилидженс». Если забраться на самую верхушку тополя и запустить шаттл, он непременно выйдет на орбиту Земли. В отличие от Кости, новые русские мальчишки уже не мечтали быть космонавтами, они мечтали быть менеджерами и бизнесменами, только не Костя Королев. Даже фамилия у него была выдающаяся, ракетно-космическая. Своего звездного однофамильца Костя узнал и написал по нему сочинение в третьем классе. Сочинение пестрело грамматическими ошибками, зато произвело впечатление неординарностью мысли и совсем недетской серьезностью Королева. Из него следовало, что каждому мальчику совершенно необходимо стать знаменитым человеком, например космонавтом, и сделать это можно только благодаря честному, изматывающему труду. Так, в девять лет Костя взлелеял мечту о славе и признании. Второй по важности мечтой был отец.
Имени отца Костя не знал, не знала его и мать. До определенного момента. Сидя на пыльном, истрепанном диване, пружины которого больно впивались в спину, Костя представлял себе отца. Каким он мог быть? Вглядываясь в зеркало, искал в себе черты, несхожие с материнскими: у Кости прямой греческий нос (у мамы курносый), высокий лоб (у мамы он широкий и плоский), острые скулы. Впрочем, последнее скорее было от скромного питания. Впервые батончик «Сникерс» Костя попробовал в семь лет, и потом долго еще хранил гладкую, ароматную обертку, спрятав ее в обувную коробку вместе с прошлогодними тетрадями, вкладышами от жвачки, фишками и прочими мальчишескими сокровищами. Тем же летом Костя впервые подрался и, одержав победу, решил, что характер победителя у него точно от отца.
После третьего года обучения Костин класс расформировали. Особо одаренные и старательные дети прыгали через год и переходили в пятый «А» класс, середнячки – в «Б», Костя попал в списки будущего «В» класса. И расстроился просто до слез. Ему следовало учиться в самом лучшем классе в школе, а не среди этих дураков «вэшек». И тут Костина счастливая звезда явила себя снова. Однажды вечером мама пришла, с порога позвала Костю и вопила так, что Костя испугался. Мама радостно говорила, что пусть они там подавятся в этой своей триста шестьдесят третьей школе, а ее мальчик будет учиться в специализированной гимназии. Как и Костя, мама считала недостойным весь список учеников пятого «В» класса. На этом чудесные новости не закончились. В течение следующего месяца был выкинут диван с пружинами, сняты пожелтевшие обои и куплен самый настоящий японский цветной телевизор.
Костино густо замешанное на самолюбии обаяние открывалось постепенно, и постепенно дом бабушки Зои Константиновны наполнялся детьми самых разных характеров, но примерно одного социального слоя (что повыше). Ирис и карамель в конфетнице не переводились, а чайник кипятился как минимум дважды за обед. Взрослые за столом обычно не сидели, Костя никогда не видел в доме никаких взрослых – ни подруг, ни коллег, ни тем более мужчин. Впрочем, его это не особо волновало.
Костя начал ходить в спортивную секцию. Из всех видов спорта – только хоккей. Плавание для лентяев, бокс – для дураков, футбол – для разгильдяев, о танцах или гимнастике и речи быть не могло. Бабушка считала, как в известной песне, что настоящим мужчинам положено быть хоккеистами. Успехи Кости на этой почве были довольно скромными – то ли счастливая звезда ленилась, то ли Костя считал, что спортивная карьера ему не нужна. К девятому классу он выбился из троечников в твердые середнячки и прочно закрепился в них, но не потому, что не мог учиться лучше, а потому, что считал школьное образование довольно бесполезным для своего будущего ошеломительного успеха. Учителя, впрочем, считали иначе. Спроси их кто-то про способности ученика Королева, они бы пожали плечами: «Да обычный мальчик».
Значительный (по школьным меркам) успех пришел летом две тысячи пятого года. Новая муниципальная инициатива открывала для старшеклассников программу по обмену с известным лондонским колледжем, моментально обозначив конкурс в двадцать человек на место. Мест предоставлялось всего четыре, и нужно было пройти серьезные тестирования по английскому языку, математике и информатике. Дети, показавшие самые высокие результаты, на год отправлялись в далекую Великобританию, Лондон, станция метро Южный Кенсингтон, выход налево из последнего вагона. Так, в ликующем оцепенении Костя шагнул налево, в сопровождении Лидочки Иванцовой (дочь директрисы), «ботаника» Паши Немтырева и Селиверстова Вадика (который впоследствии проболтался, что его отец купил школе тридцать новых компьютеров). Для себя Костя решил, что ему просто невероятно повезло. Затем передумал и решил по-другому: если не брать в расчет Лидочку с Вадиком, кандидатов школа выбрала для этой поездки самых что ни на есть достойных.
Возвращался из Лондона Костя еще более самоуверенным и улыбающимся, небрежной походкой войдя в выпускной, одиннадцатый класс. Он стал еще чуточку выше их всех, носил настоящие туфли - «честеры» и угощал одноклассников и одноклассниц настоящим, британским Пэл-Мэллом. Других особых достижений не было – учеба оказалась сложнее, чем представлялось, о недовольных репликах школьных мистеров и миссис в его сторону, Костя предпочитал молчать. Никакая критика не соответствовала образу обаятельного любимца судьбы.
Время выпускных и вступительных экзаменов не принесло волнений в Костину семью. Пока другие мамы глотали валидол и тратили деньги на репетиторов по русскому, физике, истории и математике, Анна Александровна продолжала жить как ни в чем не бывало – уходила к семи на работу и дома была в пять, никогда не задерживаясь. Выбора между компьютерными стрелялками и подготовкой к экзаменам перед сыном не ставила. Университет для сына Анна Александровна выбирала сама, основываясь больше на солидности названия. «А ваш сынок куда поступил?» - ехидно вопрошали соседки, и Анна спокойно, как бы между прочим, отвечала: «В Московский авиационный, по стопам деда», или «В Бауманку, как и хотел». Соседки менялись в лице и цедили фальшиво: «Надо же, молодец какой мальчик, не то что мой разгуляй». Анна была довольна. А Костя действительно хотел попасть в «Бауманку», по стопам своего легендарного кумира детства. Округлые ярусы, толстые колонны и увековеченные над ними ученые мужи, с натянутыми как арбалет спинами и устремленным вдаль взором каменных глаз казались Косте достойным для себя выбором. После сдачи экзаменов, в свою счастливую звезду Костя Королев поверил окончательно.
Учился как и раньше- с тройки на четверку. На третьем курсе случилось неприятное. Апрельским вечером, быстро переходящим в ночь, праздновали день рождения одногруппницы в общаге. Пили много (из закуски – картошка и винегрет ) и каждые полчаса выходили курить на балкон. В один из таких выходов Костя сцепился с особо наглым коренастым первокурсником из компании в соседнем блоке и нехило его отметелил. Первокурсник оказался сыном проректора - как по иронии - по воспитательной работе того же университета, и перед Костей встал суд и угроза отчисления. Кроме административных штрафов и пеней за хулиганство, Косте вменялось нанесение телесных повреждений и невесть откуда взявшаяся кража сотового телефона. Анна Александровна кричала, ругалась, много звонила, и в течение двух недель постоянно задерживалась на работе. Через месяц все обвинения с Кости сняли и университет он, все-таки, закончил.
Осенью две тысячи одиннадцатого пришел первый серьезный, взрослый успех. Констанстин Александрович Королев, звездный мальчик, теперь уже self-made man, устроился в крупную московскую нефтедобывающую компанию, на должность руководителя проекта. Костя собрал чемодан и улетел навстречу проекту на север, на Колыму. Столь необычному выбору руководителя удивились все – от накрахмаленных сотрудниц отдела кадров до старых, опытных инженеров-нефтяников. Не удивились только Костя и Анна Александровна – они оба знали что-то особенное. Костя - про свою особенность, а о чем знала Анна, она никогда не говорила. Мама вообще была скрытной.
Первые тревожные сообщения из дома появились следующей весной. Бабушка сделалась больна, начала угасать. Память ее становилась зыбкой, эфирной, словно одуванчик, корень которого еще прочно сидит в земле, а белая голова легко вздрагивает на ветру, и невесомые зонтики летят вдаль, чтобы больше никогда не вернуться. Как эти зонтики рассеивались мысли Зои Константиновны. Она смеялась, в бессчетный раз рассказывая дочери Анне как в семьдесят пятом соседка Зинка пришла к ней просить перешить ношеную мужнину спецодежду на брюки для сына-старшеклассника. Ой, бедные такие были, что церковные мыши, Зинка эта с ейным мужем… Все бедные были, никто сыто не жил. Зоя Константиновна замолкала, мысли ее фокусировались, вытесняя и Зинку, и брезентовые брюки… «Дочь, а как у Костика нашего в школе успехи?». Анна Александровна вздрагивала и с грустью поднимала глаза на мать. Было невыносимо. Первое время Анна Александровна мягко напоминала, что Костя уже закончил и школу, и университет, а потом и вовсе перестала. Ветер срывал одуванчиковый зонтик, и мать забывала очередное новое событие из последних двадцати лет. Анна улыбалась – грустно, правым уголком рта – и говорила: «Хорошо, мама, все в школе хорошо, и у меня хорошо». Хорошо у Анны не было. Японскому телевизору исполнилось четырнадцать лет. Участковый доктор нашел у Анны Анександровны опухоль в районе груди и поставил короткий, как удар молотка, диагноз.
В октябре Анна Александровна позвонила. Ей становилось все хуже, нужны были деньги, было страшно за свою жизнь. Костя взял отпуск за свой счет и вернулся в Москву. Бабушка Зоя Константиновна, худенький костлявый овощ, лежала, смотрела в яркую телевизионную картинку и улыбалась. Где-то в ее мозгу показывали как в шестьдесят восьмом ехал по чистеньким пражским улочкам Хрущев в сопровождении хитрого седого весельчака, лысина блестела каплями под жарким июльским солнцем, и бойкий голос диктора вещал о реформах, студентах и антисоветских настроениях. Показывали семьдесят четвертый (страна шла колонной на похороны маршала Жукова), восемьдесят шестой (взрывался смертельным атомом Чернобыль), затем картинка переносилась в детство Зои Константиновны и снова в шестьдесят восьмой… На руке Зои Константиновны блестели четыре любимых золотых перстня, волосы заправлены в рыжий луковый пучок, углы губ неизменно поджаты.
С приходом Кости картинка погасла. Затем вернулась, неся что-то неуловимое, важное. Бабушка посмотрела на Костю ясным, разумным взглядом и внезапно произнесла:
- Вот он, внучек. Красавец стал. Не подвел.
Костя ничего не сказал - улыбнулся грустно, уголком рта и взял бабушкину руку. Затем дошел до матери. Посиделки, чай с блинчиками и разговорами: как то, а как это, а что теперь будет…Анна Александровна встала и подошла к шкафу - «стенке». Внутри начинало гореть. Холодный пот пробрался за воротник. В шкафу были старые журналы, газетные вырезки, фотоальбом, предвыборные листовки из девяностых, с фотографиями кандидатов от несуществующих уже партий, счета, и прочий бумажный хлам. Вяла одну листовку, набрала воздуха в легкие и произнесла:
- Вот. Денисов. Твой отец.
Костя не понял.
Из полумрака квартиры появился маленький мальчик. Он сидит на ковре, водит пальцем по ковровому узору и ждет, что мама сейчас придет под руку с высоким, добрым, веселым мужчиной и скажет «Костя, это твой папа».
Мальчик исчез. Костя сидел и держал в руках вырезку. Анна зажмурилась в надежде, что сын еще не прилетел, она точно решила, что унесет свою тайну с собой в могилу. Костя никуда не исчез.
Говорила Анна Александровна спокойно, без эмоций. Эпизодов, связанных с отцом Кости, было совсем немного. Самый первый имел место в шумном, прокуренном квартирнике, куда пятнадцатилетняя Аня забрела вместе с дворовыми девчонками постарше. Бурно шла перестройка, квартирники входили в моду, неся с собой западные песни о сексе, кожаные куртки и свободные нравы западной молодежи. Весело гудели, пошло шутили и пили приторный «Токай», потом запирались в комнатах, а кому комнат не досталось - в ванной и даже туалете. Особых эмоций от произошедшего Анна не получила, зато получила Костю. Узнав об этом, Александр Геннадьевич выгнал дочь из дома. Ну, не то чтобы выгнал, отправил донашивать свою позорную беременность к тетке, старой эгоистичной деве, прописанной в двух комнатах коммуналки. От соседских глаз подальше. Забрали спустя полгода после рождения Кости – не выдержало закаленное родительское сердце, нашло в себе и жалость, и прощение.
Заканчивался тысяча девятьсот девяносто девятый год. По телевизору полным ходом шли выборы, почтовые ящики ежедневно заполнялись агитационными листовками. На одной из листовок Анна узнала парня из квартирника, теперь уже бизнесмена и кандидата от малоизвестной непопулярной партии. Кандидата, который по пьяной случайности осчастливил малолетку ребенком. Виктор его звали, точно, вспомнила. Идея предъявить Костю как родного сына кандидату Виктору Денисову возникла у Анны не сразу. Она притащила с собой Костю, которому было велено играть на площадке, пока мама ходила «по делам». О деньгах, умница, тактично молчала, разыгрывая роль матери-одиночки, счастливой, что спустя восемь лет нашла его, пропащего папашу. Денисов все понял, однако, по-своему: эта связь с малолеткой и сомнительный внебрачный сын никак не угрожали политической карьере. Доказать бы они все равно ничего не смогли. Сам от себя не ожидая, Виктор Денисов открыл портмоне и вытащил внушительную часть бело-зеленых банкнот.
- Держи, мороженое сыну купишь. И чтобы больше не возникала. Возникнешь - убью.
Мороженое Анна не купила – купила телевизор, диван раскладной, остальное на взятку отдала, чтобы Костю в хорошую, ту самую специализированную гимназию перевести. Мальчик оказался не шибко сообразительный, но так часто эта полная женщина прибегала, так лебезила, так неуклюже просовывала свои купюры между столом и ладонью директрисы, что та в конце концов решила в пользу зачисления. Костя был принят.
Анна помнила слова и «больше не возникала». До две тысячи пятого - больно уж ее честолюбивый сын загорелся идеей поехать в этот Лондон. Готовилась долго. Заранее взяла отпуск на работе (если Денисов ее действительно убьет, отпускные деньги сыну останутся, все не лишние). Молилась. Плакала ночами. Анна не могла знать, что летом две тысячи пятого единственный – законный – сын бизнесмена Денисова погиб, влетев на байке в ограждение строительной площадки. Временно помутнев от горя, Денисов не удивился, когда к нему снова явилась эта женщина из прошлого, с просьбой протолкнуть сына Костю по какому-то конкурсу. Денисов не орал. Не вышвыривал вон. Слово «сын» отзывалось в нем тупой болью, и эта боль становилась почти вещественной при мысли, что где-то в Москве его сын, живой…
С лета две тысячи восьмого Денисов больше не гнал Анну. Скромная и честная женщина (он считал, убогонькая), она ему ничем не угрожала, не просила лишнего. Никогда не просила денег. После смерти сына Денисов стал богобоязненным, щедрой рукой отшвыривал деньги церкви и просил об отпущении грехов. Ночью приходили покойники – оттуда, из девяностых, и называли свое имя: Костя. Все они были на байках и называли Денисова «отец»... Проснувшись утром, Денисов вспоминал где он слышал это имя. Раз в пару лет возникала эта некрасивая, толстая, Анна, ноющим голосом просившая устроить не прошедшего конкурс пацана в университет, отмазать от глупой судимости... В последний раз Денисов невидимой Косте рукой дирижировал людьми, занимающимися его трудоустройством.
Анна Александровна закончила. Больше сказать было нечего. Попросила только простить за ложь.
- Для чего это все было нужно, мама?
- Чтобы больше не слышать от своих родителей, что я их подвела. Слышал бы ты, с какой гордостью твоя бабушка рассказывала всем о твоих успехах. Она говорила, глядя на меня. Мол, ты, дочка, непутевостью своей нас подставила, ты мечты наши и силы, в тебя вложенные, прос**ла! А тобой они гордятся.
Костя Королев вышел из квартиры в морозную октябрьскую ночь. Звезды сияли так ярко, что было невозможно отвести взгляд. Какая-то из них была счастливая, сопровождающая Костина звезда. Костя вспомнил, как пацаном рассматривал звезды в дедовский бинокль, пытаясь угадать какая же из них его путеводная. Теперь звезды смеялись. Костя пытался вспомнить хоть что-то значительное, за что он мог бы гордиться собой, и не смог. Учился посредственно, жил тоже. Костя удивился, что за все прожитые годы судьба ни разу не предоставила ему случая совершить подвиг: спасти утопающего, отбить подростка от хулиганов, поймать вора или хотя бы снять с дерева котенка. Были котята, и были хулиганы, наверное, если перестать смотреть только на себя. На миг Костя стал маленьким мальчиком из своего детства. У всех мальчишек был Денди и велосипед, а у него не было. У всех мальчишек был отец, а у него не было. А теперь, оказывается, есть. Костя разозлился и представил, как заработает, украдет, добудет десятки тысяч долларов – смешные деньги - и бросит их в лицо этому Денисову. От злости на себя, на мать, на хохочущие над ним звезды, которые сдвигались и образовывали слово «НЕУДАЧНИК», унося обратно в детство без отца, полное детских страхов и взрослой гордыни.
Костя успокоился, и мысли его унеслись в другом направлении. Он попытался представить себе страх безысходности, который владел его молоденькой матерью в ночь его рождения, унижение, которое она переносила в потных стенах квартирника, затем в школе, смех и скабрезности одноклассников. Разочарование. Неудобные вопросы соседей. Какой была молодость матери, проведенная без женского счастья - кому нужна такая, без особой красоты, без денег, без образования, еще и с ребенком на руках? Поддел ногой жестяную банку, швырнул ее в пробегающую кошку и повернул в сторону дома. Что делать со своими новыми знаниями, Костя еще не знал. В конце концов, он еще очень молод, и все лавровые венки себе он добудет сам. Звезды светили в спину медленно идущему, растерянному молодому человеку. Рядом, в терновом венке, шла его юная мать…
P.S. Анна Александровна выкарабкалась, прошла четыре курса химиотерапии. Костю я часто вижу на Фейсбуке – уехал жить в Индию, чем занимается и на что живет – особо не знаю. Говорит, что ведет какие-то интернет-проекты. Говорит, что встречался с отцом. Это, пожалуй, все, что нам нужно знать.
