Ночной визит

  • Самородок
  • Кандидат в Самородки
  • Опубликовано на Дзен
Автор:
viktoriya
Ночной визит
Аннотация:
Немного переработанный текст дуэли "Братья Гримм отдыхают", с учетом пожеланий читателей. За что им большое спасибо! В данной версии вошел в шорт "Сказки Смерти". Пока все живы.
Текст:

Малыш Фабиан кричал вторые сутки напролет. День и ночь Клара носила его на руках, качала, целовала пушистую макушечку, прикладывала к груди, пока он не стал часто срыгивать и заходиться истошным криком при одном только виде предложенного.

Обычно спокойная и уравновешенная Клара все тяготы материнства переносила с чувством покоя и радости до тех пор, пока ей на глаза не попалась статья о синдроме Внезапной детской смерти: абсолютно здоровые младенцы без отклонений и патологий в развитии умирали безо всякой на то причины. Доктора называли это «смертью в колыбели» и не давали никаких объяснений. Вскоре она поняла, что думает об этом постоянно. Клара гнала от себя дурные мысли, но они стали просачиваться в ее сны, ночами выбирались из уголков подсознания, куда она усилием воли загоняла их днем.

Измотанная и усталая, теперь она даже немного радовалась, что не спит вторую ночь и не видит, как смерть гостит в ее доме, костлявой рукой качает колыбель Фабиана или трясет перед ним погремушкой, а малыш весело хохочет, тянет ручки, устремляясь в ее объятия.

Днем Клара позвонила подруге, чтобы услышать помимо детского крика хоть что-то членораздельное.

— Брось, детка, не нервничай, — усмехалась та. — Это же дети, с ними вечно какая-то ерунда. Просто режутся зубы. От этого еще никто не умер.

Клару это мало успокоило. У подруги их трое, и они предоставлены сами себе. Младший вообще ест из кошачьей миски, и все считают, что это проблемы кота.

Доктор тоже предупреждал, что зубки могут доставить хлопот, но к такому Клара не была готова.

Бедный ангелочек изменился до неузнаваемости: осунулся, глаза впали, челюсть пугающе выдалась вперед. Даже ей, матери, было страшно смотреть на это. Днем она плотно задергивала шторы, а ночью обходилась тусклым светом ночника. Чувство вины изматывало: это ее ребенок, ему плохо, он страдает, а она лишний раз старается даже не смотреть на него, отводит глаза.

Десны малютки опухли так сильно, что не давали сомкнуться губкам. Из приоткрытого ротика потоками текла слюна, превращая нежную кожицу подбородка в гнойную коросту.

Клара меняла слюнявчики и распашонки. Но бесконечные переодевания только тревожили маленького страдальца. В конце концов она просто завернула его голеньким в полотенце. В коконе из мягкой махровой ткани ребенок немного успокоился, только скрипуче покряхтывал, словно столетний старичок, разбитый артритом. Мать осторожно положила его на кровать, сама опустилась рядом. Малыш снова зашелся в крике.

— Ну что ты плачешь, маленький?

Ребенок кричал, как раненный зверек, испытывающий муки.

— Сейчас, мой хороший, мой ангел!

Она еле поднялась. Руки дрожали, нестерпимо ломило поясницу, голова раскалывалась. Казалось, от крика дребезжат стекла. Женщина обхватила голову, пальцы увязли в немытых спутанных прядях.

— Кто-нибудь, помогите! — простонала она, хотя прекрасно знала, никто не придет ей на помощь.

Она решила растить ребенка самостоятельно. Просто не желала быть обязанной ни своим родителям, ни его отцу, не обрадовавшемуся известию о беременности, и вплоть до сегодняшнего дня ни разу не пожалела о своем решении.

Вдруг Фабиан затих. Клара боялась пошевелиться, даже поглядеть в его сторону, чтобы ненароком не нарушить хрупкий сон. Вязкая тишина повисла в комнате, обволакивая царивший повсюду беспорядок. Клара невольно огляделась. Скомканная одежда валялась на полу. Возясь с малышом, она скидывала несвежие дурнопахнущие футболки прямо там, где стояла, не в силах даже наклониться лишний раз, чтобы убрать их в стирку. Тарелку с каким-то подобием еды, которую она три раза разогрела, но так ни разу и не притронулась, можно было уже не мыть, а выбрасывать вместе с содержимым. В углу свалены кучей книги — Клара искала хоть какие-то намеки на решение проблемы, пытаясь разобраться, что же творится с малышом. В ее уютном доме, обставленном с любовью к милым мелочам: винтажные репродукции в деревянных рамочках, букеты сухоцветов, яркие диванные подушечки — царил полнейший хаос и запустение. Клара болезненно поморщилась, беспомощно опустилась на пол, притулившись больной головой к мягкому боку высокого матраса на кровати, на секунду прикрыла глаза.

Смерть снова хозяйничала у нее дома, подбирала раскиданные вещи, сокрушалась: какой кавардак устроила нерадивая мамаша, это не на пользу малышу. Она грозила костлявым пальцем перед самым Клариным носом, ворчала, что в доме черт ногу сломит, а гости уже на пороге. Тут же дверь сотряслась от ударов. Клара вздрогнула и проснулась.

Звук никуда не делся. Разбуженный Фабиан зашелся в утробном вое, а взбешенная Клара кинулась отпирать, посылая незваному гостю проклятия.

За дверью никого не было. Дрожа от гнева, она даже хотела погнаться за этим идиотом, отвесить пару затрещин, чтоб отбить охоту шутить по ночам, вдруг откуда-то снизу раздался голос:

— Я пришел века спустя

Укачать твое дитя.

Клара отпрянула. На пороге стоял умопомрачительного вида старичок, ростом вполовину ниже ее самой. Поэтому, глядя поверх, в ночную темень, она не сразу его и заметила. Голова его была, пожалуй, больше, чем у крупного мужчины. Из-под крутого лба, изрезанного кривыми морщинами, Клару сверлили колючие глазки, абсолютно черные, как ягоды крыжовника.

Одет он был в костюм старинного покроя. Жилет на пуговицах, цвета болотной тины, топорщился из-за деформированной горбом грудной клетки, землистый камзол вычурно обшит галунами.

Опираясь на трость, он неуклюже шагнул через порог. Замшевые туфли на внушительных каблуках чудом не рвались от хрящевых наростов. Кривые голени обтягивали чулки.

Концом трости карлик бесцеремонно отодвинул хозяйку с дороги, сунул в руки ей огромную шляпу и закосолапил в спальню, откуда доносился крик уже вконец охрипшего ребенка.

Оторопевшая Клара, пораженная ночным визитом, словно приросла к месту. Не помня себя, она теребила полы дурацкой шляпы.

Малыш затих на руках у гостя, внимательно разглядывая уродливое лицо. Так смотрят только младенцы, будто заглядывая в самую глубину души. Его в два счета распеленали, брезгливо отбросив полотенце, словно грязные лохмотья.

— Нерадивая мамаша в гроб загонит дитё наше! — старикашка сердито выбуривал в сторону Клары.

Неизвестно откуда, прямо из воздуха, появилась тончайшая батистовая пеленка. Карлик с размаху подкинул ребенка к самому потолку. Клара вскрикнула, кинулась подставлять руки, но запнулась о невидимую преграду и плашмя рухнула на пол, ударившись так сильно, что не могла вдохнуть, только хрипела, скребя пальцами по полу.

Урод с ловкостью циркача успел растянуть полотно и ловко поймал в него малютку. Теперь он укутывал его слой за слоем. Фабиан радостно гулил. С каждым витком ткани, голос становился тоньше и выше. Младенец повизгивал, как-то странно подвывал, посвистывал тонко на одной нотке. Женщина едва приходила в себя, неотрывно следила, что происходит с сыном. Вдруг малыш открыл рот, высунул язычок и часто с шумом задышал. Клара кинулась к ребенку. Карлик с невероятным проворством перескочил через кровать, теперь она отделяла мать от него. Он набросил свободный угол ткани младенцу на лицо, и тот затих.

— Отдайте ребенка, или я звоню в полицию!

Лицо уродца растянулось в подобие улыбки.

— Динь-дон, колокольчик, звени.

Динь-дон, поскорее усни.

Пел он на удивление приятным тенором.

— Вы из цирка? Как ваше имя? Зачем вам мой ребенок? — Клара кричала во все горло, но звука почти не было, язык едва ворочался, а в глаза словно насыпали песка.

— Мельника дочь меня обманула,

Злато взяла и долг не вернула.

Динь-динь, золота звон.

Сына возьму я потом.

— Сумасшедший! — Клара бросилась отнимать ребенка, но через пару шагов опустилась на пол, проваливаясь в глубокий сон.

— Пора, пора,

Зовет Луна.

Скажи мамочке: «Бай-бай», иначе она погубит тебя своей идиотской заботой.

Уродец наклонился к засыпающей и приподнял с лица Фабиана краешек пеленки. Но Кларе уже снилось, как карлик бродит по комнате, качая на руках спящего волчонка.

***

Следующим вечером, раздирая себе ногтями лицо, обезумевшая от горя Клара едва нашла в себе силы позвонить отцу Фабиана, комиссару полиции Хансу Мюллеру. Не теряя ни минуты, он организовал группу быстрого реагирования.

Собаки взяли след, и отряд полицейских все глубже погружался в лес. Хансу и не нужны были никакие собаки. Гиперосмия создавала в жизни кучу проблем, но теперь, как нельзя кстати, позволяла ему самому чувствовать запах младенца не хуже ищейки. Чуть прикрыв глаза, он быстро шел через густую поросль, не обращая внимания на острые ветки, царапающие лицо и шею. С патрульного вертолета доложили: 450 метров на северо-запад хижина, но Ханс уже знал об этом.

Покосившаяся избушка стояла в окружении старых вязов. Голые сучья, словно гигантские скрюченные пальцы, с мольбой тянулись в кровавый закат. Собаки, как с ума сошли, припали к земле, испугано поскуливая.

Жестом комиссар приказал отряду окружить место, а сам устремился в дом.

— Оружие на пол! — рявкнул он, врываясь в домишко.

Но никто не послушался, не побросал ножи и пистолеты. Внутри никого не было. Ханс быстрым взглядом окинул жилище: в глаза бросились царящие в убогом домике чистота и порядок. Слева печь, рядом старинный дубовый буфет с резными створками. Сквозь искусно вырезанные переплетения ветвей и листьев симметрично высовываются ощеренные волчьи морды. Стол у окна, два резных стула, кровать в углу, аккуратно застеленная лоскутным одеялом. В центре комнаты колыбель, в ней заметное шевеление. Полицейский метнулся к люльке, но вместо ожидаемого младенца, оттуда на него заурчал крупный волчонок. От неожиданности Ханс попятился. Под лопатку уткнулось что-то узкое и твердое.

— Бросить оружие! — полицейский пытался взять ситуацию под контроль.

— Мой дорогой мальчик! — раздалось сзади.

Карлик отнял трость от спины комиссара и раскинул руки для объятий.

При первом звуке его голоса внутри у Ханса все задрожало. Сердце забилось с такой силой, что казалось, сейчас разорвет грудную клетку и выпрыгнет прямо в руки карлику. Из глаз потекли слезы. Это было невероятно, ведь Ханс никогда не плакал. Он не плакал, когда нашел мертвым друга-напарника, истерзанного ублюдками, торгующими наркотой, не проронил ни слезинки на его похоронах. Не было слез при прощании с Кларой. Было больно и обидно, что любовь всей его жизни предпочла ему, отдавшему ей всю душу без остатка, маленький комочек жизни у себя внутри. А ведь они обещали друг другу, что не будет никаких детей. Ханс не мог объяснить, почему так сильно не хочет продолжения рода. Она не поняла его и предложила расстаться. Это был удар. Брошенному Хансу хотелось умереть от тоски и отчаяния, но и тогда он не плакал, ни при Кларе, ни наедине с самим собой. А теперь слезы текли ручьями.

И тут тело Ханса скрутило, выворачивая суставы, деформируя кости и растягивая связки. Он бы сошел с ума от боли, если б не погрузился в сон.

— Спи, детка, спи, глазки сомкни. Забыл старика…

Веки огромного волка подрагивали, кошмарные видения, сменяли друг друга.

Обезумевшая от ужаса и горя женщина, рыдая, заталкивает орущего уродца в конуру к собаке…

Старик-карлик несет его на руках через лес…

Ему пять. На четвереньках все еще удобнее. Он с легкостью догоняет кролика, вонзается зубами в плоть. Свежая кровь дурманит. Карлик тростью разжимает ему челюсти, не позволяя терзать добычу…

Двенадцать. Пьяные охотники глумятся над стариком, тычут в лицо стволами, потешаются, как будет смотреться огромная голова урода между оленьей и волчьей. Ярость обращает его в зверя в одно мгновение. Он нападает стремительно, вырывая горло каждому. Старик плачет навзрыд, со всей силы колотит тростью по крепкому волчьему хребту.

Старик учит держать себя, когда хочется есть, когда хочется рвать плоть, дробить кости, наслаждаясь чужой болью, когда хочется отнимать жизнь: «Ты — царь своей природы!»

Он почти взрослый, полностью контролирует обращения и приступы ярости. Он умен, рассудителен, инстинкты под контролем разума. Он любит своего старика всем сердцем.

Старик велит уходить, гонит прочь из леса, к людям. Ханс валяется у него в ногах, умоляет позволить ему остаться. Удар тростью отшибает память.

— Вспомнил все, теперь проснись,

В человека превратись.

Песня прогоняет остатки минутного сна. Тело ломит так, будто его наяву били палкой.

— Пора, мой мальчик. Луна в Козероге, и час Волка наступает. Я позабочусь о твоем ребенке.

Ханс не отрывает взгляда от колыбели. Волчонок крупный, широколобый, подергивает лапами во сне, бежит куда-то. Чудный малыш! Надо что-то сказать Кларе. Лучше всего сказать правду: малыша похитили, но есть надежда. Это жестоко, но так нужно для ребенка, а значит, будет лучше для всех. Люди не способны принять природу оборотня. Матери сходят с ума и пытаются избавиться от обратившихся любыми способами. Только дядюшка знает толк в уходе за маленькими вервольфами. Ханс спокоен за сына.

— Прощай, дядюшка Румпельштильцхен!

— Прощай, мой мальчик, берегись себя!

Ему так хотелось остаться! Быть рядом со стариком. Сидеть вечерами на полу возле его кресло-качалки, положа голову на изуродованные артритом колени, щуриться на огонь в очаге, и знать, что тебя любят таким, каков ты есть. Только здесь можно быть самим собой, мчаться в чаще за добычей на четырех лапах, рывками бросая вперед ловкое, идеально послушное тело. Но, вместо этого, он на негнущихся ногах неуклюже вышел к своим людям.

— Пусто! Прочесать окрестности! — тон комиссара не терпел возражений. Отряд направился выполнять приказ.

Волчонок заскулил, стал карабкаться наружу. Карлик качал люльку, напевая:

— Динь-дон, ходит сон,

Стережет волчонка он.

Вырастай скорей большой

С человеческой душой.

Другие работы автора:
+8
09:15
1008
09:32
+2
Это вот очень круто — уметь дорабатывать старые вещи.
09:36 (отредактировано)
+2
Спасибо!
Это нифига не круто) это застой и неумение писать как надо. Но я всегда могу поныть, что мне не хватило знаков)
Мне тоже всегда не хватает знаков.)
Завидую твоей целеустремленности. Никогда не мог себя заставить доработать старый рассказ.
После написания он мне становится неинтересен.
Классная история! Снимаю треуголку!
19:11
+2
Спасибо! Сила воли — наше все laugh
А у меня нема...((
19:13
+1
Так у меня вообще нет. Я ж прикалываюсь.
19:13
+1
Вот, кстати, присоединяюсь про доработку. Это правильно и хорошо. Я не умею.
19:14
+1
Ну когда нет сил новое написать, берешь и делаешь, за каким фигом только, не понятно
19:18
+3
Не, не надо «ля-ля))). Новое — это новое. Доработка — это доработка.
19:24
+2
И ведь не поспоришь rofl
Не, Вика, ты трудолюбивая!
19:41
+2
Лучше б я была талантливая))) спасибо! Я просто вредная ещё
Ты трудолюбивая, вредная и талантливая )
19:43
+2
Три в одном))) так в резюме и напишем))))
19:33
+1
Ахаха. Да по этой схеме можно любые утверждения варганить)))
Любовь — это любовь. Дружба — это дружба.
19:42
+2
А табачок врозь)))))
20:43 (отредактировано)
+2
Молодец, что дописала. Да какой там, почти всё переписала, я как заново читала! Время действия подправила, я заметила. Развернула мотивацию Ханса — до слёз. Мне жаль его было, очень. Поменяла акценты, если раньше было жаль мать, теперь жаль отца. Единственное, мне прошлое начало больше нравилось, было в нём что-то магическое, устрашающее. Вот вся эта сцена с прорезыванием зубов — она прям нагнетала. Сейчас добавлены детали современности, и этот ужас чуток пропадает. Но рассказ всё равно хорош, конечно же.
20:45
+2
Спасибо!
А мне повезло: я читал впервые. Класс! Главное, что малыш не плачет! Каждому — своё!
Исправьте опечатку: возле его креслА-качалки,
21:50
+1
Ух ты! Спасибо!
21:40
+1
Действительно, получился другой рассказ. Но хорош, слов нет!
10:52
+1
Спасибо! Простоват, но в таком жанре пока что глубина не выходит((
Загрузка...
Светлана Ледовская №2