Земли семи имён. Синие шары (6)

— Эй, виноградная! Просыпайся! Над книгами только заучки засыпают. А ты-то — дерзкая, деревенская, из такой разве породы? Ну-ка, просыпайся!

Безжалостно и отчаянно вырывали её из объятий ночного снежного океана. Тянулось вдали ледяное глиняное побережье, а за ним, по мощёной дороге, дробили камень копыта, и восток занимался бледной земляничной зарёй…

— Просыпайся!

Копыта звенели всё ближе, и вот уже по океанской тверди, словно по наковальне, отдавался невозможный, мучительный перестук.

— Да кто так стучит! — хрипло, сонно пробормотала Хедвика, ныряя назад, в тишину синего океана. — Отпустите! Утихните!

Шлёпнула рукой со всей силы, упала на что-то мягкое, бархатное и вскочила, как обожжённая, тотчас очнувшись и всё вспомнив: прямо под ладонью чадила пыльной вонью старая скатерть.

— Ты полегче, полегче, — испуганно попросил Грегор, выставив перед собой руки. — Кто ж знал…

— Что это за книга? — задыхаясь, словно только что и впрямь боролась с зимней волной, спросила Хедвика.

— Да о синих шарах книга… Прав Файф, ведьма ты, неопытная, глупая и бессовестная.

— Почему бессовестная? — чувствуя непривычную слабость, нахмурилась она.

— Потому что сколько всего в твоих силах, а ты и не ведаешь. Такой синий шар прятала.

— Ничего я не прятала. То в воровстве обвиняют, то в тайнах… Лучше воды дай. Ушли твои господа из дворцовой гильдии?

— Ушли, ушли. Как они за порог, я к тебе — что, думаю, тихо так сидишь? Ни башню по камушку не разнесло, ни площадь не запылала. Книжкой, что ли, увлеклась, книгочейка? Гляжу — а ты и вправду увлеклась! Ещё бы часок, и не вытянуть тебя оттуда…

— Мастер Грегор, признавайся, у тебя здесь свеча особая, дурманит без запаха? Или другие какие травы по углам рассыпаны? А?

— Ничего у меня тут нет. Комната эта — для друзей, чужаков сюда не впускаю. Зачем мне тут кого-то травить?

— А зачем меня впустил? И отчего мне всё горы и океан мерещились?

— Горы и океан? Вот как… Ты, выходит, ведьма морская, водой промышляешь, дождями… Да не вопи, не вопи, — замахал он на открывшую было рот Хедвику. — Сейчас не повелеваешь, так может, потом начнёшь. А суть у тебя такая, раз океан привиделся. Была бы не ведьма, или хотя бы учёная мало-мальски, — увидала бы одни слова в книге моей. А первое знакомство вот какое вышло — едва не затянуло тебя с твоим-то шариком…

— Объясни о шарах, мастер. Что они такое?

— Прежде обед соберём. Это ты тут прохлаждалась, на волнах покачивалась. А я заказ принимал, наболтался — язык болит. Вот тебе вода, вот тебе полотенце, умывайся и айда обедать. Вернее, завтрак заканчивать.

Когда Хедвика, пошатываясь, вышла из круглой комнаты, за окнами золотилось шедшее на закат солнце. Грегор уже скрючился у очага и подкладывал на железный противень жилистые куски мяса. Сырое мясо шипело и шкворчало, по краям аппетитно пузырилось масло, и пахло, пожалуй, на всю площадь Искр.

— Скажи, а как твоя мастерская на площади оказалась? Все остальные дома и лавки тут… — Хедвика покрутила рукой, подыскивая слово, — ну… пороскошней. Побогаче. Как на парад выстроились. А твоя…

— Да что ты за любопытная такая? По красоте будешь судить — ничего путного не узнаешь и не увидишь. Меньше спрашивай, больше подмечай. Вон, заказчики из дворца приходили — так, надо думать, для правителей работаю. А правителям своих мастеров под боком всегда удобней держать, вот и выделили местечко на этой площади.

— Но ты ведь не только королевский ювелир, а, мастер Грегор? И о библиотеке твоей правители не ведают. И синие шары эти…

— Опять о шарах! Мясо подгорает, снимай! И рис недоварен. Какая ж ты хозяйка? Пока лясы точишь, огонь своё дело делает!

Хедвика спрятала усмешку и бросилась к противню с мясом. Очаг тут, видать, тоже «оживлённый», раз так быстро жарит…

Пока она выкладывала поджаристые кусочки на блюдо, Грегор подоспел с целой миской риса. Брякнул на стол кувшин молока, высыпал в плошку миндаля, вытащил из буфета плетёный коробок вроде тех, с какими хозяйки на рынок ходят, только поменьше. В нём оказалась баночка мёду, вяленые груши, сушёные абрикосы и лиловый чернослив.

— Ну, пожуём, — провозгласил мастер, разливая молоко по высоким стеклянным кружкам. Хедвика пристально следила за его трапезой, но не заметила, чтобы он взял хоть кусок мяса. Грегор горстями сыпал в рот рис, щедро заедал мёдом, закусывал миндалём и запивал молоком, но ни разу не потянулся к широкому, чернёного серебра блюду с дичью.

— А мясо для кого? — наконец спросила она, очищая от кожуры миндаль и обмакивая его в мёд.

— Мясо — для тебя. Поди, отродясь не едала.

— Отчего же. Едала, как в Грозогорье явилась.

— Ну вот и сейчас ешь. А то как смерть бледная — после океанских-то своих приключений. Ешь, да только гостям ещё оставь.

— Снова гостей ждём?

— Каждый вечер ждём. И каждый вечер они голодными являются. После трудов-то их — как голодным не быть. Только не спрашивай, не спрашивай, что за гости. Вот ведь виноградница-любопытница свалилась мне на голову!

— Так прогони, — предложила Хедвика. — Хоть и славно у тебя, а я себе и другое место подыщу.

— У меня славно? — удивлённо расхохотался Грегор. — Вот удружила! Что ж тут славного?

— Книги твои, дверь заколдованная, розовые свечи. Гости, речи, синие шары. И пахнет у тебя здесь всюду — пылью, каменной пылью.

— А тебе, значит, и это по нраву... Ну а как не пахнуть, если с камнем имею дело. Ладно уж, будь пока при мне, не гоню. Да и Файфу обещался за тобой присмотреть, поберечь. Не знаю, чем ты ему приглянулась, но приглянулась, видать, крепко. Может, лицом, может, повадкой. А может, шаром твоим.

— Так расскажи уж, что это за шары такие! Сколько можно вокруг да около?

Грегор дохнул на стёкла своих огромных очков, протёр рукавом сюртука. Поглядел на Хедвику:

— Сама-то как думаешь?

Она проглотила чернослив, склонила задумчиво голову.

— Думаю, что это каменная магия, только не та, что из-под полы продаётся, а та, что внутри у людей. И много её, и синим светит. Только не пойму, у каждого она есть или нет.

— Почти угадала, — закивал мастер. — Магия это, да только не каменная. Внутри у людей, да только не у всех. Откуда, у кого шар берётся — неведомо, да только один с рождения колдовать без всякой пыли способны, а другие, как ты, до поры до времени и вовсе об этом не слыхивали. Кое-кто и всю жизнь проживёт, а о том, как синий шар с каменной пылью связан, не услышит. Не кричат об этом на всех углах, виноградная, сама понимаешь…

— Шары эти неживое оживлять помогают? Или ворожбу в долг к крови примешивают? В океан манят, дурную дрёму влекут?

— И то, и другое, и третье, и всё не то. — Грегор протянул к ней руку, указал на сердце: — Чувствуешь, внутри горчит, горячеет?

— Нет, — удивлённо ответила она.

— Это потому, что о шаре своём не думаешь. А он-то и примешивает колдовство к крови, как ты говоришь. Оттого у колдунов настоящих и кровь с просинью, что шар синий.

— А океан отчего чудится?

— Оттого, что шар твой от воды пылает. Ото льда, от дождей, от родников. Там-то, у рек, у морей тебе самое раздолье. И дрёма твоя не дурная, это тебя с непривычки в дурман уносит. Как пообвыкнешь, попроще станет. Колдовство ведь не бабочка, силы требует.

— А как же синий шар с каменной пылью связан? — подозревая, что не понравится ей ответ, шёпотом спросила Хедвика.

— А как сама думаешь? — повторил Грегор, но на этот раз мысли у неё были такие, что и вслух говорить не хотелось. Но молчание в Грозогорье — дело редкое да недолгое. Минуты не прошло, как застучали в дверь — рассыпчато, словно рил танцуя, что бисер по серебру.

— Открывай, — с облегчением рассмеялся хозяин. — Прости уж, по солнцу не до разговоров, круглый день гости да хлопоты. Позже договорим. Открывай, открывай, этому можно.

— Мясоед явился? — бросила Хедвика, вставая из-за стола. За дымным стеклом двери чернел в золотом зареве силуэт гостя: капюшон, плащ, за спиною — лютня…

— Уж не властитель воров снова пожаловал?

— Нет, не он. Сумеречные воры все похожи, но Файф нынче ночью далеко. Впускай гостя, не след ему у моих дверей задерживаться подолгу. Площадь Искр таких не жалует, хоть ими и кормится. Ну, открывай!

Хедвика подвинула засов, но тот не подался. Потянула сильнее — массивная щеколда не сдвинулась ни на йоту. Сумеречный вор за стеклом нетерпеливо дёрнул головой.

— Чего копаешься? Скоро стража пойдёт!

Грегор досадливо вскочил, едва не поскользнулся и схватился за скатерть, чтоб удержаться на ногах. Скатерть съехала со стола, следом кувшин с остатками молока раскололся на черепки, миндаль посыпался на полотняную циновку, а стакан воды, которой мастер запивал варёный рис, упал и подкатился к самым ногам Хедвики, окатив её туфли и забрызгав подол.

Мгновенной вспышкой мелькнул давешний океан в окаёме гор, Грегор хрипло крикнул: «Ну!», она со всей силы дёрнула на себя засов, покачнулась, отскочила, но дверь наконец распахнулась. В следующий миг в дом стремительно вошёл гость в тёмном плаще, и дверь захлопнулась по мановению его руки.

«Ещё один маг», — подумала Хедвика, поднимаясь с пола.

— Здравствуй, мастер, — поприветствовал гость Грегора и, обернувшись, с любопытством подал руку Хедвике. — И тебе здравствуй, любительница долгих встреч.

Он вопросительно взглянул на Грегора, и тот, кряхтя и собирая с полу миндаль, ответил:

— Подмастерье моя. Не спрашивай, не спрашивай, как, и на шар её так не гляди, рот не разевай, и без тебя уж охотнички нашлись. Садись давай, ешь, для тебя жарили.

Без долгих разговоров гость уселся за стол и принялся за еду.

«Ну и порядки», — усмехнулась про себя Хедвика, стряхивая с платья крошки и пыль. Она села против мастера, рядом с гостем, и принялась за остатки уцелевших на столе вяленых груш. Странная это была трапеза: более необычной компании она и придумать бы не могла. Сидели за столом молча, среди рассыпанных абрикосов, в переглядки играя; за окном уходило за дальние крыши солнце, и звенели уже по площади железные шаги вечернего караула.

Покончив с мясом, гость положил на колени футляр с лютней, а Грегор одним движением стянул со стола скатерть со всем добром и, увязав в узел, положил у буфета. Тёмный футляр лёг на стол, гость щёлкнул блеснувшей застёжкой и откинул крышку.

Хедвика ахнула, и плеснуло на неё пеной, синевой и глубью.

— Но-но, потише, прикрой, прикрой! — воскликнул Грегор и сам захлопнул футляр. — Давай-ка ты, лоза-дереза, пока в мастерскую пойдёшь да плату гостю приготовишь. Отсчитай ему триста серебряных или три слитка серебром найди. Уж всяко приметила, где у меня серебро хранится. А про остальное пока и не думай!

Хедвика, у которой голова закружилась от нахлынувшей синевы, послушно вышла из-за стола и у самой двери услыхала:

— Зачем такую красоту отсылаешь?

— Уж больно впечатлительна девка. Книга моя на неё откликнулась, чуть не уволокла. А шаров она и вовсе в жизни не видала, в руках не держала. Постепенно, постепенно к этому приучать надо. А у тебя тут аж четыре за раз!

— А у неё-то самой — видел ли, какой шар?

— Куда мне до вас. Мне шары сквозь кожу да кости не разглядеть.

— Светит, что маяк, — со скупым восхищением знатока вздохнул гость.

— Ладно тебе, маяк. Откуда? Она ж с виноградников. Всю жизнь в лесу прожила, о ворожбе ведать не ведала.

— А к тебе-то как попала?

— Да уж случилась заварушка. Скажи лучше, чьи шарики нынче унёс?

— Пташки малые, никто и аукнуть не успел.

— Файфа видел?

— Видел, конечно. Хмур, строг, скуп.

— Да-а? Вот оно как. А ведь вчера-то ночью как глаза искрились! Зуб даю, глаз на её шар положил.

Вернувшаяся Хедвика молча водрузила на стол два слитка и высыпала поверх футляра серебро. Гость, не церемонясь, сгрёб плату в суму и дольше задерживаться не стал: закинул за плечо опустевший футляр и был таков.

— Голодный — да. Но не такой уж и злой, — задумчиво произнесла Хедвика, выглядывая следом за ним на опустевшую площадь.

— Это он перед тобой старался, — довольно кивнул Грегор. — И продешевил, продешевил с шарами, заглядевшись! Файф бы меньше, чем за пять слитков, не отдал. А этот — на, бери, дай только ещё на тебя поглядеть!

Хедвика приложила к щекам холодные ладони:

— Мало чести девушку в краску вогнать, мастер.

Грегор тяжело вздохнул, но, вопреки обыкновению, промолчал. Да только Хедвика изменять себе не стала:

— А всё-таки, отчего властитель воров решил выручить меня?

— Выручить?

— Ну, когда подговорил тебя купить кристалл у Дядюшки Ши.

— Это-то я понял. Только вот не знаю, выручить ли решил или в кутерьму втянуть. Мастерская моя — не самое доброе место в Грозогорье, уж и сама поняла, пожалуй. Не гавань, а тревожный перекрёсток.

— Да уж я в тихой гавани всю жизнь свою провела! — воскликнула Хедвика, усаживаясь за стол и наливая себе воды. Бросила в чашку две уцелевших черносливины, поглядела на мастера сквозь воду да стекло: — Может, и хватит. Может, и на перекрёсток пора!

— Шустрая какая, дерзкая. Вроде водному шару и не пристало такой хозяйкой вспыльчивой обзаводиться.

— И всё же, отчего, отчего он из своего кармана за меня заплатил?

— Кто?

— Да Сердце-Камень, лютник этот, властитель воров — уж как только он не зовётся.

— Файфом он зовётся, да только кто его знает, отчего. Он не одну игру ведёт. А поди, просто пожалел тебя, дурёху, чтоб ты в руки ведьме не попалась.

— А что это за ведьма? У неё тоже есть синий шар?

— Не разберёшь. Чудная она, нездешняя. Вот как ты. Откуда появилась, когда — никто не слышал. Живёт в мёртвом городе, среди красной да голубой травы, растит, говорят, города в кристаллах — вот на тебя на ярмарке и посмотрела. Тут да там новые деревеньки в северолесье появляются, что грибы после дождя. И никто не удивляется, не спрашивает — как будто так и было всегда. А я так думаю — её рук это дело. Вырастит да насажает… Подкармливает растеньица каменной пылью, это как пить дать! А откуда иначе в городах магия берётся, откуда новые люди с синими шарами рождаются? Сумеречные воры своим ремеслом магию лишь рассеивают, разносят по семи землям, новой не прибавляют.

— Выходит, ведьма эта доброе дело делает? А сумеречные — что, выходит, во… воруют? — Хедвика осеклась, вдруг догадавшись: сложились в один гобелен пёстрые лоскутки… — И Файф ворует? Отнимает синие шары?..

Грегор развёл руками — мол, что тут сказать?

— А ты что с ними делаешь? — косясь в угол, куда мастер убрал свёрток с шарами, прошептала она.

— Пыль каменную собираю, — отвернувшись, сухо ответил мастер. — И продаю.

— Кому?..

— Кто купит, тому и продаю, — проворчал он. — Не твоего ума дела. Поблагодари, что твой шар не тронули — несмышлёную да несведущую обокрасть, что ребёнка накормить.

Больше Грегор об этом ни слова не проронил. Только когда тьма, рассыпчатая, как чёрный тмин, легла на пыльные площади Грозогорья, кухня была прибрана, а очаг притушен, мастер заговорил вновь:

— Как тебя зовут-то хоть, виноградная? Вторую ночь под моей крышей коротаешь, а имени своего так и не назвала.

— А на что тебе имя моё? Так и зови — виноградной. Не солжёшь.

— И то верно. Имя скажешь — власть дашь. Лучше семь имён иметь, да не держаться за каждое. А всё же осторожней будь, виноградная: имя за собой судьбу тянет, не заметишь, как разойдутся внутри тебя сто дорожек…

Огонь в очаге играл причудливые саги, ветер в трубе сипел и бился о кирпич, а снаружи хлопали ставни, звенели дудочки.

— Нынче на площади танцуют, — улыбнулся мастер. — Не хочешь и ты пойти?

— На что мне лишние кавалеры? И без того уж двое навязываются, — ответила Хедвика, не поднимая головы от шитья. Скромные кружева по манжетам платья, что первая ночь грозогорская потрепала, выходили на диво хороши после её иглы.

— Словно швея прирождённая, — хмыкнул Грегор, разглядывая узор. — И зачем тебе платья в лавках покупать? Сама шей-вяжи!

— Иглу, мастер, в третий раз в руки взяла, да лучше б вместо неё ты мне резец дал или скарпель.

— Да разве не поняла ещё, что резцом да скарпелем я с шаров синих пыль скалываю? На что тебе каменные крохи, коли у тебя самой синий шар?

— Кончатся шары — и всё, кончится магия. Так ведь, мастер? А сколько в Грозогорье, в северолесье магии живой заперто? Площадь Искр разве что не звенит от неё. Да и лес, и река, и горы — отовсюду её черпать можно. Ничем не докажу, но уверена, уверена я, мастер Грегор!

— Так камни-то при чём? Зачем по камню работать научиться хочешь?

— Правильно я поняла, мастер, что синий шар — что камень? Если так, то узнать хочу, в какой миг, как живая магия неживой становится. Живая ведь в тысячи раз сильней каменной пыли, тут и гадать нечего… Как добывать её отовсюду? Понять хочу!

— Виноградная, неужто в библиотеке моей обо всём начиталась?

— В библиотеке твоей книги на чужих языках. Ни слова не прочла.

— Откуда тогда мысли такие?

Хедвика прикусила губу:

— И сама не знаю. Словно эхо…

— Эхо? Знаешь ли, кого на Зелёной Реке эхом кличут? Русалок потерянных, что на берег умирать уходят.

— Не была я никогда не реке, мастер.

— Ну, может, ещё и побыва…

И снова в двери стук, дробный, крепкий, как лютый дождь по стеклу.

Грегор сдвинул брови:

— До света никого не звал. Не по твою душу?

Хедвика, замерев, покачала головой. Широко открытыми глазами глядела, как мастер ковыляет к двери.

— А отойди-ка ты в тень, виноградная. От греха.

Она скользнула в простенок у очага и притихла. Грегор открыл дверь.

В мастерскую вошла колдунья мёртвого города.