Линька

1

- А как Вы пришли, к тому, что имеете сейчас, мистер А.?

Мистер А. вздохнул, немного повертелся в кресле. Была хорошая погода. Солнце ярко светило в окна. Рядом на столике были две чашки чая, между – разрезанный торт. Он до ужаса любил сладкое, а сейчас, разгоряченный нежным вкусом крема, мог философствовать или вспоминать события прошлых лет с большой охотой. Но это никак не могло ему помешать возненавидеть эти слова, слова человека, что пришел спозаранку якобы на утреннее чаепитие.

- Что вы имеете в виду, мой друг? – таков был ответный вопрос.

Никаких пререканий, ни одного холодного слова (пока что), и все ради того, чтобы показать вежливость. Гости бывают не так часто…

Его друг сидел в кресле напротив, непонятно взмахнул руками и начал:

- Все знают, насколько труден путь линьки, хоть редко об этом молчат. Помнится, ровно 20 лет назад вокруг костров и хороводов стоял и я сам… - он размечтался, немного улыбнулся и тут исказился, - и приятного, и отвратного понемногу. Вот на днях и мой сын пришел в себя. Не поверите, насколько чувствительным ко всему и до боли замкнутым он стал!

- Почему же? Охотно поверю, - мистер А. прервал его жестикуляцию довольно грубым тоном, - Все в это поверят, мой друг. И я, и вы сами, и любой прохожий.

- Отчего же вы так считаете? Я-то, может, и сам поверю, но вот его мать… Эта женщина неисправима! Все, что не по ее, она охотно перекраивает на свой лад, а нет – так катись вон отсюда! Ох, Дуг, сынок, - тут он схватился за сердце и закатил глаза, - Знали бы вы, как она усугубила его положение! «не так должно быть, и все!» - вот что твердит!

Мистер А. усмехнулся.

- Радуйтесь, что он в своем уме…

- Что вы смеетесь? – бедный отец увлекся и пропустил последнюю реплику, - Как, скажите, можно объяснить ее поведение, если все проходили этот мучительный обряд?!

- Ну… - А. задумался, и, не веря в свои истинные познания, решил начать издалека, - Во-первых, если уж вы не знали, линька у прекрасного пола в частых случаях проходит, мягко говоря, не так, как у нас…

- Я знаю анатомию, не ищите ее помощи! Ваш аргумент – химера!

Тут в памяти всплыл важный аргумент.

- А психологию вы знаете?

- Пожалуй, и ее…

- Тогда незачем разводить пустые разговоры, раз уж и сами знаете ответ.

Долгое неловкое молчание оглашало это утро, нарушаемое лишь постукиванием чайной ложки о дно чашки. Гость сидел и понемногу глотал чай, не зная, куда глядеть. Так и должно было случиться, очевидный итог, достойный идиотов. Вкус сладкого пропал с языка. Воспоминания остались.

- Однако, - продолжил он после нескольких секунд молчания, - однако, вы отвлеклись от темы… - потер виски, отхлебнул чая, - Напомните, друг мой, о чем вы меня спрашивали?

Друг напомнил.

- Хорошо. Как пришел к тому, что имею сейчас? – тут мистер А. задумался, - Вопрос довольно странный. Я имею огромный опыт. Этого достаточно.

Друг немного замялся, но все же спросил:

- Как вы пережили линьку?

- Как? То есть, как? Как и любой из нас…

- Понимаете, ли… - он отхлебнул чая, - вы человек с большим опытом: сами это сказали. Все вас ценят именно за это. А еще – за ваши жизненные устои. Вы словно добрый волшебник. Никто, кого бы я знал, не был бы таким, как вы, да даже немного похожим.

- Это для меня честь. Но что с того? Каждый человек индивидуален по-своему.

- Как вы пережили линьку и не потеряли детство?

- Ох, ну и вопрос! Как бы вам и на него ответить? Ничего конкретного! Я такой, какой есть. Что-то еще?

- Да! Я должен все понять! – в словах этого человека можно было услышать стон от боли, словно скулила забитая собака, - Я не помню своей линьки, даже близко! И потому боюсь за сына! Я не верю ни одному врачу, доверяю лишь вам! Все они лгуны, лишь вы провидец!

Мистер А. рассмеялся. Глупца больше он не видел.

- Ваша беда лишь в том, мой друг, что вы видите либо свет, либо тьму.

- На что вы намекаете?

- Я ведь для вас идеал.

- Так и есть, идеальнейший из всех идеалов мира! Величайшая добродетель! Никто не может быть идеальнее вас!

- А вы склонны к тавтологии. Но не отречетесь ли вы от своего мнимого представления, если я скажу, что тоже имею глубоко внутри черные пятна?

Его друг замялся.

- Пока я даже не могу поверить в это. Ничего не доказано…

- Вы хотите пример? Хорошо. Однажды, в студенческие времена, я совершил кражу в булочной.

Он захохотал.

- Ну насмешили же вы меня! Ни за что не поверю в такую чушь!

- Тогда, может…

- Хватит болтать попусту, мистер А.! – его друг усмехнулся, - Расскажите мне то, что заставило бы меня пожалеть о знакомстве с вами!

Внезапно собеседники будто поменялись сторонами. Но продолжалось это недолго.

Мистер А. усмехнулся.

- А вы самодовольны. Хорошо, если так хотите. Но позволю прежде напомнить, что мы говорили о вашем сыне.

- Полчаса ничего не сделает. Я хочу над вами немного посмеяться. Не все же доброму волшебнику считать себя серьезным.

Недоумение…

- Но если хотите – так слушайте! Только не поперхнитесь от обилия клише.

- Я готов.

Добрый волшебник отхлебнул чая – смочил горло – и начал рассказ.

- История пойдет о моей собственной линьке.

2

Я рос в благовоспитанной семье. До 15 лет имел много друзей, лишь после всех их лишился. Мать моя была писательницей, отец – учителем математики, и это не могло не сыграть роли в моей будущей разносторонней направленности. Прилежный ученик, смирный, умный. Но чего я хотел на самом деле?

Признаться, я тогда действительно не видел будущего, лишь забавы и развлечения, круг друзей, любимую девушку и тонны книг, которые читал… Не скажете, зачем?

И вот ваше лицо исказилось, мой друг, после этих слов. Неужто вы удивлены? Но я не буду надолго прерывать историю.

К слову о той девушке. Ныне она моя почившая жена. Не стоит тянуть руку за шляпой, вы все равно оставили ее на вешалке. Ах, что это была за девушка! Прекрасна во всем и везде, и такой была всегда! И меня она любила безмерно, и я ее любил. Но нам тогда не стукнуло еще и шестнадцати лет. Мы были глупы. А после, прозрев, увидели мир иным, но даже так, ничего не угасло. Лишь больше разгорелось пламя, крепче сжались руки, и мы так жили еще очень долго. Жили, не тужили. А сейчас… А что сейчас? Я ни о чем не сожалею. Она заслужила лучшее место в раю.

Никого я больше не любил в своей жизни, чем мою милую жену, никем так не дорожил, как ей. Люблю, дорожу ей и сейчас. А дни тогда летели быстро.

Были у меня и друзья… Верно, я это уже говорил. Уже простите за повторение. Да, друзья были лучшими. Большего мне о них пока сказать нечего.

Линька… Страннейший и, можно сказать, загадочнейший процесс в жизни человека нашего мира. Не стоит притворяться, друг мой, что вы меня не понимаете. Я вижу искру в ваших глазах и чувствую, как она вас убивает. Я чувствую запах пепла от вашего сердца… Не стоит отрицать. Я продолжу рассказ.

Огромнейшая вакханалия посреди леса. Костры, хороводы… маски животных, дикари… и маленькие ребятки посреди ужасного колдовского обряда, словно дети дождя, стоят и чувствуют, как вот-вот разорвутся. Бедные… По средним показателям, в нашем городе пропуск на обряд линьки получают ежемесячно пятнадцать детей. Не так уж много для рыболовного «села» на краю континента, чья райская красота – лишь обман зрения. Люди здесь отвратнейшие… Ох, впрочем, это я говорю не о вас. Хотя… дальше посмотрите.

Я прошел психоанализ и был обязан в следующем квартале пройти обряд. Вы же знаете этот период, когда все кажется таким далеким… Делегация приедет нескоро, но их подопечные… Интеллигенции всегда нечем заняться, она непрестанно ищет способ скрасить свою повседневность… Жалкие потребители! Тогда я видел их именно такими, лишь после осознал, что даже прохвост-адольф – человек. Под шкурой любого всегда есть мясо и кости, а не уголь и нефть.

Отец каждый день запирался со мной в своем кабинете и заставлял перечитывать из раза в раз курсы по биологии о развитии человека. От рождения и до смерти, включая все этапы. Занимательная серия книг, скажу я вам. И на последний день, перед той ужасной ночью, он спросил меня неожиданно: «Для чего ты все это читал?» Я тут же хотел ответить то, что думал, но замялся. Не было уверенности. Какие истинные цели этих странных лекций? Я так не дал ответа. Он покачал головой и лишь сказал, так тихо, словно летний ветерок: «Это лишь естественный процесс!» И чуть громче: «Если хочешь выжить, воспринимай свой праздник как обычный биологический процесс». Его волнение за меня было понятно. И я так и не отважился спросить у него: «А что же думать о дикарях?»

Да, интеллигенция стекалась в наш город. Первые два месяца – затишье. А после… Каждая неделя – пара тройка – новых лиц. Грубых, неотесанных, страшных.

Тогда я был напуган до невозможности. Вся эта бешеная стая знала своего избранного, знала того, с кем проведет одну дикую ночь и изменит его разум до неузнаваемости, вдолбит туда мысли, что не должны были существовать в умах существ рода человеческого. Кровожадность сквозила в их улыбках, стоило им пройти мимо меня и мягко сказать: «Здравствуй, юный мистер А.». Ах… их глаза сияли от одного взгляда в мою сторону, словно хищники, они предвкушали скорую расправу. Истерзать мой мозг, сожрать здравый рассудок, забить все ошметками и трухлятиной! Я смотрел в их глаза и терпел.

Но повседневность спасала меня лишь до некоторых пор. Три месяца прошли незаметно быстро для мученика, и до крайнего дня осталось всего ничего, каких-то две недели. Уже десятки их ходили по нашим улицам и ждали моего дня. С того дня я заперся в своей комнате, отказался с кем-либо говорить и начал плакать. Не кажется ли это слишком глупым? Нет. Тогда не казалось. Да и сейчас я чувствую к прежнему себе столько жалости, что можно было уложить ее в нескольких вагонах.

Почему я заперся? Причин много. Одна из них – глаза из тени. Дикари стекались медленно и понемногу. Обычно за три дня до начала они собираются в полной мере и вот тогда паранойя и паника сливаются воедино, образуя странное чувство: вокруг, куда ни глянь, враг, везде тебе мерещатся эти злобные любопытные глаза. В них можно увидеть многое. Все, кроме себя. Только кривое зеркало может с такой чудовищной точностью рассказать о страстях, что мучают тебя изо дня в день. Самые потаенные страхи восходят на первое место, и ничего больше не остается, кроме как убежать. Уже единицами они внушали такой ужас в мое сердце и, я уверен, не только в мое. И в сердца моих сверстников, что должны были пойти со мной. Где они сейчас? Как их зовут? Я так этого и не узнаю, ровно как и не узнаю, где они были, когда я стоял по уши в грязи и сдирал с лица кожу. Все эти чувства мне внушал лишь один из сотни тех монстров. А что внушит мне стадо, нет, стая? Что? Только представьте, друг мой, насколько ужасен путь… Ах да, у вас же провал. Тогда не стоит давить. Не хочу применять самооборону или, еще хуже, поддаться искушению и вспомнить чувство наркоза самому. Знали бы вы, как противно я рычу.

А день, вернее, ночь осознания все приближалась. Приближалась так быстро, как только может проходить день в ожидании ночи во время хандры. Желание умереть перед неизведанным сдерживала только она… Моя любимая, как же я по тебе скучаю! Хочу здесь и сейчас обнять тебя и отдать свою жизнь, лишь бы ты поняла, как я тебе до сих пор благодарен!

Она со всей возможной искренностью разделяла мои чувства. Подолгу мы сидели вдвоем и нашептывали друг другу теплые слова. Знали бы вы, насколько они были для меня целительными! Никакая магия не сравнится с ними! Совершенное исцеление! Лишь оно помогло мне выдержать этот страшный период. Лишь за это я обязан своей любимой жизнью, душой – всем, что только у меня есть. Цена той услуги слишком высока.

Каждый вечер я сидел так и ждал своего часа. Было тяжело. Знать момент своей смерти и ждать его – вот истинное мучение. Я с трудом мог говорить , постоянно озирался по сторонам. Вы знаете эти чувства. Вдобавок, ранние страхи обострились настолько, что я оглядывался на звук шелеста платья, когда любимая, сидя рядом, немного передвигала ножку.

Каждый вечер я боялся, что не переживу обряд. Каждый вечер мне было страшно. Страшно от незнания. Что скрывается за кустами? Каков земной мир глазами рыбы? И каждый вечер меня утешала моя любовь. Благодарность…

Время шло. Страхи все больше одолевали меня. Страх все глубже зарывался в мою душу. Любимая старалась изо всех сил, но…

Но, знаете, ничто не вечно. Утешения приходят и уходят, а груз остается. Я прекрасно понимал, что не отстраню свою судьбу, ибо в противном случае обреку себя на существование в виде овоща. Я понимал и то, что должен пережить ту ночь сам. Как же я скучаю по детским годам… Реальность не принимает таких идиотов, как я. И я прекрасно могу это вам сейчас доказать. Хотя бы ваш взгляд… Хотите меня удушить? Надеюсь, мы с вами избежим драки. Не дети все-таки, лишь мечтатели.

Две недели текли и не останавливались. Отсрочить неизбежное было нельзя. Тогда, вечером, за два дня до обряда я сидел со своей любимой и размышлял о том, что меня ждет. Я говорил, изредка спрашивал ее, она же сидела рядом и гладила меня по голове. От фразы к фразе я уходил все дальше от основной темы и в конце концов пришел к ужасным соображениям. Не буду даже говорить, к каким! Пошлость, изврат, дикость! Настолько безумные идеи залезали мне в голову. В конце концов, меня ударили по щеке. Жгучая боль пронзила часть лица. Не стоит говорить, что я был в замешательстве. Наоборот. Я пришел в норму и осознал все то, о чем так долго размышлял…

Однажды тот вечер настал. Вечер, когда я должен был сесть в машину и поехать навстречу своей смерти. Семь часов вечера. Лишь час назад мне позвонили и сказали место встречи и место общего сбора. Место оргии! Великая фантасмагория ждала меня далеко-далеко впереди, а я уже понимал, на что иду, что ставлю на кон.

Я стоял посреди ночи и блеклых фонарей. В ту пору рано темнело, хотя было и не холодно. Но почему-то я весь дрожал. Родители давно сидели дома. Во время проводов у отца случился прилив, и он чуть не потерял сознание.

Парочка моих друзей пришла перед самым началом. Крепко обняла и пожелала скорого возвращения. Бесшумно холодно прошла эта минутная встреча. Я, трясясь от страха, в надежде заглянул в их глаза, но... Тогда хотелось разбить им физиономии, выжрать глаза, вылизать дно черепной коробки и бросить на тротуар валяться до того момента, когда бродячей собаке станет скучно. Те уже отвернулись и торопливо уходили. Рядом стояла только она. Только от нее не веяло холодом в этом злом мире. На прощание она крепко поцеловала меня и пожелала удачного возвращения. Я чуть было не расплакался. Меня охватил страх. Как можно крепче я ее сжал в объятиях.

Посреди тьмы стояли лишь я и моя любимая. Крепко обнявшись, мы отгоняли легкий холодок ночного ветерка. До времени прибытия машины было еще с полчаса. Я мог позволить себе успокоиться. Она не могла. Словно в лихорадке, любимая постоянно дрожала и стонала, прижавшись лицом к моему плечу. Только потом я заметил на своей кофте мокрые следы.

Пришло время. Шофер подъехал и окликнул меня. Руки наши расцепились. «Вернись целым и невредимым!» По ее лицу стекали слезы. Я сел в машину и выехал за город, на то место, где должен был потеряться. Так я думал. А что вы видите сейчас?

***

Та ночь была объята безумием. Давно в городе стукнуло полночь. А здесь все еще кипела жизнь. Кипела? Нет, бушевала, сходила с ума, рвала себя на куски, но существовала. Существовала долго и счастливо. Десятки, сотни, тысячи костров, бесконечное число безумных, уродливых людских лиц. Крики, смех, плач, стоны. Вакханалия в разгаре! Адские танцы сводили мою душу с ума.

Дикари, разукрашенные лица, приподнятые маски освещали белоснежные улыбки, не оскверненные грязью и кровью. До ужаса отлично слышно было, как из их глоток вырывается, словно столб дыма из вулкана, громкий рев. Дикие волки, взбесившиеся кайдзю пришли из иного мира, чтобы разрушить человеческие жизни, изменить мир до абсурда, оставить хорошее лишь там, где оно разожгло бы зависть и ненависть. Пороки стояли вокруг меня, танцевали, ревели, обнимались, целовались, порой касаясь своими демоническими грязными липкими пальцами моего лица. В эти моменты все тело пробирала неистовая дрожь.

Я стоял среди этого поприща слишком долго. Один немой, слепой, глупый, наивный. А вокруг было безумие, наша прекрасная жизнь. Удовольствие и неприязнь, счастье и горе, любовь и ненависть охватили меня со всех сторон. О, я вижу ваше лицо, вижу ваши сжатые руки на коленях, вижу ваши слезы и уродливые гримасы. И я вам завидую. А жизнь все кипела. Лес, тьма, звезды, огонь дикарей, жизнь, и посреди я.

Обскуражен, я не заметил сразу изменений и того странного ощущения. Не сразу ощутил, что голову мою сдавил шлем. Защемило нервы, закатились глаза, онемели скулы. Темя словно сверлили дрелью. Тогда я не ощущал ничего кроме боли и непонимания.

Боль! Жуткая боль! Боюсь ее вспомнить, дрожу от одного слова, что приведет меня сквозь жизнь обратно в ту страшную ночь! Вокруг творилась великая вакханалия. Дикие предки делали свое дело, изничтожали все чуждое и оставляли лишь истинное. Словно волки, вокруг выли все. Все и я. Выл от боли. Они выли от наслаждения. Ужаснейший контраст! Мне было некуда деться. Хотелось прикрыть руками глаза и уши, и тут кончиками пальцев я ощутил вместо кожи какую-то странную, шершавую поверхность.

«Рептилия?» - тогда подумалось мне. Нет, иначе. Прочь преклонения! Я был ей раз, впредь не стану! Очарование. Настолько приятна была поверхность лица. Огонь костров осветил мое лицо. Вокруг – лишь дым. Постоянный кашель и крики, стоны, странный смех, вой диких животных.

Медленно я провел ладонью по лицу. Неприятное чувство, словно с тебя слазит сама твоя сущность. Отслаивается, медленно-медленно, клеточка за клеточкой, повергает человека в шок, пока наконец не упадет на кафель, что ровными клетками шахматной доски, блестящий, лежал вокруг. Так я водил по лицу бесконечно долго, ревел от злости, но все водил. Бесконечные мучения! Сильнейший наркотик заставлял меня мучиться от чудовищного знания, непрерывно, долго гладить лицо и каждый раз ужасаться своему уродству. Неизбежное казалось кошмаром наяву и таким и было. Внезапно ногтем я сорвал кусок.

Слой, вместе с ошарашенным Мной, свалился на землю, прозрачный, словно стекло, осел в грязи и так лежал напротив моего фальшивого лица, пока, наконец, не был затоптан. «Вставай!» - меня пнули в бок. Я скосился. Ужасная боль проняла все тело, словно чудовищный пожар. Стоило коснуться руками живота, как я ощутил, что с лица все перешло на остальное тело. Шокирован еще больше, я неосознанно начал рвать слой. И тогда чувствам уступил инстинкт. Инстинкт, который я никогда не смог бы преодолеть.

Шли часы. Детские привычки брали вверх. Я хватал и сдирал кожу. Боль, чесотка, смех, детский смех. Забавным мне тогда показалось это. Затуманен был мой разум, и желания превозмогли все. Разум ушел в спячку и очнулся нескоро. А между тем я сдирал и сдирал кожу. Хватал, оттягивал – легкий треск разносился средь ритуальных огней и обнаженных людей. С лица перешел на руки, грудь, ноги, пах. Руки все так и тянулись оторвать, бросить, плюнуть, засмеяться. Становилось щекотно. Приятные ощущения накатывали со все новой и новой силой.

В глазах потемнело. Фигуры искривлялись вновь и вновь. Словно морские волны, все ужасные картины проносились волной в глазах. Внезапно началось преображение.

Трансформация, превращение, колдовство… природная закономерность. Танцующие фигуры искривлялись, слышен был хруст, силуэты деформировались. Внезапно весь вакханальный оркестр заменил зоопарк. Визг свиней, огрызание собак, крики птиц, рев, клокот, свист.

Глаза мои метались средь огней с одной физиономии на другую, бежали по кругу через обезумевшую толпу, беспомощно ищя выход. Его не было. Нигде не было ни щели. Раз! – и по плечу меня полоснул когтями дикий волк, заскучавший убийца. Утолить голод! Убить человека! Оставить зверя! В шею мне внезапно впилась змея. Ох, даже сейчас я ощущаю до ужасного, как громко ее яд разливался по моему ослабевшему, покрасневшему телу. Кожа стала настолько чувствительна, что от одного прикосновения этой скользкой твари к спине я захотел плакать. Голова начала кружиться. Нога внезапно оказалась среди дикарей. Рысь несла ее через толпу. Внезапно в нее же вцепился лев. Кровавая бойня гладиаторов! Бред! Небылица! Я хотел убежать. Ноги не было. Не было и боли. Была лишь голая пустошь. И вдруг на меня набросились разом.

Зверье окружило меня и сожрало с костями. Глаза внезапно закрылись и я потерял сознание.

***

Я проснулся в беспамятстве в своей комнате, ознаменовав пробуждение волчьим воем. Так мне в будущем рассказывали, словно бы какую-то страшилку, на сон грядущий, как вкусный гарнир к жаркому. Первым ко мне в комнату забежал отец, попытался меня обнять и успокоить, но в мгновение свалился на пол от сильного толчка ногами в грудь. В то время, когда на место стеклись все остальные, я уже прогрыз его правую руку до кости. Приятно облизывался. На лице полное удовлетворение, но стоило увидеть вбежавших мать и нескольких гостей, как я тут же зарычал, словно пес, и начал оттаскивать отца за руку поближе к стене. Весь пол был уже залит кровью. Полная тетка, едва протиснувшаяся после всех в комнату, потеряла сознание и рухнула на пол, словно бетонная плита. Я взвизгнул и отпрыгнул на кровать. Следующего, кто ко мне попытался подойти, я лишил уха. Набросился, как беспощадный зверь, и в то же мгновение отгрыз. Отец к тому времени пришел в себя и, пока я был отвлечен пережевыванием ушной раковины, с помощью матери отполз за дверь вместе с остальными. Тот бедный родственник, которому я отгрыз ухо, теперь уже почил. Да простит меня Господь за все это! Но все мы ведь знаем, что некому прощать грешников земных…

Так, Вселенная затихла до вечера, пока в моей комнате были слышны странные звуки и топот. Словно все бесы девяти кругов устроили дневной шабаш.

Пришел врач и пара помощников. Как дикого зверя, меня связали и быстро обследовали.

- Тяжелый посттравматизм линьки, - так сказал врач.

Мой мозг был вскрыт, так он сказал. Все в нем перемешалось в неведомую кашу. Мораль ушла из-под ног, я целиком провалился в бездну животного удовлетворения. «Что делать?» - с волнением спросила мать, и после короткого ответа: «Да поможет нам Всевышний!», упала в обморок. Я остался висеть повязанным в своей комнате до следующего утра. Перед уходом медбригада закачала меня едой, словно собиралась приготовить фуа-гра. Еще где-то два дня из моего рта не вырывалось ни единого человеческого слова.

***

Не успело наступить утро следующего дня, как больше половины города узнало ужасную трагедию в нашей семье. Слухи распространяются быстрее звука. Парадокс, скажете вы? Не спорю. Каждые полчаса в дверь стучали и «выражали искренне сожаление». Родители были благодарны им хотя бы за это. «Невозможно проводить такие часы в полной отчужденности, - сказал мне потом отец, - ни один нормальный человек не согласился бы страдать в одиночестве. Даже самое бесчувственное существо было бы для него утешением».

Пока с порога звучали холодно эти слова утешения, я сидел в комнате, связанный, и кричал. Кричал долго, незабываемо для людей с нестабильной психикой. Все гости, кои поимели честь проникнуться трагедий, включая того родственника без уха, сбежали часа через два после ее начала. Лишь слова с порога были успокоением для жителей этого дома. Все их покинули. Оставили наедине с отчаявшимся. Почему не чудовищем? На этот вопрос трудно ответить вот так.

Неожиданно утром в наш дом ворвался нежданный гость. Нежданный… Именно на этого человек был положен весь куш. Тот, кто дорожил мной, и тот, кем дорожил я. Женский голос с крыльца взволнованно сказал, что человек пришел навестить ее любимого.

Как только она вошла, зверь заткнулся. Ошарашенно он глядел на эту красавицу из другого мира. Из уголка рта его текла слюна. Странное видение встало перед ним, подошло ближе и окликнуло: «Это ты, милый?» Зверь начал выть. Еще громче: «Скажи мне, это ты?» Я замолчал и начал скулить. Она приблизилась. Чужак спрятался куда-то глубоко. Ее мягкая рука нежно коснулась губ и стерла кровь. Девушка заглянула в мои глаза. Распылила бездну, изничтожила дикость. Последнее – слеза. Я потерял сознание.

Занавес, мой друг!

3

Он был в растерянности.

- Но вы же пережили эту линьку, отбросили все смутные мысли и идеи ради морали и нравственности?

Мистер А. надолго прильнул к чашке. К тому времени, когда он начал говорить, чай остался лишь на самом дне.

- Да, так и есть. Но, признаться, грех есть самое соблазнительное в нашей жизни. Я жил добром все это время, все эти годы верил в чистоту душ человеческих. И буду верить в это и впредь. Но что же сам? Те дни, что я пробыл в животных страстях, дали семя новым чувствам. До сих пор, облизнув губу, я чувствую на ней свежую кровь, а коснувшись живота, ощущаю, как человечье мясо бурлит в демоническом котле – моем желудке. И глаза заполняет пелена. И вновь я слышу из уст своих вой и рев. Так, недавно я пришел на могилу своей жены в позднюю ночь от чувства одиночества и ни с того ни с сего начал разбрасывать вокруг землю в разные стороны. Бессознательное, неконтролируемое желание охватило меня со всех сторон. Лишь ближе к утру я очнулся, смял землю вокруг ботинками и пошел домой, - он остановился, кинул взгляд на скрещенные на груди дрожащие руки и усмехнулся, - Однако, я увлекся самокопанием. Впрочем, вы сами уже все поняли, мой друг…

Он взглянул в лицо своему собеседнику и опешил. Тот вперился в него глазами и смотрел, словно бурил в его сердце дыру насквозь.

Неудивительно. Мистер А. понимающе кивнул и допил чай.

- Признаться, тот, 16-ый, день рождения был единственным, который я ненавижу до сих пор.

- Ваша жена хотя бы была счастлива, зная все стороны вашей гнилой души?

- Даже так, да, определенно да. Любила меня безумно.

- Я ей сочувствую.

- А я вам завидую.

- Почему?

- Вы такой правильный. И ни тени зла в ваших глазах, ни морщинки безумия на вашем вспотевшем лбу. Ведь вы впали в детство, забыли все и отказались вспоминать! Хотел бы я жить также, жить и не осознавать…

- Не осознавать чего? – спросил его друг спустя минуту.

- Всего.

- Но будете ли вы таким наивным и теперь, друг мой? – продолжил мистер А, откусив торт.

Друг смотрел на его трапезу и морщился от чувства презрения.

***

Его друг стоял у входной двери. Руки его дрожали. Голова моталась из стороны в сторону, словно отнекиваясь. Мистер А. стоял рядом, готовый выпроводить гостя.

- Ну, вы довольны рассказом?

Друг взглянул на него. Такой пронзительный взгляд, такой дикий. И столько страха было в этих глазах, и столько боли, будто, казалось, она выплеснется из зрачков.

- А вы точно добрый волшебник?

Усмешка. Какой идиот.

- В ваших глазах, мой друг, раньше, - вполне возможно. Но на деле… Я такой, какой есть! И, вроде бы, это уже было сказано.

- Все ясно.

Он схватился за дверную ручку и уже собирался ее повернуть.

- Как ваш сын?

- Должно быть, прекрасно.

- После такой интересной истории.

- Замолчите!

И опять усмешка. И опять ирония.

- Должно быть, магия доброго волшебника была не всегда и, вероятно, добрый волшебник не всегда был таким мудрым и проницательным. Но вот вам от него совет. Оставьте мальчика в покое и дождитесь конца. Оставьте в покое лишь вы и ваша дорогуша-жена! Заткните свои разящие пасти, забудьте о своей морали и дайте ему все осознать самостоятельно, без внушения. Дайте другим людям открыть ему глаза. Поверьте, это будет намного лучше.

- Так и сделаю.

- Врете.

Он повернулся и спросил.

- Почему же вы так думаете?

- Вы вредина и не любите выполнять просьбы тех, кто вам противен.

Гость схватился за голову:

- На кой черт я вас об этом спросил?! – повернул дверную ручку и тотчас выбежал.

- А еще недавно я ударил со зла соседку из вон того дома, - кричал мистер А. вслед удаляющемуся силуэту, указывая рукой куда-то налево, - Эта старая карга, поверьте, доведет до драки даже святого!

Тот, кто только вышел, шел и дальше, не оборачиваясь. Недоумение. Нелепая походка. Все его телодвижения сквозили этой наивностью.

Мистер А. запер дверь, пошел в гостиную, вновь сел и принялся уплетать чай с тортом.

Солнце все также по-летнему сияло. За это время его лучи перебрались к креслу мистера А. и теперь светили в глаза, ослепляя.

- Верно, лет этак через пять я попаду в прямиком в Ад, - тихонько хихикал в кресле добрый волшебник.