Охота за проклятием, или простая математика

– Перри, поторопитесь, я умираю от любопытства.

Однако сам Мёрфи не спешил приближаться к верблюду, на котором ему предстояло проделать путь до древних каменных гигантов.

– Доктор Перри, – недовольно поправил я, начиная жалеть, что взял с собой этого помешанного журналиста. – А вы что же, пойдёте до места пешком?

– Именно это я и собирался сделать.

Он осторожно потянулся. Послышался хруст. Какое-то время мой спутник не шевелился, словно пытался расшифровать сигналы организма, а потом довольно улыбнулся. Видимо, всё в порядке. Хотя, что может быть не в порядке в его возрасте? Я не особо вдавался в биографию Мёрфи, но на вид ему около тридцати-тридцати пяти. Подтянутый и спортивный, вполне возможно, занимается единоборствами, судя по ломаному-переломанному носу. Но не бокс: черты лица правильные и прямые, надбровные дуги тоже нормального размера. Вообще, Мёрфи выглядел вполне обычно, кроме носа, разумеется, ну и длинного шрама под правой скулой. Высокий лоб, немного впалые щёки, гладко выбрит и аккуратно подстрижен. Этакий среднестатистический мужчина средних лет.

– Да вы выдохнетесь после пары часов ходьбы под солнцем!

– Зато эта зверюга не угробит меня по пути.

– Это же не дикий мустанг, – усмехнулся я.

– Для меня они оба представляют одинаковую опасность, – гнул свою линию Мёрфи и, подхватив рюкзак, продолжил: – Я пойду вперёд, догоняйте, Перри.

– Доктор Перри.

На что тот лишь махнул рукой. Я поблагодарил провожатого и, взобравшись на верблюда, неторопливо последовал за журналистом.

В дороге раскрылся единственный талант Мёрфи: умение хранить молчание. И, пожалуй, только это удерживало меня от едких замечаний по поводу его неуклюжести, непредусмотрительности, безалаберности и невезении. За три часа, что мы были в пути, он умудрился потерять весь свой запас воды, потому что неплотно закрыл крышку фляги, пятикратно споткнуться и упасть, причём в последний раз вдобавок подвернув ногу.

– Да, смотрю, день у вас не задался, – хмыкнул я, глядя, как Мерфи отряхивает одежду от песка и, прихрамывая, плетётся дальше. – Может быть, всё же оставшийся путь проделаете верхом?

Его верблюд по-прежнему послушно вышагивал следом за моим, привязанный поводьями к седлу.

– Ни за какие коврижки! – громко и, как мне показалось, несколько уязвлённо воскликнул журналист.

– Что за глупое ребячество. Вы боитесь верблюдов?

– Боюсь – не совсем точное слово. Скорее, я не доверяю им свою жизнь. С моим проклятием приходится минимизировать контакты с опасными вещами. И животными.

– Подумаешь, немного не повезло... Эй, нельзя! Вот дурная скотина!

Мой верблюд нагло сорвал с Мёрфи шляпу и теперь задумчиво пережёвывал. Журналист удивлённо обернулся, а потом неистово расхохотался и осторожно дважды похлопал грабителя по морде.

– Спасибо, что решил отыграться на шляпе, а не на мне, – чуть успокоившись, задорно проговорил он.

Верблюд выплюнул шляпу и, издав самый издевательский звук, на который был способен, вальяжно зашагал дальше. Мёрфи подождал, пока животные отойдут на достаточное расстояние и поднял пожёванный головной убор. Никакой брезгливости или неудобства он не испытывал. Напротив, казалось, ситуация его немало забавляла. Что ж, со стороны мне и самому было весело, но на месте журналиста я бы не хотел оказаться.

После получаса мучений наконец удалось убедить Мёрфи в необходимости привала. Тот упрямился, как маленький ребёнок, которого попросили вести себя тихо в музее, но мне всё же удалось воззвать к здравому смыслу.

Пока я копошился со своей палаткой-шатром, Мёрфи просто вытащил из чехла самораскладывающуюся и швырнул на песок. Такую потом замучаешься укладывать обратно, но я не стал ничего говорить. Своих дел хватает. Впрочем, журналист почти сразу же предложил помощь с условием, что я возьму на себя вбить арматуру для его палатки.

– Боюсь, размозжу себе палец. Уж лучше запутаюсь в тросиках или получу в нос стальной дугой.

Обошлось без происшествий. Почти. Дугой в нос Мёрфи всё же получил. Смачно так, с размаху, и пока я вместо кольев вбивал в толщу песка куски арматуры, журналист вправлял битый-перебитый нос.

– Перри?

– Доктор Перри, – мне уже порядком надоело поправлять журналиста, и я, пожалуй, мог бы перестать этим заниматься, но он и без фамильярностей слишком раздражал.

– Я вам друг?

Вопрос обескуражил. Интересно, с чего бы он так подумал. Честно ответить не позволяло воспитание, поэтому я решил отшутиться от скользкой темы:

– Смотря для чего вы спрашиваете.

Мёрфи хохотнул и, почесав небритую щёку, уточнил:

– Я хотел по-дружески попросить, чтобы вы меня побрили.

– Ну это уже верх наглости! – воскликнул я прежде, чем решил, что моя реплика выглядит не совсем вежливой.

– Увы, – пожал плечами журналист. – Мне бы очень хотелось делать это самому, но тогда шанс срабатывания проклятия увеличивается. Есть люди удачливые, вот их удача компенсирует моё проклятие. Обычно я бреюсь в парикмахерской у одной скромной симпатичной мисс, всегда забываю её имя. Ну, вы же понимаете, бритьё – процедура ежедневная… Так вот, когда её нет на месте, приходится бриться у Рене, а она не такая удачливая. Однажды содрала кожу: немного, но приятного мало… В другой раз бритва разлетелась, и лезвие вспороло мне щёку до кости.

Он коснулся участка чуть пониже правой скулы. Да, я помнил шрам, проходящий почти через всю щёку. Получается, он оставлен вылетевшим лезвием? Меня передёрнуло. Если всё настолько плохо, как говорит Мёрфи, я бы на его месте вообще держался подальше от бритв.

– И вы не боитесь? – я сказал это только из-за своего чувства дискомфорта, с проклятием вопрос не был связан. Наверное.

– Я вынужден. Терпеть не могу ходить с щетиной. Пробовал отрастить и волосы, и усы с бородой, чтобы сократить риск, но это просто ужасно… Так что, Перри, я вам друг?

Сам не пойму, с чего, но я согласился. Нет, другом мне он не был, и в голове засела странная мысль, что брить другого человека – нечто совершенно личное, но... Если честно, я захотел проверить, насколько я удачлив. По теории Мёрфи, разумеется, сам я в подобную чушь не верил.

– Предпочитаете станок или электробритву? – решил уточнить я, перебирая полезную мелочёвку в боковом кармане рюкзака.

– Предпочитаю остаться относительно целым и невредимым, – журналист взял небольшую паузу, а затем продолжил, тон его был несколько извиняющимся: – Признаться, мне несколько неловко от сложившейся ситуации. Моя бывшая девушка всегда говорила, что в наблюдении за бритьём мужчины есть что-то... кхм... эротическое? Нет, вроде бы, гипнотическое. А уж сам процесс... первое время после проклятия она обожала меня брить, а потом – пуф – ни бритья по утрам, ни чудесного ужина, ни её самой... Я отвлёкся, да?

– Самую малость.

Странно, что он об этом заговорил. Мне сразу вспомнилось, как частенько во время бритья из-за двери на меня таращились три пары глаз: жена и две дочери-близняшки. Потом девочки подросли, но на смену им пришёл сын. Так что да, что-то гипнотическое в этом действии, наверное, было.

– Давайте попробуем электробритву.

Мёрфи согласно кивнул и, закрыв глаза, приподнял голову. Я по-детски смутился, почему-то ожидая, что журналист начнёт сыпать шуточками, но потом вспомнил про минимизацию риска.

– Волнуетесь? – он ждал ответа, но я промолчал. – Зря. Я вот, к примеру, совершенно спокоен.

Я нервно хохотнул и с великой осторожностью приступил к порученному мне делу. Пара круговых движений под скулой – и бритва издала тихий треск. Я в страхе моментально отдёрнул руку, а Мёрфи с каменным лицом даже не шелохнулся.

– Батарейка сдохла, – удивился я, глянув на моргающий индикатор.

– Это же отлично, друг мой!

От нового обращения меня всего скрутило.

– Перри, – поправил я собеседника, а потом спохватился и поправил сам себя: – Доктор Перри.

– Это совершенно неважно! – почему-то Мёрфи выглядел... счастливым. – Важно то, что села батарейка!

– Но когда я включил бритву, заряду было ровно две трети!

– Ах, оставьте эту математику, Перри. С проклятием она не работает. Все числа и расчёты летят к чертям. Берите лучше станок, я полагаю, вы меня не искромсаете. Если только самую малость.

Я предпочёл промолчать. Не из вежливости, а потому что поверил, совсем ненадолго, что моему спутнику не везёт. Только сегодня. Кто знает, что будет завтра? У всех нас выдаются дни, когда всё валится из рук. Сегодня не везёт Мёрфи, завтра – мне. Совпадение, не более…

Я справился. Если бы меня попросили написать книгу о моём знакомстве с Мёрфи, я бы озаглавил её именно так…

После дружеского бритья мы сидели у костра. Развёл его разумеется я; Мёрфи наотрез отказался иметь дело с огнём. Теперь мы оба отдыхали и пили горячий чай. В пустыне. На жаре. Но мой спутник выглядел довольным. "Не обжёгся – уже удача". Наверное, именно так он и думал.

Журналист в очередной раз погладил выбритое лицо и улыбнулся. Чему он радовался, я откровенно не понимал: повсюду красовались пластыри. Ровно шестнадцать ранок. Мёрфи сказал, что я более везучий, чем Рене, но до симпатичной девушки из парикмахерской мне далеко.

– Расскажите, как вы получили своё проклятье.

– О, это было презабавно, – Мёрфи закинул ногу на ногу, уронив при этом кружку в песок и, облокотившись спиной на шаткую конструкцию из наших пожитков, охотно начал: – Шесть лет назад я напросился в одну экспедицию. Древний кельтский алтарь. Казалось бы, какие проклятия? Так же ни мумий, ни фараонов, ни мрачных жрецов. Друиды в моём представлении рисовались добрыми душевными ребятами. В целом, пожалуй, так оно и было, если бы не одно "но".

– Проклятые вещи?

– Нет. Гейс. Что-то вроде священного обета или предсказания. Как в Спящей красавице: ты уколешься веретеном и умрёшь. Только меня никто не предупреждал. Пришёл, увидел, приобрёл древнее проклятие. Корни уходят в давние времена, когда христианство теснило язычество. Ну и один друид скрепил захватчиков священным гейсом: каждый из ступивших на эти земли с мечом, будет обречён на неудачи до конца дней. И их дети, что придут вооружённые следом, и дети их детей... Кто же знал, что у меня итальянские корни? И какого чёрта я тогда взял с собой нож, тоже до сих пор гадаю.

Я недоверчиво хмыкнул, но промолчал. Мёрфи тоже не стал вдаваться в подробности, а просто осторожно налил новую порцию чая.

Больше о проклятии он не говорил. Мы болтали о работе, в довольно позитивном ключе. Журналист много спрашивал об университете, преподавательстве, немного – о других моих экспедициях. Сначала казалось, что он интересуется исключительно из вежливости, но вскоре я убедился в обратном.

Когда ты много лет подряд читаешь в общем-то практически неизменные лекции, и сам устаёшь, и в глазах других начинаешь быстро подмечать скуку. А внимательный слушатель – он как магнит. Волей-неволей начинаешь ориентироваться на него, и в какой-то момент просто осознаёшь, что не видишь и не слышишь ничего, кроме собеседника.

Вот так и сейчас. Мир сузился до крошечного клочка света и песка между нами. В аудитории это не так остро ощущается, а вот в открытом пространстве – словно ножом отрезало всё лишнее. Возможно, отсутствие лишних звуков тоже сыграло свою роль. Наверное, так.

За время беседы Мёрфи пару раз аккуратно доставал из костра горящую палку, чтоб отпугнуть настойчиво лезших к нему обитателей пустыни; в остальных четырёх случаях, едва завидев его движение, это делал я.

– Раз уж у нас выдался такой прекрасный вечер, и мы так душевно поговорили, могу я вас попросить ещё об одной дружеской услуге?

Что может быть страннее просьбы о бритье? Я устало развёл руками и кивнул. Мёрфи довольно сощурился, не переставая улыбаться.

– Можете проверить мою палатку и спальник на предмет всякой ползучей гадости?

– То есть, вы хотите, чтобы они, в случае чего, укусили меня?

Я понадеялся, что шутка скроет моё возмущение. Журналист снисходительно склонил голову, словно это я сморозил глупость, а не он.

– Я хочу, чтобы там никого не оказалось, а это достижимо, если вы...

– Ну уж нет, Мёрфи! Если в эту ерунду с бритьём я ещё готов поверить, то в материализацию каких-нибудь пустынных скорпионов только потому, что вы прокляты, я отказываюсь!

Он улыбнулся той улыбкой, которой я сам частенько улыбался студентам, которые пытались спорить против прописных истин.

– Я же не прошу вас поверить мне. Я прошу всего лишь убедиться, что в мою палатку никто не заполз.

Отказ обозначил бы мою солидарность с тем, что Мёрфи проклят. Ну и трусость тоже. Потому я фыркнул, подошёл к его палатке и осторожно потянул молнию вправо.

Мне чудилось движение внутри, будто там копошились полчища скорпионов. Но, разумеется, это лишь игра воображения. В пустыне настолько тихо, что любой звук с непривычки кажется усиленным во сто крат. Надо мной молчаливо и тревожно навис Мёрфи. Когда язычок замка дошёл до крайнего правого положения, я невольно остановился. Немного вверх. Глаза уловили движение чего-то тёмного и небольшого. Рука нервно закрыла палатку.

Мёрфи тихо хохотнул.

– Всегда мечтал провести ночь в пустыне перед костром. Арабская ноооочь...

Последнее он пропел чистым тенором, чем меня весьма удивил. Хотя, я всегда восторгался музыкально одарёнными людьми. Восхищение порой рождается из непонимания. В тех случаях, когда это самое непонимание не является причиной раздражения.

– Вы замёрзнете. Температура ночью в пустыне опускается ниже тридцати градусов[1].

Мёрфи небрежно махнул рукой.

– Главное конечности не отморозить. А ото всего остального есть аптечка. Опасаться стоит лишь побочных эффектов. Но и от них у меня есть средство. Я чертовски хорошо подготовлен.

И это говорит человек, оставшийся в пустыне без воды.

– Спасибо за помощь и заботу, Перри. Доброй ночи.

Он улыбнулся и полез в один из тюков, собранных нашим провожатым. Я с сомнением косился по очереди то на костёр, то на Мёрфи, то на его палатку. Я пытался найти оправдание тому, что собирался сделать. Я собирался остаться.

– Вы любите коньяк? – спросил Мёрфи, когда я в очередной раз обернулся к нему.

Вот и оправдание найдено.

Пили мы немного, скорее для того, чтобы горло продрало и немного взбодриться. А может, просто искали повод остаться здесь, перед костром, и говорить обо всём на свете: шутя, серьёзно, с осуждением и возмущением?..

Выдвигаться решили засветло. Хотя бы сегодня попробую уговорить его продолжить путешествие верхом. Лучше экономить силы, особенно сейчас, когда мой запас воды придётся делить на двоих.

– Я готов, – бодро возвестил Мёрфи, поудобнее пристраивая рюкзак на плечах.

– А как же палатка?

– Придётся оставить здесь, – пожал плечами он.

– И вам не жалко?

– Жалко. Очень, – после небольшой паузы журналист продолжил: – Бедняга, кто бы там в моей палатке ни оказался. Я бы не хотел умереть взаперти, один, без единой надежды выбраться.

Я хотел было сказать, что имел в виду не тварь в палатке, но потом передумал. И насчёт верблюда, пекла и воды тоже передумал.

Мы двигались почти в полной тишине. Шорохи ткани рубашки, мычание верблюдов да перестук алюминиевой посуды в поклаже – всё усилилось до предела, а я не мог понять, в чём причина. Наверное, в чуждой современному жителю большого города особой тишине пустыни, которая охотно принимает все новые звуки и усиливает. Наверное, она, сухая бездушная тётка, машет дирижёрской палочкой в надежде сорвать аплодисменты от редких зрителей.

Мёрфи время от времени оступался, и непременно шутил. Если требовалась реакция, я шутил в ответ, но меня не покидало чувство тревоги. Я и не заметил, когда оно появилось и усилилось до нынешних масштабов.

Впереди замаячил лагерь, разбитый моими помощниками и коллегами. Мёрфи это явно взбодрило, а я наоборот раскис. Мне не хотелось видеть никого, равно как и заниматься организацией дальнейшего похода в гробницу.

Первым нас встретил один из местных, которого я нанял для обследования внутреннего устройства гробницы каменных гигантов. Рассказал, что лично проверил путь на предмет ловушек. Оказалось, большая часть вышла из строя от времени, а оставшиеся обезврежены.

– А проклятие? – с вежливым интересом спросил Мёрфи, когда тот закончил.

– Сэр, это всего лишь детские байки.

– И всё же. Вы же не входили в саму комнату с захоронениями?

Местный покачал головой, а я добавил, что по договорённости первым войти должен я. Мёрфи согласно кивнул. Чёрт знает, каких усилий ему стоило сохранять спокойствие, пока местный проводил короткий инструктаж, но выглядел он взволнованным.

Вскоре мы вошли в гробницу.

– Наконец-то! – звонко рассмеялся журналист. – Лишь бы проклятие на самом деле было настоящим. Как вы думаете, Перри?

– Я не верю в проклятия, – я старался говорить спокойно, но сарказм сам собой пробрался в голос.

– Некоторые вещи, Перри, совсем не нуждаются в том, чтобы в них верили. Они просто существуют. Точка.

– Бог? – я уже откровенно смеялся над суеверным журналистом.

– Боже упаси! Простите за каламбур. К примеру, динозавры не верили в метеорит, но он существовал.

– Ваши доводы и доводами-то не назовёшь.

Мёрфи развёл руками, впрочем, тут же за это поплатившись: не сделай он этого, то миновал бы столкновение с высеченной из камня полки, находившейся справа от него.

Он рассуждал как очередной шарлатан, чьи размышления базируются лишь на уверенности в собственной правоте. Но я, к своему стыду, не решился продолжать спор. Просто не хотелось... портить настроение журналисту. У меня складывалось впечатление, что запасы его задора и оптимизма заметно истощились. Не знаю, на основании чего я сделал такой вывод, этому не было логического объяснения.

Я не настолько хорошо знал своего спутника, чтобы распознать изменения настроения. Внешне он выглядел как обычно: улыбался отрыто, хитро, лукаво, добродушно. И голос его остался прежним: эмоциональный, выразительный тенор. Но что-то мерещилось мне... Странно даже самому...

Сухой треск справа.

– Стоп! – мой голос прозвучал позже, чем я дёрнул Мёрфи назад.

Тяжёлая дубина с шипами пронеслась перед нашими лицами.

Я беспокойно выдохнул, перевёл взгляд на Мёрфи. Почему? Почему я сделал это именно сейчас? Почему не дал ему пару мгновений, чтобы прийти в себя? Его образ беспечного оптимиста – о, я наконец понял, что он напоминает мне Филиаса Фога из детского мультсериала – только что обрушился.

Он словно постарел лет на десять: морщины, которые всегда прятались в улыбке, явственно проступили и углубились из-за пережитого страха. Мёрфи выглядел как мышь, перед которой только что захлопнулась мышеловка. Секунда – и он встрепенулся, иронично улыбнулся и без следа испуга произнёс, не поворачиваясь:

– Похоже, у меня прибавилась парочка седых прядей. К концу путешествия придётся задуматься о покупке краски для волос.

– Это не шутки, Мёрфи! Вы понимаете, что это значит?

– Конечно. Мне придётся подкрашиваться раз в месяц, вместе со стрижкой... – он задумчиво погладил подбородок и провёл по волосам, улыбка наполнилась теплотой. – Или отдельно? Тогда буду два раза в неделю видеться с этой милой мисс дольше обычного... Надо уже узнать, как её зовут...

– Да я не об этом! Мы должны немедленно возвращаться! Этот местный клялся и божился, что все ловушки либо обезврежены, либо не опасны.

– И он прав. Так и было, пока не появился я.

– Да боже ты мой, Мёрфи!..

Он просто пожал плечами, и я как-то разом успокоился. Действительно, чего кричать. К чему опять возвращаться к этому бесконечному спору? Я понял его позицию, он – мою. Продолжение приравнивается к упрямству, и мы оба это понимаем. Хорошо, что Мёрфи меня остановил. Всегда любил людей, которые дискутируют с "холодной головой", как говорится. Я к их числу отнести себя не мог.

– Давайте вернёмся. Попросим проводника пройти ещё раз.

Журналист покачал головой.

– Это не изменит ровным счётом ничего. Кроме того, что мы потеряем время...

Он опять изменился в лице. Совсем недавно подобное выглядело сравнительно уместным и понятным, но сейчас... Мне стало страшно.

– Я потеряю время, Перри. Поймите: я устал. Я не могу уйти, когда моя цель так близка. Если я отступлю сейчас, боюсь, я уже не осмелюсь войти сюда снова. Пока у меня ещё есть сила... Надежда, вера – да хоть банальный адреналин, чистая биология – я должен идти. Вы можете сопровождать меня или идти один завтра: уверяю, к тому времени ни одна ловушка вас не потревожит, мой друг.

– Сопровождать вас? – я усмехнулся, но голос звучал взволнованно и жалко. – Как вы себе это представляете?

Мёрфи моей интонации не уловил или только сделал вид.

– Ну, рядом со мной вам идти однозначно нельзя. Позади я бы тоже не рискнул. Обычно ловушки срабатывают на первого идущего, ну и на тех, кто следует за ним. Обратных случаев я не припомню.

– Я не об этом! А, ну и чёрт с ним! И с вами!

Я развернулся и пошёл на выход. Мёрфи не окликнул меня, не попрощался, даже не усмехнулся. Я брёл в полной тишине, пытаясь удержаться от того, чтобы обернуться. Треск и звук стали, рассекающей воздух. Я крутанулся на пятках.

Мёрфи, комично подняв руки, словно сдавался в плен, неторопливо продвигался между торчащих из пола копий.

Чёрт! Как решить, что хуже: оставить человека один на один с трудностями, возможно смертельными и непреодолимыми, или встретить их плечом к плечу, не имея возможности помочь ему ничем, кроме своего присутствия? Мне претила мысль, что я бессилен облегчить участь своего... спутника, но верно ли будет уйти? Чёрт! Он как тот скорпион или кого я там оставил в его палатке!

– Мёрфи, я иду с вами.

– Впереди меня, вы хотели сказать?

Опять игры... Я устал. Устал от его "всё нормально", улыбок, за шесть лет неудач прилипших к лицу и менявшихся только в зависимости от ситуации. Добродушные, лукавые, извиняющиеся, скептичные... Казалось, улыбка стала его обычным выражением лица. Но ещё больше я устал от своих попыток понять Мёрфи. Пожалуй, можно просто принять, что он такой. Умыть руки, позволить быть странным. В конце концов, наверное, он этого заслуживает...

В мысли закралась скользкая фраза "хотя бы перед смертью", но я раздражённо махнул рукой и пустился в обратный путь. Мёрфи улыбался с благодарностью и, как мне подумалось, с облегчением.

Я недовольно поджал губы и двинулся вперёд. Каждый раз, когда я слышал звук сработавшей ловушки, голова сама по себе вжималась в плечи, а по спине бежал колкий холодок. А потом дрожащим голосом спрашивал, не оборачиваясь, жив ли Мёрфи. Тот исправно отвечал в шутливой манере, и даже голос у него не дрожал, но я представлял, с каким трудом ему это даётся.

И наконец мы у цели. И я неимоверно рад. Рад не этой двери: высокой, неприветливой и холодной. И даже не сокровищам истории и культуры, которые за ней скрывались. Рад, что Мёрфи добрался до этого метса целым и невредимым. Стоит рядом и улыбается. Груз с плеч.

– Я хочу поблагодарить вас, Перри, – внезапно нарушил тишину журналист.

– С чего бы это?

– С того, что позволили присоединиться к экспедиции, – слабая улыбка посетила его лицо. – Я чёртовых шесть лет пытался пробиться в места с древними проклятиями и всегда получал отказ. А вы согласились.

– Я не уверен, что понимаю причину вашей благодарности. Как и ваше желание вновь встретиться с проклятием.

– Всё просто, Перри. Проклятие – это действие со знаком минус. Я, как человек среднестатистический, не особо обласканный удачей, но и обойдённый неудачей, получил этот минус к своей… мммм… карме? Энергии? – Мёрфи коротко рассмеялся. – Вам эти термины не по нраву, полагаю, но вряд ли я подберу более точные слова. Всё неудобство в том, что я почему-то не могу этот минус извести. Ни благотворительность, ни аскетизм, ни, боже упаси, религия не смогли мне помочь. И я подумал: а что если попробовать старинный метод "клин клином"? И вот я здесь.

– Хм… – только и мог выговорить я.

– Признаться, мне немного страшно, но я рад, что рядом со мной в такой волнительный момент находится тот, кого я смело могу назвать другом.

Волнительный? С чего бы это? Разве только…

– А разве отрицательное при сложении с отрицательным не даёт в сумме ещё большей отрицательной величины?

Мёрфи грустно улыбнулся.

– Я надеюсь, что с проклятием работает умножение. Но на сложение я тоже согласен. Лучше рискнуть ради положительного исхода, чем вечно мучиться.

– Друг мой, я не могу вам позволить этого! Я иду первым! Я…

– Вы только что назвали меня другом, – журналист подмигнул.

– Да боже мой, не в этом дело!..

– Спасибо, – Мёрфи с улыбкой обречённого отсалютовал мне и толкнул тяжёлые рассохшиеся створки двери.

Он резко шагнул внутрь, но тут же замер. Даже не видя лица, я мог сказать, что журналист закрыл глаза и глубоко вдохнул.

Математика математикой, но как протекает процесс заражения проклятием? Воздушно-капельным путём, умозрительно? Смешно даже думать об этом. Мёрфи передёрнул плечами, выкрикнул громкое "эх!" и прошёл дальше. Его не волновали артефакты каменных гигантов, как и меня, признаться к стыду. Но я преувеличиваю. Просто состояние спутника меня волновало гораздо сильнее.

– Друг мой, как вы себя чувствуете?

– Не знаю, – на его лице блуждала неуверенная улыбка. – Я всё ещё жив, и мне это уже нравится... Раз уж вы второй раз называете меня другом, то я отброшу любезности и сразу перейду к делу. У вас есть нож?

– Перочинный, – не задумываясь, отозвался я.

Какое-то время он молчал. У меня была возможность осмотреться вокруг, но я пытался понять, изменилось ли что-то в Мёрфи после того, как он вошёл. И не увидел ровно ничего нового.

– Нет. Не пойдёт. У меня в рюкзаке хороший охотничий нож. В большом накладном кармане. Возьмите его.

– Но зачем?

– Вы, Перри, весьма странно сегодня себя ведёте, – журналист оживился и лихо подмигнул. – Как будто и не доктор вовсе.

– Не увиливайте, Мёрфи!

– Я хочу, чтобы вы мне его бросили. Скажем, с расстояния пяти шагов. Это меня не убьёт, я полагаю, зато позволит оценить, насколько всё хорошо.

– Или плохо, – недовольно буркнул я. – Видимо, отговорить вас от этой идеи не удастся?

Журналист развёл руками и слабо улыбнулся. Я достал нож, обмотанный в несколько слоёв холщёвой ткани, упакованный в деревянный ящичек с защёлкой, извлёк из чехла. Минимизация риска. Вообще, удивительно, что журналист носит с собой такую опасную вещь.

– Прошу учесть, что мне это совсем не по душе, – на полном серьёзе проговорил я, глядя ему в глаза.

Мёрфи не ответил, лишь слегка качнул головой. Я развернулся, отсчитал пять шагов. Журналист продолжал улыбаться. Это было невыносимо, и лишь колоссальным трудом я удерживался от того, чтобы закрыть глаза. Не мог я смотреть, как человек – весёлый жизнерадостный человек – дразнит саму Судьбу, бросив ей вызов.

С лёгким размахом я бросил нож. Секунда – и он уже в руке у журналиста. Поймал его ровно перед тем, как остриё коснулось рубашки под нагрудным карманом.

– Умножение, – глупо улыбаясь, проговорил он и уронил нож на пол.

Мёфри, безумно хохоча и кружа в пируэтах собственную шляпу, удалился в сторону выхода. А я стоял и думал, что где-то в этой математике подвох. Ведь изначально, если нулевую карму обычного человека помножить на проклятие, по логике вещей никакого проклятия получить невозможно.

Я задумывался об этом и позже, когда из писем узнал, что Мёрфи действительно избавился от проклятия. Он всё так же жил на своей скромной квартирке в Нью-Гэмпшире, и каждое утро брился в той самой парикмахерской. Единственное отличие состояло в том, что он, наконец, запомнил имя удачливой девушки. Её звали Кэтрин, и Мёрфи уже несколько раз приглашал её на обед в ресторан. Мне думается, что в скором времени она будет брить его уже дома.

А вообще, через неделю я собираюсь навестить своего друга. Мне есть, что ему сказать. К примеру, что вся его теория в корне не верна. Проклятие не становится частью носителя, не добавляет минус в его... кхм... карму. Оно даёт минус к выражению взаимодействия между носителем и внешним миром. А сам Мёрфи является прекрасным тому доказательством. Я знал его в то время, когда он был подвержен проклятию, и знал, каким он стал после избавления. Точнее, не стал, а остался.

Смешно, но в такое объяснение мне верится больше. На человека ничто не может повлиять, если он сам не захочет поддаться этому влиянию. Никакая магия не в силах изменить суть человека: ни благословление, ни проклятие. Спасибо, друг, за эту мудрость. И за то, что позволил мне научиться у себя радости, оптимизму и вере в людей.