Душа цирка

– Василий, мне так же, как и тебе больно расставаться. Но ты должен понимать, твоё время закончилось. Ты стар и уже не в силах работать. Ковёрный не может быть жалким. Люди хотят смеяться, а, глядя на тебя, им хочется плакать. Я молчу о гастролях − уж и не помню, когда ты был на них последний раз, а это почти половина годового дохода цирка. Ты ведь имеешь полдома в деревне, езжай туда и доживай свой век на природе, в тишине и покое. Ты это заслужил, Василий.

Его никогда не назвали по отчеству, и оно давно утерялось за ненадобностью. Он был просто Василий, цирковой ковёрный, в общем рыжий. В цирке он провёл почти пол века − пришёл в него пятнадцатилетним мальчишкой и вот теперь его гонят отсюда шестидесятилетним стариком. Да, у него есть пол дома в деревне, но в нём живёт сестра и её семья, он там не нужен, его никто не ждёт, а теперь он не нужен и здесь. Рыжий тяжело вздохнул и встал.

– Василий, пойми, у цирка маленький бюджет, мы не можем содержать неработающего человека.

– Да, Илья Дмитрич, я понимаю, – рыжий махнул рукой то ли соглашаясь, то ли прощаясь и вышел, тихонько придержав дверь чтобы она не хлопнула.

Он шёл по узким коридорам, ничего не видя от слез. Да ему и не надо ничего видеть, он знал каждый поворот, каждую вмятину на старом полу, каждую щербинку на обшарпанных ступенях. Его каморка находилась внизу, вдалеке от гримёрных остальных артистов. По молодости он тоже имел гримерку там, на верху, деля её с воздушным гимнастом Павлом. Но Павел ушёл из цирка, и комнату отдали братьям Весёлым, двум силачам. Их номер − они сажали детей на штанги, лежащие на их могучих плечах − имел оглушительный успех. И рыжий перекочевал сюда, вниз к животным. Ему выделили маленькую комнатушку, и, к своим непосредственным обязанностям ковёрного, он стал исполнять обязанности уборщика в клетках. Но он не жаловался − ему позволяли здесь жить, и он безмерно благодарен за это. Это был его единственный дом, который он знал и любил.

А ещё он любил Мэри, красавицу воздушную гимнастку, напарницу Павла. Когда Павел ушёл, а точнее сбежал, Мэри сильно страдала и прибегала к рыжему в каморку, чтобы никто не видел её слёз. А он уходил, давая Мэри время выплакать свои печали. Но это продолжалось не долго. Через месяц Мэри погибла, упав из-под самого купола – крепёж, пристегнутый к ремню оказался неправильно защелкнут, или она сознательно не защелкнула его до конца...

Рыжий зашёл к себе. Здесь ничего не изменилось за сорок пять лет. Да и чему меняться? Все добро, это − топчан, пара сменного белья, умывальные принадлежности, костюм и рыжий парик на маленьком столике с зеркалом. Ему больше ничего и не нужно − только парик и костюм, в них он каждый вечер выходил на арену, туда, где погибла она.

И теперь его выгоняют, в нем даже не нуждаются как в уборщике. Сердце вздрогнуло, затрепетало, рыжий охнул и прилёг на топчан. Он провалился в тяжёлый старческий сон − тот самый где сон не сон, а провал в безвременье, как подготовка к смерти − и очнулся так же внезапно, как уснул. Никто его не разбудил к представлению и часы показывали глубоко за полночь. Рыжий вышел и прислушался, скулили во сне звери, словно переговаривались и делились впечатлениями о сегодняшнем представлении. Рыжий поднялся наверх и вышел на манеж. Софиты были потушены, лишь слабый свет дежурных ламп освещал пространство. Он прошёл по кругу, погладил бархат бордюра, вышел на середину арены, лёг, раскинул руки, втянул ноздрями густой цирковой запах. В этот миг его выхватил из темноты луч прожектора и рыжий закрыл глаза. Шум, хохот, аплодисменты и вздохи удивления, смешанные со страхом, почудились ему. Рыжий ощутил движение воздуха, бестелесные призраки прошлого витали вокруг нашептывая слова сочувствия. Цирк разговаривал с ним, грел своего верного клоуна теплом любящего отца. Рыжий услышал любимый голос: «Вася, я здесь, я жду тебя. Тебе не нужно никуда уходить. Оставайся со мной». Рыжий открыл глаза, перед ним стояла Мэри. Она ласково смотрела и улыбалась. Сверкающие руки в зовущем жесте тянулись к нему. Он легко встал, не чувствуя немощи старого тела, взял за руку любимую Мэри, и взлетел с ней под самый купол − как и она, он теперь не покинет это место, навсегда став частью души прекрасного дома под названием цирк.