Хоть кипяточку...

Хоть кипяточку...

Вода из Фонтанки в такт каждому шагу тихонько шлепала, постукивала ледышками в бачках и кастрюлях на обледенелых саночках. Обледенелым было все: края проруби, черпак, даже веревка саночек, тропинка со льда наверх, улица со слепыми домами; с ноября вмерзший в улицу, заметенный снегом трамвай, который так долго обходить – и сама девчонка, санитарка из госпиталя. Лед внутри и снаружи, ни сил, ни тепла под ватником – будто и самой девчонки, той настоящей, которая летом поступала в мединститут, и, если б не война, не блокада, училась бы на первом курсе – той девчонки нет. Только кто-то насквозь ледяной, безымянный, тянет и тянет по тропке санки с водой в госпиталь: а туда люди ползут и ползут, почерневшие, страшные, зубы вываливаются, кожа обмороженная с лиц сползает, кости и желтая кожа – а помощи им… Только вот, - вода из Фонтанки, из проруби. Дотащить воду, сторож дядя Петя поможет занести на этаж, там бачки и кастрюльки прямо на буржуйки, нагреть, накипятить, и кипяточку по кружкам всем девочкам, медсестричкам и санитарочкам, и врачам в маленький черный чайник и отнести, и все оживут немножко; а потом – кипяточка, сколько хватит, в большой чайник и кружку не забыть, и идти, поить всех, в палатах и в коридоре; а нужнее всего тем, насквозь ледяным, кто только дополз, лежит на полу в приемном покое, на крыльце, во дворе еще… Все равно умрут, не помочь-не спасти, да хоть слово им, хоть кипяточку чтоб глотнули…