“Красный и чёрный” морская байка

“Красный и чёрный”

морская байка

Чего только не случается с нашими бедовыми морячками, особенно во время стоянок родных судов в чужих, заграничных портах. Как-то на стоянке в норвежском Тромсё случилось и на нашем рыбачке-траулере неординарное происшествие:

В дверь капитанской каюты дробно постучали и явившийся, как бледное привидение, вахтенный матрос с красной повязкой на рукаве взволнованно объявил:

- Товарищ капитан, там того, Эпельбаума, кажись, насмерть убили!

Весть о зверски убиенном рыжем балагуре Эпельбауме разнеслась по судну мгновенно, и весь экипаж высыпал на причал. По всей округе разносились какие-то нечленораздельные вопли. Капитан Владлен без церемоний растолкал своих подчинённых и прошёл вперёд. Перед ним стоял обычный таксомотор. Рядом с авто, тяжело дыша, возвышалось довольно крупное лицо негритянской национальности.

“Похоже, водитель”, - догадался кэп.Ростом и комплекцией этот афронорвежец обладал внушительными. По крайней мере, был на голову выше и шире в плечах нашего мастера, а Владлен Дураченко, надо заметить, был мужчиной крупным. Физиономию водилы искажал безудержный гнев, мясистые губы тряслись, а богатырская грудь бурно вздымалась. Левым пудовым кулачищем этот Касиус Лей[1] потрясал в воздухе. В правой же длани он сжимал ручку маленького, но увесистого автомобильного углекислотного огнетушителя. Серебристый раструб его распылителябыл обильно перепачкан чем-то алым, очень напоминающим кровь. Зловещую картину усугубляли совершенно разбойничьи черты лица чёрного, как зимбабвийская ночь, дикого таксиста. Красавец имел блестящий и гладкий, как гигантское эбонитовое яйцо череп, налитые кровью носорожьи глаза, плоский с широкими, раздувающимися от ярости ноздрями нос и пухлые валики шоколадно-розовых губ. Крупные, белые как царские жемчуга зубы, навевали, отчего-то, неполиткорректные мысли о, не до конца изжитых на африканских просторах, случаях спонтанного каннибализма.Увидев Владлена, вольный сын Африки внезапно проявил недюжинную смекалку. Он ткнул в солидный капитанский живот толстым пальцем, и продолжая раздувать гневные ноздри, почти без вопросительной интонации, уверенно объявил:

- Ю ар кэптэйн!

Получив отрастерявшегося Дураченко утвердительный кивок, таксист ухватил его за предплечье и потащил к распахнутой задней дверце машины. - Лук, кэптэйн, лук! - приговаривал он при этом. Зри, мол!

Я поспешил следом, картина, и в правду, открывалась ужасная. На заднем сиденье раскинулось безжизненное тело матроса Эпельбаума. Лицо и грудь жертвы были обильно залиты кровью. При этом из кабины ощутимо несло гарью, а задняя спинка переднего сиденья, коврики и кроме того брюки и рубашка покойного были изуродованы копотью и чёрными подпалинами. Мы с капитаном с ужасом уставились на этот криминальный натюрморт. Толпа за нашими спинами, оклемавшись от первого шока, принялась шёпотом комментировать дикое зрелище.

- Убил, носорог африканский! Огнетушителем Генку забил, сволочь гадская! - выдвинул кто-то смелую гипотезу.

- А поджигал-то зачем?На корабль, зачем труп припёр?- резонно возразили ему.

- Да вы гляньте на него, братва! На мумбу-юмбу этого гляньте! Он же псих! Белая горячка у этого чёрного, не иначе!

- Стопудово псих! От ностальгии по Лимпопо рехнулся! - прозвучал из толпы окончательный диагноз.

- А ну, вяжи его ребята, зулуса этого! - по-командирски решительно рявкнул Владлен.

Дело явным и роковым образом шло к русско-африканской битве при Тромсё, но тут из кабины такси раздался полный душевной боли стон:

- C-у-уки! Все бабы с-у-уки!

Толпа, готовая к линчеобразному мероприятию, резко развернулась от успевшего оторопеть чернокожего таксиста и узрела жуткое. Картина эта могла послужить мрачной иллюстрацией к гоголевской повести "Страшная месть". Из задней распахнутой дверцы машины, горестно подвывая, выползал на карачках окровавленный и подгоревший труп матроса Эпельбаума. Толпа, вначале испуганно отшатнувшись от выходца с того света, через мгновение с облегчением выдохнула:

- Жив бродяга!

Гена, всё ещё пребывая в позиции четвероногого друга человека, поднял на своего отца-командира страдальческие очи. Капитан наклонился к истерзанному подчинённому и указательным пальцем провёл по его окровавленной щеке, растёр красную субстанцию между пальцев, поднёс щепотку к своему капитанскому носу и потянул воздух.

- Химия какая-то. Краска что ли? - произнёс он с недоумением.

Водитель, чудом избежавший близкого контакта с недружелюбно настроенными русскими, услышав знакомое слово, оживился.

- Ес! Ес оф коз! Джаст кимикэл пэйнт![2] –с облегчением затараторил он, обращаясь к Владлену.

В течение нескольких минут таксист на международном английском излагал подробности происшедшего.

Рыжего моряка, когда тот был уже в изрядном подпитии, он подобрал в городе. Парень был весьма расстроен, и расположившись на заднем сиденье, принялся тихо плакать и громко ругаться. По отдельным знакомым словам, наполненным труднопереводимой славянской экспрессией, таксист догадался, что за его спиной русский. Хотя эта догадка и не доставила ему особого удовольствия, водитель не был удивлён таким поведением пассажира. Он давно работал в портовом городе, и морячки из разных стран, как ни странно, часто вели себя похожим образом. Недалеко от судоверфи пассажир потребовал сделать остановку у таксофона. Таксист было занервничал, но русский сунул ему несколько смятых купюр, чем и успокоил на время. Пассажир долго набирал длинный номер на таксофоне и, в конце концов, дозвонился. Разговор у него вышел неприятный. Видимо поэтому рыжий моряк принялся избивать ни в чём не повинную муниципальную собственность её же собственной телефонной трубкой. Однако, норвежский таксофон оказался не лыком шит, и дал обидчику сдачи. Встроенное в корпус антивандальное устройство, в ответ на агрессию, окатило весь фасад хулигана струёй алой несмываемой краски. Русский, увидев свою кроваво-красную физиономию в боковом зеркале автомобиля, расстроился окончательно. Он достал из нейлонового пакета початую бутылку норвежской водки Аккевит, и из горлышка, обильно проливая на свою пурпурную грудь добрую её часть, принял дозу. Не обращая внимания на протесты водителя, он, посулив щедрый расчёт по приезду, вновь забрался в машину. Чернокожий таксист, скрепя сердце согласился, но лишь после того, как краска на русском подсохла и не грозила перепачкать обивку сидений.

Как известно, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Лимит безобразий у рыжего моряка исчерпан не был.Находясь в стадии предшествующей полной отключке, он закурил в машине. Остатки водки из неплотно закрытой бутылки выплеснулись в салон, а выпавшая из расслабившейся руки сигарета, всё это воспламенила. Таксист вовремя почуял, что “пахнет жареным”, и принял соответствующие меры. Чёрный герой потушил, как сам салон, так и лирически тлеющего бессознательного и кроваво-красного Эпельбаума. Вот в благодарность за этот подвиг бедного таксиста чуть было не прибили наши горячие рыбачки. Пришлось задабривать потерпевшую сторону. Капитан пригласил водителя к себе в каюту. Из камбуза был вытребован кок, которого чаще именовали шефом. Шеф накрыл стол, сделав это, по его словам, красиво.

Чернокожий таксист появился на палубе в сопровождении Владлена через пару часов. Лица обоих мужчин выражали взаимное удовлетворение, а также полную и окончательную межрасовую гармонию.

- Ну, бывай, май фрэнд! Будешь у нас в Мурманске, как говориться: "Велкам плиз ту ауа шип!"[3] - приговаривал наш мастер, дружески похлопывая провожаемого гостя по могучей спине.

Гость прижимал к груди коробку с новеньким электрическим самоваром, расписанным под хохлому. Это был роскошный русский сувенир из личных капитанских запасов. Все одариваемые таким хохломским самоварчиком иностранцы, как правило, приходили в настоящий восторг. Наш водила, тоже растрогался. Он бережно поставил подарок на палубу, и захватив в свои лапищи обе капитанские ладони, принялся трясти их, а заодно и всего Владлена. В процессе дружеской тряски, новый приятель Владлена признался с горячим темпераментом, что обожает СССР, страстно уважает коммунизм и в полном восторге от президента Брежнева. Таксист было попытался воспроизвести знаменитый брежневский поцелуй взасос, но Владлен ловко ускользнул от данного эротического мероприятия. Так что гигантские шоколадно-розовые губы, расчувствовавшегося гостя ограничились целомудренным контактом с капитанским плечом. Как позднее, посмеиваясь, поведал Владлен, наш новый “блэк фрэнд” носил классическое норвежское имя, Один,ударением на букву о. Как известно, это имя верховного божества, коему покланялись древние викинги. После славной смерти в бою, с мечом в руках, души воинов отправлялись в Вальгаллу. Здесь их ждали весёлые кровавые поединки с последующим воскрешением и отрастанием отрубленных конечностей, а также бесконечный пир и утехи с нордически-сексапильными блондинками. Тамадой и посажённым отцом по совместительству был сам, Один, а вот похмелья и усталости не было вовсе. Вот бы удивились варяги, встреть их славный Один в таком оригинальном обличье, как у этого нашего таксёра.

Рыжий виновник этого торжества оклемался к вечеру. Генка вышел или, скорее, выполз из матросского кубрика со сметенным выражением, если так можно сказать, лица. Оно и понятно, ведь физиономия матроса первого класса Эпельбаума имела державно-пурпурный цвет государственного флага СССР. Благодарная публика давненько ожидала напалубе его появления, резонно рассчитывая на вторую часть бесплатного “Марлезонского балета”. В другое время артистичный Эпельбаум, скорее всего, обрадовался бы такому количеству зрителей, но сегодня был явно не его день. Узрев почтеннейшую публику расстроенный Генка не нашёл ничего лучшего, как начать задавать собравшимся глупые риторические вопросы:

- Ну, чо, мля?! Поржать припёрлись?! Клоуна Гешу встречаете?! - Народ, глядя на багряную злобную физиономию вопрошающего, принялся от души веселиться. Генка от растерянности и обиды выпростал наружу длинный, почти белый на фоне алой от краски физиономии, язык. "А хохот пуще". Вот тогда, в этот несчастный день, Эпельбаум и достиг дна пропасти своего нравственного падения. Раздосадованный любимец публики снял штаны, и повернувшись спиной к веселящимся товарищам, наклонившись, показал им свой голый и нежно белый зад. Несчастный не ведал, что проклятая антивандальная краска каким-то предательским образом просочилась и через нижнее бельё. Сиденья в том злополучном такси были обиты тканью с рельефным рисунком. Свежая краска плюс рельефный рисунок – произошёл, открытый ещё в древнем Китае, процесс печатания.Как результат, на двух белых половинках генкиных ягодиц алел яркий узор из цветочков и купидонов. Народ ломанулся вперёд, чтобы подробнее разглядеть этот монументальный шедевр боди-арта[4]. Эпельбаум, шестым чувством почуявший роковое приближение возбуждённой толпы к своему обнажённому беззащитному естеству, тоже рванулся вперёд. Однако, он ни разу не был чемпионом по бегу со спущенными штанами, а потому, к всеобщему удовольствию растянулся на палубе.

На следующее утро к нашему борту подкатил знакомый таксомотор. Чёрный Один вышел из машины и протянул матросу у трапа какую-то небольшую склянку. Выяснилось, что он привёз растворитель для спец. краски, наказавшей Генку. В принципе, такой растворитель можно было получить только в полицейском участке после составления протокола об акте вандализма. Краска, со временем, сходит сама, но время это весьма продолжительное, от трёх недель до полутора месяцев. Однако давно замечено, что всякие нелегальные штуки от весёлой травки до весёлой девицы в портовом городе можно получить при посредничестве всезнающих таксистов. Наш Один был человек бывалый и при желании, как он пояснил, мог достать и не такое. Рыжий немедленно воспользовался растворителем и через четверть часа сиял, как новенький юбилейный рубль. Расчувствовавшийся Эпельбаум снял с руки и торжественно вручил своему новому другу почти новые командирские часы с красной звездой и светящимся циферблатом. Таксист принял подарок с удовольствием, после чего чмокнул стекло часов. Он доверительно поведал окружившим его морякам, что красная звезда символ анархизма, а он, Один, урождённый Монго Бабу, настоящий нигерийский анархист, получивший в молодости политическое убежище в Норвегии. И вообще, он убеждён, что Че Гевара, Мао Дзедун, Троцкий и Леонид Брежнев величайшие революционеры нашего века. Советский народ, в лице нескольких рыбаков, внимательно и наморщив лбы, выслушал эти спонтанные откровения беглого нигерийского анархиста. Как оказалось, их более занимал другой, не совсем политический вопрос. Когда левый радикал Монго Бабу на своём подержанном мерседесе укатил в голубые норвежские дали, коллеги, не без ехидства, осведомились у повеселевшего рыжего:

- А что Геша? Носовую часть ты отдраил, а про корму, небось, запамятовал? - На это матрос Эпельбаум ответил крайне загадочно:

- "Омниа меа мекум порто"[5].

- Ну, всё путём! - Решили Генкины коллеги-приятели. -Рыжий выёживается, значит, оклемался.