Дорога Души

Автор:
Кактус-чан
Дорога Души
Аннотация:
Совсем немного о том, какой путь преодолеваем мы и наша Душа...
О да, эта та самая работа, которую я написал на "НФ2018". Ничего не выйграл, но получил огромный опыт и множество эмоций.
Текст:

Идти, ощущая на себе тысячи голодных взглядов, было неприятно. Не видя ничего, кроме себя, собственных рук, пытающихся нащупать во мраке хоть что-то, того, что находилось совсем рядом. Ступал, каждый раз боясь, что вот сейчас, в этот самый момент он сделает свой последний шаг и не сможет двигаться, навсегда остановится и его и так слишком длинный путь закончится, наступит лишь тьма. Голая ступня замрет и больше не сможет подняться, чтобы сделать еще хоть шаг, но этого ничего не происходит, еще не время. Еще пока не достигнута цель. И эти взгляды, которые не было возможности увидеть, потому что они были скрыты в черной мгле, но которые можно было ощутить всем телом, всем естеством, от них расходились легкие мурашки, и Душа вздрагивала. Взгляды принадлежат не человеку, они жадные, пожирающие, желающие дорваться до жертвы, что так глупо поступила, ступив на их землю, полностью усыпанную костями таких же глупцов.

Шепотки то наполняют это пустынное место, то исчезают, будто их и не было, и тогда собственное тихое дыхание кажется зловещим, чужим, далеким, способным принести беду. Кроме этого шума издаются лишь звуки изредка попадавшихся под ноги костей. Они ломаются, едва коснешься. Истлев, они не представляли собой ничего, кроме простых остатков от того, кто когда-то звался человеком и точно так же искал свое место, свой мир, свою свободу, вот только не смог пересилить себя и, оступившись, остался навсегда на этом месте…
Все эти кости, что сейчас лежали на этой земле, а впрочем, земле ли? Многие кости стали просто пылью и покрывали все пространство. Когда-то они принадлежали людям, посмевшим ступить сюда, а после, не способные продолжать дорогу, путники, останавливались и тут же и обретали свою смерть.
Но все же чьи они? Чья эта была смерть? Чья душа не смогла вытерпеть муки? Был ли это мужчина, старик, женщина, ребенок? Ничего теперь не известно. Кости долгое время пролежат в мрачной пустыне, до тех пор, пока не станут все той же пылью и не разнесутся другими путниками, ищущими свою настоящую свободу, и монстрами. Изголодавшие уродцы, желающие вкусить сочной плоти, испить крики жертв и их быстро леденеющею в этом месте кровь, с которой постепенно, в страшных для каждого мучениях, умирает чья-то Душа, прекращая свое существование и переносясь в то место, где еще долгое время не сможет ощутить себя в полной мере.
В этом странном месте сейчас нет никого, кроме них, монстров, ожидающих момента, почти команды «фас», минуты, когда глупец остановится навсегда и даст себя разорвать. Просто потому, что уже не хватает сил на борьбу, на то, чтобы продолжить идти по пустыне полной своих личных страхов.
Только вот одинокая Душа не собирается останавливаться. Нет, не сейчас. Он не остановится ни на секунду, он знает, что рано или поздно он сможет дойти до того места, где будет выход, а сейчас нужно идти и не оборачиваться, иначе не выжить. Если обернуться, все исчезнет, не будет цели, ради которой он долгое время тут находится, и будет его ждать лишь Смерть, прекрасная своею мертвой красотой, но не каждым понятая и не каждым желанная.
А вокруг лишь темнота, мгла, застилающая глаза. Она стала такой привычной за столь долгое время, которое идет, а ведь когда-то было яркое солнце, были травы под ногами, и бабочки летали с одного цветка на другой. Прекрасный мир Души, где он хозяин и творец собственного счастья. Росли цветы, протекала речка, блестя под лучами, а сейчас же под ногами песок, прах людей, других Душ по которым приходилось ступать, ощущая отголоски боли.
Не было преград, каких-нибудь стен, зданий, только пустота, мрак и монстры, которые следят своими пылающими глазами за жертвой. И тихий голос… Он был кругом, творил что хотел, шептал, шептал, пронизанный скорбью, ужасом, тоской, наивностью. Наполняя собой все пространство, стремился сломить, убить словами.
Ничего светлого не осталось в пустоте. Увидеть можно только бредущее по одному ему известному пути существо — Душа, что искала выход из мира, прогнившего насквозь. Грехи давно прорвались через грань и истоптали цветы, кусты нежности, любви и ласки. Исчезли без следа, и волшебные бабочки с пыльцой мечты на крыльях в один миг, давным-давно, на землю опустились, и были поглощены огнем. Страшная картина, стоящая перед глазами многих. Не то, что раньше, когда все чтили святость и чистоту своей души.
Руины боли, скорби и тоски остались, и Душа, сквозь темноту и слезы смотрящая на то, что сталось с домом, с вместилищем своим. Ничего не сохранилось, осталось только начать свой путь тяжелый, найти то счастье, что когда-то помогало жить легко, свободно, безмятежно, найти любовь и ласку, вернуть все это вновь, прогнать всю злобу, ненависть.
У Души нет лишних мыслей, сколько не идет, все думает о счастье, о том, как обретет его, найдет отсюда выход, убежит, продолжит путь свой столько дней, веков, минут, сколь надо. Его пугает шепот, взгляды, направленные на него, как на испуганную раненую лань, что вскоре сдастся, и с каждым днем ему все хуже: от смога, заполняющего все, от темноты, сквозь которую не видно рук, дороги, ног и от которой с каждым днем Душа все слепнет. И постоянно кто-то рядом, следит. Все ждет, но нет, не монстр это вовсе, а кто-то равный, идущий немного позади, совсем немного, но внимательно смотрящий.
И мысль о настоящей свободе, которая не покидает свое место в голове. Как бы его все это не пугало, но для него это главное. Почти не замечая боли в своих ступнях, израненных, кровавых, Душа идет и пусть не знает, сколько, возможно, вечность, а возможно, и всего лишь пару дней или недель. Но страх для него уже привычен, привычна боль и мгла вокруг. И даже гнетущая тишина и страшный шепот существ этого места пусть и пугает так, что хочется остановиться, замереть, прекратить все это, но Душа не поддается и борется сама с собою.
Идет, идет, ускоряет каждый шаг, желая исчезнуть, почувствовать сладость, и спрятаться от взглядов голодных, не упускающих жертву из виду. Останки других душ уже давно не волнуют, он не задумывается о том, чьи же они, лишь скользит уставшими и ослабленными, слепыми глазами , он уже видел их слишком много.
Желание найти место, где есть нечто, что называлось светом. Он мечтал увидеть этот свет, а не черноту обволакивающую все тело. Она не останавливает, а будто пробует на вкус и отпускает, ожидая большей сладости.
Ничего не останавливает, но и все тут направлено на то, чтобы как можно скорее уничтожить мысли, желание и заставить сделать последний в Жизни шаг и остановиться, не дойдя до своей цели, которая на самом деле так близка. Ее никто не видит, не замечает до тех пор, пока не придет время, не замрут стрелки сломанных часов.
С каждым шагом взгляды все злее и следят все пристальней, подбираются так близко как возможно, ждут конца, чтобы наброситься и растерзать. Шепот громче и громче, начиная от самого тихого, почти не слышимого и до приглушенного крика. От непонятной какофонии начинает разрываться голова. И, кажется, кто-то идет чуть впереди, рядом с правым плечом и протягивает ладонь, зовя за собой, подбадривая, давая шанс на освобождение. Его не видно и не слышно, нечеткий силуэт почти не виден. Злые языки говорят, что ничего не получится, что это все бессмыслица, лучше остановится, чтобы принять свою участь и звучат они так маняще.
Душа не слушает никого, идет и идет, а в ушах стоит шум, нарастающий с каждым шагом, с каждым вдохом, разрывающим все внутри, душащим. Кажется, что кто-то подошел совсем близко, еще немного, но другой будто специально обрывает его путь и становится рядом, безликой тенью, медленно становящейся чем-то более ясным.
А время, и до этого идущее по совершенно странному и ненормальному темпу, изменяется и становится рваным: вот оно шло вперед, а теперь — в обратном направлении. Сделав еще пару шагов, Душа остановилась и повернулась назад, всматриваясь своими полуслепыми глазами, подернутыми белой пеленой, в темноту, туда, где стоял кто-то еще, живой, желающий чего-то.
— Здравствуй, — голос хриплый, низкий и надломленный, будто тот, кому он принадлежит, громко кричал долгое время. — Все идешь?
— Иду, — голос Души был не менее хриплым, но он был совсем тих, едва можно было разобрать слово во внезапно подувшем ветерке, пахнущем злобой, терпко и немного отвратно, так, как обычно пахнет от гнусных поступков, совершенных по прихоти грехов.
— А тебе не надоело? Посмотри вокруг, здесь ничего, только ты и этот глупый песок под ногами, — внезапный собеседник распростер руки над головой показывая все то, что находилось вокруг и темное небо, которое даже и не было похоже на то привычное всем живым голубое полотно над головой. Ногой в тяжелом ботинке мужчина пнул сухой песок, он взметнулся вверх и шлепнулся обратно, где тут же выровнялся ветром, скользящим по земле.
— Я не один, — не шевелясь, но все так же слепо щурившись в сторону говорившего, существо внезапно передергивает плечами, ежится от холода, сковывающего все его тело постепенно, но крайне сильно, — здесь есть другие, те, кто постоянно смотрят, и те, кто говорят, и здесь есть ты.
— Я? О чем ты, сумасшедший, меня здесь нет. С чего ты взял, что я существую в этой реальности? Почему ты так подумал? — этот хриплый голос приближался все ближе, и совсем скоро он звучал прямо возле уха, шептал. — Меня нет. И тебя нет. Ничего этого не существует. Это иллюзия, просто абсурд, сумасшествие, вызванное нестабильностью всего мира. Глу-упость, — последнее слово он протянул и, чуть усмехнувшись, тут же отпрянул назад.
— Глупость? Почему? — существо попыталось протянуть руку для того, чтобы хотя бы ощутить говорившего, но успело лишь самыми кончиками озябших пальцев коснуться грубой ткани и мазнуть по чуть теплой коже. Тепло отдалось от пальцев, по всему телу создавая мурашки, которые так сладостно отчего-то разбегаются и оставляют свой след. — Раз это все глупость, пустяк, не стоящий твоего внимания, то почему ты тут?
— Из-за тебя, — сказано было зло, с отрывом, и от этого тона перехватило дыхание. — Зачем ты идешь? Для чего? Впереди все равно ничего нет, ты ходишь по кругу, пойми, наконец, уже это, ты никуда не придешь. Бессмысленно.
— Мне все равно, — все так же тихо говоря, Душа слепо посмотрела на темное пятно стоящее рядом, — я продолжу идти, сколько бы мне не пришлось передвигать ноги и сколько бы времени не пришлось потратить. Я делал это всегда и продолжу делать, пока не достигну цели.
Темнота сгустилась вокруг, заполнила пространство донельзя, но Душа, широко распахнув свои глаза, наклонился вниз и зачерпнул своей худой ладонью песок, черный, потому что крупинки песка смешались с пылью от костей тех, кто когда-либо проходил этот же путь, но не смогли найти в себе силы до самого конца. Эта смесь сыпалась вниз, возвращаясь на свое место, и мертвый сухой ветер разносил мелкие крупинки.
Ярость отразилась на лице того, кому были адресованы слова. Нечеловеческая гримаса должна была устрашать, но она выглядела до того нелепо — большой рот, напоминающий лягушачий, сузившиеся до максимума глаза, горящие каким-то адским огнем, и кустистые брови над ними. И пустыми глазами смотрела Душа, широко открытыми, покрытыми белой пеленой, но с чем-то злым. Они отражали все, что сейчас было внутри у нее, мгла, ни чем не заполненная, кроме монстров и какого-то странного желания. Этим желанием было найти то, к чему стремились, и будут стремиться все смертные человеческие души.
— Ты не дойдешь. Ты не сможешь этого сделать, точно так же, как и другие до тебя. Ты такой же глупый, как и остальные. Никчемный. У тебя ничего не получится, — мужчина потер свое лицо ладонями, скрыл гримасу монстра на ней и посмотрел сквозь пальцы, безумно улыбаясь. — Я знаю. Я знаю это.
— Нет. Не знаешь.
— Ох, это ты не знаешь, о чем говоришь, а вот я знаю. Я столько лет нахожусь рядом, живу вместе с тобой, прямо в твоей голове, и ты всегда меня слушаешь, всегда, но отчего-то сейчас не особо-то и хочешь, — он наклонил голову на бок, все так же продолжая смотреть через щелочку между пальцев. — Помнишь, как ты боялся и робел? Как думал, что ничего не сможешь сделать? И сейчас ты такой же, ничего ведь не изменилось. Не нужно противиться, все люди никчемны, и ты не выделяешься среди них. Неуверенность в себе, в своих поступках, сомнения. Разве нет ничего более чудесного, а?
Неуверенность… Да, она была в нем, сидела вечно где-то внутри и скреблась всякий раз, когда необходимо принять решение. И страх всегда рядом. Но не сейчас.
— Иди прочь, — шепотом произнесла это Душа и прикрыла свои ставшие печальными глаза. Больше она не хотела видеть то, что повстречала в ужасе своих собственных грехов и страхов. И крупные соленые слезы покатились по худым белым щекам, стекали вниз и капали на землю.
Душа человека продолжила свой путь, нескончаемый. Вечную дорогу, но все же когда-нибудь, когда он сможет достичь конца, найдет ту нить от счастья, прекратиться все.
И развернулся Дух, что Душой зовется, и страшный шепот зазвучал, греховный, но все идет Душа, он путник, путник, ищущий того, чего желают все. Свободы.
***
Где-то за окном завыл ветер, тот, который в осеннюю пору является самым нелюбимым, он пробирается под пальто или под куртку, заставляет покрываться мурашками от холода и одеваться потеплее, как можно теплее для осени. Ветви деревьев пошатнулись под напором ветра, они были без единого листика, за прошедший, словно один миг, сентябрь они полностью опали на замерзающую землю.
Мужчина, стоя у окна, наблюдал за этим, за высокими тополями, находящимися чуть вдали, на другой стороне дороги, и одинокой березкой прямо под окном, вслушивался в недовольный холодный ветер. Внизу люди все спешили по своим делам, они, словно муравьи, расходились на работу, на свои посты, и никто ничего не имел против, даже сам мужчина понимал, что без этого невозможно прожить, без постоянного повиновения другим и принятия того общественного строя, в котором приходится постоянно находиться. Существовать, но не жить.
Сигарета оказалась во рту, и щелкнула зажигалка, но огонь так ее и не коснулся, она точно так же, как и яркая синяя зажигалка, была отложена в сторону. На губах осталось столь неприятное ощущение, знакомое тем, кто курит.
Эта привычка появилась у него с того момента, когда он смог увидеть не сказку, которую показывают всем, а настоящую реальность. Пусть было больно, но не так уж и страшно, зато теперь он видел все без всех тех прикрас, без навязанных обществу взглядов.
Мужчина коснулся своих коротких темных волос и, прикрыв глаза, коснулся лбом стекла, холодного, остужающего жар. Не хотелось двигаться, но это все же приходилось делать, стоило выйти на улицу хотя бы сейчас, окунуться в то, что люди называют обыденностью, купить буханку хлеба, не важно, какого, белого или черного, улыбнуться женщине-продавцу и с чувством выполненного долга вернуться домой.
— А зачем? Зачем тебе это? Останься дома, тут так хорошо, — мягкий успокаивающий голос совсем рядом заставил распахнуть глаза и отпрянуть от стекла, но рядом совсем никого не оказалось, мужчина покачал головой и зажал с силой свою голову в ладонях. Выдохнув, он чуть улыбнулся.
— Ну, здравствуй, давно тебя не слышал, я думал, ты уже и пропал с концами, а нет, все так же рядом, как и тогда, — в темных глазах проскользнула некоторая сумасшедшинка, но она тут же уснула и на лице проступила апатия, безмятежность, спокойствие, которое поддается не каждому. — Нет, мне нужно выйти туда, мне нужно улыбнуться людям.
Ответа не последовало, если и был кто-то рядом, сейчас он исчез, испарился, но лишь для того, чтобы потом вновь появиться, внезапно, как и сейчас.
А за окном вновь жутко взвыл ветер, на тусклом сером небе медленно проплыли тяжелые темные тучи, готовые вот-вот пролиться на землю холодными дождевыми каплями. От такой погоды появлялась тоска в груди, но было так легко, свободно и воздух, в ожидании дождя, становился чище, совсем немного, но не оставалось того противного смога, витающего над городом.
На улице и правда было холодно, колючий ветер тут же заставил нахмурить темные брови, сжать губы и спрятать карманы в пальто, едва только мужчина вышел из подъезда старенькой пятиэтажки, которая раньше считалась одним из образцовых зданий маленького городка, близ моря. Приморский город, его называли и называют до сих пор так, но всякий раз спрашивая, почему так, если море не так уж и рядом, маленькому мальчику отвечали, что они очень близко и стоит совсем немного проехать — и уже возле синего и крайне красивого моря. И он верил всему этому, маленький мальчик радовался и с усердием рисовал море, которое так красиво ему описывали, но увидеть он его все же смог лишь тогда, когда уже не стало всех тех, кто рассказывал ему о нем. И уже не было ничего прекрасного в том, что раньше казалось волшебным. И не было чуда.
Море, которое казалось в далеком детстве самой прекрасной и волшебной вещью, во взрослой жизни не принесло ничего, кроме пустоты в груди. Просто огромное количество воды, в котором мелкие людишки проводили свое время на отдыхе. И песок был тем, что раздражало больше всего, он был так отвратителен. И когда сухой и когда мокрый, он заставлял хмуриться и переживать непонятные чувства тревоги.
— Тебе до сих пор больно. Очень больно. И внутри тебя все страдает, — детская ручка ухватилась за локоть мужчины, забавный мальчишка теперь шагал вместе с ним за буханкой хлеба. — Я там был недавно, видел слезы. Вы страдаете.
— Страдаю. Да. А ты? Почему все еще со мной? Ты бы мог исчезнуть уже давно, но пришел сейчас и раньше приходил ко мне, смотрел.
— Защищаю, как же быть иначе? — Голубые глаза ребенка внимательно посмотрели на лицо того, с кем он шел.
— Лучше бы ты защищал себя. Ты все такой же мелкий и все такой же надоеда, как и раньше, я помню.
— Себя неинтересно, — чуть надув свои губы, парнишка, одетый в аккуратную светлую рубашку и коротенькие шортики, слегка стукнул маленьким кулачком человека, — и я не надоеда.
И вновь мужчина шел один. Небо над головой все такое же серое, и тучи на нем все так же полны, и ветер привычно выл осеннюю холодную симфонию грусти и одиночества. А по дороге проезжали автомобили, светили своими фарами, разметали шинами одинокие листочки, давным-давно слетевшие с деревьев, которые сейчас стояли с голыми ветвями, мирно погрузившись в сон. Высокие гиганты не собирались просыпаться до тех пор, пока не наступят дни оттепели, волшебные дни весны, когда вся природа сбрасывает с себя оковы холода и принужденного сна.
Все такое неживое, застывшее в ожидании тепла. Грустно наблюдать за жизнью, в которой не происходит ничего, кроме постоянного ожидания чего-либо, но поделать ничего нельзя, как и с тем, что в магазинчике, находившемся рядом с домом, не оказалось хлеба. Многие наверняка ждали, когда же машина, полная сдобы, подъедет к магазину и выгрузит свежий хлеб, булочки и пирожки. Не было ни обычного белого, ни серого, ни черного — вообще никакого. Но улыбнуться все же пришлось, ритуал, повторявшийся хотя бы раз в неделю, улыбнуться человеку в магазине и увидеть ответную улыбку. Словно в детстве, когда он бегал в булочную вместе с братом по наказу взрослых. Тогда все было не таким, как сейчас.
В подъезде, на самом первом этаже, лопнула лампочка. Возможно, ее кто-то в очередной раз разбил, какие-нибудь хулиганы, по полу были разбросаны осколки стекла, они были едва видны и мужчина наступил на один из осколков, из-под ботинка тут же раздался противный хруст, но оказался тут же проигнорирован. По лестничной площадке раздавались звуки, похожие на какой-то плачь. Поднявшись на этаж выше, можно было увидеть большую картонную коробку в углу, рядом с трубой, выкрашенной в противный коричневый цвет. Махонький котенок открывал свой ротик и, слепо тычась в стенку коробки, скулил, искал маму, но только все больше запутывался в какой-то темной тряпке постеленной на поддон.
Тяжело вздохнув, мужчина, не задумываясь даже ни на минуту, свободной рукой поднял крохотное существо, аккуратно, чтобы не повредить ни единым движением. И в какой-то момент в голове у человека образовалась мысль, что не зря он купил молоко вместо хлеба, которого не привезли, по странной причине. Теперь можно было напоить это несчастное, оставленное практически на улице, в холодном подъезде, где постоянно гуляют сквозняки, существо.
— Ну, все-все, малыш, теперь у тебя будет дом и будет хозяин, все будет хорошо. Я позабочусь о тебе.
***
Было очень больно в голове, но Душа продолжала идти. Глаза так сильно пекло, никогда еще ничего подобного не было, и слезы все лились и лились, стекали по щекам, падали на землю и оставляли свой след на ней. Их никак нельзя было остановить, и даже если Душа прикрывала веки, то ничего не прекращалось, крупные капли продолжали стекать по худым щекам существа, внутри которого сцеплялись самые невозможные чувства.
Он был опечален, но не знал, чем именно. Стал тосковать, но не знал, по кому именно, а ненависть, злоба, которую он не испытывал давно, с того самого момента, когда весь его мир уничтожен этими чувствами, проснулись вновь. Душа подавляла их в себе, в своем теле, не давала пробудиться до самого конца, запирала где-то в голове и плакала от боли, которую сама же себе и причиняла. Так уж бывает, когда не хочешь чего-то, то приходиться ущемлять себя же, и уже становится все равно на происходящее вокруг.
А темнота, вечная с того самого момента, когда яркое желтое солнце скрылось в один момент за завесой страха и непонимания, стала расходиться, будто наконец пришел тот момент, когда светило взойдет вновь. Но ничего не происходило. Стали видны шевелящиеся тени, они ползли впереди, следом за ним, по бокам, но не подходили слишком близко, сторонились, опасались и изредка шипели, подгоняли или, может, все же старались напугать своим шипением, свистящим, не таким, как у змей, куда более грозным и страшным.
Монстры расходились, все так же рыча на свою жертву, до которой никак не могут добраться своими когтистыми лапами, они засыпали, повалившись на сухой песок. Они будто бы были заколдованы тем спокойствием, которое постепенно расходилось в темноте.
Что или кто был этим источником, не было известно долгое время, но чудовища, скалясь, склонялись, останавливались на одном месте и проваливались в глубокий сон, за время которого их полностью пожирал мертвый песок, ведомый сухим ветром. Но больше этот ветер не был холоден, от него шло тепло, еле ощутимое, но все же тепло.
Тело стало согреваться, по чуть-чуть, совсем немного. Душа резко остановилась, с удивлением смотря под ноги, видя существо, севшее прямо перед ним, ждущее его, и издавшее тихий мявк. Оно было пушистым, не большим и не маленьким, и длинный хвост мельтешил из стороны в сторону. Оно было радо видеть одинокую Душу, идущую по пустыне уже долгое время в поисках Себя и своего счастья, выхода из этой бездны.
Жуткий страх, что преследовал все это время существо, идя по пятам, отступил на задний план, прямо сейчас можно остановиться. И он это сделал, опустился на колени перед пушистиком, вновь издавшим этот странный звук.
— Мяу, — животное потерлось своей лобастой головой, даря Душе то, чего она была так давно лишена: толика ласки, толика счастья, совсем крошечная, но такая радостная. Сухие губы разошлись в том, что называется улыбкой, робкой, несмелой, потому что уже давно не появлялась она на этих тонких губах.
— Ну, привет, теперь ты пойдешь со мной? — холодная дрожащая рука коснулась густой шерсти на голове животного, и оно, в свою очередь, прикрыв свои сияющие желтым огнем глаза, махнуло хвостом и подставилось под руки. — Вот сейчас, сейчас я встану, и мы вместе пойдем дальше.
Последние капли стекали по худому и изможденному лицу. Слезы закончились, ненадолго, но они все же прекратились, и веки прикрылись, Душа устало опустилась на песок, держа одну ладонь на мягкой шерсти неожиданного попутчика, который пришел сам, его никто не звал, но он решил помочь в этой борьбе, в вечном путешествии.
Мягко опустившись на свои лапы, животное приготовилось ждать, столько, сколько понадобиться, чтобы Душа набралась сил, чтобы появилась энергия для продолжения пути. Оно будет ждать и защищать от всех, кто хотел бы вкусить сладостную кровь, неповторимый вкус которой так сильно раздражает и заставляет скалить острые клыки и выпускать на волю когти ужасным монстрам.
А сейчас, пусть хоть немного, но покой наступит в этом месте и затронет каждое существо, кем бы оно не было, никому это не помешает, а уставшей сущности поможет отдохнуть.
***
Нечто шершавое и немного мокрое прошлось по щеке широким мазком. Противное ощущение на щеке мужчина попытался прогнать, потерев ее ладонью, но вместо этого еще и она попалась под эту пытку, щекотно и мокро.
— Кнопка, ты чего? Голодная, что ли, кошечка ты моя? — усатая морда серой кошки, которая всего за пару месяцев вымахала из маленького котенка в крупную такую особу, делающую все, что ей заблагорассудиться, ткнулась в подбородок человека, на что он чуть улыбнулся, совсем немного. — Ну, пойдем, пойдем, я покормлю тебя, ненасытная ты мордаха.
Кошка по имени Кнопка спрыгнула на пол с груди мужчины, на которой до этого лежала, словно на мягкой подстилке. Быстро перебирая своими лапками, она поспешила на кухню где ее и должны были покормить.
Яркой вещью на кухне была только красная миска, которую пришлось купить для своего неожиданного питомца, а все остальное было серым, как и обыденная жизнь мужчины.
Он с силой потер свое лицо, избавляясь ото сна, в который провалился как-то неожиданно, только сидел на диване, а вот уже Кнопка будит его словно будильник. Липкое и неприятное чувство все еще оставалось на теле, как часто бывает после сна.
— Снег пошел. Здорово, да? — мальчик, стоя у окна, всматривался в белые маленькие снежинки, не спеша падающие на землю. — Вот и зима пришла, а казалось, что еще не скоро наступит.
— Да, только недавно осень была, — мужчина подошел к окну тоже. На улице, и правда, шел снег, он ложился на грязные дороги, покрывая их едва видным белым полотном, на ветви деревьев. — Если долго идти будет, то завтра все будет белым, а может, и растаять успеет. Посмотрим.
— Не растает. Там холодно, — маленькие детские пальчики коснулись прозрачного стекла, но не оставили привычного следа, у призрака, простого духа, находившегося между на грани реальности, никогда не сможет быть следов, и иногда по этой причине ребенок грустил. — А у тебя уже тепло.
— Да, кочегарка работает, вот отопление и хорошее, — мужчина насыпал своей кошке корм в яркую миску и поставил перед любимицей, которая потерлась о ноги своего хозяина.
— Я вовсе не про это, — мальчик прикрыл свои голубые и кажущиеся наивными глаза, провел пальцами по стеклу, в надежде, что в этот раз останутся столь желанные следы жизни. — Раньше было холодно, очень сильно, Вы замерзали, и был сильный ветер, тоже холодный, а еще очень сухой, а теперь там тепло. Все по-другому, и Вы больше не плачете, слез больше нет, они прекратились. Хватит этого. Скоро будет светло, и Вы сможете увидеть то, что находится рядом.
— Это хорошо, — мужская рука коснулась все такой же темной макушки парнишки, она уже никогда не станет другой, не появятся в ней белых нитей седины, не будет и проплешины. Застывшая юная красота в вечности, но как бы не было красиво, это очень грустно. А лицо мужчины несло в себе все те переживания, которые он испытывал на протяжении долгого времени: скорбь, тоска, ненависть, злоба и совсем немного грустная радость, которая отпечаталась в темных глазах. Обычное лицо, ни красивое, ни страшное, оно было лицом человека, пережившего когда-то нечто, сильно затронувшее его внутри. Таких людей много на свете, и сейчас они есть, и все они как-то справляются с грузом, навалившимся на них. — Надеюсь, скоро я смогу увидеть всю нашу семью, братик, и маму, и папу, и нашу с тобой бабушку.
— И я, и я надеюсь на это, — детская улыбка, открытая и не скрывающая чувств, появилась на грустном личике мальчишки. Через эту улыбку можно было понять многое и даже то, как же он ждет этого мгновения. — Еще совсем немного. Скоро мы будем все вместе. Мы ведь обещали, что всегда будем рядом, и я буду защищать тебя.
— Я помню, спасибо, что защищаешь.
За окном медленно падали белые снежинки, кружась в своем танце, а на маленькой кухне за ними следили два брата, которые когда-то делали точно так же в далеком детстве. Пушистая серая кошка разлеглась на подоконнике и в мареве дремы шевелила своим пушистым хвостом.
***
Изможденная долгой дорогой Душа улыбается, слабо-слабо, настолько устало и невозможно печально-счастливо, как бы это не было странно, и раскрывает руки свободе, ощущая то, что называется счастьем. Он смог достичь той непонятной многим цели, которую преследовал. И рядом мяукает тот, кто помог, он был так долго рядом, всегда шел подле, не бежал вдаль, и постоянно напевал свою мурчащую песню. Он делал то, что должен был, для чего предназначался, для помощи Душе, для проведения ее через пустошь боли, одиночества, печали.
Легкий, почти не ощущающийся ветерок касается кожи, и на ней появляется странное, ранее не испытанное чувство — блаженство, и Душа улыбается чуть смелее, чем когда-либо. Он смотрит вперед и ощущает все, что когда-то было разрушено им самим же, но теперь он вновь обретенное.
Душа делает еще несколько шагов вперед, осталось так немного, всего шаг — и цель достигнута. А на лице такая радость. Смог, он смог достичь, дойти, доползти и сам, и с помощью чужой, но смог. И после одиночества, тоски и ужаса ощутить упоенность, законченность.
А злостный шепот переходит на крик, горячный, гневный, столь яростный, но до него нет дела, в голове пустота, блаженство и спокойствие, полностью обретенное, как и чистота.
И совершается последний шаг. Шаг в Бездну. Но это вовсе и не Смерть, которая преследовала его все время, дыша своим дыханием в затылок, нет, это лишь конец начала и начало конца. Это будто змея, кусающая свой собственный хвост, она ведь вечно ничто и все.
Душа летит все вниз, а смотрит вверх и видит небо, чистое, прекрасное, и ощущенье теплоты на коже и внутри. Голубизна того, что он не видел так давно, глазами, поддернутыми белой дымкой, на это он взирает и улыбается счастливо, ярко. И пусть все так черно вокруг, он прошёл все испытания, ему не страшно.
Прикрываются тяжелые веки, и руки раскрыты, словно крылья. Душа летит, скрывается во мгле, которая на самом деле яркий свет, надежда, ясность. Он скоро будет с теми, кого так ждал, кого любил, и кто всё так же его любит.
Душа летит…
Другие работы автора:
0
05:06
542
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Алексей Ханыкин