Письмо в бутылке

Когда во мне впервые появилась мысль о самоубийстве, я не знаю. Кажется, она всегда во мне жила. Но оформилась она в стойкое желание в преддверии моего двадцатипятилетия. Я сидел у окна, смотрел на серое мартовское небо и перебирал в голове возможные варианты прерывания существования. То ли по причине своей романтичной натуры, то ли от подсознательного желания оттянуть роковой миг, я выбрал море. Приехать на побережье и утопиться в пенистых волнах, отдать себя течению, погрузиться на морское дно и быть съеденным рыбами.
Что побудило меня решиться на самоубийство? Бесконечная пустота моей жизни, ощущение никчёмности существования, отсутствие близких людей рядом, неудачи в любви и бизнесе. Перечислять можно было долго. Истекал срок аренды квартиры, которую я снимал в провинциальном городе. Суммы для оплаты следующего месяца у меня не было. Своё жильё я давно продал и пустил деньги в дело, которое прогорело, оставив меня без гроша в кармане и с долгами. Несколько лет я был на плаву, потом балансировал на грани разорения и, в конечном счёте, вынужден был продать свой стартап за бесценок. Что касается любви, то несколько лет назад я испытывал сильные чувства к одной девушке и после расставания до сих пор не мог забыть её. Не было дня, чтобы я не вспоминал о ней; она постоянно снилась мне; все женщины напоминали о ней, но не были ею: и я не мог к ним прикоснуться. А у неё было всё хорошо: замужество, муж, дом, ребёнок. Так получилось, что бизнес и её я потерял почти в одно время; быть может, одна потеря подтолкнула другую. Потом одиноко жил несколько лет в разных городах, скрываясь от кредиторов и проматывая то немногое, что осталось. И вот деньги почти кончились, а сил и желания заработать их, чтобы продлить существование, не было. Оставалась какая-то мелочь в кармане и кое-что на пластиковой карте. Этого должно было хватить на билет до моря. В остальном я был чист: ничего в душе и за душой; никаких родственников и друзей, лишь пару приятелей и партнёров по бизнесу, которым я остался должен.
Я не был уверен, что, выйдя из поезда, сразу направлюсь к морю и совершу задуманное. Требовалось какое-то время для того, чтобы решиться. Я купил одноместную палатку, небольшой запас еды и билет до Симферополя. В поезде я лежал на верхней полке, слушая равномерный стук колёс и представляя, как погружаюсь в морскую пучину, как кончается кислород и в горло вливается морская вода, наполняет желудок и лёгкие, разрывает их. Тяжёлая смерть. А какая простая? В поезде я понял, что выбрал море, потому что оно само делало всё, и с меня как бы снималась ответственность за случившееся. Море — древняя стихия, которая уносила в свои недра сильных телом и духом людей, рискнувших побороться с её величием: моряков и пловцов. Пусть же и я буду причастен к когорте этих отважных.
Выйдя из поезда, я нашёл на окраинах города палаточный городок и поставил свою палатку в пятидесяти метрах от моря. Не знаю, почему я не выбрал глухое и уединённое место. Наверно, в преддверие смерти меня подсознательно тянуло к людям. Впрочем, их было совсем немного.
Рядом со мной отдыхала семья: сухощавый мужчина, его полная жена и их юная дочь. Окинув взором это трио, я сразу же потерял к ним всякий интерес. Впрочем, я не чувствовал его ни к чему. Море, как в детские годы, не восхитило меня. Морской воздух не наполнил радостью грудь. Я смотрел на воду, пенящуюся у ног, и представлял, как она заливается в меня до отказа. Небо на горизонте почти сливалось с морем, переливающемся на солнце ослепительными бликами. Длиннокрылые чайки носились над головой и кричали. Всё здесь было прекрасно для того, кто приехал сюда отдохнуть от городского шума, а не покончить с собой.
Вечер я провёл, сидя в песке на берегу моря, любуясь последним своим закатом и наблюдая, как в море плескается невинное дитя моих соседей — девочка лет пятнадцати. Я завидовал её чистоте и искренней радости, с которой она бросалась в толщу воды, убегала по мелководью от приливной волны и швыряла ребром плоские камешки. Мне стало очень грустно. Была в ней та милая непосредственность, которая когда-то давно и во мне жила, заставляя просыпаться каждое утро с радостным смехом, улыбаться солнцу, восхищаться простыми вещами, удивляться жуку, бабочке или птице. Я отвернулся и закрыл глаза, со страхом и предчувствием освобождения думая о роковой приближающейся ночи.
В полночь я вышел из палатки с бешено бьющимся сердцем. «Неужели пришло это время?» Безоблачное небо сияло мириадами звёзд, видных отчётливо, как на карте неба в атласе. Море глухо рокотало вдали, и я знал, что до него идти не больше двух минут. А там холодное прикосновение воды и тёмная бездна глубины. «Как сделать эти шаги?» Я двинулся, и ноги задрожали. «Чего бояться, я уже потерял всё». Я провёл рукой по лицу, выдохнул и медленно пошёл вперёд. «Да, всё неестественно: это не смерть на войне от шальной пули врага, а добровольная жертва. Тем более всё выглядит странно здесь, на море, куда люди приезжают отдохнуть, а не проститься с жизнью. Жертва чему? Странно для кого? Не цепляйся за слова. Это мозг тебя останавливает, вводит в заблуждение. Не слушай его. Ну что же ты стал? Уже ведь всё тысячу раз решено. Утонуть волевым усилием, выбравшись на первую после мелководья глубину, будет тяжело. Лучше плыви далеко вперёд, пока не выбьешься из сил, пока не сможешь шевелить руками. Там уж останется только расслабиться и не сопротивляться силе тяжести».
Ноги коснулись воды, и по телу пробежала дрожь. Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, усмиряя тревогу и, не дав себе времени на самоанализ, внезапно ринулся в волны.
Плыть было легко. Море было спокойно, и я равномерно грёб в сиянии луны, уплывая всё дальше от берега. Странно, но страх куда-то исчез. Мне просто нравилось рассекать руками толщу воды. Уже через пять минут я почувствовал первые признаки усталости. Всё шло хорошо. Мышцы занемели, дыхание сбилось и стало шумным, жадным, прерывистым. Я ещё быстрее заработал руками, ставшими вдруг тяжёлыми, неповоротливыми. Движения, вначале плавные, всё больше становились неловкими, размашистыми. «Вперёд, вперёд. Ты на соревнованиях, и должен прийти первым», — обманывал я свой инстинкт самосохранения, но мозг уже исподволь начинал ощущать опасность в стремительно устававшем теле. Ещё минут десять я усиленно молотил руками водяную массу и двигался вперёд. «Плыви. От этого сейчас всё зависит. Первое место за тобой», — твердил я, увеличивая скорость, но мозг уже не распознал правдивость мотивации. «Не лги себе», — шептал он. — Ещё можно всё изменить». Плечи и шея заныли от напряжения, я уже еле двигал руками и сбивчиво дышал, но продолжал обман: «Ещё чуть-чуть. Скоро всё закончится. Пьедестал почёта, медали, аплодисменты». Тело почти одеревенело и перестало слушаться. Вдруг левую икру схватила судорога, я хлебнул много воды и закашлялся. И тут всё моё существо потряс импульс из головы: «Ты ведь не знаешь, что такое смерть. Больше никогда не быть, исчезнуть навеки. Не увидеть этого моря и неба. Ничего». Я развернулся и посмотрел в сторону берега. Его не было видно. «Не ты создал эту жизнь и не тебе отнимать ее. Оцени этот дар в конце пути, не делай поспешных выводов в начале». Над водой висел густой туман. «Сколько же километров до берега?» Меня охватила паника. Я начал быстро грести, но провалился с головой и хлебнул воды. «Ты слишком далеко уплыл. У тебя совсем нет сил. Ляг на спину». Я перевернулся на спину и сквозь мокрые ресницы посмотрел на звёзды. «Какое им дело, что здесь умирает человек? Им неведомы людские страсти». Измученное тело в позе «звезды» качалось на волнах. Мне больше не хотелось умирать. «Что же я натворил? Создал себе образ романтической смерти. Трус несчастный. Прими жизнь. И зови её теперь так же, как недавно звал смерть. Но звать мало: теперь ты должен за неё сражаться». Отдышавшись, я поплыл в сторону берега. «Не ошибиться бы с направлением». Казалось, что руки налились свинцом. Ноги уже не помогали плыть, а ненужным балластом волочились сзади. Несколько раз я останавливался полежать на спине и восстановить дыхание и силы. «Если доплыву, то ничто уже не будет так, как раньше». И вновь устремлялся вперёд, терзаемый судорогами икр, глотая воду и кашляя. В голове не было мыслей, кроме инстинктивного приказа «выжить». И я выживал, грёб из последних сил, тащил своё изнемогшее тело. Когда из тумана показался берег, такой уже близкий, я внутренне обрадовался, и попытался ускориться. Но этот финальный рывок был преждевременным: все мои силы окончательно иссякли, а мышцы тела полностью отказали. Тогда я стал захлёбываться и кричать.
Я очнулся от желудочных спазмов. Изо рта извергалась вода. Я чувствовал под собой песок. Мою голову кто-то держал в руках. Открыв глаза, я увидел на фоне звёздного неба женское лицо, обрамлённое длинными волосами. Это была соседская девочка. «Ох, как я рада, что вы очнулись. Я сидела тут и услышала, как кто-то кричит в море. Поплыла, а это вы там тонули. Я так испугалась. Никогда не спасала людей. Стала вспоминать, как там на плакатах рисуют», — сказала девочка с улыбкой. Я заплакал. И оттого, что выжил, и от благодарности к ней, что спасла. «Прости меня», — прошептал я. «За что же мне вас прощать? — усмехнулась она. — Я в детстве тоже тонула, и меня тоже спасли. Вот, значит, долг вернула». От избытка чувств я взял её руку и поцеловал. «А давайте отметим ваш новый день рождения? У моих родителей вино есть. Вы лежите, я сейчас тихонечко проберусь в палатку и принесу». Я лежал на спине и смотрел в небо. «Миллиарды миров. Быть может, кто-то там вот так же, как я, лежит на песке и ожидает, как какая-то девочка крадёт у родителей вино, чтобы отметить его спасение».
Она вынесла бутылку, стаканы и плед. Мы сидели до зари, шутили и смеялись. Давно я не был так весел. Перед тем, как на рассвете отправиться спать, мы поцеловались.
Проснувшись в своей палатке, я первым делом выглянул наружу, но соседской палатки уже не было. Солнце стояло в зените, море серебрилось чешуйками и шумно гнало пенные волны на берег. Я подошёл к тому месту, где ещё вчера стоял лагерь соседей. Кроме следа автомобильных шин на песке и кучки пепла от костра, там больше ничего не напоминало о людях. Я повернулся и пошёл к морю, но вдруг заметил вчерашнюю винную бутылку, стоящую вертикально и слегка, будто специально для равновесия, присыпанную у основания песком. Из горлышка торчала бумажка. Я вынул её. Это оказалось письмо от девочки: «Добрый день. Простите, что мы уехали. Для меня это тоже было неожиданно. Папа возмутился тем, что я пришла утром нетрезвая, и сказал маме, что она плохо меня воспитала. А ещё добавил, что мы возвращаемся немедленно домой. Ему, видите ли, надоело тут. Ещё и моё поведение. Мама тоже соскучилась по дому, ей неуютно жить дикарём в палатке. Я протестовала, но на меня никто не обращал внимания. В своей семье я ещё не имею права голоса. Короче, мы начали собираться. В спешке пишу эту записку и уже знаю, куда положу её — в бутылку из-под вина. Надеюсь, вы найдёте её там. Отнести её к вам в палатку как-то неудобно было: вокруг мамины и папины глаза. Если бы они узнали, что я вчера не одна пила, а с вами, то разозлились бы ещё сильнее. А если бы ещё узнали, что мы целовались… Может быть, мы больше никогда не увидимся. А жаль, вы мне очень понравились. Вот мой адрес в интернете. Пишите мне. Крепко целую вас».
Весь оставшийся день я ходил по берегу, улыбался и перечитывал эти строки. Иногда вспоминал вчерашнюю ночь, которая чуть не стала моим концом, но оказалась началом чего-то нового. Древнее мудрое море научило меня, преподало урок глупому человеку. Я видел всё в узкую замочную скважину и не мог охватить глазом всей картины. Теперь я вижу гораздо шире. Этот мир, населённый таким разнообразием живых существ, — бесценный подарок. И моя жизнь, мой путь — необходимая часть гармонии мироздания. Так же, как жизнь и путь этой прелестной девочки, спасшей меня. И это всё: море, ночь, звёзды, девочка, её поцелуй, вино — кусочки какого-то грандиозного пазла.
Что я буду делать дальше? Жить. Идти по своему пути, пересекаться с другими дорогами, с какой-то по касательной, с какой-то сливаясь в одну единую линию. Дойду до предначертанного конца. Пусть там и ничего не будет, смысл в пути, а не его цели. Таков замысел.