Доля

– Засыпай, сынок. Спи, маленький. Вон уже Дрёма под окнами бродит.

–. А кто это – Дрёма?

– Дрёма – это такая добрая старушка. Руки у неё мягкие, ласковые, а голос тихий, убаюкивающий. Вечером, когда на улице потемнеет, проскользнёт Дрёма в дверь, в дом, где есть детки, подойдёт к кроватке, закроет им глазки, одеяльце поправит, по головкам погладит, да и сказочку расскажет.

В нашем лесном краю жизнь течёт неторопливо, размеренно, как вода в тихой речке. Поэтому, наверное, не распугались, не разбежались от нас лесные, полевые и водяные духи; да и в доме, во дворе и даже в сарае или бане кто-то из них да и проживает.

Жил-был в нашем селе Иннокентий-кузнец, жил он в доме на краю села, рядом со своим братом-близнецом Геннадием. Кеша и Геша были неразлучны и во всём походили один на другого, даже влюбились в одну девушку. Она отдала предпочтение Геннадию, а Иннокентий в отчаянии стал проклинать свою судьбу. Если же человек с Долей не поладил, разуверился в себе, Недоля тут как тут. Схватит, уцепится, как клещами, попробуй тогда от неё отвязаться.

Между братьями словно побежала чёрная кошка, а в доме у Иннокентия всё пошло наперекосяк, да и как же иначе – Недоля у него поселилась. Перестал Кеша на старинный праздник Ефрема Сирина кормить домового кашей и подносить ему угощения; перестал и домовой ему помогать – посуда не мыта, в доме не убрано. А по ночам начал домовой безобразничать: то шумит, то кровать качает, одеяло сбрасывает, подушкой придавливает – и так бесится до первых петухов. Особенно дебоширил, когда хозяин во хмелю домой приходил. А все эти домашние духи, нужно вам сказать – большие взяточники. А не угодишь кому – жди неприятностей. Взять хотя бы Дворового – покровителя подворья. Не поднеси ему в ясли на железных вилах гостинца, он и начинает колобродить: то плетень завалит, то ещё как-нибудь напакостит. У того хозяина, который не в ладу с Дворовым, во дворе всегда беспорядок.

Так вот и пошло у Иннокентия всё наперекосяк – в хлеву скотина отбилась от корма, худеет, с тела спадает. У лошадей гривы спутаны, хвосты обрезаны, у овец вся шерсть повыщипана – Хлевник пакостит. В сарае Сарайник то сбрую конскую запутает так, что не распутать, то дрова завалит. В кладовке Клетник бесчинствует – мешки с зерном рвёт, зерно разбрасывает, а то ещё хуже учинит: зимой, холодной ночью, может дверь приоткрыть, холода напустить, а летом, в дождь – крышу прохудить, чтоб вода прямо в дом бежала. А Овинник с Огуменником что творят! Огуменник все снопы по гумну пораскидал, а Овинник жар побросал в неубранные снопы Иннокентия. Всё сгорело…

Кешка-то-кузнец махнул на всё рукой, а домашние духи боготворят только трудолюбивых хозяев, им и помогают.

А что в поле у кузнеца делается – одни неприятности. На лугу покос прозевал, так Луговой – маленький такой зелёный человечек в одежде из травы, – погнал траву в рост и так её переплёл-перепутал, сто не скосить, не разорвать. Так и посохла вся на корню. А Полевой повстречался Кеше, когда тот из корчмы домой шёл – сам чёрный, глаза разноцветные блестят, голова травой покрыта, а одежды на нём нет никакой – совсем голый. Как ни пьян был Кешка, а испугался, бросился бежать. А тут ещё ветер поднялся, с ног валит, с пути сбивает, кружит – едва в болото не угодил. Чуть жив остался.

Случилось Иноккентию заснуть в поле на меже. А Межевик тут как тут. Межевик – это ведь сын Полевика, Луговика брат. Сам маленький такой, чёрный, в траву одетый, бегает по меже – охраняет. Увидел он Кешку, спящего бессовестно на меже, навалился со всей силой, травой шею оплёл – душит. Проснулся Кеша, в глазах темно, в груди воздуха не хватает. Только молитва «Отче наш» и спасла.

Всё чаще в корчму стал кузнец наведываться, уже и скотину всю пропил, и с себя всё продал, осталось лишь то, что на нём одето.

Сидит как-то в корчме Кешка, брагой мысли тяжёлые отгоняет. Подходит вдруг к нему, хромая, незнакомец, за стол садится, а шапки не снимает.

– Что, Свет-Иннокентий, не весел, что сидишь-кручинишься?

– А тебе-то, дед, какое дело? – огрызнулся Кеша.

– Я твоему горю помочь могу, – отвечает старик.

– Чем же ты мне помочь можешь, коли сама Доля от меня ушла-убежала? Не мил мне белый свет. Всё из рук валится. Вот кабы найти, вернуть мне мою Долю счастливую!

– Это можно, – говорит старик. (А это не старик был вовсе, а чёрт переодетый. Поэтому то он шапку за столом и не снимал, чтобы рога свои не показывать). Спрятана твоя Доля за семью дверями, за семью замками. А где ключи от тех замков добыть, я тебе расскажу, коли договор со мною заключишь.

– Какой такой договор?

– А вот какой – добудешь все семь ключей – живи себе со своей счастливой Долей, а не добудешь, погибнешь, их добываючи, – я твою душу к себе заберу.

– Э-эх! – махнул рукой Кешка, – без счастья, без Доли мне и душа-то ни к чему. Где твой договор?

– А вот он. Уже и отпечатан, и у нотариуса заверен, осталось только тебе кровью подписать. Один экземпляр тебе, один мне – всё честно и справедливо.

Взял Кеша нож со стола, а чёрт метушится вокруг него, хлопает по плечам, бражки подливает, думает: «Ну, теперь ты от меня никуда не денешься».

– Ну, все формальности выполнили? – спрашивает кузнец. – Говори, где ключи искать?

– Ишь ты, какой нетерпеливый! Ну ладно, слушай. За первым ключом тебе и ходить то далеко не придётся. Натопи сегодня после полуночи баньку, да попарься хорошенько, а как попаришься, увидишь на полке первый ключ. Достанешь его – поговорим о других.

Сказав это, старик исчез, как будто и не было его вовсе.

«Причудилось мне всё это», – подумал сначала Иннокентий, но взглянув на стол, увидел там свой экземпляр, подписанного кровью договора.

Вернулся Кеша домой поздно, наколол дров, протопил баню и, после полуночи взял ведро, веник, разделся в предбаннике и вошёл в парную. Смотрит, а на полке и впрямь лежит большой ржавый ключ. А в это время Банник мылся вместе с чертями и овинниками. Банник – маленький голый мужичёк – хлестал веником Овинника – духа, живущего в овине. Овинник только покрякивал и подёргивал своим мохнатым телом, которое всё, за исключением одной, более длинной руки, было покрыто густой шерстью, да выпучивал от удовольствия свои разноцветные глаза чёрного и зелёного цвета. Кеша слышал от старых людей, что Банник может погубить человека, парящегося после полуночи. Усыпит его, потом обволакивает его рот своими толстыми длинными губами и загоняет в лёгкие горячий воздух. Знал Кеша и то, что для того, чтобы добиться расположения Банника, нужно принести ему угощение – ломоть ржаного хлеба, посыпанного солью, а ещё лучше – подарить ему чёрную курицу. Всё это Иннокентий знал, да что толку, коль уже попал в парную с чертями. Тут был только один выход. Кеша перекрестился и крикнул:

«Крещенный на полок, некрещённый с полка»! – а затем, быстро подбежал к полке, схватил ключ, поставил на неё ведро и веник для Банника, приговаривая: «Тебе, баня, на стояние, а нам – на здоровье».Ещё раз перекрестился и стал быстро пятиться к выходу. Нечистая сила опомнилась и стала наступать на кузнеца, тянуть к нему свои мохнатые лапы, скалить рожи, но Кеша успел уже выскочить из бани. Он захлопнул дверь и, схватив обуглившеюся головешку, нарисовал её крест на двери. Тут закричали первые петухи и шум в бане утих. Только теперь Кеша заметил, что стоит совсем голый посреди двора с ключом в руке, и что волосы у него на голове, как иголки на еже, дыбом стоят. Пригладил он волосы, зашёл в дом, а там его уже чёрт дожидается.

– Молодец, кузнец, первый ключ ты достал, за вторым тебе тоже ходить далеко не придётся. Отдохни пока, а в полдень отправишься в поле рожь жать. Подойдёт к тебе женщина в белоснежных одеждах – это Полуденица. На шее у неё будет висеть второй ключ. Станет она тебе загадки загадывать. Отгадаешь – твой ключ, не отгадаешь – пеняй на себя, защекочет.

Исчез чёрт, а Иннокентий, вымотанный бессонной ночью, завалился спать и проспал до полудня. Проснувшись, он умылся холодной водой, оделся, отклепал косу и пошёл в поле рожь жать. Из рассказов матери Кеша помнил о Полуденице то, что она ходит во время жатвы по полосам ржи и тем, кто в полдень работает, голову начинает крутить до боли, да детей в рожь заманивает и заставляет их там блудить подолгу. Вспоминая всё это, не заметил Кеша, как к своему полю подошёл. Стал он рожь косить. Солнце палит нещадно, пот струйками течёт. Полдень! Через какое-то время и впрямь, идёт к нему по ржи женщина вся в белом, как чёрт и говорил, и на шее у неё, на золотой цепочке ключик висит, тоже весь из золота сделанный. Подошла.

– Ну что, Кеша, готов мои загадки разгадывать?

– Готов, – отвечает кузнец, а про себя только и успел подумать: «Господи, помоги». Только перекрестился Кешка, и – началось.

– Кто на свете всех быстрее?

– Мысль!

–. Что дальше других видит?

– Ум!

– Я тебе не говорю, что тебе говорю, я только тебе скажу, чтобы ты мне сказал, что я тебе не договорила.

– Загадки!

– В огне не горит, в воде не тонет.

– Правда.

– Что грызёт без зубов?

– Совесть.

– Слепой увидел зайца, а безногий поймал его. Что это?

– Ложь.

– Без чего ничего не бывает?

– Без названия.

И так около часа Полуденица загадки кузнецу загадывала. Устали уже оба.

– Ну ладно, Кеша, отгадаешь последнюю загадку – забирай ключ. Для чего ты ко мне пришёл?

– Чтобы загадки разгадать и ключ добыть.

– Нет, не верно, – засмеялась Полуденица.

– Чтобы Счастье-Долю свою вернуть!

Исчезла Полуденица, только ключик на цепочке в ладони у Иннокентия оставила.

Возвратился Кеша домой и завалился спать, а когда проснулся, то увидел уже знакомого ему чёрта.

– Ну что, отдохнул? – поинтересовался нечистый. – Вижу, что и второй ключ ты сумел раздобыть. Герой! За третьим тебе придётся идти на лесное озеро. У Ичетика он.

– А кто такой Ичетик?

– Ичетик-то? Да дух это из рода водяных, не такой могучий, как Водяной, да и вообще, помельче его будет, хотя такой же зелёный, весь в водорослях и пиявках. Всплывает он в сопровождении свиты из лягушек и гадов водяных. В общем, увидишь, узнаешь. Поужинаешь и можешь к нему отправляться – Ичетик по вечерам принимает.

Похлебал кузнец холодных щей и побрёл к лесному озеру. Подходит, видит – посреди озера и впрямь, на коряге Ичетик сидит, такой, как чёрт ему и описывал: волосы и борода зелёные, на руках между пальцев перепонки, как у лягушек, а живот огромный, круглый, как аквариум. Сидит Ичетик, с ужом в карты играет, да бражку попивает.

– Господин Ичетик, – закричал с берега кузнец, – извините за беспокойство. Дело у меня к вам важное-неотложное!

– Что ещё за дело? – удивился Ичетик. Он привык пакостить по-мелкому: то посевы зальёт, то кадку сорвёт, то мосточки подмоет. Может, правда затянуть в воду ребёнка или пьяного, но тут стоит здоровенный мужичище, да и к тому же трезвый, вроде бы.

– Ключ мне нужен, а он у вас находится.

– Ах, ключ! Я и позабыл совсем, мне же чёрт о тебе все уши прожужжал. Нырнул Ичетик под воду и вынырнул с большим медным ключом. Ключ в воде уже окислился, позеленел, водоросли его оплели.

– Давай, кузнец, в картишки перекинемся? Сыграем в обыкновенного «дурачка» тринадцать раз. Выиграешь у меня – забирай ключ. – И Ичетик подтолкнул к берегу плавучую корягу.

Сел на неё Кеша, подгрёб к Ичетику и стали они в карты играть. Раздал Ичетик .– у кузнеца ни одного козыря, ни одной лялечьки. Проиграл. Раздал Кеша, вроде бы ничего карта, играть можно, да только гады водяные по коряге ползают, шипят, а лягушки подквакивают – подсказывают Ичетику, какие у кузнеца карты. Опять проиграл и снова проиграл. Уже счёт 6:0 в пользу Ичетика. Ещё раз проиграть и можно уже не продолжать. Стал Кеша колоду перемешивать, да и незаметно её перекрестил, а после этого взял корягу, на которой лежали карты, слегка потянул к себе, мысленно приговаривая: «Всё моё, всё ко мне». Начали играть, а Кешка заговор на карты шепчет: «Тридцать шесть карт, сёстры и братья, свекрови и золовки, тести и тёщи, зятья и свояки, все вы чёрные, все вы красные. Помогите мне у Ичетика выиграть. Выиграю – будет вам житьё вольное да раздольное. А проиграю – не взыщите, ибо вам не жить более на свете, размечу я вас по чистому полю, по зелёным дубравам, по крутым берегам, по синим морям. Слово моё крепкое».

Как пошла к Иннокентию карта, не тузы, так козыри, не козыри, так короли, а у Ичетика одна мелочёвка. Как змеи не шипели, как лягушки не квакали, Ичетику подсказывая, ничего он сделать с Кешкой не мог. Выиграл кузнец со счётом 6:7. А ведь висел на волоске от гибели.

Хотел Ичетик, отдавая ключ, схватить Кешу и утащить его под воду. Да только мелковат он, куда ему с кузнецом справиться. Выбрался Кеша на берег, выкрутил одежду и – прямиком домой. Время было позднее, но на небе светила полная луна, поэтому кузнец без особого труда добрался до дома. Отворил дверь, видит – за столом его чёрт дожидается, нервничает, что он уже три ключа добыл и жив остался.

– Четвёртый ключ привязан к Шишигиному хвосту. – Сказал так и исчез, словно и не было его.

«Ладно, – подумал Кеша, – как-нибудь и с Шишигой совладаем. Вот только бы хвостом своим он меня не накрыл. Старые люди бают, что, коли такое случится, пропадёшь ты, и ищи не ищи, не найдут тебя. Сам себя даже отыскать не сможешь. Ну ладно, сейчас нужно отдохнуть, выспаться, а потом уж я что-нибудь придумаю, как с Шишигой справиться».

Лёг наш герой, да и проспал до полудня. А проснувшись, перекусил, чем Бог послал и отправился в кузню. Раздул горн, накалил железо докрасна и отковал себе меч, острый, как бритва, гладкий, как зеркало. А потом принялся мастерить железную куклу. Руки, туловище, голову отковал, вместо ног колёсики приделал. К туловищу крепкую цепь прицепил, чтобы подтягивать можно было, а к рукам верёвки привязал – потянешь за них, и защелкнутся руки в стальных объятьях, ни вырваться, ни разомкнуть. Надел Кеша на куклу свитку, шапки и, как солнце зашло, отправился к заросшей камышом затоке за деревней. В одной руке он держал меч, а другой тащил за собой на цепи железную куклу.

Закричали сычи. Запахло сыростью. Вышла луна, освещая резвящихся в камышах нагих девушек-утоплениц – Лобаст! Подошёл кузнец к пригорку возле затоки, перекинул цепь через вековой дуб и стал, потихоньку, попуская её, скатывать свою куклу к воде. А сам, в это время, начал распевать пьяным голосом разудалые песни. Кукла медленно подкатывалась к камышам, подпрыгивая на кочках, и в сумерках очень походила на человека, хлебнувшего лишнего, которого кидает из стороны в сторону. Вот уже к самой кромке воды подкатила кукла. Вдруг прямо перед ней вынырнул Шишига. Сам маленький, горбатый, брюхатый, зато руки длиннющие, сучковатые с такими же пальцами. Вынырнул и только: раз – обхватил куклу и в воду хочет её затащить. Кеша, не дожидаясь, пока Шишига обнаружит обман, потянул за верёвки, что к рукам куклы привязаны были. Щёлк – и стиснули стальными клещами – ни освободиться, ни дохнуть. Хотел Шишига в воде спастись, да Кеша за цепь стал куклу вместе с ним к дубу подтягивать. А потом изловчился, да и отрубил шишигин хвост, к которому был ключ привязан. Хвост в котомку положил, ключ – в карман.

– Эй, Лобасты, – крикнул, бросая куклу с бесхвостым Шишигой в воду, – освобождайте своего соседа. – И в отличнейшем расположении духа отправился ч себе домой. В дверях его уже встречал чёрт.

– Эй, приятель, что-то ты сегодня какой-то сердитый, – улыбаясь, поприветствовал его кузнец.

– Улыбаться будешь, когда все ключи добудешь. – фыркнул нечистый.

– О, да ты, брат, уже стихами заговорил. Ну, вылитый Паша Сушкин.

– Некогда мне с тобой разговоры разговаривать, – вспылил чёрт. – Пятый ключ у Водяного в подземных комнатах. Будешь в речке в полночь купаться, он тебя в те комнаты и проводит. А не захочешь полночи дожидаться, приходи к нему в полдень или сразу после заката солнца. – Сказав это, чёрт исчез.

Задумался Кеша.

«Да, Водяной, почитай пострашнее других будет. Кабы весной дело было, он бы, как рыбаки и мельники, на Никиту, принёс ему подарок. Утопил бы чужую лошадь со словами: «Вот тебе, дедушка, гостинец на новоселье, люби и жалуй нашу семью». Глядишь и раздобрился б Водяной и ключик отдал. Так нет же, уже конец лета на дворе. Нужно к бабке Марфе сходить, посоветоваться. Она – старая знахарка, может и подскажет какое средство, чтоб и ключ раздобыть и живым остаться».

С такими мыслями уснул кузнец, а поутру, направился к покосившейся хатке у самого леса, в которой жила Марфа-знахарка. Зайдя во двор, он тихонько постучат в окно.

– Заходи, мил человек, дверь не заперта, – послышалось изнутри.

Кеша зашёл, поздоровался. Перед ним за столом сидела дряхлая, сухонькая старушка, и гадала на картах.

– Знаю, милый, зачем ко мне пожаловал. И как помочь тебе – тоже знаю. На тебя я сейчас карта раскладывала. Нелегко тебе придётся. Ох, нелегко! Есть цветок такой беленький – одолень полевой называется. А зовётся он так, потому что силу в себе волшебную имеет. Одолеть с его помощью можно и Водяницу и Поляницу. Найдёшь ты его в болотце, он вместе с купавками жёлтыми цветёт. А пахнет так, что голова закружиться может. Сорви этот цветок вместе со стеблем. А, когда пойдёшь к Водяному, спрячь цветок под рубаху. Сам увидишь, когда он тебе пригодится.

– Спасибо, бабушка, за науку, – поблагодарил Кеша знахарку и отправился за одоленем. Всё сделал, как старуха велела, а перед полночью, отправился к мельничному омуту, захватив с собой из дому горшочек с мёдом.

Вот уже и мельница! Месяц выглянул из-за облака, проложив золотую дорожку на водной глади. А кто это плещется в воде в такое время, кто песню грустную поёт? Да это же Водяница – жена Водяного резвится. Вот она и полностью показалась, прыгнула на мельничное колесо, катается. Нагая, длинные волосы шёлковыми волнами спадают на плечи, тёплый летний ветерок нежно ласкает её тело, отливающееся в месячном свете каким-то неземным сиянием. Не знаю, долго ли стоял бы Кеша с разинутым ртом, любуясь этим необыкновенным зрелищем, только прыгнула Водяница с колеса и ушла под воду. Тут только Кеша вспомнил, зачем пришёл. Зашёл он, не раздеваясь в воду и стал плескаться, Водяного звать. Волны пошли по воде, свист какой то поднялся, шум – то рядом с кузнецом всплыл Водяной. Огромный! Глаза, будто раскалённые угли горят! Бородища и волосы длиннющие. Вместо рук – лапы с перепонками, вместо ног – хвост рыбий, весь покрытый чёрной блестящей чешуёй, да тиной обмотанный.

– Здравствуй, дедушка, – обратился к нему Кеша, – я вот вам гостинца принёс, мёда липового горшочек, не побрезгуйте. Ключ мне нужен, чтоб Счастье-Долю добыть. У Вас он, говорят. Может отдадите?

– Может и отдал бы я тебе ключ, – ответил Водяной, пробуя мёд, – да не велено мне. – Обхватил лапой кузнеца и утащил под воду.

Долго плыли они, пока не добрались до подземных комнат. Видит Кеша – народу там видимо-невидимо. И из их села есть люди, утонувшие в разное время. Все они работают на Водяного: одни воду переливают, другие песок таскают, третьи тот песок перемывают и перекладывают.

– Останешься, кузнец, у меня навсегда. Ты человек грамотный, будешь счетоводом, чтобы каждая песчинка учтена была и в книгу занесена. – сказал и уплыл.

Много ли, мало ли времени прошло с тех пор, как Кеша у водяного оказался, не знаю. Да и как тут времени отсчёт вести – в подземные комнаты солнце не заглядывает. Работал, песок пересчитывал, про ключ у других расспрашивал, да только никто не слышал, где Водяной этот ключ держит.

Вот только раз уплыл Водяной к Болотянику, то ли по делам каким, то ли в гости, они ведь с Болотяником в родстве. А на хозяйстве жену оставил. Приплыла Водяница за рабочими присмотреть, а Кешка подкрался к ней сзади и накинул ей на шею стебель одоленя. Стала Водяница биться, вырываться, да не пускает её кузнец. Стала она проситься, предлагая ему сокровища несметные – не отпускает её Иннокентий.

– Ключ, говорит отдай, да на свет Божий выведи отсюда. Билась Водяница, билась – не вырваться. Пришлось согласиться. Одолень-то силу над ней имеет. Повела она кузнеца в свои хоромы подводные, достала шкатулку из сундука, открыла её – а там ключ лежит. Взял Кеша ключ.

– А теперь, – говорит, – веди меня на землю.

Некуда Водянице деваться. – Держись, – говорит, – покрепче за руку и поплыли.

Вынырнули они из воды, видит Кеша – на дворе осень. Листья на деревьях красные, жёлтые, коричневые. Дождь моросит. Доплыл Кеша с Водяницей до берега и отпустил её. А сам выбрался на сушу, полной грудью глотая воздух свободы. Потом, отдышавшись, выкрутил одежду и поспешил через лес к деревне.

Идёт кузнец по лесу, слышит – в куче листьев возле старого трухлявого пня шорох, лёгкое шуршание. Наверное это Листин со своей женой, бабой Листиной советуется, кому из Лисавок какую работу делать, кому когда шелестеть и какими листьями. Шуршание закончилось, знать, слепой Листин все работы распределил, всем задание раздал. А потом поднялся шум, шуршание. Присмотрелся кузнец, а это Лисавки хороводы водят, шумят, шелестят, копошатся, листочки поднимают. Лисавки – то крошечные старички и старушки, – похожие на ежей лесные духи. Кеша знал, что ни Листин ни Лисавки зла никому не делают. Пошумят-пошумят, устанут, да и спать лягут. Понаблюдал немного Иннокентий за их играми, да и отправился дальше.

К вечеру, уставший и голодный, добрёл кузнец домой. Надёргал в огороде репы, принёс в дом и только собрался печь растопить, как из поддувала выскочил чёрт. Весь в саже, шерсть взъерошена, глаза бегают, крутится, шмыгает носом, на свиное рыло похожим, хвостом вертит, копытами стучит. Сразу видно – нервничает очень, даже человеческий облик принимать не стал. Не думал он, что кузнец от Водяного живым возвратится, да ещё и ключ добудет.

– Ну что, кузнец, вернулся, принёс ключ?

– Как видишь. Что, небось, уже не чаял меня живым увидеть? – усмехнулся Иннокентий.

– Ну-ну, радуйся пока. Посмотрим, как ты шестой ключ раздобудешь, у Болотяника он. – Сказал это чёрт и снова в поддувало запрыгнул и вылетел через трубу вон.

«У Болотяника, так у Болотяника», – подумал Кеша. Растопил он печь, напёк репы, поужинал и спать лёг.

Проснулся кузнец рано, умылся, зубы древесной золой почистил. Положил в котомку хвост Шишигин, взял меч, харчей собрал и отправился к Болотянику в гости. Подошёл Кеша к болоту, вырубил длинную палку, чтобы прощупывать дорогу через болото, а то ведь Болотяник много ловушек наставить может: то пенёк поставит, то травки зелёной настелет, а под ними трясина, топь непролазная. Стал кузнец через болото пробираться не спеша, проверит дно палкой – сделает шаг, прощупает снова – сделает второй. А Болотяник бесится – хочет кузнеца напугать: чавкает в трясине, вздыхает, охает, пузыри пускает. Хочется ему Кешу в трясину затянуть, погубить его. Вот уже и остров посреди болота и большой каменный дом хозяина болот на нём показались. Видит Болотяник, что Кеша приближается, послал ему навстречу жену свою, Болотницу. Показалась она перед кузнецом из камышей. По чёрным растрёпанным волосам, по нагим плечам её вода стекает. Впилась в кузнеца своими зелёными глазищами. Грудь вздымается часто-часто, руки к нему протягивает. Зовёт: «Иди. Иди ко мне». А сама всем: глазами, мимикой, жестами, телом своим нагим манит. Иди! Иди!

Словно под гипнозом сделал Кеша шаг в её сторону и тут же по пояс провалился в болото. Хорошо, что сразу опомнился и, изрядно повозившись, выбрался на твёрдое место. Перекрестился кузнец, прочитал молитву и, не оглядываясь, пошёл дальше, бросив ей презрительно через плечо:

– На меня у тебя кишка тонка. Тебе только у баб холсты да нитки таскать.

Не успел он это сказать, как из воды выскочила болотная гадюка и, прежде чем Кеша успел что-либо предпринять, впилась в его ногу, выпуская в неё весь свой яд.

– Змея-Македоница, – начал читать заговор Кеша, – зачем ты, всем змеям старшая и большая, делаешь такие изъяны, кусаешь добрых людей? Собери ты своих тёток и дядек, сестёр и братьев, всех родных и чужих, вынь своё жало из греховного тела Иннокентия: а если ты не вымешь своего жала, то нашлю на тебя грозную тучу, каменьем побьёт, молнией пожжёт».

Читая заговор, Кеша почувствовал, как змея стала отсасывать свой яд из ранки. «Сниму с тебя двадцать шкур, сожгу саму тебя, развею по чистому полю». Когда Иннокентий закончил заговор, гадюка, высосавшая весь свой яд, отвалилась от него мёртвая. «Своим же ядом и опилась», – подумал Кеша, подходя к каменному дому посреди болота.

Из дома выскочил седой старик, одетый монахом, с широким жёлтым лицом. В одной руке он держал ключ. Болотяник, а это был он, бросился бежать к болоту. И ушёл бы, спрятался в трясине, ищи его тогда!

– Держи! – крикнул кузнец, бросая в Болотяника шишигин хвост.

Дух болота оглянулся, выпучил от ужаса глаза, инстинктивно, стараясь защититься, выставил вперёд руки. Ключ упал на землю и в это мгновение шишигин хвост накрыл его. Пропал Болотяник и хвост шишигин пропал, как и не было их. Только на том месте земля темнее стала. Поднял кузнец ключ и также, не спеша, как сюда шёл, стал выбираться из болота.

Погода вдруг резко испортилась: ветер выл, гнул к земле деревья, хлынул дождь, а потом град, да такой крупный, какого раньше кузнец и не видывал. Это Болотница о своём муже убивалась-горевала. Еле Кешка домой добрался. Дождь ему всю одежду промочил, ветер – растрепал, а град синяков да шишек понаставил. Не успел Кешка печь растопить, обогреться, как влетел к нему чёрт, злющий-презлющий, глаза молнии пускают, из-под копыт искры сыплются.

– И этот ключ принёс, ну что же, поздравляю! Герой! Последний ключ достать осталось, а он в пуще лесной-непролазной, у Пущевика в дупле висит. Завтра Ерофей, как раз тебе идти туда нужно. До встречи в аду, Кешка! – захохотал чёрт и исчез.

Почесал Кеша затылок, было над чем призадуматься. Старые люди говорят, что на Ерофея лешие бедокурят. Зверьё гоняют, орут, хохочут, в ладоши хлопают, деревья ломают. В этот день по своей охоте в лес никто пойти не решался. А ему вот придётся. Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– Э-эх! – вздохнул Кеша, – чему быть, того не миновать. Утро вечера мудренее. Высплюсь, а там видно будет.

С рассветом кузнец поднялся, собрал котомку, мечом опоясался и пошёл в лес. А в лесу шум, галдёж стоит – Леший пугает! Бормочет что-то, стонет, кричит, в ладоши хлопает, свистит, аукает, смеётся, плачет. А Кеша, как не слышит, идёт вперёд, крестится только, да молитвы читает. Видит Леший – одними криками кузнеца не испугаешь. Стал он ему показываться то серым волком, то птицей-филином, то путником. Выскочит из-за дерева – пугает. Но кузнец на него внимания не обращает, держит впереди себя меч, рукояткой кверху, как крест впереди себя несёт. Леший близко и не подходит. Всё-таки заплутал Леший кузнеца, стал он кружиться по лесу на одном и том же месте.

– Кажется, я уже здесь был, – подумал Кеша, увидев поваленное дерево, через которое он уже раз перелазил и, зацепившись, оставил кусок ткани, – Леший кружит! Ну, ладно! Ты мне так, а я тебе эдак! – с этими словами кузнец разделся догола, а потом одел всё на себя шиворот навыворот. Отстал Леший. Пошёл дальше Кеша. Вот перед ним пуща непролазная. Мрак здесь, прохлада, всё как-будто замерло, даже звук застывает в воздухе. А Солнце сюда и заглянуть не может из-за густых высоких деревьев. Не любит Пущевик солнечного света, боится его! А деревья и кусты так переплелись, что птице не пролететь, не то, что бы человеку пробраться. Взял кузнец меч покрепче в обе руки и пошёл лес валить. Махнёт вправо, рубанёт влево – дубы столетние ложатся, как трава под косой. Шагает вперёд кузнец, а за ним, по прорубленной просеке Солнце в пущу заходит. Уж как ни пробовал Пущевик помешать Кеше – и руками своими сучковатыми за одежду тянул, рвал, и глаза выколоть метил – ничего не выходит. Рубит кузнец лес, Солнце в пущу ведёт. Испугался Пущевик, выскочил перед Кешей, выставил вперёд свои руки-сучья. Глаза горят, волосы зелёные взъерошены.

– Стой, – кричит, – остановись! Ты так мне все деревья повырубываешь. Где жить тогда буду? На вот, забирай свой ключ, да убирайся подобру-поздорову.

– Так-то оно лучше будет, – согласился кузнец, беря в руки ключ, из мореного дуба выточенный. – Счастливо оставаться. Пока!

Без особых злоключений добрался Кеша под вечер до своей деревни и сразу, не заходя домой, завернул к бабе Марфе. Она открыла ему дверь.

– Здравствуй, – говорит, – милок! Зачем пожаловал?

– За советом, бабушка. Добыл я все семь ключей, как с чёртом уговорено было, да боюсь, чтобы он чего не выкинул в последнюю минуту, чтоб не погубил, не одурачил меня.

– Понимаю я твою тревогу. А помочь тебе сможет всем травам мать – Плакун-трава. Трава эта из слёз Богородицы, за Христа пролитых, выросла. Я её на утренней зорьке руками копала, а копаючи промовляла: «Плакун, плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слёзы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю. Будь ты страшен злым бесам и полубесам и старым ведьмам киевским; а не дадут тебе покорища, утопи ты их в слезах: да убегут от твоего позорища, замкни их в ямы преисподни».От этой травы черти плачут, смиряются, покорными становятся, злое колдовство рушится. Бери её и не бойся ничего. – С этими словами знахарка протянула кузнецу пучок высушенной с корнями плакун-травы. Спрятал Кеша её в котомку, поблагодарил старуху и отправился домой. Зашёл Иннокентий в свой двор, а по двору чёрт мечется. Таким свирепым и страшным его Кеша ещё не видел.

– Что, – кричит, – радуешься? Все ключи добыл? Только не видать тебе своей Доли! Не покажу я тебе дверь, которую этими ключами открыть нужно, – с этими словами чёрт швырнул пучок огня в Кешину избу. Вспыхнула она, в один миг в пепел превратилась, а от избы огонь на другие постройки перекинулся и их слизал в мгновение ока.

– Это тебе от меня подарок на прощание, – вопил чёрт, – я ведь проигрывать не умею!

– Ах, вот ты как, бесовское отродие! – рассвирепев, заорал Кешка, выхватывая из котомки пучок плакун-травы. – Так то ты свои обещания выполняешь! А-ну, веди меня немедля туда, где ты мою Долю под замками держишь!

Как увидел чёрт плакун-траву, шерсть на нём дыбом стала, глаза из глазниц чуть не повыскакивали. Одной рукой морду прикрывает, другой отмахивается, колени трусятся, хвост дрожит.

– Сей момент, – говорит, – отведу тебя, Кеша, к Доле твоей счастливой. Иди за мной.

Вышли они на луг за село. Приподнял чёрт дернину, а под ней дверь дубовая, на семь замков-засовов запертая. Открыл Кеша замки, распахнул дверь, вышла его Доля из подземелья. Доля прекрасная, с кудрями золотыми и улыбкой весёлой.

– Отпусти меня, Кеша! – запросился чёрт.

– Отдай договор. Хоть я его выполнил, не хочу, чтоб он у тебя оставался. А потом, забирай от меня Недолю со всеми злыднями с моего двора и проваливай в своё пекло.

– Как скажешь, Кеша, как скажешь, – лебезил перед ним нечистый, протягивая договор.

Взял его Иннокентий, достал из котомки свой экземпляр и сжёг их оба, а пепел по ветру развеял.

–. Убирайся вон, чтоб духу твоего больше здесь не было! – рявкнул он чёрту. А тому только этого и надо. Вмиг исчез вместе со злыднями и Недолей.

Всю зиму Кеша на чужих людей работал. И лес валил, и уголь выжигал, и на рудниках руду добывал. К весне собрал деньжат на семена, на лошадь, на корову. Отсеялся, дом новый срубил. Входины устроил. Зашёл в новый дом кузнец, поднёс к печке кота, приговаривая: «Дарю тебе, домовой-батюшка, мохнатого зверя, на новый дом, на богатый двор, на житьё, на бытьё, на богатство».

На входины кузнец позвал всех друзей-знакомых. Стали вино разливать, Кеша и домовому налил, и с его рюмкой чокнулся. Стали пирог резать, отрезал горбушку, посолил её три раза, воткнул в неё серебряную денежку и положил на печь домовому.

И всё пошло у Кеши славно: и в доме, и во дворе, и в поле. Домовой за порядком в доме следит, Дворовой –. Во дворе, да все –. И Клетник, и Сарайник, и Овинник, и Огуменник, все домашние духи помогать и покровительствовать кузнецу стали.

А после обжинок женился Кеша. Детки теперь растут – Радуют. Люди о кузнеце теперь говорят: «Счастливый! Доля у него такая».