Шахтерская баллада. Хроники Одиночки. № 4.

"Звук полонеза, пани Ядвига, яркое солнце в плёсе над Влтавой..." - а ведь ты меня так и не узнала, да и ведь сколько лет прошло с тех пор, как вы с сестрой и мамой жили в номере первом рядом с клубом, и рядом с твоим окном всегда играл патефон, а я в номере первом рядом с милицией, и под моим окном участковый всегда костерил хулиганов и алкашей, а потом ты научилась петь и танцевать, и после седьмого поступила в культпросветучилище, а я пошёл в ФЗУ и в шахту, вот в эту же, "имени 25 лет РККА"... а сколько нам, военной безотцовщине, было в том голодном 1947-м, в тех трёх бараках по склону оврага, по девять или по десять лет, да?

Я встретил тебя второй раз уже в 2000-х, на пенсии, когда похоронил жену и сына, погибшего в ВГСЧ на спасработах, когда ты - всё такая же гордая, высокая и статная, всегда с книжкой, даже когда с голыми коленками пасла на пустыре козу Зойку, разве что длинная пушистая светло-русая коса ниже пояса стала совсем светлой, как соль с перцем, седой, - разменяла свою трехкомнатную сталинку в самом центре на две двушки детям и внукам и однушку себе рядом с центром, ведь к тому времени мой шахтный посёлок из дикого захолустья очень далеко от центра стал "совсем рядом с центром", и там, где прежде из шахтной столовки в бурьяны выплёскивали помои, уже сверкал огнями и двухэтажной парковкой ночной клуб "Вирус РККА" - я тебя сразу узнал, но, как и в глубоком детстве, так подойти и не решился, ведь я стал хоть и не тот худой и кривой гвоздь в мамкиной вязаной кофте, отцовской довоенной кепке и с руками в карманах, чтоб оттягивать слишком короткие брюки вниз, которого ты когда-то назвала "персо-пОляком, потому что Кирьян это Кир плюс Ян, царь Кир плюс польский Ваня", но всё же пивным бочонком размер 68 рост 2, да ещё и с больными ногами...

Я всегда стеснялся, конфузился в твоём присутствии, ведь у тебя была и сцена, и хор в Кремлевском Дворце Съездов, и консерватория, и архитектурный институт, а у меня 3 года на флоте и шахта - шахта-шахта: забой, проходка, ГРОЗ, маркшейдерство, даже институт заочно, как тогда говорили, "заушно" - кто я по сравнению с тобой?

А потом опять пришла война, пришла бомбёжкой, обстрелом ракетами и очень крупным калибром артиллерии, и штурмом карательными батальонами, от первых же попаданий от твоей кирпичной хрущёвки остался только один подъезд, точнее, его огрызок - а я не знал, выжила ли ты, а моя панельная хрущёвка провалилась под землю, сложилась, как карточный домик, и мой второй этаж стал подвальным, и дружок внучка, гостившего тогда у меня, тоже ополченец, не вовремя сунулся в подъезд - и от него остался только калаш с пятью рожками, и лежали мы на остром битом камне в щели на том, что когда-то было балконом нашим, и били одиночными в просвет между упавшими плитами по ногам тех карателей, что подходили близко к этому просвету, только по ногам потому, что и видели их только ниже пояса, и каждым выстрелом я мстил за твой дом, за тебя, - и застряли гады бандеровские, замешкали, затормозились, стали окапываться, лупить по развалинам, а тут и "Урал" с ополченцами успел на подмогу - может, за эти выстрелы по ногам, за месть, которая оказалась зря, мне теперь с ногами так плохо, что почти совсем не чувствую, что только на руках, как крабик, по своему подвалу и ползаю?

И сколько раз приезжал средний, он сейчас какой-то командир в ополчении, но приезжал и простым бойцом, и каждый раз ругался, руками махал, слюной брызгал, "ты что, бессмертный, как Кощей?" орал и удивлялся, всё увезти меня отсюда хотел - ему и невдомёк, что никуда я отсюда не уеду, потому что ты теперь ко мне приходишь, то часто, то изредка; потому что ты теперь со мной разговариваешь, хоть и не узнаёшь шпыня из соседнего барака голодного детства, но доверительно и уважительно; потому что хоть и чужим именем называешь, Кириллом, а не Кирьяном, но интересуешься, заботишься, даже, хоть и согнула тебя беда, всё мне помочь стремишься - куда я теперь от этого, зачем, если я тебе тут нужен?

Я молча сижу при свете фонарика в кресле с колёсиками, мастерю для тебя крючки на клюку, чтоб проще по винтовой лестнице спускаться-подыматься, и смотрю: вот твой наглый черный хромой одноглазый пират сожрал всю кильку, что передал через снайперов мне внучок, ты, Ядвига Казимировна, втянула его длинное толстое тело себе на руки, на коленки, присела на кушетку и уснула, свернулась такой элегантной змейкой, каким-то чудом уместившись там, где и мне лежать было бы коротко - а котяра спит у тебя на коленках, а голову положил на живот, и мурчит-мурчит-мурчит - как шахтёр храпит после смены...

Ох, знала бы ты, как я ему завидую!...