Доказательство
Приветливо скрипнула дверь, вкусно пахнуло жареной картошкой и милым домашним уютом. Я устало сбросила мокрый плащ, стянула надоевшие сапоги и радостно пошевелила пальцами ног: бедные уставшие ножки, они заслужили отдых. Попугай Геша приветствовал меня заимствованным у кого-то раскатистым басом, кошка Милочка в упоении выгнула спину, а стоявший в прихожей телефон надменно промолчал. Это было прекрасно — я выговариваюсь на работе.
- Мам, привет, - выбежала из кухни моя красавица доча. - Я заждалась уже, картошка готова, помидорчиков купила, а в холодильнике нашла сосиски, вполне симпатичные на вид.
- Папа пришел?
- Нет, но звонил, сказал, что задерживается и чтобы ужинали без него.
Все было привычно и обычно и прекрасно утоляло вечернюю жажду спокойствия. Я улыбнулась.
- Мам, что - то хорошее случилось?
- Случилось. Уже давно, лет двадцать назад. Когда мы с папой вдруг поженились, а потом и тебя в капусте нашли. В брокколи. Маленькую, писклявенькую и вредненькую.
- А-а, я подумала - премию дали.
Вдруг Лена помрачнела.
- Мам, ты извини, может быть, я лезу не в свои дела, но хочу тебя спросить кое о чем.
- Ну-у, если только кое о чем...
- Не смейся, это серьезно. Понимаешь, я случайно обнаружила одну вещь, сейчас покажу.
Она выбежала из коридора в комнату, вернулась с мятым желтым листком бумаги и протянула его мне.
- Вот. Я убирала и нашла ее на полу, наверное, выпала откуда-то.
Это была старая врачебная выписка из гинекологического отделения, где мне когда-то делали операцию.
- Ну и что?
- А ты внимательно прочитай. Видишь, цифра два.
- Не пойму, о чем ты.
- Родов — двое. Ты рожала два раза. Один - меня. А второй? Что случилось? Куда делся ребенок? Я хочу знать. Он умер?
Жалкий мятый листок бумаги вдруг налился тяжестью бетона и выпал из моих заледеневших рук. В ушах зазвенели веселые колокольчики, потолок рухнул на пол, воздух вылетел вон, и я потеряла сознание.
«Родить нельзя погодить», - говорила моя бабушка, и она была права. Нельзя немного оттянуть или отложить радостный и жуткий миг вхождения в наш мир новой жизни, новой вселенной. Вы с мужем планируете это событие, вынашиваете и лелеете свое представление о нем, трепетно готовите все необходимое. Вы вместе мечтаете о крепеньком мальчике или голубоглазой девочке, о своей страстной любви к младенцу, о грядущей счастливой жизни. Вы вместе придумываете имя. Вы все делаете вместе. Но начинаются схватки, и ты остаешься наедине с болью и постыдно думаешь: «Может, все-таки, не сейчас, пронесет, рассосется?» Но не отложить, не переложить как прежде, на заботливую маму, которая мыла тебе усталые ножки, любящего мужа, защищавшего тебя от хулиганов, или верную подругу, сдавшую вместо тебя экзамен, невозможно — из всего огромного мира людей только ты - единственная, кто может это сделать. Ты незаменима. Ты сама содрогаешься в пароксизмах схваток, сама встаешь на четвереньки от боли, стонешь и вопишь, напрягаешься до лопнувших на лице сосудов, издаешь невероятные звуки и источаешь ужасные запахи, но тебя это не трогает. Все подчинено одной — единственной цели - исторгнуть из себя то, что, внутри, то, что боится выйти наружу и цепляется за любую возможность остаться в самом безопасном месте на Земле. И вот уже паника стягивает своим жестоким обручем: «а вдруг не получится?». Ведь сил уже не осталось, и ты напрягаешься и думаешь, что умрешь, как тысячи матерей до тебя, не перенесших последнего усилия.
- Мамочка, поздравляю, у Вас дочка!
О, эти волшебные сладкие слова! Прежде всего они означают конец мучениям, венец отлично проделанной работы. Затем приходит постепенное осознание.
Дочка! Вот этот маленький неприятный комочек, исторгнутый с усилием и болью, потом и кровью, сморщенный и невзрачный комочек, осклизлый и полуслепой — девочка! Дочь, рожденная тобой и никем другим. Зародившаяся в тебе, выношенная тобой. Девочка! Как ей холодно в этом холодном мире, как ей уже одиноко!
Я протянула руки, чтобы взять ее под свою защиту, но по правилам того времени это было не положено.
- Нельзя, нельзя трогать, а посмотреть — посмотрите. Какая красавица!
И правда, глазки огромные, ушки аккуратные, носик точеный. Кого же она мне напомнила? Да ведь это мой муж в миниатюре!
- А какая голосистая!
Вот это да, я родила собственного мужа! В его уменьшенной копии! И с его басом!
- Вот кричит — разливается. А сейчас мы посмотрим, сколько эта красавица весит. Так, длина 50 см, вес- 3500. Все как положено.
Я счастливо вздохнула и улыбнулась. Рассмеяться не было сил.
- Лежите и отдыхайте.
- А доченьку? Дайте мне мою Светланку, я хочу побыть с нею, хоть немного, пожалуйста.
- Нельзя, нельзя, вся жизнь впереди, еще надоедите друг другу, - недовольно забурчала акушерка.
- Как нельзя? Почему нельзя? Ведь она плачет, ей страшно.
И я сама странно и почти неслышно зашелестела слезами.
- Смотри, какие пошли нежные роженицы. В мое время вообще в поле рожали — и никаких соплей..
- Светочка, - всхлипнула я , протянула руки к дочке и погрузилась в никуда.
Очнулась уже в палате, тесной и веселой, светлой и теплой. Тесной она была по причине малого метража, веселой — из - за множества находившихся в ней уже родивших радостных женщин, а светлой и теплой делало ее смеющееся за окном солнце.
- С прибытием, мамочка. Поздравляем! Ты у нас последней « отстрелялась», теперь — полный комплект.
Комплект состоял из восьми женщин, считая меня. Те последние относительно спокойные годы в разрушающейся стране были урожайными на детей. Весь комплект худых, толстых, красивых и отвратных на вид женщин обратил свои взоры на меня.
- Ну, как? Сын или дочка? Разрывы есть? Сама родила? Щипцами тащили?
- Сама, - гордо прошептала я.
- А по тебе и не скажешь, на вид «ходячие мощи на костылях», - бросила дородная баба - «гренадер» с мощными руками грузчика.
- Да уж, не борец сумо, - подтвердила лежащая рядом светленькая девушка. - Но ты не расстраивайся, главное, побольше есть и не волноваться, чтобы молока было много.
- Ой-ей-ей, как есть хочется, - вдруг осознала я, - А когда обед?
Все засмеялись.
- Ну вот, если лопать хочешь — значит, все нормалек. Жить будешь, - заключила «гренадер». - На, мамаша, кусай, мне свекруха кой-чо тут сварганила.
Подкрепившись, я повеселела, взбодрилась и заволновалась.
- А когда ребенка принесут?
- Не переживай, все путем, скоро приплывут наши «спиногрызики», - утешила « гренадер» Валя. Она была самой опытной из всех — родила третьего.
- Да, девочки, мы тут лежим, веселимся, а наши дитятки страдают, плачут без мамок,- пригорюнилась вдруг белотелая женщина Сима с милым русским лицом.
- Как плачут? Почему? - ужаснулась я.
- А вот чуть отлежишься, пойдешь в коридор и услышишь какой рев из детского отделения доносится. Ни на минуту не утихает, - вместо Симы, горестно качающей головой, ответила светловолосая Катя.
- А почему они плачут?
- Дак к мамкам просятся, - выдала Валентина.
- А почему им нельзя с нами?
- А ты у начальства пойди спроси — почему. Больно ты шустрая, как я погляжу, все почему, да почему, нельзя — и все. Во, бабы, дурынды, сказано: матерям роздых положен, чтоб молоко капало, а они сидят — рассусоливают.
Все радостное настроение куда — то улетучилось, перед глазами развернулись картины одна страшней другой: вот моя Светочка плачет взахлеб и тянет ручонки, вот дочкин уже донельзя родной милый носик становится сизым от рева. Вот страшная тетка — акушерка в бешенстве хлопает своей ручищей по маленькому личику, заставляя дитя замолчать…
- А вдруг их там бьют? - уже не имея сил сдерживать несущуюся вскачь панику выкрикиваю я.
- Во дура! - выпучивает удивленные глазищи «гренадер» Валя. - Надо же такое придумать! Третий раз рожаю, еще такого не слышала!
- Успокойся, никто никого не бьет. - рассудительно обращается ко мне Сима, она хочет еще что — то сказать, но вдруг радостно вскрикивает:
- Наливается! Грудь молоком наливается! Сейчас детей принесут!
И в палате начинается веселый сыр - бор. Женщины устремляются к единственной раковине, пытаясь хорошо вымыть соски отяжелевших грудей. Кое -кто споласкивает грудь кипяченой водой из припасенной бутылки, вызывая презрительную ухмылку бывалой Валентины.
Подготовившись к встрече с детьми, мамаши укладываются на расправленные простыни с постеленными дополнительно чистыми пеленками и с умилением и нетерпеливой тревогой прислушиваются к звукам, доносящимся из коридора.
Наконец начинается шествие медсестры с туго упакованными «куколками» в руках и раздача детей направо и налево. Каждая мать ревниво наблюдает, чтобы ее дитя, самое удивительное из всех когда — либо появлявшихся на свет, было доставлено должным образом, не дай бог, не перепутавшись с другими. Орущие запеленутые младенцы припадают к ожидающей их груди, жадно набрасываются и судорожно начинают сосать, давясь и захлебываясь от напряжения.
- Ай, это не мой, не мой! - вдруг испуганно вскрикнула Катя.
- Успокойтесь, мамаша, это Ваш ребенок, кормите спокойно.
- Нет не мой, не мой, у моего Сереженьки ушки разные: одно в меня, другое — в мужа, а у этого вообще ушей почти нет! Где мой Сереженька?! -голосит испуганная мамашка.
Она оказывается права: ее Сереженька только что доставлен в руки растерянной Симы, и шустрая медсестра быстро наводит порядок. Катя счастливо воссоединяется со своим сынишкой, а Сима кормит дочурку, обиженно приговаривая:
- Ушки ей наши не понравились, смотри — ка.
И вот уже все заняты делом: мамочки кормят, ребятки кушают. И только одной мне не принесли ребенка.
Я, в ужасе и отчаянии, спрашиваю медсестру:
- А где же моя дочка, Света Петрова? Вы ее ни с кем не перепутали?
– Ты Петрова? Ну так тебе еще кормить нельзя, у тебя резус отрицательный. Жди, через двенадцать часов принесут, если все будет нормально.
- Как двенадцать? Это же только завтра утром! Она же с голоду умрет!
- Что за глупости! Никто еще не умер, ты у нас не одна такая.
- А что делать с молоком?
- А молоко надо сцеживать и выливать. Кормить можно не ранее через полсуток, в лучшем случае.
- Но как же… - горестно тянусь я к медсестре, но разговор закончен, и в палате начинается сбор «цветов жизни», наевшихся, успокоенных и мгновенно засыпающих. Умиротворенные матери жадно провожают взглядом своих ребятишек, сонно покачивающихся на руках ловких медсестер.
Я рыдаю и пытаюсь объяснить утешающим женщинам, что меня гложет страх не только за возможность голодных мучений дочки, но и за ее полную беззащитность и зависимость от чужих казенных стен и чужих казенных людей. Удивительно, но такие простые вещи объяснить невозможно и постепенно всем надоедает меня утешать, палата начинает готовиться ко сну.
Мне хочется в туалет, и я потихоньку — полегоньку, держась за спинки кроватей и перебирая руками по стене выползаю в коридор. Здесь на редкость темно и уныло, стены, выкрашенные в невообразимый грязно — зеленый цвет, уныло склоняются над бетонным полом, местами выщербленным и вышорканным. Одинокие тусклые лампочки сиротливо жмутся к убегающему от безотрадной картины потолку, не столько освещая, сколько неуклюже скрадывая господствующую повсюду темноту. В коридоре не верится, что где — то рядом может совершаться великое и могучее таинство рождения, что вообще есть жизнь — настолько потусторонним выглядит это место. Туалет вызывает стойкую ассоциацию с выражением «отхожее место»; в этом царстве разрухи, кривых умывальников и разбитых унитазов преобладает одно желание — отойти.
Выпав вновь в «развеселый» коридор, я решила исследовать близлежащие окрестности и дотелепалась до «развилки дорог» : за углом тянулся ряд дверей с говорящими названиями «клизменная», « процедурный», «предродовая». Было тихо и только издалека явственно доносилось кошачье мяуканье. «Откуда здесь кошки?», - подумала я и направилась в сторону доносящихся звуков. Звуки постепенно разбухали, пришло понимание, что иду к детскому отделению. Радостное возбуждение захватило и потащило меня вперед, я решила, что наконец - то доберусь до своей покинутой дочки и утешу ее в ее жутком одиночестве.
Но не тут — то было.
Оказалось, что в потустороннем коридоре живут свои призраки и ведьмы, и одна из них в белом, кокетливо сидящем халате, прорисовывается передо мной, заслоняя собой путь к вожделенной цели.
- А Вы, дамочка, куда собрались?
Простой вопрос дежурного врача ввергает меня в ступор. Я чувствую, что сказать правду невозможно — она немыслима своей простотой и обыденностью в этот угрюмом храме тоски и печали. Но не ответить тоже нельзя, и я судорожно лепечу свое признание с унылой обреченностью сорванца, разбившего окно в кабинете директора школы. Мои дрожащие слова разбиваются о грозную неумолимость ореола законов и правил, надежным щитом окружающую «женщину в белом», и вот я уже бесславно доставлена в палату, где мне приказано «не маяться дурью, успокоиться и спать», что в конце концов и происходит.
Я сплю. Я сплю и вижу сон. Я сплю и вижу странный сон. Яркий, звучный, несущийся в пространстве и времени со мной, внутри и вне меня. Нет ни палаты, ни роддома, ни города, ни страны, ни континента. Нет ничего. Есть глубокая темнота, живая и дышащая мириадами пылающих солнц, я в этой темноте, а рядом — странный светящийся сыр, я почти касаюсь его щекой, но он плавно уплывает в темноту. На ладони у меня красивый мяч, раскрашенный в веселые зеленые и голубые, желтые и красноватые цвета, он сияет и поет странную песню любви и тоски. Мне жутко и одиноко, сладко и хорошо. Все кружится в медленном непонятном танце, и я кружусь вместе со всем. Вдруг где - то резко лопается струна гигантской арфы, мяч на моих руках начинает разбухать, расти, увеличиваться в размерах, и вот уже видно, что это наша Земля, она летит мне навстречу, все быстрее и быстрее, и мы сталкиваемся в беззвучном ударе. Вспышка странного неживого света освещает мой путь. Я иду по веселой изумрудной дороге, переливающейся всеми оттенками зеленого цвета, вокруг меня приветливые красивые люди, они улыбаются и машут своими маленькими ручками и зовут к себе, и поют удивительные песни, и несутся в стремительном танце. Мне хорошо и тепло, и я рада забыть все свои беды и горести и остаться навсегда с этими прекрасными существами. Но откуда всплывает это слово, почему с «существами»? И вдруг замечаю странную и пугающую вещь: у всех окружающих меня людей волосы цвета сочной весенней травы.
(окончание следует).
Сам это помню, жена рожала при советской власти, ребёнка простудили, мастит. Операция. То, что матерям не давали детей, в этом какой-то сатанинский обряд.
Плюс конечно.
Поэтому и пыталась написать в жанре, несвойственном для меня.
А я определила этот жанр как «мистический реализм».
То, что выставлено на сковородку, не даёт полного впечатления. Более того – вызывает недоумение отрывом первой части (счастливой жизни матери) от второй, в роддоме. А вот полностью рассказ смотрится цельно. И мистическое окончание вовсе не портит реализм основной части текста. Автору – благодарность за (сухо скажу) информацию об ощущениях рожающей женщины – мне такое в силу понятных причин недоступно. Единственно, в чём сомневаюсь, это «Наливается! Грудь молоком наливается! Сейчас детей принесут!». Кажется мне, что молоко прибывает постепенно и достаточно медленно, и это не может быть сигналом, что вот-вот будет кормление. Но тут у меня опыта ноль.
О минусах. Есть мелочи оформления, конкретно – лишние пробелы. «Кое -кто», «что – то», «« гренадер»», ««развилки дорог» :», «тут — то». А так – вполне нормально написано. Плюсую.
Первое, что бросилось в глаза, это переизбыток прилагательных. В некоторых предложениях их слишком много и не везде понятно выбор именно этого слова.
Дальше тавтология встречается по всему тексту: Как ей холодно в этом холодном мире
На грамматику внимания не обращал)
По сюжету по печальней.
насчет родов конкретики дать не могу) но смутило описание ребенка:Вот этот маленький неприятный комочек, исторгнутый с усилием и болью, потом и кровью, сморщенный и невзрачный комочек, осклизлый и полуслепой — девочка! Странные мысли у роженицы) будто ребенок по залету. По крайней мере ни одна из моих рожавших знакомых так не отзывалась о своем ребенке. Но может я чего-то не знаю)
Еще некоторые сцены не несут смысловой нагрузки. Сюжетные линии не завершенные, такие как: путаница детей, дочь в начале рассказа и т.д.
Мистическая составляющая добавлена странно, без предпосылок по ходу повествования. Просто неожиданно появляется и так же заканчивается.
Про то, что родилась двойня в сюжете тоже не сказано, кроме справки в начале рассказа.
Ну и сюжетные дыры по всему тексту, но писать о каждой неохота
Надеюсь Вас не слишком обидит мой отзыв, это все таки прожарка
Все равно продолжайте писать и не сдавайтесь
По поводу описания ребенка. Придерживаюсь принципа писать только о том, что хорошо знаешь, или о том, что никто не знает.
Путаница детей- еще какая смысловая нагрузка! В этом роддоме могло произойти немыслимое!
Про мистику очень хорошо высказались предыдущие комментаторы.
Спасибо, Ян, за внимательное прочтение и высказанное мнение.
И соглашусь по избытку прилагательных.
Во второй части все объяснено.
Про путаницу детей, там другое предложение. Незавершенная сюжетная линия, может небольшого скандала не хватает с вызовом главврача или что-то такое.
Все покорны как овечки.
а я, читая ваш рассказ, кажется стал роженицей. Сильно написано.
Дамам неинтересно?
Категорическое неприятие говорит о том, что все ж таки зацепило.
А вот по поводу двух частей…
Да нет никаких двух частей, это чисто механическое разделение текста!
И на протяжении всего рассказа нота мистицизма присутствует. Прочитайте описание коридора, дежурного врача. Да и сам факт отлучения ребенка от матери есть нечто непостижимое, то есть мистическое, хотя и приеевшееся как норма.
Вот поэтому именно мужчины реагируют так остро, они не привыкли, глаз, как говорится, не замылился.
Нет, не зацепило, скорее возмутило, потому что начальный кусок воспринимается, как критика медицинской системы, об этом и комментаторы писали. В одном вы правы, мужчины воспримут это иначе, чем женщины, прошедшие через процесс. И все-таки я позволю себе остаться при своем мнении, что данная развязка не совмещается с первоначальным посылом. А сам факт, о котором вы говорите про отлучение после родов тоже неоднозначен.
Что значит «о том, что ВКЛАДЫВАЛИ»?
В тексте все расписано, Коридор«потусторонний», населен«призраками», врач «ведьма»…
Черным по-белому.
Вы же так и заявили «жарить не хочу».Это Ваши слова, опять черным по белому.
А я вообще не писала о «о удачной мистике».
Это не вполне мистика, но и не реализм.
Мне как раз и нужны замечания, но игнорировать слова текста — это из «другой оперы».
Вам сюжет не понравился категорически, понятно.
А еще какие минусы, может есть и плюсы?
Если что, глаз у меня не замылен: с процессом не знакома ))
Или или?
Мистика или жесткий реализм? И никакого взаимопроникновения здесь нет?
Ничего подобного я не говорила.
Сказала, что в части про роддом с его врачами и коридорами мистики не чувствуется. В связи с этим и происходящее далее — с зеленоголовыми эльфами и подменышем — воспринимается как сон, а не как часть реальности.
Потому финал, в котором оказывается, что это все действительно произошло как-то, ну — обескураживает Я даже перечитала, думая, что неверно что-то поняла.
Так что, скорее, да — взаимопроникновения нет.
Читать было неинтересно?
Во всяком случае, из-за рассказа возникла полемика, что в принципе уже неплохо.
То есть рассказ есть, но не понятно кому посыл? Мистики жаждут мистики как таковой, реалисты реализма…
Обескуражила, обманула ожидания, а читатель этого не любит.
Нет вины отдельной ведьмы в наших проблемах и нет спасения от проблем в отдельном волшебнике.
Я в раздрыге. с одной стороны понятно, что читателям в целом рассказ не понравился.
С другой, в глубине душе чувствую, что написала правильно и переделывать — значит наступать на горло собственной песне.