Как иллюстрация нежизнеспособности

https://music.yandex.ru/album/3277242/track/27373819

– Знаешь, в чём их главное преступление, Игорёша?

Игорёша не знал, поэтому отрицательно замотал головой. Папа – тот знает, иначе не говорил бы. Он всегда говорил только то, о чём ему было известно. Вообще, папа у него был умный и хороший. Только иногда странно вёл себя, особенно когда речь заходила про каких-то сведущих и управляющего. В таких случаях он неприятно хмурился, как будто нашёл в тарелке супа длинный мамин волос.

– В том, что они считают, что знают всё лучше нас, – он на мгновение прекратил работать лопатой и опёрся на черенок. – А мы как будто совсем глупенькие и покладистые. А ты как думаешь?

Игорёша не мог ответить, поэтому просто пожал плечами.

– То-то же, – назидательно буркнул папа и продолжил работу.

Кучка с землёй увеличивалась, хотя всё равно ещё была меньше двух других, но папа трудился, не покладая рук.

– Сосут из нас кровь, как паразиты, и прикрываются какой-то пресловутой общечеловеческой моралью… Знаешь, что самое смешное? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Что всё равно любая мораль персонализирована. Она никогда не будет универсальной, всеохватывающей. А эти сведущие пытаются возвести свой глупый перечень в ранг абсолюта.

Игорёша никогда этих сведущих не видел, но мама говорила, что они очень умные, умнее папы. А раз умнее, наверное, должны разбираться в том, что делают. Но в их семье главным был папа, и раз он говорил, что сведущие ничего не понимают, то так оно и есть.

– Они не ценят индивидуального, понимаешь, сына? Словно мы – набор каких-то полезных функций. Они делают для нас хорошие условия, позволяют потреблять и привыкать. Ты же знаешь, что к хорошему быстро привыкаешь?

Игорёша кивнул. Ко многому привыкаешь. А потом когда у тебя это отбирают, становится невыносимо. Он прекрасно знал; сегодня папа ему это продемонстрировал.

– Ну как, хватает?

Игорёша чуть подался вперёд, прикинул габариты ямы и кивнул.

– Лёша, это что такое…

Мама пришла с работы. Стоит и хлопает глазами, переводя взгляд с папы на три выкопанных ямы и обратно.

– Я должен наказать предателей. Тех, кто просил подачек у общества и работал на его благо, забыв обо всём человеческом, – он достал из-за пазухи пистолет, махнул им в сторону сына. – Игорёша, тащи-ка наши поделки.

Игорёша молча кивнул и обречённо поплёлся в сарай. Подумывал о побеге, но мысль ушла сама сбой.

Папа ведь прав, в самом деле. Мама, помимо «честной работы», иногда работала на благо общества, получала за это хорошие деньги. Покупала Игорёше сладости и даже что-то там откладывала в ячейку. Ему бы и в голову не пришло, что папа будет недоволен этим. И тем, что Игорёша об этом ему не рассказывал.

В сарае, прислонившись к стене, рядком стояли три поделки. Папа ещё называл их подарками. Три деревянных креста, белые ленты. «Здесь похоронена человечность» - так Игорёша выводил на каждой ленте. Руки тряслись, а со лба крупными лихорадочными каплями капал пот. Тогда было ещё больно, а во рту горело огнём, а потом обезболивающее начало действовать.

Мальчик сгрёб поделки в охапку, неудобно, но он всё равно решил дотащить всё разом. Все эти хождения напоминали ему подготовку к уколу. Жутковато, когда при тебе достают из упаковки шприц, насаживают иглу… бррр. Лучше уж разом – хлоп – и забудешь о неприятном. Тут так же.

Папа сказал отдать одну поделку маме, и та разрыдалась ещё сильнее. Было понятно, что папу это раздражает, но он молчал.

– А теперь ложитесь в ямы.

– Лёша, одумайся! – рыдает мама, таща свой подарок.

– А предатели права голоса не имеют, – спокойно ответил папа.

– Игорёк, скажи ему…

– Врунишки – тоже. Да, сына?

Игорёша мог только согласно кивнуть.

– Мы живём в век, когда общее возвышается над частным. Оно находило разные пути: подкуп, запугивание, разбазаривание благ почём зря, уравнивание прав и свобод для всех, информационная блокада. Мы изолировались, те, кто понимал, что невозможно достижение всеобщего блага. Сохраняли традиции, культуру, человеческий облик. Нас теснили, покупали, продавали, но мы держались. Дрожали, падали, но держались за руки с такими же как мы: зрячими, слышащими, говорящими… Мы не сражались, не митинговали, не противились. Но жить так дальше – воистину преступление.

***

В своём последнем интервью господин Управляющий заявил, что происшествие в семье Черновых является вопиющим случаем самоуправства. Случай двойного убийства и самоубийства был зафиксирован в одной из общин, придерживающихся так называемой персональной морали. На завтрашнем заседании господа Сведущие будут обсуждать наложение запрета на существование подобных общин в нашем Светлом Государстве. Всеобщая мораль долго мирилась с соседством нерегулируемой и безрассудной персональной морали, но жить так дальше – воистину преступление.