На холмах Галлиполи

Автор:
Геннадий Петрович
На холмах Галлиполи
Аннотация:
Что такое Галлиполи? Сейчас это изумрудные склоны, сплошь покрытые алыми маками, а также потрясающий вид на огненный закат над Эгейским морем, от которого захватывает дух и замирает сердце.
Но капитан помнит время, когда все было совсем иначе, время, которое хотелось бы позабыть навсегда: когда берег алел от крови, а земли не было видно под десятками тысяч тел павших солдат. И лишь одно старое обещание заставляет его вновь вернуться сюда - на холмы Галлиполи.
Текст:

Посвящается

потерянному поколению Первой мировой.

Галлипольский полуостров, апрель 1915 г.
Территории, занятые британской стороной

— Капитан, а помните, как громко пели птицы, когда мы только высадились на этих холмах? Я тогда подумал, что это место просто не может стать Адом на Земле, ведь тут такие птичьи концерты каждое утро! — Томас через силу улыбается. В руках он как всегда теребит цепочку старых отцовских часов, которые таскает с собой повсюду.

Том – хороший друг: в очередной раз пытается отвлечь меня разговором, в то время как моя рука от плеча до локтя пылает огнем. Морфий притупляет боль от осколочного ранения, но для истерзанной души он плохой помощник.

— Угу, и птиц, и маки. Холмы, сплошь покрытые маками, — мои слова совсем не радуют Тома. Наоборот, он виновато опускает голову, сосредоточив все внимание на цепочке от часов.

Зря, Томми, в моей боли нет твоей вины. Сам временами, как наяву, до сих пор слышу это оглушающее пение птиц в первую нашу высадку на галлипольском полуострове. Помню слишком хорошо... Стоит прикрыть на секунду глаза – и вижу майора Фиппса: как он приваливается к поваленному дереву, словно бы от усталости, а на его песочного цвета рубашке расцветают алые «маки» от вражеских пуль.

Моего друга и ассистента, рядового Британских Вооружённых сил, зовут Томас Браун. Вокруг нас только пологий склон холма, усыпанный красными цветами, что на пожухлой от солнца траве больше походят на пятна крови. Будь я поэтом – написал бы пару трагических строк для этой картины. Но я всего лишь солдат, а за вершиной холма – война.

Я же предпочту остаться безымянным – земле ни имя, ни звание не важны: отныне оно – так же, как и имена десятков тысяч британцев, солдат ANZAC, французов и турок – навсегда останется здесь, впитавшись в песок Галлиполи вместе с нашей кровью.

Сколько нас таких будет – потерянных для родных и забытых потомками?

Сотня тысяч человеческих жизней, растраченных впустую.

Бесчисленное количество разбитых мечтаний юности, как и бесконечное множество невыполненных обещаний.

Тех, кто так и не вернется домой.

***

Конец августа 1915 г.

Британский солдат устоит против кого угодно, только не против Британского министерства обороны.
Джордж Бернард Шоу

Вездесущий ливень заливает глаза, приходится щуриться, чтобы хоть что-то видеть. Капли затекают в нос и становится трудно дышать. Не могу избавиться от привкуса дождевой воды во рту. Небеса исторгают ливневые потоки уже третью неделю кряду – третью неделю с позорного августовского наступления, захлебнувшегося в крови союзников. Вокруг только дождь и грязь: сухие глинистые и каменистые почвы, в которых с таким трудом вырыты окопы, превратились в труднопроходимое месиво.

— Ай! Святое дерьмо! — вскрикивает Стэн и отскакивает в сторону. Он австралиец и оттого совершенно не следит за языком. Однако сейчас даже у него есть причины так говорить. Остальные же парни – кто отводит глаза, кто крестится и просит Господа помиловать их души, а мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять...

Когда окопы сильно размывает, то прямо из неукрепленных глиняных стенок вываливаются трупы: британцев, «оззи» и «киви», индийцев, французов и турок. Нам просто негде и некогда их хоронить.

Я не смотрю. Внутри меня уже давно не осталось места для отвращения или страха. Но совсем недавно там была ярость...

Она душила ночами, стоило только вспомнить обещание Черчилля о легкой и быстрой победе над турками. Каждую чертову ночь я проклинал некомпетентное руководство Гамильтона, не сумевшего признаться адмиралтейству и собственному народу в том, что Галлиполи никогда не станет победной страницей в нашей истории на пути в Константинополь. Да, в ноябре 1914 они действительно не ожидали атаки союзников и были вооружены лишь старьем. Но затем он благородно дал им целый месяц – и они укрепились, договорившись с «джерри». Вот тогда неподготовленными стали уже мы: при высадке более двух тысяч солдат, верных приказу командования, так и не достигло берега, а их мертвые тела на протяжении еще нескольких дней прибивало равнодушными солеными волнами к лагерю на другой части полуострова. А турки – поддерживаемые «джерри» – с помощью артиллерии все продолжали топить один за другим корабли Его Величества, стоявшие в бухте.

Были бы эти два надутых индюка здесь, вместо того чтобы кричать свои пустые выступления в Парламенте, – и, быть может, Томми, мои сослуживцы и даже парни-колонисты сейчас были бы живы.

Но бессмысленные смерти – они повсюду, не только на поле боя, словно сама турецкая земля жаждет нашей погибели. Родина... Похоже, что она благополучно забыла о нас – недостаточное снабжение из Каира месяцами вынуждало солдат страдать от элементарной нехватки продовольствия, амуниции и чистой воды, а в полевых госпиталях медсестрам не раз приходилось перебинтовывать раны уже использованными бинтами.

Впрочем, все это было настолько давно, что уходящий год уже начал казаться вечностью. Сейчас главный враг – это бесконечный ливень, что вознамерился – как библейский потоп – смыть чужаков с османской земли в пустоту Эгейского моря.

Палатка, разбитая на каменистом берегу, нещадно протекает и от подставленных ведер буквально не развернуться и одному человеку. Однако все эти неудобства – сущая мелочь: когда-то мы с Томасом теснились в ней вдвоем. Юный мистер Браун умел спугнуть затаившийся в дальнем углу разума этот тягучий и вязкий ужас. Но Томми больше нет...

Каждый раз, оставаясь наедине с собой, я снова вижу их: распахнутые, как окна пустого дома, глаза мертвого австралийца, ещё минуту назад увлеченно строчившего тупым карандашом письмо домой – и через секунду сраженного пулей снайпера.

Помню тяжесть его угловатого его угловатого, почти мальчишьего тела – подумать только, всего пятьдесят кило – когда нес его от медсанчасти на холмы. Они хоронили всех в братских могилах, а я не мог этого позволить. Ведь я обещал.

«— Капитан, я вот что подумал: чем бы ни закончилась эта кампания, давайте пообещаем друг другу, что тот, кто выживет, будет приходить на могилу погибшего и приносить, — Том протянул руку к растущему на холме цветку мака и сорвал его, — да хоть бы и эти чертовы маки!

— Браун, ну это же чушь. Мы оба выживем, вернемся домой и никто никому ничего приносить не будет.

— Ну же, капитан! Пообещайте!»

Да, когда-то ярости во мне было столько, что я задыхался. А сейчас вот бессильно лежу на чертовом матрасе, как мертвец. Над головой влажный потолок палатки, а перед глазами мятый листок бумаги. На руках ноют мозоли от лопаты, поэтому карандаш в руках дрожит, как у ист-эндского пьяницы. Я плохой поэт, но ничего, кроме этого бесполезного бумагомарательства, не может передать мою боль.

И на холмах Галлиполи,
Везде, где ляжет взор,
Горит он - несмываемый
Кровавый ваш позор…
*

Постыдное поражение, унизительная нищета и безнадежность жалят разум и душу столь же сильно, как и боль от ран жалит тело. Для многих из нас вражеская пулеметная очередь, помимо гибели, несла такое же отчаяние, как и сострадательные крики рядовых турок «Dur!» в августе: когда через каждые десять минут очередной отряд колонистов по команде своих офицеров бросался в атаку, чтобы за считанные секунды умереть, не успевая даже вылезти из окопов. А все потому, что один некомпетентный командир Средиземноморских экспедиционных сил – Гамильтон – «приказал наступать, невзирая на потери».

От пленных турок в нашем лагере я узнал, что «Dur!» значит «стой». Насколько же бессмысленным был этот приказ «ставленника Китченера», что даже враг призывал нас остановиться...

…В окопах, море и снегу,
На каждом гребаном шагу…

Нам с детства внушали, что каждый должен исполнить свой долг перед Родиной: и каждый из нас давал присягу и клялся отдать все - не считая ран, не жалея жизни, - ради достижения победы над врагами. Но почему тогда все, что я сейчас вижу, это лишь чертов дождь, скалистый берег, усыпанный трупами, и не готовых отдать и сантиметра своей земли турок? Да тут уже сам дьявол не разберет, кто же все-таки наш «истинный враг» в этом прогнившем земном Аду: османские «Мехметы» или «Джоны» в нашем Правительстве! Ведь именно оно, а не турки или немцы, приказало Томасу и каждому британскому солдату и колонисту здесь – будь он австралиец, индиец или новозеландец – закончить путь на скалах Галлиполи в одной из самых бессмысленных битв за всю историю империалистической войны.

…В жару и в дождь,
И в зимний хлад
Не оставляет грязный смрад,
Гниющих трупов по утру,
На каждом гребаном шагу…

С трибун Парламента нас призывали воевать, чтобы выполнить обязательства перед союзниками. На Родине в газетах писали, что мы открываем дорогу на Константинополь для торжества свободы в Османской империи.

Хотите чертову правду? За шесть месяцев своего пребывания на этом полуострове я не видел здесь борьбы за освобождение Константинополя: это турки сражались с захватчиками на своей земле. А за что сражались мы?

…Где на холмах Галлиполи,
В окопах стар и млад,
Познали на своем пути
Кровавый грязный АД…

Вы видели британские газеты?

А я видел – там одна пустая ложь, где «поражение» заменялось на «успешное продвижение», а потери замалчивались! Видел целую армию цензоров Гамильтона, которые читали наши письма домой, одобряли телеграммы и переписывали статьи военных корреспондентов. Почему? Да потому что Правительство обещало, что Дарданелльская операция станет «триумфом», монументом могуществу Англии и Антанты, которая позволит молниеносно закончить Великую войну. Видел перепуганные лица тех молодых ребят, посланных в безнадежную и бессмысленную атаку прямиком на турецкие пулеметы и штыки…

Вот только никто не станет расписываться в своих неудачах: когда «могущество» обернулось всего лишь пустым бахвальством, а «триумф» обратился в величайшее фиаско; когда кичащаяся своим превосходством колониальная нация проиграла тем, кого в газетах именовала не иначе как «трусливым и отсталым сбродом».

Я уже ни во что не верю. Напиши я правду– ту, кровавую и уродливую, с которой любой из нас сталкивается здесь каждый день, с которой каждое утро начинается мой вдох на побережье Дарданелл, – вряд ли что-то изменится. Да попади мое письмо на стол в дом на Даунинг-стрит – премьер-министру Асквиту лично в руки…

Нет, ничего не поменяется.

Солдаты всё так же будут умирать.

***

Галлипольский полуостров, сентябрь 1915 г.
Территории, занятые турецкой стороной

Gloria fortis miles
(Слава отважным солдатам)
Adversor et admorsus
(Сопротивляться и кусать)

В окопе напряжение настолько велико, что, кажется, его можно пощупать рукой. Непрекращающийся грохот выстрелов превращается в бесконечный поток: когда палит враг, палишь и ты. И когда наступает короткое почти затишье – минутный перерыв, необходимый для перезарядки оружия – все в окопе замирают, ждут и смотрят, как будто прямо на тебя. Но адъютант Салих Бозок знает, что смотрят не на него – на командира: Мустафа Кемаль-паша сосредоточен и серьёзен, и в его взоре читается несокрушимая вера.

Позади них стоит совсем ещё молодой знаменосец, судорожно сжимающий обе руки на древке алого, как кровь, знамени со звездой и полумесяцем.

Вот она – кульминация их ожидания, когда глаза всех присутствующих устремлены на одного человека. Ступив на лестницу, ведущую на поверхность, Кемаль-паша оборачивается и обращает к солдатам взгляд полный отчаянной решимости.

Он не задает своим соотечественникам вопрос – он дает им Ответ:

— Солдаты! Братья… Сегодня я скажу вам лишь одно: что линии фронта больше не существует, «объект обороны» не просто территория – это вся наша страна. Ни одна пядь этой земли не может быть отдана неприятелю, если на ней не будет пролита наша кровь, — Мустафа смотрит на солдат, словно стараясь заглянуть в душу каждого. — Сегодня я не приказываю вам наступать. Я приказываю вам умереть![1]

Они поднимаются из окопа в атаку за командиром, зная, что многие из них не вернутся уже никогда. Салих Бозок тоже следует за своим старым другом и видит, как неприятельская пуля смертельно ранит знаменосца, и тот, падая на колени, умирает. Но их знамя не может оставаться лежать на земле, втоптанным в грязь, – его подхватывает бегущий следом боец.

Все происходящее чудовищно и бесчеловечно, ибо это картина войны. Где только что делившие одну самокрутку сослуживцы вместе падают наземь сраженные пулями. Где рядового, доставшего ручную гранту, которой еще совсем недавно не умел пользоваться ни один турецкий военнослужащий, поражает несколько выстрелов. И, даже умирая, солдат все равно успевает метнуть ее, чтобы взрывом отобрать жизнь у врага: объятый огнем противник продолжает бежать лишь затем, чтобы через мгновение умереть на турецких штыках…

Они были на родной земле, которую поклялись отстоять ценой своей жизни. Отдать последнюю каплю крови, чтобы защитить семьи, детей и их будущее. Каждый из них знал, за что он умирает.

И скоро даже англичане, сидящие в роскошных и безопасных кабинетах на берегах Туманного Альбиона, поняли, что в Галлиполи сила находится в руках турецкой нации.

***

Галлипольский полуостров, сентябрь 1915 г.
Территории, занятые британской стороной.

— Господи, — шепчет Стэн, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, — турки никогда не отдадут эту землю. Мы вырыли окопы на их гребаном заднем дворе!

И он чертовски прав.

Мы сидим в окопе после отбитой турецкой атаки. Я смотрю на старые часы отца Томми – все, что решил оставить на память – смотрю на поцарапанный и затертый циферблат, беспощадно отсчитывающий время под монотонный стук капель.

Зима добьет нас, это точно: холод, болезни, непрекращающиеся дожди и грязь. Среди нас – тысячи раненных, медленно умирающих от заражений, недостатка лекарств и чистой воды. Здесь они все и встретят свой конец – на холмах Галлиполи.

— Боюсь, Стэн, это уже не тот мир, что мы помним. Когда-то мне казалось, у нас всех еще есть будущее. А сейчас я уже ничего не вижу впереди. Знаешь, говорят, что такова «аллегория жизни»: мир утверждает, что ты получаешь лишь то, что заслужил. Никогда не мог с этим согласиться! — я без понятия, зачем говорю ему это все, он даже не британец – он «оззи» – и не мой друг. Однако я продолжаю:

— Возможно, когда-нибудь какой-то умный историк напишет про то, где мы ошиблись. Вот только я знаю одно: никто из нас этого не заслужил, Стэн. Никто.

Особенно Томми…

***

Галлипольский полуостров, конец ноября 1915 г.

В декабре начнется эвакуация наших войск с полуострова.

Я устал бороться: мое тело все еще отчаянно цепляется за жизнь, но душа… Моя душа похоронена здесь – на холмах Галлиполи вместе с телами тысяч солдат Османской империи и Антанты, проткнутых штыками винтовок, изрешеченных пулями и изувеченных взрывами ручных гранат. Они заполонили эти холмы, укрыв их, словно погребальным саваном. Погребальным саваном для всего старого мира, который после Галлиполи и других ужасов этой Великой войны уже никогда не станет прежним.

«Есть дороги, по которым не ходят. Есть армии, на которые не нападают. Есть укрепленные города, которые не штурмуют. Есть местности, из-за которых не соперничают. Есть приказы правителя, которые не выполняют» – «Искусство войны», Сюнь-цзы.

***

Галлипольский полуостров, апрель 1919 г.

Холмы на побережье бухты Анзак сплошь покрыты буйной зеленью. Куда ни бросишь взгляд – везде зеленая трава и алые маки. Я поднимаюсь по склону холма наверх, а за спиной огненный закат освещает пропитанную кровью землю. Подъем даётся мне непросто – колет в боку, ещё и раненое плечо разнылось. Но все это ерунда – ведь я пришел сюда исполнить обещание, данное другу: и в правой руке у меня букет из душистых кроваво-красных маков.

Возле одинокого поваленного дерева останавливаюсь, чтобы перевести дух. Блуждающий взгляд натыкается на полуистлевший кусок ткани и кости, чуть ли не вросшие в землю и покрытые травой. Приходится наклониться, превозмогая усталость и ноющую боль, чтобы разглядеть…немецкую винтовку и турецкий дудук.

Да, все они были здесь: мои соотечественники, колонисты, союзники и храбро сражавшиеся за свою землю турки.

Однако я должен продолжить свой путь: там, наверху, меня ждет рукотворная пирамида из булыжников, что перед эвакуацией я сложил для Тома, - ни время, ни люди не посмели разрушить одинокий монумент. Последние несколько шагов даются особенно тяжело – вовсе не юный мальчишка Браун должен был лежать под этой грудой камней. Не жалея новых брюк, опускаюсь прямо на землю. В левом кармане пиджака мёртвым грузом лежат часы Томми: они встали сразу же по прибытию в Лондон. Сейчас, похоже, настало время вернуть их хозяину…

Вот и всё. На песчаных камнях безымянной могилы – как всполохи алого пламени – в лучах заходящего солнца ослепительно ярко горят маки и тусклой медью поблескивают старые часы.

Впервые за четыре года я дышу так свободно: война окончена, обещание выполнено, а рядом со мной старый друг. Поют птицы и перед глазами расстилается безмятежная гладь бескрайнего Эгейского моря. Нет, Томми прав, эти холмы просто не могут быть адом.

This is not a farewell
Just a goodbye

(Не «прощай», а «до свидания»)

Примечания:

Первая мировая. Время, когда в сознании людей произошел коренной слом: появились совершенно новые виды вооружения, изменились военные стратегии. Кровопролитий такого масштаба, охватывающих столько территорий и народов, история еще не знала. На слуху обычно Верден и Пашендейл, а вот Галлиполийское сражение – одна из незаслуженно забытых битв ПМВ.

Горацио Герберт Китченер – фельдмаршал, военный министр Великобритании в годы Первой Мировой войны.

У. Черчилль в 1915 г. был первым лордом английского адмиралтейства и одним из инициаторов Дарданелльской операции, однако из-за провала этой операции подал в отставку в ноябре 1915 г. и отправился на Западный Фронт.

Карден – адмирал, разработавший план Дарданелльской операции.

Карта местности
Солдаты ANZAC (Australian and New Zealand Army Corps), Австралийского и новозеландского армейского корпуса.

Англичане называли немцев Jerry (Джерри) - сокращение от German. Австралийцев - Aussie («оззи»), новозеландцев - Kiwi («киви»).

[1] - в тексте использованы слегка перефразированные оригинальные высказывания Мустафы Кемаль-паши

*- автор текста, как и ГГ, тоже плохой поэт, но это не мешает ему публиковать плохие стихи.

P.S. На саму мысль писать о Галлиполи натолкнула песня Sabaton «Cliffs of Gallipoli». За идею, информацию и вдохновение спасибо книге Мурхед А. «Борьба за Дарданеллы», тематическим научным публикациям, двухсерийному фильму Deadline Gallipoli («Галлиполийская история», 2015), австралийскому сериалу «Галлиполи» и турецкому фильму Veda («Прощание», 2010).

Другие работы автора:
+3
22:30
753
22:15
+1
Радоваться, что прочитал. Много-много спасибо.
23:13
+1
Да, к сожалению, война бессмысленна и беспощадна. Написано замечательно, с полным погружением в реальность. Читается, как настоящие мемуары. thumbsup
00:31
Возвращаюсь и перечитываю… Если вернетесь к редактированию, обратите внимание на местоимения — иногда их многовато. Возможно, это работает на стиль солдатских мемуаров, но кое-где можно убрать без опаски что-то испортить.

Но все это ерунда – ведь я пришел сюда исполнить обещание, данное другу: в правой руке у меня зажат букет из душистых кроваво-красных маков, что я несу к безымянной могиле Томми Брауна.


Но все это ерунда – ведь я пришел сюда исполнить обещание, данное другу; в правой руке у меня зажат букет из душистых кроваво-красных маков, что я несу к безымянной могиле Томми Брауна.

Ну как-то так… Вообще, спасибо за саму тему и достойное описание событий и переживаний!
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Другие публикации