3

Мы утыкаемся в кроссворд – я в кресле, Ник на соседнем, Эда, развалившись на диванчике и подмяв под себя сразу четыре подушки.

И такое бывает. Никто не психует, Эда не путает реальность и галлюцинации, меня не трогает сестра. Мы даже могли бы сойти за нормальных. Три человека в окружении книг, старых газет и принадлежностей для рисования – Эда и Кит очень любят рисовать. Мы вспоминаем слова, смеёмся, и я встаю, чтобы найти толковый словарь на стеллаже – мы как раз пытаемся угадать самую низкую тональность женского голоса, когда дверь открывается.

Я думаю, что это Ольга всё-таки прибралась и решила присоединиться к нам. Но на пороге стоит Птичник. А за его спиной моя сестра. Мрачно глядит на меня, поднявшись на цыпочки, но всё равно едва достаёт ему даже до плеча.

На Птичнике, как всегда, его старый в следах пятен халат. По нему можно историю отделения писать. Вот пара дыр, проделанных Ником и аккуратно зашитых Ольгой. Вот следы крови Эды. Потом моей. Из кармана торчит пакет для капельницы Принца, пустой уже, кажется.

Он носит очки в тонкой металлической оправе. За стёклами – серо-синие глаза. Нос у него с горбинкой и большой, как клюв, отчасти поэтому мы называем его Птичником. Ещё из-за татуировки. Но особенно из-за того, что он любит запирать нас всех в Клетки.

В руке у него кружка. И я, глядя на сестру, вежливо желаю:

– Приятного чаепития.

– Это тебе, – отвечает он.

Я сомневаюсь, что Ян внезапно воспылал ко мне тёплыми чувствами и решил угостить чаем. Конечно, не он это придумал. Это всё…

– Хриза сказала, через час после еды выпить, – и он достаёт из кармана пузырёк с таблетками. Пластиковая крышка неровно отрезана, на этикетке подписано моё имя.

Ну конечно.

Сестра корчит мне рожи, пока я забираю у Птичника две таблетки и чай. Эда, как и всегда, не выдерживает молчания.

– Мы тоже хотим чаю! Можно и нам? Только без таблеток, мне своих уже хватило, – и носком ноги она пинает Ника. Рискованно, но тот просто кивает.

Птичник долго смотрит на них и наконец говорит:

– Чайник на посту горячий. Вперёд, – но когда Эда вскакивает, мотает головой. – Не ты. И не ты тоже, – это уже мне.

Ник со вздохом встаёт и уже на пороге подмигивает сначала Птичнику, потом мне. И улыбается – он подозрительно переполнен энергией. Ян тоже это замечает. И хмурится, сразу напоминая мне Ольгу.

– Может, не очень хорошо эксплуатировать его… – начинает Эда, снова устроившись на подушках, но Птичник обрывает её.

– Я не доверю вам целый чайник кипятка. Где Кит?

Пожимаю плечами.

– Был у себя.

На лице Птичника написано «пойду проверю, есть ли повод его запереть». С этим выражением он покидает сцену. Эда потягивается, подставляя лицо свету из окна, как кошка.

– Психе, можешь попросить Ника принести мне чаю вот прямо сюда? Раз уж Птичник не хочет, чтобы я приближалась к его посту, даже вставать не буду.

Сестра закатывает глаза, а я киваю и с полупустой кружкой в руке выглядываю в коридор.

Всё тихо. Птичник уже скрылся за дверьми палаты Кита, а Ник возится на его посту. Быстро – я впереди, сестра за спиной – мы идём к нему.

Пост Птичника похож на насест. Там стоит старое кресло с высокой спинкой, на которой он часто сидит, поставив босые ноги на сиденье. Обозревает территорию с высоты. Сестра тут же забирается наверх, откидывает за спину волосы. Свет мощной лампы делает её почти прозрачной.

Ник нагло роется в ящиках массивного стола. Большая часть закрыта, но из тех, в которые можно залезть, он вытаскивает две разномастные кружки, коробки с чаем и рафинадом. Пару кубиков я тут же отправляю в карман штанов – для Кита. Мы все на диете с низким содержанием углеводов, а он обожает сладкое.

– Эда просит чаю с доставкой, – говорю я, осматривая стол.

Бумаги, плеер с наушниками, пара упаковок от таблеток – пустых. Птичник бы никогда не оставил что-то опасное там, куда мы можем добраться. Даже представить не могу, сколько всего полезного можно найти в запертых ящиках его стола.

Ник хмыкает.

– А завтрак в постель по утрам она ещё не хочет?

Я пожимаю плечами.

– Ладно. Но если она будет спать, когда я приду, вылью этот чай ей на голову.

Мне стоило улыбнуться или хотя бы посочувствовать Эде, но я молчу.

Птичник никогда не оставляет опасных предметов на виду.

И сегодня он просчитался.

Потому что в углу стола, рядом с кипой бумаг, около белых ошмётков пластика лежит тонкий канцелярский нож. Дрянной, сломается от одного удара, но для моих вен должно хватить.

– Психе, – зовёт Ник. Сестра напрягается, слезая с кресла.

Я быстро отвожу взгляд.

– М?

– Что с вами… – он кивает в сторону двери, думая, что сестра там. – …тогда произошло? Почему ты снова решила самоубиться?

– Оу, – никогда не знала, что на это отвечать. – Ничего особенного.

Я снова бросаю взгляд на нож. Синий пластик, чёрный бегунок и металл, достаточно острый.

– Просто я больше не могу это терпеть.

Он фыркает, вытаскивая из чашек чайные пакетики.

– Мне этого никогда не понять.

– Не вздумай, – шипит сестра.

– В смысле, здесь не так уж и плохо. Жизнь вообще не так уж плоха.

– Нас снова запрут, если узнают. И неделей не ограничатся!

– А ты большую часть времени адекватна. И… не хочешь ещё чаю? И у тебя всё не так плохо с галлюцинациями, как, например, у Эды.

– Я не галлюцинация! Эва, не вздумай его брать, идиотка!

– Да заткнитесь! – не выдерживаю я.

Оба смотрят на меня. Слишком громко. Сейчас Птичник выйдет из палаты Кита, и…

В голове будто прояснилось на пару секунд.

– Прости. И, да, налей ещё, пожалуйста, – я протягиваю Нику свою полупустую кружку. Он отворачивается к стене, где за креслом воткнут в розетку чайник. Сестра шипит что-то, но я больше не слушаю. Быстрым и бесшумным движением я хватаю нож и прячу его в карман штанов, к сахару.

Ник поворачивается ко мне, кружка в его руках снова полная.

– Спасибо.

Сестра взмахивает руками и стонет.

– Идиотка, какая же ты идиотка, – и она растворяется в воздухе, второй раз за день.

Мне сегодня везёт.

Но нож в моём кармане, и когда Птичник заметит пропажу, он сразу же подумает на меня, поэтому надо спрятать его и быстро. Можно было бы, конечно, покончить с собой прямо там, в коридоре, залив кровью стол и добавив её в чай, который Ник сейчас так старательно подслащивает рафинадом. Но я не хочу торопиться. Чувствую, что если поспешу в этот раз, снова ничего не получится.

Поэтому я говорю:

– Зайду к Принцу.

Ник кивает и, кажется, хочет ответить, но я уже спешу к третьей палате, стараясь не расплескать чай. Больше всего я боюсь, что по пути меня поймает Птичник, или нож выпадет из кармана.

У Принца очень спокойно. Он неподвижно лежит на подушках, глаза закрыты, руки и ноги ремнями привязаны к кровати. Так он выглядит всегда, когда кто-то из нас к нему заходит. Бывает, конечно, и по-другому. Но о подобном мы узнаём только по крикам и беготне Птичника и спешно вызванных санитаров.

И прости, Принц, сегодня я не могу посидеть с тобой. Я пришла к тебе, потому что ты будешь молчать, ты вообще не заметишь, как я приподнимаю подоконник. Под ним небольшая, забытая строителями щель, о которой никто, кроме меня не знает. Там уже лежит баночка мёда, которую я несколько недель назад утащила для Кита. Теперь там лежит и нож.

Снова схватив кружку, я иду к общей комнате. Голос Птичника доносится от палаты Ольги. Он решил устроить внеплановый осмотр? Тем лучше, может, он заговорится, и когда вернётся на пост, забудет, что оставил нож.

Эда успела задремать, пока нас не было. Около неё лежит газета с незаконченным кроссвордом.

Надо бы разбудить её, пока Ник не вылил сладкий чай ей на голову.

Он ничего не забыл.

Он ловит меня сразу после обеда – хватает за плечо, тянет в палату. Эда издаёт удивлённый возглас, я чувствую тяжёлый взгляд Ольги на спине, и за нами закрывается дверь.

– Отдашь сама? – спокойно спрашивает Птичник. Только больно сжимает мою руку.

Не дождётся!

– Отдать что? Если вы про сахар, я его и так уже Киту отдала.

– Эва, не строй из себя дуру. Нож.

Почему все меня сегодня оскорбляют? Сначала сестра, теперь вот Птичник.

– Что за нож? Мне их даже не дают, одной ложкой ем, – чистая правда.

– Хватит, – хватка становится сильнее. – Мой канцелярский нож. Ты его взяла.

А не надо было бросать на столе.

– Ничего я не брала.

– Не ври.

– Не брала! – срываюсь я. – А если бы и взяла, уже бы с тобой тут не разговаривала!

Он отстраняется, опуская руку. Я его не убедила. Птичник не работал бы здесь так долго, если бы верил психам на слово.

Он зовёт санитаров, и они обыскивают комнату. Я в это время спокойно сижу на кровати. Пусть ищут. Удачи. Тайник под подоконником в палате Принца им всё равно не найти.

Перевернув и прощупав всё, Птичник недовольно смотрит на меня.

– Придётся тебе посидеть здесь.

– Но я…

– Пока мы не осмотрим всё отделение, – он кивает санитарам, и они выходят из палаты. Потом Птичник долго смотрит на меня.

Это трудно выдержать. Он будто пытается просветить меня, как рентгеном. Я начинаю ёрзать на покрывале, когда Птичник выходит из палаты. Хлопает дверь, поворачивается в замке ключ.

Я облегчённо вздыхаю. Теперь остаётся только ждать, когда меня освободят, чтобы снова зайти к Принцу и забрать нож.

В этот раз всё точно получится.

Нас не выпускают из палат до вечера. Птичник лично закрывает все двери, звеня своей связкой ключей. Я сижу на полу, прислонившись ухом к двери, и слушаю, как он, вроде тюремного надзирателя, ходит по коридору.

Всё ещё не поняли, почему мы зовём его именно Птичником? Вот он, запер нас всех по клеткам, и ходит между дверей, иногда останавливаясь, чтобы…

Шаги замирают. Заглядываю в замочную скважину, в ответ на меня смотрит сине-серый глаз.

– Отойди от двери, Эва, – голос из-за створки звучит глухо. – Скоро принесут ужин.

– Ладно. Только не надо меня так звать.

Он медленно моргает.

– Тебе настолько нравится прозвище?

– Нет. Но меня легко перепутать с Эдой.

Это правда. Эда сама начала называть меня Психеей, чтобы не было путаницы. Она тогда читала греческие мифы, и её больное сознание провело какие-то параллели между мной и одной из героинь. Психею сократили до Психе. А мне без разницы, пусть хоть Динозавром называют.

Ян снова медленно моргает.

– Я подумаю.

Отхожу от двери. Сестра сидит в углу, кусая призрачные ногти призрачными зубами. Даже у мёртвых есть вредные привычки.

В этом нет никакого смысла.

Мне приносят ужин и ложку. Снова только ложку. Птичник приходит лично посмотреть, как я ем, но больше обшаривает глазами палату. Когда я только приехала в клинику, было неудобно есть под чьим-то взглядом. Теперь привыкла. Я возвращаю Птичнику поднос, и он спрашивает:

– Где нож?

– Я его не брала.

В его взгляде я читаю «хватит врать» и «как же вы меня достали». Но всё равно не скажу.

Наконец Птичник уходит, оставив нас одних. Сестра садится у двери, я забираюсь в кровать. В душ меня, очевидно, сегодня не пустят. Из коридора раздаются отголоски истерического смеха Эды. Из-за стены ни звука – Ольга, должно быть, уже спит. И мне пора бы.

Птичник не сможет держать меня здесь вечно. Ему придётся открыть дверь, а там я своего шанса не упущу. Мне нужно будет всего-то прокрасться к Принцу, вытащить нож, и – несколько аккуратных движений. Всего два, если быть точной. Глубоко вдоль по венам на предплечьях. Чирк-чирк. Если разрезать достаточно чисто, меня просто не успеют спасти.

Нет, не спасти. Это не будет спасение, потому что я его не хочу. Меня просто не успеют вытащить назад, в этот мир.

Если разрезать достаточно чисто, у меня получится.

В голове всё начинает путаться, как всегда, когда засыпаешь. Кажется, я слышу чей-то крик, может, это Принц, может… И я вижу лица, много лиц. Ян, мои товарищи по несчастью, Хриза, и – моё лицо. Наше лицо. Она смотрит на меня недовольно. Вижу, как дрожат её пальцы, холодные, потому что она мёртвая. Но это не может почувствовать никто, кроме меня.

Мы – близнецы. У нас особенная связь.

Поэтому сейчас я отлично чувствую, как её руки сжимают моё горло.

Я резко открываю глаза, чтобы уже в реальности увидеть, как она нависает надо мной. Коленом она прижимает мою руку к кровати, мёртвыми ладонями пытается задушить, а её длинные волосы просто везде.

Я уже хриплю и задыхаюсь. Из-за гипса я даже не могу оттолкнуть её второй рукой. Дёргаюсь, стараюсь вывернуться, но она только сжимает сильнее и шипит.

– Хотела умереть? Получи, тварь!

Пытаюсь втянуть воздух и пнуть её. Кто бы подумал, что она такая сильная.

И, да, сделаем паузу, чтобы кое-что объяснить. Я хочу умереть, но не так. Умереть – это мой выбор и моё дело. То есть, я хочу умереть, но не быть убитой. И я точно не хочу, чтобы моя мёртвая сестра придушила меня!

Пытаюсь освободить здоровую руку, но она только сильнее прижимает её коленом. Изобретательная тварь. Вот уж не думала, что она… Она…

Я слышу перезвон металла и на миг думаю, что недостаток кислорода всё же вызывает галлюцинации. Но потом в комнату влетает Птичник со связкой ключей в руках. Я сразу понимаю, что это он, хотя и вижу всё смазано. Сестра поворачивается к нему, слегка ослабив хватку, и этого хватает, чтобы втянуть немного воздуха. С вдохом я возобновляю силы, могу сесть, отталкивая её. Я кашляю, тяжело дышу, но всё равно борюсь со своим призраком.

Ян уже у кровати, он смотрит на неё, и на несколько секунд мне кажется, что он тоже её видит. Но потом он кричит:

– Успокоительное!

И всё заканчивается.

Укол в плечо, тёплые руки санитаров, белое лицо сестры, забившейся в угол. В горле першит, и я прошу воды.

Кажется, Птичник поит меня из одной из своих чашек, но этого я уже не помню.