Земли семи имён. Балаганчик Дядюшки Ши (4)

— Держи воровку!

В лицо пыхнул смоляной серебряный фонарь. Хедвика вскинула руки, отгораживаясь от пронзительного ледяного света.

— Ах ты какая! Решила украсть колдовство? Скоро всё Грозогорье без магии оставите, оборванцы! Последние крохи готовы забрать! У нас колдовство не для воровства, у нас оно на продажу!

Зажмурившись, Хедвика отступала в алые объятия шатра. От неожиданности она растерялась и не нашлась, что возразить, а лощёный круглый торговец, вынырнувший из палатки, надвинулся на неё разлапистой тенью:

— Воровка! Отребья! Деревенщина!

— Хватит меня обзывать! — наконец опомнилась Хедвика. — Я ничего не воровала!

Торговец потянул вперёд скрюченные пальцы. Луч фонаря бил прямо в лицо, и Хедвика, отчаянно щурясь, принялась яростно, вслепую отмахиваться от чужих рук.

— Не трожь!

— Что же ты делала у моей палатки? Балаганчик Дядюшки Ши не терпит воровства!

— Да что ты заладил! Я не воровала! Я слушала магию!

Торговец на секунду застыл, нелепо и широко раскинув руки, а потом расхохотался, хватая её за рукав платья:

— Слушала магию! Не ври! Воровка, да ещё и лгунья! Откуда у деревенщины деньги на первосортную шерсть?

— С чего это ты взял, что я деревенщина? — вспылила Хедвика, уже сама наступая на торговца. Его синий фрак сбился, фалды метались над землёй, а шляпа ходила ходуном по крашеным рыжим космам — так он тряс головой. Торговец напомнил Хедвике старого виноградаря с соседней деревни — взбалмошного старика, которому то и дело отшибало память. Она усмехнулась и вдруг совершенно перестала его бояться. Разъярённый её ухмылкой, Дядюшка Ши бросился в атаку:

— Да кто, кроме чумазцев с виноградников, ночами прячется на задворках? Таких и в город пускать нельзя, а на площадь — подавно! Проберётесь во дворец, обворуете самих правителей, свергнете! Ворьё!

— Я ничего не воровала, — зло крикнула Хедвика, пытаясь выбраться из-за шатра, но Дядюшка Ши своим широким телом загораживал проход. Над его плечом сияли звёзды, за спиной шумела оживающая перед ночным представлением площадь, а здесь, в углу, спёртый воздух словно кутал Хедвику в тяжёлый кокон.

— Пусти! Пусти меня, дурень! — она яростно впечатала ладонь в растрескавшийся камень и изо всех сил сжала, потянула на себя истосковавшуюся пыльную магию. Резко выбросила кулак вперёд… Что-то синее сорвалось и мгновенно врезалось в обтянутое шёлковой рубашкой пузо Дядюшки Ши. Он качнулся, выпучил глаза и осел на камни, пошатнув свой алый балаган. Хедвика, поражённая не меньше него, остолбенела.

Магия? Это действительно магия?

Пока она размышляла, совершенно позабыв о поверженном торговце, Дядюшка Ши пришёл в себя, кое-как поднялся и, всё ещё покачиваясь, ткнул в неё пальцем и заорал:

— Ах так! Ах так ты будешь со мной, воровка! Вот тебе! Вот!

Он выхватил из-за пазухи кулёк, который вырос до размеров картофельного мешка, и кинул его на Хедвику. Она отскочила, но мешок, словно живой скат, извернулся и настиг её, обвив душными щупальцами. Перед глазами воцарилась грязно-коричневая тьма, а в нос ударил неожиданно-сладкий и солнечный запах яблок.

— Будешь знать, как дерзить Дядюшке Ши! Вот тебе!

Она забилась, стремясь сорвать холщовую материю. Попятилась, запнулась о выбоину в камнях, потеряла равновесие и полетела куда-то вниз, вниз, вниз...

— Если, милочка, не хочешь, чтобы я сдал тебя охране дворца, — придётся помочь в моих маленьких фокусах...

***

Больше Хедвика ничего не слыхала. Когда она очнулась за тёмно-синей, расшитой серебром занавесью, за стенами балагана стояла глубокая ночь. Площадь Искр пуще прежнего пылала огнями, кострами, факелами и фонарями. От лотков мелких торговцев нёсся дух снеди: жареной дичи, рыбы, кукурузы и сладостей. Гремели барабаны, свистели дудки, грохотали жестяные подносы коробейников, усыпанные катушками, свистульками, стекляшками и другими дешёвыми фокусами… Фокусами…

Память извилась ужом, блеснула изумрудной змеиной кожей и наконец гибким, юрким тельцем скользнула на место. Хедвика вскочила и с ужасом поняла, что воспарила над землёй. А потом дёрнулась и снова полетела вниз, не чувствуя ни рук, ни ног.

— Да что за непоседа! — крикнул знакомый голос, и она тотчас приземлилась, но не на пол, а в чьи-то мягкие, мокрые, пахнущие розовым маслом ладони.

Дядюшка Ши снова водрузил её на стол и, ворча, принялся устраивать попрочнее. Хедвика в некотором оцепенении глядела за его спину — там, в большом ящике, оклеенном фольгой и украшенном звёздами из красной бумаги, отражалось нечто, ни как не могшее быть ею. Фольга, разумеется, не зеркало, но исказить девушку, превратив её отражение в кристалл…

— Верни меня! — закричала она, пытаясь соскочить с подставки, но только подпрыгнула и сияющим голубоватым сгустком, похожим на кривой отросток или осколок, приземлилась обратно.

— Попрыгунья, — почти добродушно цыкнул Дядюшка Ши. — Не скачи, ещё разобьёшься. Это иллюзия, милочка, иллюзия. Но очень качественная! Я продам тебя каким-нибудь почтенным господам, которые занимаются добычей каменной пыли. Они заберут кристалл с собой, а когда иллюзия рассеется, и они поймут, что ты такое, — меня уже и след простынет!

— Все узнают, что ты обманщик! — хмуро ответила Хедвика-кристалл, сама не зная, каким образом умудрилась заговорить.

— Никто не узнает, — расплылся в улыбке Ши. — Я тебя оболью беспамятством. Ну-ка, где там оно у меня?..

— Я тоже забудусь? — в ужасе прошептала Хедвика, изо всех сил пытаясь совладать со своим временным кристалльным телом. Скатиться, упасть, убежать прочь, прочь от липких ручонок Дядюшки Ши!

— Да что тебе станется, — махнул рукой он, возвращаясь к столу с узким флаконом. Открыл притёртую пробку, принюхался:

— Э, нет, это Глоток Надежды. Такое зелье на всякую рвань изводить — преступление! Зельевар не простит.

Он снова отвернулся и принялся звенеть банками и пузырьками в потёртом кожаном саквояже. Хедвика наблюдала за ним в искажённом зеркале фольги. Вот он нагнулся, вот полез в боковой карман, зашуршал бумагой… Стеклянно звякнул гранёный стакан.

— Запропастился куда-то. Придётся свежей порцией тебя окатить, — озабоченно сказал он, осторожно поднося стакан к столу. — Ну, держи! — и щедро плеснул густой голубой жидкости, которая мгновенно впиталась в грани кристалла.

— Ай, как сияет! — довольно потёр ладони Ши и со звоном поставил стакан на стол. — Теперь покупатель и не вспомнит, что приобрёл этот кристалльчик у меня. А Дядюшка Ши поедет на другую ярмарку и продаст там что-нибудь другое — фальшивое сердце или змеиные зубы — каким-нибудь простачкам… В деревнях и беспамятства не нужно, народ так доверчив! Ох! Ох!

На площади ударили часы и грохнул фейерверк.

— Началось! Началось! Ну, айда!

Он обхватил Хедвику обеими руками и, прижимая к животу, тяжело понёс к выходу. Из-за сине-серебряной занавеси дохнуло ночной свежестью, мандаринами и дымом; в небесах плескал фейерверк. Искры и огни сыпались на камни площади, дразня запертую магию...

Хедвика с облегчением убедилась, что «беспамятство» не подействовало на неё саму: она не позабыла ни кто она, ни что с ней произошло. Может быть, когда иллюзия рассеется, ей удастся потихоньку сбежать от будущего покупателя и продолжить поиски каменной лавки.

Она глядела прямо в толпу — глаз у кристалла не было, чем она видела, Хедвика понять не могла. Взору открывалось только то, что было прямо перед нею. Ей казалось, будто она застыла в стеклянном теле…

Вокруг вовсю шумела ярмарка, а перед покрытым плисовой скатертью столом собралась уже немалая толпа. Правда, пока стол с товарами был огорожен завесой невидимости — об этом Хедвика догадалась, видя, как Ши бесцеремонно бегает на коротеньких ножках по деревянному настилу, грохочет башмаками, спотыкается и передвигает свои товары. Один раз он едва не упал, схватился за скатерть и потянул на себя весь хлипкий столик, но публика за прозрачной волшебной завесью не обратила на это никакого внимания, хоть многие и разглядывали алый шатёр в упор.

— Да не видят они ничего, — пропыхтел Дядюшка Ши, поднимаясь на ноги. — Сейчас вынесу последний ящик и сдёрну эту невидимку проклятую. Столько силы сосёт, что на ногах еле стоишь, — пожаловался он Хедвике, снова ныряя в балаган позади деревянного настила. Пока он бегал за «последним ящиком», она оглядела публику.

Перед нею толпились разодетые дамы, статные господа, госпожи в чёрном, весёлые джентльмены, парни-подмастерья и совсем просто одетые девушки в платьях и плащах. Тут и там среди толпы вспыхивали факелы и начинали звенеть струны: по ночам площадь Искр была полна музыкантов.

На противоположной стороне площади ровным полукругом выстроились палатки других фокусников и торговцев. Все это было нисколько не похоже на те скромные деревенские торжища, где Хедвике приходилось бывать по хозяйству, закупая дрожжи и пробковые дощечки. Там ветхие и новые палатки стояли вкривь и вкось — где понарядней, где попроще. А некоторые торговцы и вовсе устраивались на земле, раскладывая свои товары на пёстрых платках и прямо на траве.

Здесь же палатки держали строй так, словно это лагерь стражи. Это было красиво: приглядевшись, Хедвика поняла, что торговые шатры образуют вовсе не полукруг, а хитрую спираль, в центре которой стоял самый большой и яркий балаган. Его стенки были увиты цветами — даже отсюда, издалека было видно, как полыхают над входом рубиновые розы, горят золотые лютики и мерцают неземным, ворожейным цветом вересковые незабудки. Должно быть, их собрали в окрестностях Грозогорья, где, несмотря на осень, ещё сражались за жизнь поздние, налитые летним мёдом травы и соцветия.

По площади бродили факиры, над толпой, вызывая восхищённые вздохи, кружили огненные светляки. Из дальней тёмной палатки то и дело с щебетом вылетали стайки крошечных пушистых птиц — от этого воздух над площадью полнился перьями и звоном.

Всё это — пестрота цветов и огней, музыки, голосов, искр, лент и звёзд — напоминало бусины, рассыпанные по кружевному шифону ночи. Заглядевшись, Хедвика на минуту позабыла, что с ней, и опомнилась, только когда Дядюшка Ши, пыхтя, вытащил наконец свои последние товары и принялся торопливо расставлять их на жёлтом плисе.

— Погляди, — обратился к ней он. — А, ты ж не видишь тут… Ну, вот так посмотри, — и подсунул ей белую скатерть, исчёрканную алыми стежками. — Оч-чень интересный экземпляр! Я её зову «недошито-недокрыто». Непростая скатёрочка. Говорят, узор на ней умеет сворачивать время. Шьёшь-вышиваешь, а он никак не заканчивается. Долго будешь шить — и вовсе тебя скатёрка затянет, а уж в какие дни — сама решит. А вот это! — Ши повертел перед ней изящным зеркальцем в чернёной серебряной оправе. От зеркала пахнуло тиной и застоялой водой, Ши сообщил что-то про русалок из Черноречья, но Хедвика прослушала: её больше интересовало собственное отражение. И вправду, она кристалл! Голубой, с бликами, танцующими на изломах, с радужными искрами в глубине, с целой короной самоцветных брызг. Ого!..

Что-то будет дальше?..

***

Дядюшка Ши наводил на витрину последний лоск, когда завеса-невидимка всколыхнулась, и внутрь проскользнул… да это же лютник из таверны, тот самый, что назвался Сердцем-Камень!

— Ушлая душонка, — испуганно оглянувшись на него, прошептал Ши. — Рано, рано пришёл! А если кто увидел?

— Никто не увидел, — усмехнулся лютник, сбрасывая капюшон. Теперь, в полумраке и бликах с площади, его лицо казалось гораздо старше. Черты заострились, глаза глядели хищно и задорно: словно волк, крадучись, вошёл в загон к козочкам. — Уж не от меня ли ты завесился невидимостью?

— Завесишься от тебя, — вздохнул Ши, пытаясь, однако, невзначай закрыть прилавок своими широкими телесами. Глядя на его ухищрения, лютник вновь осклабился и легко вспрыгнул на деревянный настил.

— Ну-ка, отойди. Что тут у тебя нынче?

— Пощади, уродец, — жалобно попросил Ши, сдуваясь под его взглядом, как рыба-шар. — Давай после ярмарки… Что останется — любое бери.

— Свою долю забираю, когда вздумаю, — ласково рассмеялся лютник, отодвигая торговца. И воскликнул: — Вот это да! Где же ты уволок такую добычу? Знакомая девица!

— Помоги! — прошипела Хедвика, безнадёжно пытаясь расшевелить кристалл и привлечь внимание. — Помоги мне выбраться отсюда!

— Сама явилась, — хмуро пробормотал Ши, вытаскивая из кармана мягкую тряпочку. Промокнул ею лоб, а потом (фуу!) прошёлся по граням кристалла.

— Помоги!!

— Шила в мешке не утаишь, — таинственно улыбнулся лютник и, подмигнув Хедвике, исчез — точно как в таверне, только на этот раз без искр и шума.

— Во даёт… И не взял ничего… Перебежчик. Шарлатан! — тотчас обретая прежний тон и уверенность, заворчал балаганщик. Он осторожно выставил на стол целую вереницу звенящих склянок со снадобьями всех оттенков голубого, ещё раз протёр своей тряпочкой, смахнул пылинку со скатерти и проворчал: — Моя бы воля, глаза б мои его не видели. Но куда без него, куда…

— Все у тебя перебежчики, шарлатаны и ворьё, — хмыкнула Хедвика, впрочем, не особенно размышляя о Дядюшке Ши: она злилась на лютника и внимательно разглядывала толпу, пытаясь понять, куда тот исчез. В том, что он где-то рядом, она даже не сомневалась.

Но балаганщик среагировал на её слова на удивление бурно:

— О! — воскликнул он, на мгновение оторвавшись от витрины. — Уж он-то — не ворьё, не мелкий воришка. Он — властитель воров! И настоящий подлец в придачу…

— За что же такие почести?

— Он ворует то, что отнять не так-то просто, унести ещё сложней, а уж долго у себя хранить, — что души лишиться. Тут, милая моя воровочка, пан или пропал: украдёшь и сбудешь, кому надо, — твой куш, пой, гуляй. А коли своруешь, а потом отделаться не сможешь — пиши пропало... Пиши пропало! — Ши горестно хлопнул себя по синим бокам, будто сам не сумел сбыть краденого, и воскликнул: — Но пора начинать однако! Поехали! — и всплеснул мясистыми, умащенными маслом ладонями. Шлепок получился звучный, сочный. Занавес-невидимка, приглушавший цвета и звуки, упал, и ярмарка площади Искр наконец хлынула на Хедвику всей своей мощью. Гомон, звон, фейерверки и выкрики, флаги, хмель, огни и карусели — словно разошлась пыльная пелена, и всё вокруг заиграло, зазвенело, умытое дождём и освещённые буйным ночным весельем.

— Леди и господа! — зычно крикнул балаганщик, и голос его бархатисто раскатился над толпой. — Дядюшка Ши прибыл от самых Горячих гор и вновь раскинул свой скромный шатёр перед жителями столицы. Диковинки со всех семи земель: от Траворечья до Ражего леса. Добрые леди и господа! Торговля открыта!

Стоило ему произнести эти магические слова, как толпа всколыхнулась и накатила, напирая на деревянный настил.

— Русалочье зеркало!

— Продано!

— Вежьи травяные руны!

— Продано!

— Корень чернореца сушёного!

— Продано!

— Карта снов! Первое издание «Синего шара»! Шерсть грвеца!

— Продано!

Торговля шла бойко; мелкие фокусы и магическую мишуру Дядюшка Ши продал сразу, выручив за это немало монет. Следом в дело пошли более серьёзные экспонаты. Кое-кто из покупателей побогаче расплачивался не просто медяками и серебром, а первосортной каменной пылью… Дело шло к рассвету, а балаганщик устало и весело кивал новым и новым покупателям. Наконец на плисовой скатерти остались лишь самые никчемные да самые дорогие товары.

— Леди и господа! Фонарь иллюзий! Где бы вы ни пожелали навесить ворожбы, витражи фонаря осветят любой выдуманный мир! Ни в каком лабиринте, ни в каком лесу не заблудитесь, покуда горит свет!

Ши взял в руки тяжёлый, в бронзовой оправе фонарь и высоко поднял его над толпой. Блики и искры от цветных витражных стёкол рассыпались по лицам гостей, вызвав восхищённые возгласы.

— Ларь семи воров! — надрывался тем временем Ши. — Не пугайтесь названия! В ларе — храбрость и ловкость, изворотливость и хитрость, неуловимость, бесстрашие и, конечно, удача! По флакончику каждого зельица для добрых леди и господ! Купите ларь семи воров — и радуга эликсиров везения и отваги в ваших руках!

Господа с интересом присматривались к окованному красным железом ларчику, под крышкой которого скрывались семь флаконов и такие обольстительные перспективы…

— И, наконец, голубой кристалл! Кто не ведает, что мир наш подобен кристаллу, кто не гадал оказаться в сопредельных мирах? Ну а кроме, — он заговорщицки понизил голос и прищурился, — для тех, кто знает толк в каменном деле, кристалл послужит чудесным сырьём…

«Сырьём?» — задохнулась от ужаса Хедвика.

Толпа снова загомонила. Знатоков каменного дела среди «добрых леди и господ» оказалось немало, но редкий из них ведал, из какого камня выходит поистине колдовская пыль. Как по команде, вперёд выступили пять мастеров-каменщиков — Хедвика без труда признала среди них тех, кто не пустил её и на порог. А тот господин, что стоял с краю, весьма смахивал на давешнего обманщика, оставившего её без каменного браслета...

— Десять серебряных, — молвил тем временем один из мастеров, осматривая кристалл.

— Пятнадцать, — цокнул другой, взбираясь на настил и проводя по кристаллу ладонью. — Надо же, без одной царапины! Двадцать даю!

— Тридцать! — крикнули из толпы.

— Тридцать два, — степенно произнёс старик-мастер в кожаном плаще, пробираясь к столу.

— Сто, сто! — заорал дерзкий подмастерье и тут же юркнул в толпу — только мелькнули смоляные лохмы.

— Сто десять, — хлопнул ладонью по опустевшей алой скатерти первый из говоривших.

— Сто десять? — переспросил Дядюшка Ши. — Эт-то интересно! Господа, помните, кристалл не прост, он покрыт соляной пылью!

По толпе прокатился недоумённый гул; пожилой мастер в плаще недоверчиво склонил голову.

— Да-да! — адресуя ему лукавую улыбку, воскликнул балаганщик. — Тончайшее напыление! А ведь многим известно, как сложно соединить камень и соль. Сто десять серебряных! Готов ли кто-то из благородных горожан заплатить за кристалл больше?

— Сто двенадцать, — раскатился над толпой голос знаменитого на всё Грозогорье огранщика янтаря. — Даю сто двенадцать!

— Сто двадцать, — хмурясь, предложил тот, которому так по вкусу пришлась гладкость граней. Он снова провёл ладонью по пронзительно-голубому сколу, и Хедвика передёрнулась, чувствуя, впрочем, что иллюзия потихоньку спадает. Она ощущала себя и кристаллом, и человеком, вдруг осознав, что усилием воли может сама стянуть с себя ворожбу — как перчатку с пальцев, как скатерть со стола. Но ещё не время, не время…

И вдруг всё смолкло.

— Сто пятьдесят, — разнеслось в толпе, и даже огненные фонтаны, обрамлявшие площадь, уняли свой блеск.

Из-за спин медленно вышла низкая женщина в тёмно-синем плаще с капюшоном. Плащ струился за ней мягкой волной, отливавшей то в изумруд, то в бирюзу, и был сшит из весьма недешёвой ткани. Незнакомка подошла к деревянному настилу — толпа расступалась перед ней, будто она была чумной королевой, — и властно вытянула руку, приоткрыв ладонь. На деревянные доски у самых башмаков Ши, соткавшись прямо из воздуха, рухнул толстый, туго набитый мешочек размером с яблоко.

— Ну? — повелительно поторопила покупательница.

«Колдунья… из мёртвого города…» — прошелестело в ярмарочной толпе.

Хедвика съёжилась и застыла в своём кристалльном теле, отчаянно и безуспешно стремясь остаться незамеченной. Струсил и сам Дядюшка Ши: видно, властная покупательница была из тех, кто способен распознать иллюзию.

— Зачем вам это, госпожа? — пролепетал он, растерянно улыбнувшись публике.

Хедвика видела, как женщина в плаще подходит ближе и ближе, а за её спиной темнеет среди наряженной публики знакомый футляр от лютни… Она пригляделась: да-да, это был властитель воров! Но на неё лютник не глядел, а только шептался со сморщенным стариком в кожаном переднике и огромных круглых очках. Старик качал головой, щурился и пожимал плечами. В конце концов лютник указал рукой точно на Хедвику, хлопнул старика по спине и отошёл в тень. Настырная покупательница тем временем поманила Ши длинным, увенчанные чёрным когтем пальцем:

— Если не чист на руку с этим кристаллом, говори сейчас. А если всё так, как расписываешь, беру его за сто пятьдесят серебряных. Заверни в картон, а перевяжу сама.

«Почему она хочет сама перевязать?.. Неужели магической нитью? Вот тогда уж прости-прощай…»

Судорожно переглатывая, Хедвика натужно пыталась сбросить иллюзию. Нужно сосредоточиться, всего лишь сосредоточиться, но страшный коготь незнакомки не даёт покоя…

— Сударыня, как можно, — заикаясь, лебезил Ши, не оставляя попыток оттереть таинственную особу от витрины. — Всё высшего сорта! И зачем вам, такой леди, утруждаться поклажей! Мои посыльные сами отнесут вам покупку, только укажите адрес…

Она щёлкнула пальцами, и Ши умолк, разевая рот, как безумная рыба, которую чудом миновал мясницкий нож.

«Ведьма!» — вновь пронеслось по толпе. Факиры, дамы, мастера, мальчишки, музыканты и коробейники — все как один затаили дыхание.

Ведьма величественно взошла на помост. Хлёсткий жест — и кристалл вздрогнул, готовый взвиться в воздух. Хедвика сжалась в ожидании разоблачения…

— Госпожа, — твёрдо и бархатно произнёс лютник, по-кошачьи вспрыгивая на настил. — Торг не окончен. Спросите сами, раз уж вы обезгласили нашего доброго балаганщика. Быть может, кто-то готов предложить большую цену?

— Старый знакомец… — обронила ведьма, глядя на властителя воров. — Какое дело тебе до этого кристалла?

Лютник улыбнулся, но не успел сказать и слова, как из толпы заголосили:

— Госпожа, госпожа! Покупаю камешек за двести серебряных! За двести! Ши, старый ты шмардун, кивни, если сделка в силе!

Ши расширил глаза и закивал, словно болванчик, всеми силами показывая, что согласен и одобряет покупку.

— Ну вот, — обладатель двух лишних сотен серебряных монет прорвался сквозь толпу и, покряхтывая и оправляя заляпанный киноварью фартук, влез на помост. Хедвика с тревогой, но без всякого удивления узнала в нём того самого мастера, с которым минуту назад сговаривался лютник. Что он замышляет?

— Позвольте, госпожа, позвольте, — суетился старик, стаскивая кристалл со скатерти и заворачивая в свой кожаный фартук. — Простите, коли обидел, бывайте, всего доброго!

Он кивнул колдунье и балаганщику и, прижимая свёрток к животу, неловко соскочил в гущу камзолов, боа и сюртуков. Сухонький и худосочный, покупатель пропал из виду уже секунду спустя.

Лютник с достоинством поклонился, спрыгнул следом и, приподняв шляпу, тоже исчез — но не сгинув в толпе, а вновь рассыпавшись фейерверком кручёных брызг. Правда, в этот раз обошлось без каменной пыли — видимо, и властителю воров порой приходится экономить волшебство.

Ведьма, прищурившись, сошла с помоста и завернула в балаган. Дядюшка Ши, повинуясь её щелчку, безропотно и молчаливо поплыл следом, едва касаясь досок носками башмаков.

— Ну, рассказывай, что за девочку ты запрятал в кристалл?

— Аа… оо… о, как приятно снова обрести речь! Благодарю!

— Что за девка?

— Не знаю! — жалобно вякнул он, потирая горло. — Сама пришла!

— Как? Откуда?

— Увидал, что хочет обворовать мой балаганчик, и скрутил. Неопытная, видать, хоть, кажется, и ведьмочка.

— Ведьма?

— Я накинул на неё иллюзию кристалла. Все знают, Ши — мастер иллюзий! А она сохранила разум, зыркала на меня, даже с этим воровским корольком языками сцепилась.

— Ах, у тебя и он погостил? — рассмеялась ведьма, оглядывая балаган. Ещё один щелчок — и Ши оказался у самого её лица: — А теперь запомни, пройдоха ты грозогорский: девочку эту не тронь. Думать о ней забудь и разыскивать не смей, если не хочешь, чтобы время кувырком пошло.

— Что-о? — выпучил глаза балаганщик. — А как же вы? А вы… Ах, простите, госпожа моя… Уж вы-то за ней приглядите!

— Уж я-то за ней пригляжу, — задумчиво повторила она, глядя, как Ши шлёпнулся на усыпанный опилками пол. — Да вот не так просто это будет. След её не берёт.

— Как так? — обомлел балаганщик. — Всех берёт, а её — не берёт?

— Нездешняя она. Как в кокон спрятана. Не идёт на неё ни пыль, ни след, ни слово. Вот и мне не далась в руки…

— Так неужели, если бы госпожа пожелала по-настоящему кристалл купить, не купила б?

— Подозреваю, именно так.

«Ведьма ведьмовская, — пронеслось в голове у Ши. — Скорее бы спровадить!»

— Хватит дрожать, и сама ухожу. И вон из Грозогорья со своими побрякушками — чёрные зеркала, алые скатерти! Не шутки это. Время в кольцо завернуть и юнец по глупости сумеет. А ты попробуй потом распутать, распрясти...

На этих словах у Ши зашумело в голове, и очнулся он лишь под утро, в том самом витражном переулке, куда накануне занесло Хедвику. Такова уж была милосердная магия столицы: выносить заплутавших, перепивших, потерявшихся и проигравших не в чащобу и не в тёмные скверы, а в старый переулочек, к которому стекались шумные городские тракты.

На этом с Дядюшкой Ши распрощаемся — до поры до времени.