Пробуждение. Часть I. Глава 14

Для иллюстрации использован обработанный рисунок неизвестного художника "Декабристы перед восстанием". 

Восстание семёновцев взволновало не только императора. Столица была буквально потрясена случившимся. Всё общество как-то сразу распалось на два лагеря: одни принялись изображать возмущение «наглостью солдат», другие, напротив, сочувствовали восставшим, не понимая при этом истинных причин волнения, и выражали сожаление по поводу похорон первого российского полка, просуществовавшего полтора века, имевшего на своём счету немало славных побед. Впрочем, были и третьи, которые смотрели на случившееся с несколько иных позиций, видя во всём политическую закономерность и считая это событие началом ещё более великих потрясений.
Однако, несмотря на столь разные мнения, всех объединяло одно – никто не остался равнодушным. В светских салонах, во время дружеских пирушек, в казармах и просто на улице это была тема для самых горячих споров и нелепейших слухов.

У Петрушевского были гости. Синяев зашёл ещё днём и, как всегда, задержался допоздна. Ближе к вечеру приехал Тургенев. После того, как Пушкин познакомил его с Сергеем, они подружились.
- И что бы там мне ни говорили, - категорично гремел Синяев, - я никогда не поверю в то, что всё это выступление устроено офицерами.
- А я бы не был столь категоричным, - возражал ему Петрушевский, разливая по бокалам багрово-красное вино, и, как бы ища поддержки, посмотрел на Тургенева.
Тот с невозмутимым видом, казалось, не проявляя особого интереса, наблюдал за спором.
- Совершенно напрасно, - не унимался Синяев, - посуди сам, на кой чёрт взбунтовать полк без пользы и тем самым напрасно погубить?! Нужно быть последним дураком, чтобы пойти на этакое.
На этот довод, высказанный Николаем с необычайным пылом, Сергей не нашёлся, что возразить и спросил у Тургенева:
- Николай Иванович, что же вы молчите? Или этот вопрос вас не трогает?
- Напротив, - оживился тот, - напротив, друзья мои. Должен заметить, я, как человек сугубо гражданский, мало понимаю в делах армейских, но более склоняюсь к мнению Николая Ильича. Полагаю, ни для кого не секрет, как у нас обращаются с солдатами… А полковник Шварц,* как я слышал, вообще превзошёл все ожидания. Так что причины, думаю, ясны, – Тургенев развёл руками и затянулся сигарой.
Они долго ещё говорили. Синяев ушёл первым. Проводив его, Сергей вернулся в гостиную и застал Тургенева в задумчивости, отрешённо смотрящим на кончик дымящейся сигары.
- О чём задумались, Николай Иванович? – спросил Сергей, протягивая ему рюмку коньяка.
- Я?.. – на красивом лице Тургенева почему-то появилось недоумение, и он пристально, как бы решая что-то, посмотрел на Сергея. – К чёрту вино! — он порывисто встал и прошёлся по комнате, потом остановился и, подняв указательный палец, назидательно заметил: - И вообще, вы много пьёте, друг мой…
- Я знаю, - невесело усмехнулся Сергей. – Однако, вы не ответили на мой вопрос. Я вижу, вы чем-то озабочены…
- Да, пожалуй, вы правы… Ладно, давайте сюда ваш коньяк, - Тургенев залпом выпил содержимое рюмки и уже уверенно продолжил: - Знаете ли, любезный друг, многие из наших общих знакомых давно желают иметь вас участником в одном важном и великом деле… - он опять сделал паузу и закурил. – Должен я вам сказать, в России давно уже существует тайное общество, стремящееся к её благу… - видя заинтересованность Сергея, Тургенев торопливо добавил: - Покуда вам знать довольно… Желаете ли вступить в наше число?
С этими словами он внимательно посмотрел на Сергея, ожидая ответа.

Петрушевский был удивлён внезапным предложением, хотя известие и не было для него таким уж неожиданным. Он не только подозревал о существовании организации, но даже знал об этом наверняка. Первым желанием было дать немедленное согласие. Однако он, помедлив, спросил:
- Из кого же состоит ваше общество и какова его цель?
- Как вы, должно быть, поняли, ваш покорный слуга его член. Покуда я не могу и не вправе ничего сообщить вам, - ответил Тургенев, - скажу только, что цель общества есть распространение просвещения, искоренение всякого зла и хамства, пожертвование личными выгодами для счастья России… Коротко говоря, проведение идеи истины и бескорыстия.
- Почему же, Николай Иванович, если это такое благодетельное общество, почему же оно тайное? – вновь спросил Сергей и с ироничной усмешкой добавил: - Я полагаю, благой цели нечего скрывать, прекрасного у нас и так очень мало.
- Согласен с вами, - лицо Тургенева оставалось невозмутимым и серьёзным. – Однако мы сделали общество тайным, дабы избежать всякого рода насмешек и пересудов большинства, которое может не понять наших высоких целей и помешать нам на первой поре, - пояснил он.
Петрушевский, прохаживаясь, обдумывал свой ответ. Цели, о которых рассказал Тургенев были близки ему. Но полученные сведения не давали полного представления об организации. И всё же после недолгих размышлений, Сергей твёрдо сказал:
- Я согласен.
Большие, выразительные глаза Тургенева радостно блеснули. Он с улыбкой горячо пожал руку Петрушевскому и просил его на следующий день прийти к себе на квартиру.

Столица жила своей обычной, на первый взгляд, жизнью. Однако в привычной суете петербургских улиц с самой разнообразной публикой - от краснощёких торговок в пёстрых платках, выставляющих напоказ свой товар, от мелких чиновников, старающихся выглядеть значительно, и до какой-нибудь разнаряженной в кружева и шёлк барыни или до шумной компании молодых офицеров, вечно спорящих на самые разные темы, - во всей этой картине угадывалось присутствие чего-то нового и непонятного, а потому пугающего. Над всеми вдруг нависло ощущение близких и больших перемен. Одни ждали этих перемен с нетерпением, питая самые фантастические надежды, другие, в противовес первым, страшились каких бы то ни было изменений, считая, что разговоры о свободе и конституции ни к чему хорошему не приведут. И этих последних было больше.

Выйдя из книжной лавки, Сергей встретил Николая.
- Кого я вижу! – воскликнул Синяев и, широко раскинув руки, шагнул к другу. Заметив, что тот держит в руках только что купленный томик в кожаном переплёте, спросил с ироничной улыбкой:
- Карамзиным балуешься?
- Да, приобрёл очередной том, - кивнул Сергей.
Они медленно пошли по улице.
- Да уж, - согласился Николай, - сейчас буквально все погрузились в царствование Грозного. Суди сам – улицы опустели: все сидят по домам и читают этот труд, - с серьёзным лицом пошутил он.
- Вечно ты со своими глупостями, - улыбнулся Сергей и толкнул друга в плечо.
- А что? – Николай с притворным удивлением уставился на Сергея. – В каждой шутке есть доля правды, между прочим.
- А я люблю слог Карамзина, - признался Петрушевский. – И ведь какая искренность! В одном только не могу с ним согласиться…
- В чём же? – Николай с интересом смотрел на друга.
- Не могу понять, как можно считать самодержавие необходимым для России? Уж, казалось бы, кому, как не Николаю Михайловичу, историку, образованнейшему человеку, понимать, что самодержавие есть первейшее зло?! Да ведь он и сам в своём труде не скрывает царских деяний.
Незаметно для себя они очутились у Апраксина двора.
- Бублики, бублики! – прервал их разговор звонкий голос молодой румяной торговки. – Горячие бублики! С пылу с жару, пятачок за пару! – приветливо улыбаясь, нахваливала она свой товар.
- Ну, как можно отказать эдакой красавице! – развёл руками Николай, игриво посмотрел на неё и, покупая связку бубликов, подмигнул.
- Эх, вот где истинная женская красота! – шутливо сказал он Сергею, едва они отошли от прилавка. – Ты прав о самодержавии, - вернулся он к прерванной теме. – Однако ты не допускаешь мысли, что может существовать и просвещённый в полном смысле слова монарх? Ведь были же в нашей истории замечательные люди!
- Пётр Великий, например? – вставил Петрушевский.
- Ну, если угодно… Я, впрочем, имел в виду Екатерину. Что до Петра, так он, при всём его величии, был деспот, - отвечал Николай, кусая бублик.
- Вот видишь! Всякий самодержец – есть деспот! Кто-то больше, кто-то меньше, но всё же деспот. Следовательно, самодержавие по природе своей порочно, ибо даже самое мягкое или просвещённое оно ведёт к рабству! – с горячностью заключил Сергей.
- Тогда – республика? – Николай с любопытством смотрел на друга, он впервые услышал от Сергея столь радикальные слова.
- Не знаю, - смешался тот. – Пожалуй, у нас это пока невозможно…
- Ну, почему же? Например, Соединённые Штаты чем же лучше нас? – вновь возразил Синяев.
- Но там другие элементы, - принялся доказывать Сергей с необычной горячностью. - Соединённые Штаты долго были колонией Англии, платили ей дань и только… Когда почувствовали свою мощь, и у них явился Вашингтон, решились отделиться. Положим, и у нас найдутся Вашингтоны, Франклины, но общество наше ещё к этому перевороту не готово… Впрочем, это моё личное мнение…
- И что? Что ты предлагаешь? – серьёзно спросил Синяев.
- Нам нужна конституция, призванная ограничить власть монарха. Не знаю, как в будущем, но пока я считаю монархию единственно приемлемой формой правления для России… Конституционную монархию, конечно, - отвечал Сергей уже спокойным тоном.
Некоторое время они шли молча. Слова Петрушевского заставили Николая задуматься, Сергей тоже размышлял о чём-то. Потом вздохнул и с каким-то особым чувством сказал:
- Я знаю одно, Россия ждёт перемен. А народ наш заслуживает лучшей участи.

***
- Как ты могла?! - Марья Фёдоровна, выпрямившись во весь рост, сверху вниз строго смотрела на воспитанницу. – Я тебя спрашиваю, как ты посмела написать графу?!
Анна стояла перед ней, опустив голову, и теребила кончик косы.
- Отвечай, мерзавка?! – и она резко ударила об пол тяжёлой тростью.
Девушка вздрогнула, словно ударили её.
- Я, - неуверенно начала она едва слышно, - я… думала…
- Что ты думала?! – вскричала Марья Фёдоровна, теряя терпение. – Разве тебе можно думать? Покуда ты живёшь в моём доме, думать за тебя буду я!
Старуха прошлась по комнате. Небольшая спальня девушки казалась тесной для её внушительной высокой фигуры, Марья Фёдоровна, сверкая гневным взором, напоминала разъярённую тигрицу в маленькой клетке.
- Как ты посмела просить графа расторгнуть помолвку?! Ну!
Анне было непросто ответить на этот вопрос своей покровительницы. После объяснения с Сергеем девушка была сама не своя. Если раньше свадьба с Никитиным казалась ей чем-то далёким, маячившим словно в зыбком тумане, то после слов Сергея о предстоящем браке без любви, она вдруг с необычайной ясностью представила, как граф будет не просто гостем к обеду, а человеком, обладающим правом на неё. В тот момент, поддавшись едва ли не паническому порыву, в глубине души осознавая тщетность своих надежд, она и написала ему злополучное письмо. 

- Сударыня, - Анна подняла на неё потемневшие глаза и заговорила почти спокойным тоном, лишь руки, теребящие косу, выдавали её неимоверное волнение, - я решила, что не имею права обманывать графа… Поликарп Иванович – человек, достойный уважения и… Он не заслужил связывать свою жизнь со мной…
– Я прекрасно знаю, что ты написала ему…– Марья Фёдоровна поморщилась, потрясая перед лицом девушки измятым листком бумаги, в котором Анна узнала своё письмо Никитину. - Граф переслал мне твоё столь трогательное послание. Но я не верю, что ты руководствовалась именно этими соображениями. Не лги мне!
- И всё же это так, - твёрдо отвечала Анна.
- И чем же это ты его не достойна? – пренебрежительная усмешка исказила губы старухи. — Что бесприданница? Дура, ты, дура! – она покачала головой, - да с него, хрыча старого, хватит уже и того, что такую конфекту** отхватил!
- Нет… Просто я считаю, что выходя за него без любви, я не смогу сделать его счастливым. Я не желаю обманывать его…
- Ясно…- Марья Фёдоровна помолчала и спросила опять, строго глядя на воспитанницу: - Стало быть, ты решила наплевать на все мои старания и очертя голову броситься в столицу с этим шалопаем?
- Я… не понимаю вас, - краснея, прошептала девушка.
- Нет! Отлично, милая, понимаешь! Графа ты пожалеть решила, а себя, себя почему не жалеешь?! – Марья Фёдоровна вновь повысила голос. – Ты что же думаешь, мой племянник имеет серьёзные намерения?! Да ничуть не бывало! Он повеса, бретёр***, каких мало… И весь его интерес к тебе … - она замолчала, не договорив, а через секунду добавила: - Он ведь поиграет с тобой и бросит… И вот тогда что с тобой будет? Тогда без связей и родных – один путь… А граф, пусть и не любимый, но он – твоя возможная опора, положение в обществе. Не любишь, так и не люби, - Марья Фёдоровна горько усмехнулась и призналась неожиданно: - Я сама своего Ивана Петровича не любила. Но отец решил, и я пошла… А потом свыклась как-то. И ничего, слава Богу, прожили десять лет, пока не помер.

- Сударыня, - Анна заговорила срывающимся голосом, слёзы хлынули по её щекам, - я … я понимаю всё… И я вовсе не питаю надежды на… на Сергея Владимировича… Я понимаю, что не пара ему… Но не по той причине, о которой вы изволили сказать – он не такой… А именно из-за меня самой… Сергей Владимирович достоин лучшего… Я же хочу обрести покой в монастыре.
- Что?! – Марья Фёдоровна удивлённо уставилась на воспитанницу, словно не понимая её слов, - час от часу не легче! Всё, - старуха быстро, так быстро, как позволяли ей больная нога и грузная фигура, подошла к двери, - разговор окончен. С сегодняшнего дня посидишь под замком. Граф обещал вернуться поскорее. Приедет, сразу сыграем свадьбу. Благодарить потом меня станешь. И не вздумай чудить! Иначе ты пожалеешь, что на свет родилась, любую дурь выбью!
Марья Фёдоровна вышла, в дверях щёлкнул ключ.

Анна кинулась к двери, будто не поверила, что её заперли, толкнула кулачками крепкую преграду, а потом медленно осела на пол. Слёзы души её. Она дала им волю, всхлипывая и вздрагивая всем своим существом. Долго сидела около дверей, обхватив руками колени. Внезапно ею овладело состояние полудремы, не сон и не явь, казалось слёз просто не осталось, не мигая, глаза какое-то время смотрели прямо перед собой. Спустя несколько минут или часов – она и сама не могла бы сказать, сколько прошло времени - Анна прилегла у дверей, сложив ладони под щёку, и закрыла глаза.

Сергей по обыкновению вернулся поздно: днём был в полку, потом засиделся у Тургенева и уже около полуночи зашёл поужинать к «Демуту».**** Архип, открывая двери, поворчал для порядка, потом спросил:
- Ужинать изволите?
- Смеёшься? – усмехнулся Петрушевский. — Уж утро скоро. Да и сыт я. Нет, чуть подремлю и в полк.
Он шагнул в кабинет, намереваясь прилечь на диване – раздеваться было уже ни к чему.
- Барин, - позвал Архип и замялся, стоя в дверях.
- Ну, чего ещё? – Сергей, отстёгивая саблю и садясь на диван, вытянул уставшие ноги.
- Прямо и не знаю, как сказать…- на лице Архипа читались сомнения, он хотел и одновременно не решался что-то сообщить.
- Да уж скажи, старина, - улыбнулся Сергей, - что у нас опять долги за квартиру?
- Нет…Упаси Господь! – отмахнулся камердинер. – Вот, - он вытащил из кармана сюртука письмо. - От Эмилии Карловны сегодня получил…
- Что?! От Эмилии Карловны?! – удивился Сергей. – Ну, старина, даёшь! — он растянулся в улыбке, - и когда ты успеваешь?! Главное – чем берёшь?
- Да бросьте вы! – Архип поморщился, его лицо было серьёзным. – Что удумали! Ничего такого… Она хотела вам написать, да не решилась…
- Ну, старина, - вновь усмехнулся Сергей, - у меня с этой особой интрижек не было… Не мой вкус, знаешь ли, - расстёгивая китель, продолжал шутить он.
- Не об том речь, - уклончиво ответил Архип.
- Ах, так не томи уже! Спать хочу! – начал сердиться Сергей.
- Об Анне Александровне она пишет…- наконец, сказал Архип.
- Что?! – Петрушевский вскочил с дивана. – Об Анне?
Выхватив у Архипа письмо, он стал торопливо читать, время от времени поднося ко лбу руку и в волнении проводя по волосам.
Гувернантка, действительно, писала именно Архипу. Она просила его попытаться в «самой деликатной форме» сообщить Петрушевскому о случившемся с Анной, попытаться уговорить его «помочь бедной девочке». Вот уже несколько месяцев по приказу Марьи Фёдоровны Анну держат под замком и против воли готовят к свадьбе с графом. Никитин должен вернуться из-за границы к середине осени. «Бедное дитя» вянет на глазах. Но Марья Фёдоровна непреклонна. «... только он сможет убедить тётку, оставить девочку в покое и разрешить ей уйти в монастырь, как она того желает, - писала в заключении Эмилия Карловна».
- Собери вещи! – бросил Сергей Архипу, - скоро вернусь, поедем в деревню.
- А вы куда изволите? – спросил старик.
- Рапорт подам об отпуске. И да, вот ещё что, - Петрушевский подошёл к столу и быстро набросал какую-то записку, - пошли Николаю… он должен знать. С посыльным пошли! Чтоб непременно дошла!

* - Фёдор Ефимович Шварц, полковник, командир лейб-гвардии Семёновского полка.
** Конфекта – конфетка (устаревшее).
*** Бретёр – дуэлянт (фр. bretteur от brette «шпага») 

**** - "Демут" - трактир Демута.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ