Пора орать

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
oleg.savoschik
Пора орать
Аннотация:
Рассказ - победитель дуэли в сообществе Большой Проигрыватель.
Текст:

В семь утра в Московском метро айфону негде упасть. Железные черви несут в себе сотни и тысячи угрюмых, не выспавшихся лиц сквозь свои бетонные норы. Потоки пассажиров текут по туннелям и переходам, смешиваются и расходятся, заполняют собой платформы, словно единое целое. Странный и немного пугающий, вечно пульсирующий организм подземного чудища. А, между тем, ездить в метро тоже надо уметь, скажу я вам. Не заплутать, попасть в правильный поток, нащупать его ритм и двигаться в нужной скорости, следить, что бы в давке тебе не отдавили ноги, а так же вовремя уворачиваться от норовящих попасть тебе под бок, а то и по лицу, чужих локтей. И, наконец, вовремя переносить вес тела с ноги на ногу, когда поезд слишком быстро разгоняется или очень резко тормозит, если ты, конечно, не из тех везунчиков, кому удалось присесть. И даже соблюдение всех этих пунктов не гарантирует вам стопроцентной защиты от травмоопасности. Ведь стоит хоть одному из пассажиров подземелья замешкаться, и цепная реакция распространиться на всех вокруг, сбивая с ритма и превращаясь в сплошное неконтролируемое месиво из тел. Вот и сейчас я едва успеваю перебирать ногами, пока плотный поток человеческой толпы бесцеремонно вносит меня в вагон. Людская масса крепко впечатывает моё тело в противоположные двери, но изловчившись, мне удаётся развернуться лицом от стекла и сделать вдох. Давивший сзади народ потихоньку рассредоточивается, заполняя собой всё свободное пространство вагона, и мне становится чуть легче. Что ж, не самое плохое место досталось. Без лишней скромности облокачиваюсь на двери, с надписью «не облокачиваться» и прислоняюсь затылком к прохладному стеклу. В ушах играет Вивальди. Теперь можно прикрыть глаза.

Однако расслабиться мне не удалось. Уже через секунду кто-то смачно наступил на мою ногу, и боль заставила открыть глаза. Полноватая девушка в светлой джинсовке даже не заметив, что прошлась по чьим-то конечностям, спокойно уставилась в свой смартфон. Что ж, извинений я и не ждал, здесь свои правила.

Я осмотрел пассажиров. Десятки хмурых лиц вокруг прилипло к своим гаджетам и кажется, что ничто вокруг не способно оторвать их от этого занятия. Лишь пара человек на сидячих местах пытаются выловить хотя бы минуту сна с закрытыми глазами. Рядом группа подростков общается в общем чате. Нет, все-таки главная опасность метро не в отдавленных пальцах и жуткой давке. Куда страшнее слиться с этой безликой толпой, смешать себя с этой серостью, отдать свою энергию. И испортить себе этим настроение на оставшийся день.

Мой взгляд приковал мужчина, которого я сразу и не заметил. Хотя как раз таки он был единственным, кто выделялся среди остальных. Черная кожаная куртка, бритая голова и сложная вязь татуировки, опоясывающая нижнюю часть его лица. Такие делают в местах не столь отдаленных, и я знал, кому. Но вот этот взгляд, куда выразительней внешности. Взгляд человека, который знает, что ему здесь не место, цепкий и внимательный. И направлен он не на экран планшета или смартфона, а на окружающих. Так смотрят люди, осознающие свое превосходство, будто знающие то, что не ведомо остальным.

Я заметил, что подростки оторвались от своей переписки и тоже внимательно изучают мужчину. Бывший заключённый, поймав их взгляд, широко улыбается, а после, не менее широко открывает свой рот, демонстрируя небольшой уродливый обрубок языка. Я вижу, как смесь отвращения и страха искажает лица ребят, и те поспешно возвращаются к своим устройствам. Улыбка же не сходит с лица мужчины, он удовлетворен произведенным эффектом. Затем он поворачивается ко мне и подмигивает так, будто мы добрые знакомые. Может, он обратил внимание на то, что в вагоне я единственный, кто, кроме него самого, не держит в руках гаджет. А может, он увидел ещё что-то? Что-то, что делает нас ближе, чем мне кажется… ближе, чем мне хотелось бы.

Иметь что-то общее с Шептунами, это опасные мысли, и я отвожу глаза, что бы было проще их от себя гнать. Ведь встретив кого-то смелее, чем ты сам, всегда проще отвернуться, чем найти в себе крупицу духа и сравниться.
Сегодня метро выиграло, 1-0. Настроение окончательно испорчено.

Моя остановка.

***

Много лет назад в этих стенах ещё можно было услышать детский смех, крик, слёзы и звуки игры. В кратких перерывах между занятиями ученики заполняли коридоры школьного заведения, выплёскивая накопившуюся энергию молодых тел через движение, шум и гам. Сейчас такого здесь не встретить. Точнее, нигде не встретить. В эпоху всеобщего молчания город наполняет лишь гул техники, автомобилей и заводов.

Я закрыл переписку с директором, откинулся на спинку своего кресла, и осмотрел пустой кабинет. Светлое помещение с панорамными окнами, идеально гладкая поверхность стен нейтральных цветов, тёмные экраны «спящих» дисплеев, встроенных в школьные парты, и мерцающий зелёным огонёк висящего под потолком «Уха». Сейчас эти датчики, способные уловить даже самую тихую человеческую речь, поистине вездесущи. Они натыканы повсюду, в каждом здании, внутри и снаружи, в каждой квартире и каждом автомобиле, в каждом гаджете и устройстве. На улице или дома, больше не осталось мест, где можно было бы заговорить, и остаться неуслышанным.

И когда Серёжа Новосёлов, смышлёный не по годам мальчик с пшеничного цвета волосами, задал такой простой, и понятный детской логике вопрос, вопрос который давно разучились задавать взрослые – «Почему?», я вздрогнул. Потому, что задал он его вслух, и тонкая трель датчика, загоревшегося красным, отразилась от этих стен. Что выражало моё лицо в тот момент? Недоумение, страх, удивление? Наверное, всего понемножку. Но этого хватило, что бы Серёжа, испугавшись собственной смелости, закрыл обеими ладошками рот и сел на место. Остальные дети смотрели на него с тем же выражением, что и я, кто-то просто выпучил глаза в недоумении, кто-то прикладывал палец к губам, а кто и к виску. Мол, глупый какой, не знает, чего нельзя. Нельзя говорить.

Прокручивая сегодняшний инцидент в голове, я мельком взглянул на дисплей интерактивной доски, занимавший большую часть ближайшей стены. Там всё ещё висел отрывок из школьного курса Пособия о языке, упрощённый и адаптированный для молодёжи вариант «Общего государственного Закона о языке и речи».«Слово не воробей…» гласил заголовок. Дальше расписывались преимущества письменной речи в целом, и текстовых сообщений в частности, над примитивной устной речью.

Но мог ли я подумать, почти пятнадцать лет назад поступая на первый курс педагогического, что всю оставшуюся жизнь мне придётся впихивать это дерьмо школьной программы детям в голову? Учить не только грамотному письму, но и расстановке смайликов? Правильному написанию комментариев и употреблении хетштегов? Тому, что электронная переписка должна заменить разговор? Не просто мог, должен был! Система начала работать незадолго до моего рождения, я сам в ней вырос, знал её по ощущениям на собственно шкуре. Вот только воспитан был иначе. И пробираясь в опечатанные библиотеки под покровом ночи, мы со школьным товарищем Лёхой, зачитывались до боли в глазах, в белом свете фонариков, русской и зарубежной классикой. Проглатывая книгу за книгой, уже тогда запрещённых произведений, мы понимали, что всё, что твориться вокруг не правильно и как-то не так. И желание изменить что-то, вера в силу родного языка, росли день ото дня. Потом книги вывезли в неизвестном направлении и, скорее всего, сожгли. Библиотеки города превратились в офисы и торговые центры. Я пошёл поступать на педагогический, дабы нести свет знаний в неокрепшие умы нового поколения. Почему-то казалось, что именно так я смогу открыть кому-то глаза. А Лёха пошёл в армию. Вернулся он оттуда уже другим. Общался он только в чате, но как-то сухо и отстранённо. Как все. Я всё пытался найти встречи с ним, дабы уловить взгляд, показать, что я помню, как в тёмных коридорах библиотек, где не было «ушей», мы вслух, шёпотом перечитывали пожелтевшие страницы старых книг, что бы ни забыть, как произносятся слова. Но Лёха не помнил, или делал вид. Он действительно изменился. А затем, и я тоже. Стал очередным винтиком в системе. Винтику полагается быть молчаливым.

Я снова вспомнил Серёжу. Конечно, ребёнку ничего не будет, за случайно произнесённое вслух слово, пока он ещё так мал. Но вот у родителей будут серьёзные проблемы. И к школе так же возникнут вопросы. Директор уже устроил мне выволочку, прямо в общем для всех учителей чате. Что бы сразу донести до всех, и остальным неповадно было такое попустительство в системе обучения. Напоследок получил стикер, где толстый кот с большими, как в японской мультипликации начала века, глазами, грозит мне пальцем. Очень доходчиво.

Но что-то было не так. Этот простой детский вопрос породил давно забытое чувство, тревожно скребущее сейчас в груди. Опасные мысли и воспоминания вновь полезли в голову, и прогнать их не так-то просто. Несмотря на автоматический контроль климата в здании, мне почему-то очень душно, приходится даже ослабить удавку галстука и расстегнуть верхнюю пуговицу. Помогает. Но не сильно.

Нужно на воздух.

***

Все началось примерно полвека назад. Правительство наложило свои лапы на социальные сети и все популярные мессенджеры, получив полный контроль над перепиской. Все способы шифрования и попытки наладить анонимность в сети были признаны вне закона и жестко преследовались. Объяснялось это тем, что законопослушному гражданину нечего скрывать и борьбой с терроризмом. «Для вашей же безопасности» - говорили они. Сколько лютых и жестоких вещей в истории было сделано с этой фразой на устах? Но власти над виртуальным общением оказалось мало. Ведь человек может столько скрывать, общаясь без своих компьютеров и смартфонов! Он может говорить, а значит думать и выражать свою мысль, но, что хуже всего, его могут услышать другие! От обсуждения власти на кухне до прямого сговора один шаг, так думают параноики у руля. И решение оказалось радикальным – ограничить общение человека лишь электронными средствами связи, контролируемыми от и до. Устную речь запретили. Не сразу, и не везде, но постепенно, её вытеснили полностью. Всё, что ты напишешь, станет достоянием властей, а если скажешь ещё и вслух, за тобой приедут. Тотальный контроль над обществом кроется в его языке. И это подтверждается тем, что я вижу сейчас: поколение, рождённое в тишине, читающие лишь комментарии к товарам и подписи под фото, выражающее свои мысли цитатами из «умных книг», вырванными из контекста, и даже не понимающие их смысла, заменившие эмоции стикерами и смайликами, а остроумие мемами. Такие понятия, как свобода слова и самовыражения теряют смысл на фоне общей деградации личности, переселившейся из черепных коробок в карманные устройства. Ведь хороший раб работает молча. Он не должен спорить, ругаться, задавать вопросы. И выражать такую ерунду, как мнение.

Я прошёл по пустынному коридору – уроки давно закончились, и, кивнув на прощание безмолвному, как и все здесь, вахтёру, вышел на улицу. Пока ещё тёплый ветер сентября дохнул прямо в лицо.

Прислонившись к перилам широкой лестницы, ведущей во двор, стояла невысокая девушка в рабочем комбинезоне уборщицы. Пройдя мимо, я мельком поймал её взгляд, и поспешил отвернуться, как делаю это всегда, при встрече ней. Все делают. Но сейчас что-то заставило меня остановиться и повернуться. Девушка смотрела на меня. Секунду я боролся с неловкостью, которую она во мне вызывает, а затем подошёл ближе. Действительно невысокая, едва ли мне до подбородка достанет, хотя роста я среднего. Светлые волосы забраны на затылке аккуратным пучком. Большие васильковые глаза смотрят внимательно и заинтересованно, с лёгким прищуром. Её кругленькое личико можно было бы назвать симпатичным, кто-то бы даже сказал, что красивым. Если бы не чёрная вязь татуировки, ужасной маской покрывающая нижнюю часть лица, от губ к ушам и до самой шеи.

Шептунами называют тех, кто не смог до конца утратить человечность, влиться в молчаливое общество. Они собирались парами, реже небольшими группами, и общались между собой вслух, пусть и шёпотом. Находили редкие мертвые зоны «ушей»- датчиков, заглушали себя шумом воды или рёвом музыки, и шептали друг другу, плотно прижавшись к уху собеседника. Никто не знает о чём. Говорят, что кому-то даже удавалось перебраться через городские стены, уйти в глушь немногих сейчас оставшихся лесов, спрятаться у лона природы, и говорить, говорить, как люди. Их ловили. Иногда «уши» оказывались куда более чувствительными, чем ожидалось, но чаще их сдавали анонимные доносчики. Государство, не задумываясь, навешивало на Шептунов ярлыки экстремизма, и отправляло на перевоспитание. На «зоне» они получали свои татуировки, а под ловким ножом хирурга теряли язык. Что бы даже выйдя на свободу навсегда оставаться живым напоминанием последствий непослушания.

Алена Петровна была учителем старших классов в этой школе. И она никому ничего не шептала. А просто, однажды, взяла и высказала напрямую директору школы всё, что думает о нём и системе образования в целом. Высказала вслух, хорошо поставленным голосом и речью. Не знаю, где она научилась говорить, но это и было не важно. Глупый поступок стоил ей года в колонии, отрезанного языка и клейма на всю жизнь. Алёна стала изгоем, превратившись из учительницы в бывшую заключённую, и теперь всё, на что могла рассчитывать, это работа по уборке территории вокруг школы. Анонимным в сети остаться невозможно, и поэтому, все её знакомые узнали о произошедшем, и, тщательно обсудив и вылив на несчастную помои негодования, забыли об её существовании. От изгоев всегда было принято отворачиваться при встрече, и я отворачивался. Но лишь теперь понял, почему, что за чувство вызывало такую оторопь при виде бывшей учительницы. Это был стыд, за то, что сам являюсь частью того общества, что сотворило с ней такое.

Но сейчас, почему-то, всё поменялось. Возможно, стоило принять это раньше и… что тогда?

Девушка достала из кармана смятую пачку и извлекла оттуда сигарету. Протянула мне. Ого! Настоящие, с табаком (ну или вроде того), те самые, что вызывают рак, импотенцию и ещё семь смертных грехов. Давно я таких не видел, сейчас то все дымят электронными. Подумав, я достал себе одну. Закурили. Едкий дым ворвался в лёгкие, выгнал воздух и закрыл за собой дверь. Приступ кашля согнул меня пополам. Чёрт, действительно давно не курил. Девушка смотрела на мои попытки вернуть себе способность дышать и вдруг рассмеялась. Так легко и непринуждённо… непривычно. В глазах у неё бегали озорные огоньки. Я улыбнулся в ответ.

Никто из нас даже не потянулся к карману, что бы достать смартфон, зайти в чат, поговорить. Почему-то оба понимали, что это не нужно, абсолютно лишне. Удивительно, но именно сейчас мне казалось, что никаких слов вообще не нужно, ни цифровых, ни произнесённых. Будто наши с ней мысли и так настроены на одну волну. Странное, пугающее и одновременно завораживающее чувство единения родной души вдруг нахлынуло на меня. Что-то ломалось внутри, внезапно и остро. Мы просто стояли и курили, и понимали друг друга лучше, чем после тысячи бесед.

Сигарета оказалась крепковатой, и в голове слегка поплыло. Девушка докурила, опустив окурок в небольшую портативную пепельницу, туда же отправился и мой бычок. Алёна смотрела на меня снизу вверх, и я видел в этих больших глазах бег её мыслей. Словно она обдумывала что-то, и никак не решалась сделать шаг. Наконец, её взгляд обрёл уверенность, и девушка бегло осмотрелась вокруг. Убедившись, что никого рядом нет, она вложила свою ладонь в мою. Прикосновение её белых, прохладных пальцев оказалось на удивление приятным, но недолгим. Отдёрнув руку, Алёна вновь улыбнулась, и я был готов поклясться, что в этот момент даже татуировка не способна скрыть её красоты. Я ещё несколько мгновений смотрел вслед удаляющейся фигуре, потом разжал руку. Скомканную записку на моей ладони чуть не унесло порывом осеннего ветра.

***

Первым делом, придя домой, достать смартфон. Приложение «СмартХаус» сразу же прилагает сварить кофе. Тыкаем «принять», и кофе-машина на кухне получает команду на приготовление любимого напитка. Далее холодильник: на экране услужливо высвечиваются остатки моих скудных запасов, снизу бежит строка отобранных по предпочтениям рекомендуемых к покупке продуктов. Несмотря на бесконечное множество сервисов, где можно заказать доставку уже готовой еды, я почему-то люблю готовить сам. И даже не из соображения экономии, просто таинство собственноручного приготовления придаёт пище особый вкус и колорит. Немного подумав, выбираю с дюжину позиций, формируя онлайн заказ. Время ожидания курьера сорок пять минут. А пока можно дать команду наполниться горячей ванне и позволить себе немного расслабиться.

Но сначала кофе.

Если дом, полностью управляемый со смартфона называется умным, может ли человек, живущий в нём и управляемый точно так же, претендовать на это звание? Дышащий паром напиток в моих руках имеет идеальную температуру: достаточно горячий, но не обжигает, идеальную крепость, идеальное соотношение сахар и сливок. Ирония в том, что я могу настроить с десяток параметров приготовления кофе, ориентируясь на собственный предпочтения, контролировать каждый этап приготовления, но не свою жизнь. Иллюзия выбора в целом создаётся возможностью выбора неважных мелочей: что сегодня пить, есть, какую безделушку купить на этот раз. И этого права выбора достаточно, что бы прикрыть простую истину - дальше лишь обязанности.

Держа кружку в одной руке, пальцем другой провожу по тёмному матовому стеклу своего окна, регулируя прозрачность, звукоизоляцию и воздухопроницаемость. Стекло становится почти прозрачным, впуская на кухню всё ещё тёплые лучи сентябрьского солнца. Звуки и запахи улицы проникают следом.

Мой внимание привлекает не совсем обычная пара: женщина, слегка за тридцать, быстрым шагом удаляется по тротуару в сторону подземного перехода, за ней, едва поспевая, ковыляет явно пьяный дядька, чуть постарше и с лысеющей головой. Мужик потешно перебирает ногами, пытаясь удержать координацию и одновременно что-то быстро набирая на планшете. В его состоянии печатать на ходу явно проблематично, но он очень старается. Каким-то шестым чувством я понимаю, что пишет он своей убегающей пассии, но та замирает лишь на мгновение, показав мужчине свой смартфон, и демонстративно прячет его в карман. Затем снова разворачивается и ускоряет шаг. Вслед ей летит планшет. Промах! Ссоры в наше время стали и впрямь потише, но кто сказал, что в них меньше драмы?

Неудачливый ухажёр (или муж?), замер на месте, будто врос в тротуар, обхватив голову руками. До меня долетел глухой полу стон, полу вой. Моё дыхание замерло вместе с ним, когда мне показалось, что я различаю слова. Неуверенные, ломанные… неотчётливые. Показалось? А затем, второй раз за день, мне пришлось вздрогнуть, на этот раз, поперхнувшись глотком кофе. Мужчина закричал:

-Я люблю тебя! – и ещё громче, -Люблю тебя, дура!

Было слышно, что язык подчиняется ему с трудом, и не от алкоголя, а с непривычки органа, которым не пользовались десятки лет. Но я услышал и различил каждое слово. И не только я. Огоньки «ушей», висящих повсюду: на осветительных столбах, тротуарах, в гаджетах идущих мимо людей, забили тревогу красным светом, оглушая округу своей омерзительной трелью. Я представил, как сейчас десятки камер с каждой стены каждого дома, что находится рядом, выхватывают лицо крикнувшего человека в свой объектив, идентифицирует личность, прогоняет по базе данных. Как автоматические боты-программы штудируют его аккаунт в сети, переворачивая вверх дном каждое написанное когда-либо слово в поисках намёка на экстремизм. Как пишется сопроводительное письмо на работу, с постановлением взять недобросовестного гражданина на особый контроль. И как садятся по машинам серые люди в безликих масках. Где-то вдалеке, в подтверждении моих мыслей, завывает сирена.

Мужчина, заключённый в объятия своей женщины, будто не слышит тревожных переливов вокруг. Он спокойно и как-то расслабленно уткнулся лицом в её плечо, гладит её волосы. Она услышала, и вернулась. И различила ли она его слова, не слыша раньше человеческой речи, или почуяла их смысл чуткостью женского сердца, уже было не важно. Если бы она могла сказать в ответ, то сквозь рыдания произнесла бы что-то вроде : «-Что же ты сделал, глупый?». Хотя, я могу и ошибаться насчёт её возраста, и если она постарше, или хотя бы моя ровесница, то вполне могла услышать человеческий голос в детстве, и запомнить смысл некоторых слов.

Движением пальца запрещаю стеклу пропускать звуки, и отворачиваюсь от окна. Сейчас там и так хватает зевак, видео разойдутся по сети, а СМИ налепит удобный заголовок, не имеющий ничего общего к правде. Мужчину, конечно, заберут. Если это первая его речь, то допросят с пристрастием, разберут его жизнь на фрагменты и основательно изучат. В лучшем случае, не имея приводов ранее, он отделается месяцем карцера и предупреждением. В худшем… в худшем у кольщика появится новый холст.

В голове моей что-то пульсировало, не давая покоя. Мысли о том, что все события сегодняшнего дня служат одной цепочкой для того, что бы подвести меня к чему-то важному, казались абсурдными и пугающими. Шептун в метро, вопрос Серёженьки, выкуренная сигарета с Алёной и обрёкший себя на сложности с Законом романтик за окном, всё это заставило вздрогнуть какой-то сложный, давно покрытый пылью механизм внутри. И сейчас есть лишь один способ проверить, накручиваю я себя, потакая собственной мнительности, или в этом действительно что-то есть. Ведь у любой цепочки должно быть завершающее звено. И я почему-то был уверен, что знаю какое.

Скомканная записка, оставленная Алёной, жгла мне руку в кармане всю дорогу домой. Лишь несколько цифр на клочке бумаги -номер одной из онлайн радиостанций. Но что-то мне подсказывало, что в записке этой нечто куда более важное, чем просто желание поделиться любимой музыкой.

Используя смартфон как пульт, вывожу изображение «СмартTV» на стену с видео-обоями. По инерции пролистал пару каналов: зубодробительный блокбастер с тупыми немыми героями и потрясающей воображение графикой, безмолвная молитвенная служба, юмористический видеоряд, новостной канал, где показывают очередную ничего не значащую встречу Великого Вождя (ой, простите, президента) с «кем-то там» по вопросам «каким-то там», мастурбирующая женщина, и, конечно же, футбол. Человека несложно прилепить к экранам- корми его смешными картиночками, компьютерной графикой и свежей порнушкой, и он больше не выглянет в окно. А в перерывах можно смело ссать ему в уши по программе новостей.

Телек меня не интересует, и я перехожу на вкладку «онлайн радио». Волна с таким номером действительно существует, и интегрированная в потолок аудиосистема наполняет помещение инструментальными переливами. Играет лёгкий джаз, естественно без слов. Что ж, хороший выбор! По крайней мере, даже если я не прав в своём предположении, то хотя бы во вкусе Алёне не откажешь.

Под музыку я успел выпить ещё две чашки кофе и успокоиться. Даже скачал интересный рецепт из сети, намереваясь опробовать его на ужин. Тем более что продукты вот-вот подъедут. Будто прочитав мои мысли, или, может, услышав урчание живота, пришло уведомление, что приехал курьер. Надо было лишь пойти открыть дверь.

В этот раз я даже не вздрогнул- ну действительно, хватит на сегодня. Просто замер на полпути к коридору, боясь сделать даже вдох. Лишь прислонился к стене, по ней же сполз на пол. По венам будто пустили хладагент. Зеленый огонёк «уха» над головой я давно привык не замечать, он воспринимался как неотъемлемая часть квартиры. Но сейчас мой не моргающий взгляд был приковано только к нему.

А из динамиков, впервые на моей памяти, звучал человеческий голос.

***

Возвращаясь, на следующий день, домой, я думал, что заставить человека молчать не так-то сложно. Достаточно лишь немного подтолкнуть, оставить среди фальшивых зеркал экранов, и он всё сделает сам. Сам бросится в нескончаемый поток легкодоступной, прущей из каждой щели информации, которую он просто не в силах фильтровать, и наглотается ей по самое горло. Теперь его жизнь подчинена этому темпу, нет больше времени на живое общение, любой большой кусок текста, не говоря уже о книге, кажется слишком скучным, некогда читать, мыслить, творить! Не отдавать, но впитывать. Интоксикация цифровым миром не позволяет переварить что-то хоть мало-мальски глубокое и сложное, контент вытесняет смысл, мнение превращается в статус на странице социальной сети, а ты жив, лишь пока делаешь селфи. Первыми, кто научился делать деньги на инфантильных дурочках нового поколения, стали крупные корпорации. «Разрешить приложению доступ к данным о местоположении устройства?», «Доступ к аудиозаписям?», «Камере?», «Документам?» «К душе?» «Принять. Принять. Принять» И вот ты уже под колпаком, они знаю кто ты, где ты и как ты. Все твои вкусы и предпочтения сформированы за тебя, ты видишь и слышишь то, что приготовлено специально для тебя, идёшь тем путём, который выбрали за тебя. Проснувшись однажды, ты обнаружишь, что в твоей голове нет ни одной собственной мысли. Хотя это вряд ли. Но даже если вдруг обнаружишь, то сказать ничего не сможешь. Потому что для этого впервые за всю твою жизнь придётся подумать самому. Справишься?

Знать бы мне ответ. Мысль о том, что человечество отказалось от языка ещё до того, как государство облекло это в форму закона, лишь вовремя подчинив себе тенденцию, казалась до боли обидной. Но настолько ли далёкой от истины?

Я не слышал человеческой речи больше десяти лет. До вчерашнего дня. И нет ничего удивительного, что непривычный моему уху голос, раздавшийся аж дважды за день, смог вывести меня из равновесия. Но когда бодрый джазовый мотив онлайн радио в один момент сменился слегка хрипловатым монологом незнакомца, земля, а точнее пол, ушёл из-под ног. В первую очередь потому, что голос звучал в квартире. В моей, мать его, квартире! Когда я приковал свой взгляд к бдительному датчику «уха», на тот момент ещё не успел проклясть эту гениальную идею пойти на поводу у преступницы. Тогда всё моё сознание заняло лишь обречённое ожидание, что вот-вот загорится красный, и моя жизнь будет разрушена. Слова вещающего долетали до меня лишь отдалённо, смысл застревал где-то по пути. От неожиданности мозг напрочь отказался делать несколько дел одновременно, и предпочёл простейший инстинкт в форме страха, восприятию какой-либо информации. Но секунды, ставшие вдруг такими медлительными и вязкими, продолжали течь одна за другой, а огонёк продолжал оставаться зелёным. Осознание этого пришло не сразу, я продолжал сидеть на полу, курьер с продуктами всё ещё ждал меня где-то в подъезде, а по радио снова крутили джаз.

Я никогда раньше не слышал, что бы «ухо» могло оказаться неисправным. И если в моей квартире это оказалось действительно так, то иначе как чудом сие не назвать. Вот только проверять ещё раз мне вот совсем не хотелось. Пускай идут лесом непонятно откуда взявшиеся вещатели, шептуны и им подобные. Алёну тоже пускай с собой берут. Она ведь знала, не могла не знать! Но почему то подсунула эту записку именно мне. И ведь легко могла меня подставить! Всегда считал, что татуировки мне не к лицу, тем более на лице, да и мороженое удобнее лизать языком. А за подозрение в пособничестве террористам, ведущим незаконную (в том, что она незаконная, я даже не сомневался) трансляцию через средства массовой информации, могли сослать куда и похуже, чем на годик в карцер. Сколько там средняя продолжительность жизни на переработке радиоактивной марсианской руды? Год? Три?

Остаток дня я провёл в ожидании, что за мной придут. Заломят руки, увезут в неизвестном направлении. Воображение, подпитываемое мыслью, что кто-то мог узнать или услышать, рисовало совсем не оптимистичные картины будущего в лагерях. И даже после бессонной ночи, по дороге на работу, в метро и школе, не покидало это ощущение приговорённого. Бежать было бессмысленно, да и куда бежать в мегаполисе, где невозможно не оставить цифровых следов? Поэтому пришлось отыгрывать привычную роль рядового гражданина, повторяя отработанный годами сценарий «дом-работа-дом».

Лишь на обратном пути из школы, прогулявшись пару остановок метро пешком, мне удалось хоть немного привести мысли в порядок и успокоиться. За мной никто не пришёл. Группа захвата не ждала у меня у дома, в подъезде не оказалось суровых полицейских, и даже в пустой квартире меня никто не встретил, кроме зелёного огня датчика. Все сроки вышли, если бы кто-то знал, я бы уже сидел на нарах, пора это признать, пока всё это не превратилось в паранойю.

Смартфон в кармане потребовал к себе внимания короткой вибрацией. Интересно, что это устройство вот уже почти полвека называют так по привычке, хотя от части «phone» там ничего не осталось. Пришло новое уведомление от «РосНадзора». Очередная волна ужаса прошлась по каждой клеточке моего тела, оставив за собой брызги холодного пота на коже. Дрожащим пальцем я дотронулся до дисплея, услужливо развернувшего мне вкладку с подробностями. Там было очередное напоминание об обязательности явки на общую чипизацию и кратко, но убедительно расписаны последствия неявки. Последним постановлением правительства, каждый гражданин обязан был подвергнут операции по вживлению подкожного чипа, с функцией «уха». Это новшество позволит оптимизировать работу спецслужб и избавится от шептунов, как явления. В связи с событиями последних суток я и забыл, что сегодня крайний день отведённого мне срока. Итак, мне удавалось оттягивать до последнего, почти месяц, но вот за просрочку в пару дней могут быть серьёзные проблемы. Придётся идти завтра. Одним поводком больше, одним меньше, какая разница?

Все эти напоминания, приходящие раз в неделю, вызывали лишь раздражение, но сейчас я был рад именно такому сообщению. Я ожидал, что меня обяжут явиться для дачи объяснений по вчерашнему инциденту с моим учеником, но, видимо, пронесло.

И тут как-то сразу отпустило. На разрядку нервной системы тело отреагировало крупной дрожью, но мне было уже плевать. Страх улетучился. Как и не было. Воспоминания о вчерашнем дне перестали быть такими путанными и депрессивными, злость на Алёну тоже куда-то исчезла.

Пронесло!

Откинувшись в кресле, я позволил себе прикрыть глаза. И вдруг почувствовал, как же сильно я устал.

***

Мысль, так нагло вырвавшая меня из полудрёмы, сейчас жужжала где-то в голове и не давала покоя. Проверив время, оказалось, что я отключился не больше чем на полчаса. На удивление, этого краткого промежутка отдыха за последние сутки хватило, что бы почувствовать себя достаточно бодрым и собранным.

Я поймал себя на том, что думаю о датчике в своей квартире. Он не сработал, теперь я знаю точно. Но случайно ли? Или тот, кто может взломать онлайн трансляцию, может взламывать «уши»? Я знал, что эти устройства не автономны, а завязаны в единую сеть, но о попытках «хакнуть» их никогда не слышал. Но это не значит, что это не возможно. Что если кому-то действительно удалось сделать это? Хотя бы ненадолго, всего лишь на ту минуту, что шло вещание, накрыть систему, способную его услышать. Вряд ли такое можно провернуть с ноутбуком на коленке и в одиночку. Значит, за всем этим стоит достаточно серьёзная сила, имеющая средства и ресурсы провернуть такое. Оппозиция, Сопротивление? Террористы? Я не знаю, но почему-то сам факт существования организованного общества недовольных вызывает во мне странное волнение.

Возможно, я бы понял больше, если бы внимательно прослушал вчерашнее сообщение. Но моя трусливая натура иначе расставила приоритеты. Теперь мне хотелось вспомнить хотя бы что-нибудьиз услышанного, но память категорически не давала доступа к этой информации. Чёрт, ну и идиот же я! Возможно, пропустил самое важное обращение в своей жизни… стоп, что-то меня понесло.

Я не сразу заметил, что резвый ход мыслей гоняет меня по комнате от стены к стене, и я уже десятый раз вытираю вспотевшие руки о рабочие брюки. Сейчас бы присесть и успокоиться. А лучше пойти в какой-нибудь бар и напиться в одиночестве, как это принято делать у холостых мужиков моего возраста. Пускай алкоголь выбьет всю эту дурь из моей головы, и я забуду о радио, Алёне и тайных организациях. Куда я лезу вообще? Да, в бар, сейчас!

Или…

Очередная мысль посетила меня столь внезапно, что я даже остановился.А было ли это всё на самом деле? Не срабатывающий датчик, серьёзно? «Уши» никогда не дают осечек, не выходят из строя, и единственный голос, который они не в состоянии услышать, это голос в моей голове. Может, в сигарете Алёны было что-то посерьёзней табака, и я сейчас валяюсь во дворе школы, ловя самый лютый в жизни приход. Или на фоне неспособности личности вписаться в привычный уклад общества, развывшаяся шизофрения, услужливо подкидывает мне слуховые галлюцинации. Есть лишь один способ проверить.

Включаю радио, нахожу канал с джазом. Глупо, конечно, рассчитывать на то, что сообщение запуститься в тоже время на том же месте. И что запустится вообще. Но осознание того, что мне больше не вернуть покой, пока я не услышу это снова, заставляет надеяться и верить в чудо. Запасшись бутербродами и большой кружкой кофе, усаживаюсь поудобней в кресло и начинаю методично листать каналы. Рок сменяет симфония, на смену фолку приходит электронщина, за «фанком» идёт поп, и снова по кругу. Десятки различных музыкальных течений смешиваются в моей комнате в единый калейдоскоп звука, словно в наркотическом сне какого-то извращенца-меломана.

«- …под звон своих цепей! Они заткнули наши рты, но им не по силам сломить нашу волю. И мы выразим её, сейчас, как и подобает человеку - словом, и делом!И когда рухнет молчаливый террор, только наше слово будет определять нашу судьбу. Мы выходим на улицы, что бы они видели. Что бы они поняли. Мы больше не намерены молчать.И теперь им придётся услышать!»

Хриплый бас мужчины оборвался так же резко, как и появился. На смену ему пришла старая песня из тех далёких времён, когда ещё юн был мой отец. Настоящая, со словами. Давно забытый исполнитель с чувством пел:

«Кто-то должен сказать, и пусть скажем мы,

На родной земле, я устал быть немым…»

Как я и ожидал, трансляция шла уже не на вчерашней волне. Ради интереса я перелистнул ещё несколько каналов. Песня обнаружилась ещё на нескольких. Миллионы человек сейчас слушают сейчас чуть ли не самую запрещённую в стране вещь - человеческий голос, рядом с неработающими датчиками. По крайней мере, мой спокойно продолжал светить зелёным, никак не реагируя на звук. Лезвие тишины опустилось на припев, обрубая звук. «Сервис недоступен»: гласила надпись на экране. Вот и радио отрубили, странно даже, что так поздно среагировали.

Я сидел в нависшей тишине и прислушивался к своим ощущениям. Человеческий язык больше не вызывал у меня такой оторопи, как прежде, но вместе с собой принёс какую-то усталость и внутреннюю опустошённость. Я снова пропустил добрую половину сообщения, но общий послы был понятен. Призыв. Вот только чувству какой-то фальши и нереальности происходящего не покидало меня. Скорее всего, дело в слишком общих и расплывчатых фразах, которые, тем не менее, получились досмешного пафосными. И даже хорошая песня лишь закрепила эффект. Человек, сумевший вклиниться в онлайн трансляцию, каким-то невообразимым образом «хакнувший» датчики «ушей», вдруг говорит, словно персонаж из дешёвого фильма про революцию. Откровения ли я ожидал, или какой-то глубины, но получил лишь разочарование. Не зацепило.

Захотелось курить, и я достал смартфон. Включив поиск ближайших устройств, собрал онлайн конференцию из своих соседей и закинул сообщение:

«Есть курить?»

Подумав, добавил:

«Только не электронные»

Ответ не заставил себя долго ждать:

«- Го на площадку. 7 этаж»

Из соседей я почти никого не знал. Мы проводим столько времени, общаясь с людьми за сотни километров от себя, что давно разучились обращать внимание на тех, до кого можно дойти пешком. И этого парнишку лет двадцати, в простой домашней одежде и тапочках на босую ногу, встретившему меня из лифта, я видел впервые. Манера представляться при встрече давно канула в лету, это стало бессмысленным, ведь ник человека в диалогах видно сразу. Вместо рукопожатия парень достал смартфон, и провёл по экрану пальцем. На экране моего устройства высветилась зелёная кнопка запроса на индивидуальный чат. Принять.

«Тебе крепкую или слабую?»

Ого, у меня даже есть выбор! То, что в моём доме нашёлся хоть кто-то, курящий табак, а не жижу, само по себе было огромной удачей. А тут ещё такое. Я попросил крепкую.

Парень кивнул и протянул мне одну, с жёлтым фильтром.

«Спасибо».

С удовольствием втянув в себя густой дым, я спрятал смартфон, обозначая конец разговора. Не вежливо, знаю, но сейчас хотелось именно курить, а не болтать. Всё-таки у современного общения есть и определённый плюс- очень легко кого-то заткнуть, когда хочется.

Мы курили и смотрели через панорамное стекло, выходившее во дворы тесно упакованных многоэтажек. Небо успело затянуться пеленой антрацитовых туч, поливая бетонный сад пока ещё мелким дождём. Время от времени пробегали шляпки зонтов, проходя мимо или пропадая под навесами подъездов, а вернувшиеся с работы домой автолюбители вели свои вечные войны за дефицитные парковочные места.

Я обратил внимание на светловолосую девушку, стоявшую неподалёку от входа в мой подъезд, и сразу узнал в ней Надю, соседку с первого этажа. Единственную из соседей, кого я знал в лицо и даже приветствовал кивком головы при встрече. Как-то на лавочке у дома мы распили пару бутылок пива, болтая ни о чём. И спутать ей с кем-нибудь её я не мог. Наверное, ждёт кого-то. Но почему-то под дождём, без зонта, даже не спряталась под навес.

Моё внимание привлекло ещё несколько фигур, стоявших неподвижно, будто херувимы. Двое у дома напротив, ещё пара на въезде во двор, и ещё один на детской площадке. Тучи надёжно заперли за собой солнце, а уличные фонари ещё только начинали разгораться, поэтому с седьмого этажа, да ещё в дождь, не удавалось рассмотреть тёмные силуэты подробней. Но что-то диковинно общее было между ними. Люди стояли без зонтов, не курили, не зависали в телефонах или планшетах.Просто стояли. Под дождём.

Фильтр обжёг пальцы, и я выронил остатки сигареты. Даже не заметил, как докурил, не почувствовал обещанной крепости. Сосед тронул меня за плечо, показывая смартфон. Я достал свой и прочитал:

«Мож по пиву? Сча наши играют»

Соблазнительное предложение. В бар я так и не поехал, но ведь ещё оставалось время всё исправить. Забыть, притвориться, что ничего не слышал, и просто жить дальше. Пить пиво, смотреть футбол. Качать музыку и больше никогда не слушать радио.

«Мы выходим на улицы, что бы они видели. Что бы они поняли» - всплыло в моей голове.

Пока я размышляю, сосед продолжает смотреть в экран, ожидая ответа. А поднял бы голову, и увидел, что я киваю. Мне всегда интересно наблюдать за людьми во время вот такого вот общения, в шаге друг от друга, но через смартфон. Они печатают, ждут, попутно листают ленту новостей или лайкают чьи-то фото, одновременно ведя диалог, но не поднимают взгляд, что бы хотя бы мельком взглянуть на лицо собеседника. Зрительный контакт мы тоже утратили безвозвратно.

Я прошу ещё одну сигарету, и, поблагодарив за курево и предложение, обещаю, что как-нибудь в другой раз. Парень присылает мне гифку, должную обозначать разочарование, и уходит. Закуриваю вторую.

Воображение моё нарисовало связь между мокнущими на улице фигурами, или нет, но они никуда не делись. Появилось ощущение, что специально спустились из своих тёплых квартир, что бы постоять вот так…

Я вдруг подумал, что может так и нужно строить свою речь, если хочешь донести что-то до тех, кто не привык перегружать себя мыслительными процессам, вникать в сложные идеи. Слоган должен быть кратким, но ярким и побуждающим. Упростить донельзя, набить нелепым пафосом, для простоты восприятия и улучшения усвояемости. Очевидные истины несутся простым языком. Человек из радио говорил медленно, неторопливо, выделяя каждое слово, делая упор не на смысл, а на голос. С одной стороны он хотел быть понятным тем, кто уже давно забыл, как звучит человеческий язык, или же вообще никогда его не слышал. С другой-играл на более тонкой струне человеческого восприятия, работая интонацией и голосом. Собака не понимает, что говорит ей человек, но безошибочно определяет, ругают её или хвалят, чутко реагируя на интонации и эмоциональный окрас. То же работает с детьми. А мы, по сути, и есть дети, не умеющие говорить и принимать собственные решения.

Так не пора ли уже повзрослеть?

***

Я стою у зеркала, беззвучно шевеля губами. Повторяю положение языка и движение губ, безмолвно складывая их в буквы алфавита, читаю по памяти отрывки книг и стихов, воспроизвожу ход собственных мыслей. Чтобы не забыть. Когда-то я тренировался ежедневно, но со временем мои занятия становились всё реже. И всё-таки хотя бы раз в несколько недель я тратил хотя бы по часу перед зеркалом. Мне казалось, что если окончательно забуду, как говорить, то потеряю ту очень важную часть себя, которая не позволяет окончательно оцифроваться в этом мире.

Радио не работало последнюю неделю, вчера отключили ещё и телевидение. Интересно, незримый агитатор и туда успел пробраться, или просто для перестраховки? И какие вообще обороты набирала эта компания? Как давно передавались эти сообщения, и сколько информационных каналов они использовали? Сколько таких записок, как мне передала Алёна, было распространено? В голове рисовались картины о подпольном сообществе, в тайных убежища которого людей годами учат разговаривать, читать, мыслить. Ведь кто-то должен был научить Серёжу простому слову «почему». Но так ли это было действительно, я не знал, как и, собственно, ответов на все эти вопросы. Оставалось лишь предполагать, тыкаясь как слепой котёнок в разномастные догадки.

В тоже время людей, выходивших под вечер на улицу просто постоять, становилось всё больше день ото дня. Если в первый вечер я насчитал не больше пяти человек, то на следующий день их было уже больше десятка. И сейчас, глядя в окно своей квартиры, которое не только выходит на большую часть двора, но и цепляет кусочек проспекта, одной из основных вен города, я могу насчитать не меньше сотни безмолвных протестующих. Они стоят на одном месте каждый вечер по несколько часов, небольшими группами около подъездов, на выходе из подземного перехода, цепочкой вдоль проезжей части проспекта. Стоят так несколько часов, будто чего-то ждут, потом уходят по домам. И с каждым днём их становится всё больше. Возможно десятки тысяч по всему городу. Может, сотни. На фоне спешащей толпы их выделяет не только неподвижность, но полное отсутствие гаджетов в руках.

Мужчины и женщины, в основном, моего возраста, некоторые старше, я видел даже стариков. То есть в основном те, кто ещё слышал человеческий голос, хотя бы, будучи ребёнком. При моём детстве система уже работала, но не была столь тотальной и отлаженной, «уши» не торчали на каждом сантиметре пространства, и родители ещё учили детей говорить. Правда, пользоваться этим навыком нам оставалось не долго. Гораздо реже я видел молодые лица 20-25 лет, но они всё же были. Не знаю, каким образом им удалось уловить посыл, ведь почти невозможно научиться разговаривать и различать речь без словестно-звуковых ассоциаций. Может, до них донесли каким-то иным методом, ведь ясно, что кто-то всё-таки должен координировать людей постоянно, а не просто пару раз поставив песенку в эфир. Где-то я что-то пропустил. Не скачал какое-то модное приложение для анонимности в сети, или закрыл окно перед совой с посланием? Не важно, сейчас за окном сотни фигур, на которые можно ориентироваться при желании.

И, хотя эти толпы не несли никакого видимого протеста или угрозы, не писали транспарантов, не носили символики и никого не трогали, они не могли оставаться незамеченными. По сети распространились предупреждения о запланированных беспорядках, призыв оставаться дома и избегать всяческого контакта с протестующими. Патрульные машины теперь проносились мимо раза в три чаще, а вчера ввели комендантский час. Сегодня я не пошёл на работу - школы закрылись. Все понимали, что назревает что-то серьёзное.

И, будто в подтверждение моих мыслей, толпа внезапно двинулась с места. Вереница людей вышла из нашего двора и смешалась с основным потоком, неторопливо, но целенаправленно текущим по проспекту. Вдали завыли серены. Следующие минут десять я как завороженный смотрел в окно, а люди всё шли и шли мимо, к центру города. Мне представилось, как где-то на другом конце людного мегаполиса, среди этой толпы, идёт бывшая учительница и заключённая Алёна. Но что они будут делать там? Молчаливо осадят Дом Правительства? Заговорят все разом вслух? Устроят погром, наткнуться на строй щитов, полезут под пули? Я не хочу знать. Если бы знал, то не решился бы. Но знают ли они сами?

Я иду на кухню и достаю самый большой нож для разделки мяса. Испокон веков перевороты творились Словом и Сталью. С некоторое время задумчиво смотрю на это смешное в неумелых руках оружие. Подумав, возвращаю на место. Вся моя смелость ушла на принятие решения, возможно, самого важного в этой жизни. На нож за пазухой уже не осталось.

В коридоре останавливаюсь, что бы достать смартфон. Бросив по инерции беглый взгляд на экран, замечаю непрочитанное сообщение. «РосНадзор» уведомляет, что все сроки по чипизации пропущены и грозит последствиями.

-Да, пошли, вы, в жопу. – Медленно, словно пробуя слова на вкус и делая долгие паузы, говорю я в пустоту.

За спиной раздаётся трель сработавшего «уха». Всё-таки оно отключалось лишь временами. Но это уже не важно. В песне по радио пелось «Пора орать». Что ж, действительно пора. Не оборачиваясь на красный свет датчика, откладываю смартфон в сторону. Обойдусь без него.

Сегодня я выхожу на улицу.

И мне есть, что сказать.

Другие работы автора:
+3
12:49
663
13:38
+1
Какая замечательная работа!
Опечаток — море.
«Я снова пропустил добрую половину сообщения, но общий посыл был понятен. Призыв. Вот только чувство какой-то фальши и нереальности происходящего не покидало меня».
" Чтобы" во многих местах написано раздельно. Где-то слова слиплись, где-то наоборот, лишние пробелы.
Но текст мощный! thumbsup
Автору огромное спасибо!
00:33
+1
Спасибо) работу действительно надо было занести граммару)
В семь утра в Московском метро айфону негде упасть

Чот я хз, в 7 утра вроде не много народу. В 8 да, полно.

Железные черви несут в себе сотни и тысячи угрюмых, не выспавшихся лиц сквозь свои бетонные норы

Тут полно всего. Зачем слово «сотни»? Просто тысячи.
Слово «несут» на мой взгляд не очень удачно. Носят на руках, а если уж в себе, то вирус.
Несут в себе лица — странный образ.
«свои бетонные норы» — «свои» лишнее

Загрузка...
Alisabet Argent