Шанель

В жизни Марины Ивановны Ивановой давно не происходило ничего примечательного. Так давно, что она уже и перестала ждать чего-то необыкновенного. Каждый ее день был похож на предыдущий. С утра она быстро выгуливала маленького Фирса, потом кормила и собирала двух своих мальчиков в детский сад и школу, затем наскоро собиралась сама, бегом бежала с детьми до их учебных заведений и после на метро ехала пять станций до своей школы - школы, где она вот уже пятнадцать лет работала учителем русского языка и литературы.

Муж бросил их, когда мальчишкам было одному пять, другому семь, а Фирсу - два. С тех пор они вот уже два года жили дружной "мужской" семьей в съемной однушке на Домодедовской. А муж жил с красивой Олей и ее родителями в загородном доме. У Оли был Порш, папа в Газпроме и длинные ноги в красных лодочках от известного дизайнера. А, самое главное, Оле было двадцать.

Конечно, совершенно не так представляла свою жизнь в столице Марина Ивановна, когда почти двадцать лет назад приехала в Москву поступать в университет. Но сама мысль, что ей придется вместе с сыновьями вернуться в родной Александров, заставляла волосы на ее голове шевелиться от ужаса. Ей даже снился кошмар: она вылезает из московской электрички с двумя детьми, визжащим Фирсом и чемоданом и идет пешком по главной улице Александрова. И весь александровский знакомый до оскомины люд смотрит на нее, разевает в беззубой ухмылке свой рот и радуется ее возвращению.

В конце-концов, жизнь не была уж такой невыносимой: у нее были ее любимые мальчики и маленький Фирс непонятной породы. Правда, денег в последнее время хватало с трудом: мальчики росли не по дням, а по часам, одежда им покупалась чуть ли не каждые полгода, старшему нужно было приобретать кучу всего для школы, Фирс болел и для него приходилось покупать дорогостоящие уколы, а хозяйка квартиры постоянно поднимала квартплату. Да еще и в школе, где работала Марина Ивановна, сократили стимулирующие выплаты, но это все равно не делало жизнь совсем беспросветной. Главное, Марина Ивановна оставалась в Москве.

Раз в месяц по пятницам, когда у нее было всего пять уроков, Марина Ивановна брала тетради с собой на дом и уходила с работы пораньше. Детей из садика и из школы она должна забрать соответственно в половине шестого и в шесть, а, значит, у нее как раз есть время чтобы доехать до центра и посидеть на скамейке перед Большим Театром. Или на скамье возле Консерватории. Или прогуляться по Тверскому Бульвару. Она любила старую Москву до безумия.

Эта любовь и прогулки начались еще в студенческие годы. Тогда они с подругами постоянно приезжали гулять в центр, заходили в какое-нибудь дешевое кафе погреться и начинали строить планы на будущее, непременно счастливые и непременно грандиозные.

Сейчас Марина Ивановна просто любила сидеть и смотреть на проходящих мимо людей, спешащих куда-то или, наоборот, неспешно прогуливающихся. У всех людей была своя история. Марине Ивановне нравилось придумывать эти истории. Наверное, в душе она была несостоявшимся писателем. Или поэтом.

Ее же собственная история оригинальностью не блистала.

Марина Ивановна смотрела на колонны Большого Театра и вспоминала, как мечтала в детстве стать балериной, даже занималась в хореографическом классе, а учиться пошла в педагогический.

Иногда она гуляла мимо шикарных подсвеченных лампами огромных витрин ЦУМа. Свет за толстым стеклом казался совершенно космическим. Манекены на постаментах были в сто раз красивее всех тех людей, с которыми Марина Ивановна сталкивалась в обыденной своей жизни. А еще все манекены были очень похожи на Олю с ее ногами и красными "лодочками". Наверняка Оля одевается только в ЦУМе, думала Марина Ивановна.

А потом, однажды... Она решилась зайти внутрь. Солидный охранник очень внимательно посмотрел на Марину Ивановну и что-то сказал в рацию. Марина Ивановна внутренне похолодела. Но никто не прибежал заламывать ей руки за спину, и Марина Ивановна пошла вперед, к тем самым витринам, которые теперь были перед ней как на ладони. В сердце она чувствовала горечь от того дикого диссонанса, каким являлась она сама в этих сверкающих стенах. Марина Ивановна спрятала слегка замусоленные рукава пальто в карманы и постаралась убедить себя, что она имеет полное право здесь находиться, но с самоубеждением у нее всегда были проблемы.

И именно тогда она впервые увидела Ее.

Красную юбку от Шанель.

Марина Ивановна всю свою жизнь считала себя разумной и адекватной женщиной. И своим детям всегда старалась привить чувство независимости от материальных благ.

Ну и черт с ней, с этой Олей в туфлях от известного дизайнера. И ногами от ушей.

Не в этом же счастье. Не в брендах и не в ногах!

Но красное счастье от Шанель пошатнуло на некоторое время основные жизненные устои Марины Ивановны Ивановой, учительницы русского языка и литературы.

Она ездила каждую пятницу и смотрела на эту юбку. Юбка была из новой осенней коллекции. Простая узкая юбка-карандаш с тонкой серебристой изящной молнией сзади и небольшим разрезом. Такого благородного яркого чистого красного оттенка, что у Марины Ивановны перехватывало дыхание. Наверное, такого же оттенка были Алые Паруса на белом "Секрете".

И стоила эта вещь тоже как корабль. Увидев цену, Марина Ивановна хотела сразу уйти, но девочки-консультанты уговорили ее примерить. Наверное, хотели поиздеваться над ней и поднять себе настроение, решила Марина Ивановна.

Юбка обтянула статные бедра Марины Ивановны, словно вторая кожа. Она села на нее, как влитая, словно стала частью Марины Ивановны. Они сроднились, сплелись, соединились, совпали во времени и пространстве.

Марина Ивановна хотела забыть про эту юбку, словно про страшный сон, даже перестала ездить в центр. Но забыть не получалось.

С любовью бороться порой бессмысленно... И тогда Марина Ивановна приняла самоотверженное решение накопить на Шанель. С каждой зарплаты она откладывала деньги. В тот год никогда еще не приходилось им так сильно и жестко "утягивать пояса".

Но Марина Ивановна решила. Она задумала.

И к маю месяцу стала обладательницей красной юбки от Шанель из прошлогодней коллекции, да еще и досталась она Марине Ивановне с хорошей скидкой. Счастью не было предела.

- Какая ты красивая, мам, - сказал за завтраком младший сын, когда увидел мать в обновке.

- Да, мамуля, найс, - поддакнул старший, оценивающе оглядывая мамины ножки.

Марина Ивановна сегодня просто сияла! Она должна была присутствовать на Едином Государственном Экзамене по математике как организатор и решила долгожданную обновку надеть именно в этот день.

Но дело было даже не юбке, макияже, тщательно уложенных волосах, красиво подобранных к юбке туфлях. Что-то поменялось в самой Марине Ивановне. Она впервые за долгие годы ехала в жуткой давке в метро на работу и чувствовала в душе ликование. Оля в своих злокозненных туфлях-лодочках и на своем Порше не могла даже соперничать с ней сейчас. И завистливые взгляды коллег-учителей это подтвердили.

Четырехчасовой экзамен по профильной математике в этот день пролетел для Марины Ивановны незаметно. Она улыбалась сосредоточенным детям, была исключительно мила и жизнерадостна. Особенно ей понравился кареглазый мальчик за первой партой с очень живым и умным лицом. Иногда он отрывался от работы, поднимал голову и улыбался Марине Ивановне в ответ.

"Наверняка, Бауманка, - решила она. - Такое интеллектуальное, одухотворенное лицо. И профиль сдает".

И вот экзамен окончен. Каково же удивление Марины Ивановны, когда она увидела почти пустые бланки ответов кареглазого "будущего студента Бауманки".

- Что ж ты ничего не написал? - негромко, с сожалением, спросила Марина Ивановна у непутевого школьника. - Так сложно было?

- Нет, - с готовностью, живо ответил ей "кареглазый". - Совсем легко. Но я не мог сосредоточиться на работе, потому что ваша красная юбка меня отвлекала.

Марина Ивановна подняла на него глаза и не смогла найтись с ответом.

- Я подаю апелляцию, - припечатал он двумя словами Марину Ивановну к позорному столбу. - Вы одеты неподобающе.

Текст апелляции ученика 11 класса гласил:

"Не выполнил половину заданий, так как не мог сосредоточиться на написании экзамена по математике, потому что в силу своих возрастных особенностей я испытывал определенные физиологические ощущения в связи с откровенностью наряда одного из организаторов экзамена".

Марину Ивановну уволили в ту же неделю по статье "О нарушении правил проведения экзамена в Пункте проведения экзамена" с записью в трудовой книжке.

Говорят, когда она вернулась в Александров и шла с чемоданом и детьми по центральной улице, на ней была та самая красная юбка.