Восход

                                                           Восход

     Облупившаяся краска на оконных рамах, сквозняки так и выли в подворотнях на немую тишь, пробегая сквозь разбитые стёкла в окнах, гоняясь за обрывками газет и от скуки сбивая на прогнившие, цветущие холодной плесенью полы, покинутые вещи.

     Я был не один, по дворам за мной скользили грубые, угловатые серые тени. Они бы хотели быть. Темнее ночи во время древнего света, но нерешительное солнце уже много лет, дарит только серое. Только ночь давала им уверенность в себе, а мне страх. Противная влага, скапливалась в потерянных впадинах брусчатки, так и норовит промочить ноги.

     Сколько времени прошло, с тех пор как я слышал, более живые звуки, чем дыхание мёртвого города. Панику сбил с ног страх одиночества, которую в свою очередь убаюкала апатия. Просидел в закрытой пустой комнате с неделю, пока всё не закончилось. Голод вывел меня из оцепенения, заставив приоткрыть глаза, а затем дверь. В нос ударил запах пыли и затхлого воздуха. Зрение привыкало к полумраку у него не было другого выхода, я должен видеть, что бы жить. Дверь скрипнула в конце коридора, а моя быстро захлопнулась, в итоге я сижу скрюченный забравшись в ржавую ванную, за дырявой ширмой. Проклятые сквозняки, вместе с паранойей крепко за меня взялись. Нервы вконец сдали. В последствии было много попыток, удачных и не очень, чаще последние. Много комнат, коридоров и этажей и все пустые, консервы заставляли болеть живот и чувствовать, что я жив.

     Ну вот, новая попытка перебежки, замок предательски громко щёлкнул, комок в горле проглочен и снова беспощадный скрип двери. Высунув голову в щель, и крепко ухватив неуверенными пальцами лудку двери, я вышел. И снова скрип двери, но не моей. Стою и клац…, нет сил к резким движениям, устал. Кожа на лице почувствовала мягкое дуновение.

     - Не бойся, они спят…

     Ничего не произошло. Пронесло, это всего лишь голос в моей голове. Много квартир и домов, с тех пор долго уже маюсь, с год как. Нет с неделю, не помню, перестал писать даты, надоело. Сознание или подсознание, пытается поддержать меня, поэтому у голоса приятный девичий голос. Не думал, что буду тосковать по ним, людям. Люди в основном для меня были девушки, не понимал их, но любил. Как меня это бесит, блымс и я на улице, когда и как это произошло, не помню, главное, что тихо и ночь, а я полусогнуто иду кошкой. Тучи весят так низко и дышат на меня, тяжело и влажно. Капля упала на лицо, чёрт, зачем так пугать. Нормально, вот и на мелкий снег с дождём расщедрились.

     Рюкзак на спине пустой, подожди дружок скоро тебя набью всякой дрянью, а вода теперь есть, хорошо.

     Мёртвая, мрачная громадина. Впалые, разбитые глаза ниже потухшие слова, и перекошенный стеклянный рот дверей гипермаркета «Максвелл». Фигуры в витринах молчат и не двигаются, да так мне кажется, ну хоть, кажется.

     - Не бойся, они пока спят…

     Ну вот, опять, что значит пока? У входа на въезде лежат какие-то мешки, я что-то пропустил. Город пытался обороняться, ещё тогда, ну год – неделю назад. Это я себе говорю и осознаю это. Многого не помню, но это успокаивает, разговоры про себя, чтоб никто не слышал. Споткнулся, чуть голову не расшиб. Их что волокли, валяются, где попало, треклятые мешки, пнул что есть мочи, мягкие, чем они набиты, должны вроде песком. Ряды, ряды, и все мои. Мечты сбываются даже в аду. Пустые кассы, охранники и продавцы вымерли, как впрочем, и остальные. Самая большая тележка, не едет, ну не чего плевать, толкнул, как следует и стронулась с места. Консервы, мои милые консервы, макароны и всё, что пережило нас и не испортилось. Стоп. Тише, ошалел, как дитя. Шлёп. Нет только не это, уставился сквозь ряд нагруженный бакалеей, чёрт на меня, кто-то пялится. Клянусь. Шлёп… Шлёп… Шлёп… Там за рядами, фигура. Всё хватит, возьми себя в руки и беги что есть мочи. Тележка весьма затрудняла бегство, но это всё, что у меня было. Добежал до подсобки и заперся, дверь металлическая выдержит. Они пока спят. Что бы это не значило, если кто-то спит он рано или поздно проснётся. Может уже и проснулись.

     Пол бетонный, холодный. Нужно ждать, терпения у меня навалом, вынул пачки макарон и плюхнулся на них. Вот и не так холодно и твёрдо. Провал, глубокий сон без мерзких сновидений и не каких голосов.

     Кости ломит, мышцы деревянные теперь я сложенный манекен на груде пасты. Позвонки и ключица хрустнули, отвергая всякое движение, но я привык. Встал и повторил процедуру безопасного открытия дверей. Добрался до отдела спорт товаров, благо безопасно, а что ещё может случиться с параноиком в пустом маркете, выбрал самую большую сумку. Теперь я как вьючная черепашка ниндзя с киянкой на боку, смертельный и неуклюжий.

     Вторая неделя – два года, без особых приключений. Утро, кости ломит, хребет не разгибается, острые боли в животе. Тушёнка – рватёнка, не чё, живой. Ночью себе сказал, хочу курить и отметить вторую неделю – два года, никотиновым кайфом. Выкурю пачку ментола, запью уксусным пивом и здохну. Настроение на подъёме.

     - Приходи я жду, пора.

     Конечно, приду, к себе самому - то я конечно приду.

     - Внизу дом напротив, первый этаж. Кафе «Брусничка».

     Ага. Ну вот, облупившаяся краска на окнах, сквозняки так и выли в подворотнях. Как я их раньше не замечал, эти мешки повсюду, хотя это не удивительно. Некоторые лопнули и протекли, зелёной дрянью. Либо скинули с воздуха отбросы, летели видимо из далека. Был не раз за чертою города, там некого, либо песок скис, как и пиво, не пью крепкое. «Брусничка». Пришлось повозиться с замком, но я ведь ниндзя и моя киянка со мной, бац и готово. Две недели – два года, дали о себе знать, сантиметровый слой пыли берёг всё на своих местах. Белые скатерти на миниатюрных столах, стулья придвинуты к столам, лакированные и блестят. На виниловых розовых шпалерах, картины местных маляров. Природа, счастливые люди замерли в последний момент радости. Барная стойка, под чёрное дерево, высокие банкетки с блестящими хромовыми спинками. И ряды, бутилированной вкуснятины, но я выберу уксусное – пиво. Всё это можно увидеть, если присмотреться сквозь пыль, но я - то умею присматриваться. За барной стойкой нашлось всё, что мне нужно, ментоловые и уксус. Пара взмахов рукавом и облако пыли, явило мне их в первозданном виде. Откашлявшись, я присел у большого мутного окна. Сижу, тишина. Открыл уксус и вожу бутылкой по пыльному столику, вычерчивая лабиринты. Надоело и рука потянулась за никотиновым кайфом, долой обвёртку, которая скрывала, тот самый брошенный запах. Нужен огонь, вернулся к бару. Споткнулся об мешок и нашёл зажигалку, они вроде материализуются из воздуха. Фильтр во рту, клац и тепло в руке.

     Дзынь!.. Это мог быть только он, звук не спутаешь, колокольчик над входной дверью. Голова медленно повернулась и там она. Девушка. Бежевая свободная мини – юбка и бирюзовый ремешок подчёркивал тонкую талию. Стройные ножки в лодочках и о боже ажурные белоснежные чулки, а какая голубая блузка в обтяжечку у декольте. Тут я всё понял или осознал. Глаза слезились, нет, не от пыли, какие контрастные за последнее время цвета. Смоляные, прямые длинные волосы с пробором на бок вились у кончиков, голубые глаза и алые пухлые губки бантиком, ну а на остром подбородке, конечно же, ямочка. И на ней никакой пыли. Дверь беззвучно прикрыла тонкая ручка, и она пошла, и присела у моего столика, на полу не была задета ни одна пылинка. Отпив из дымящейся белой чашки глоток кофе она, наконец, заговорила. Я не мог.

     - Привет.

     - При-ривет… осознанное подсознание.

     - Хорошо, что пришёл это последний день.

     - Знаю, - недовольно оборвал её.

     - Так ты закуришь или нет, - ещё глоток.

     - А если закурю тогда, что?

     - Ну, они наконец-то проснутся, хотя это наверняка произойдёт. У тебя последний день. Плоды созрели.

     - Ну да полные мешки плодов. А ты зачем? Подсознание… - Протянул я.

     - Не называй меня так, - игриво огрызнулась оно. Я вполне реальна и у меня есть имя. Минди.

     - Прям, как мою первую любовь.

     - Скорее у твоей первой любви, как у меня.

     Я присел напротив, теребя сигарету в руках.

     - Как пожелаешь. Давай я продолжу любоваться, а ты расскажешь мне, что по чём.

     - Хорошо, правда я совершенство, - кокетливо подмигнув, она заправила кудряшку за ухо.

     - Ага. Кокетка, не тяни.

     - Ты последняя аномалия своего вида, так, что сам понимаешь, и думаю, чувствуешь. Этой последней ночью для тебя они восстанут и сделают первый вдох первой ночи.

     - Как то скучно, - она подошла к барной стойке взяла четвертак и зарядила им рядом, горящий разноцветными лампочками, конечно под пылью, музыкальный автомат. Проглотив монету, довольный, после длинного перерыва в своей карьере, он запел мягким голосом Фрэнка.

     - Так о чём я. – Вернувшись, она откровенно, чтобы я видел, закинула ногу на ногу. - Да. Я хочу, чтобы, ты увидел рассвет.

     - Весьма мило с твоей стороны. - И тут я взорвался. – Да какого хрена, являешься ко мне, бредом и мелешь его, как говорящая кукла. Если, я и здохну, то не просто так, прожил две недели – два года и проживу ещё. Что может восстать из этого дерьма в мешках, - подбежал и киянкой вспорол один из них за баром. Вонь вонзилась в нос, с такой силой, что я еле устоял на ногах, а потом оно вывалилось, антропоморфная тварь в прозрачной пронизанной кровавыми жилами и венами плаценте. Сине-серая кожа, лысая голова, с полуоткрытыми веками, скрывающими пустые белки, губы отсутствовали, обнажая два ряда клыков. Благо при вскрытии, кокона, вскрылось и брюхо твари, вывалив содержимое на пол. Сдержав позывы рвоты, я ринулся прочь.

     - Давно пора, я думала, ты будешь любопытнее, и сделаешь это раньше. Жду тебя ночью на крыше «Эмпайр».

     - Нет.

     - Ты там будешь, я знаю.

     Небо темнело, облака налились пунцом, просеивая бессильные лучи солнца. А я всё сидел в забаррикадированной комнате, очередного убежища и терял драгоценные минуты. Сидел, вспоминая сквозь невыносимую головную боль, они возвращались ко мне кадр за кадром, немые картинки прошлого с постепенно прорезающим иглами виски звуком.

     Две недели я прожил в Атлантик – Сити. Пережив биологический коллапс страны, возможно мира. Ничего особенного, раннее утро, я перед окном офиса, где коротал дни, зашибая себе на жизнь, вокруг беготня рабочих муравьёв. Небо купало плывущих по нему барашек. И одна лишь секунда, ослепительная и мгновенная изменила наше мироздание. Неважно, кто и почему. Все подумали, что это просто солнце приветливо мигнуло, ослепив всех и каждого. Потом господь бог оглушительно хлопнул в ладоши. И всё, конец. Когда зрение вернулось, я выглянул в окно девятого этажа, на Грин стрит и Магелан авеню началась паника, машины возненавидели всех, сталкиваясь и круша всё на своём пути. Люди смотрели в небо и падали, как скошенные колосья, невидимым жнецом. Дети, взрослые, старики даже не смогли попрощаться, вернее даже подумать об этом. Да, точно падали, как мешки. Я тоже упал и здорово стукнулся головой о стол, выжил, но зачем, чтобы увидеть, во что превратились и восстанут близкие.

     Сумерки огласили стоны и нарастающий рёв, что  ж это случилось, сам виновен. Минди права, отключку памяти, должно было прервать элементарное человеческое любопытство, а я был занят страхом и паранойей, и так долго, всё долго, которое у меня было. Рука устала, больно писать, закончу потом, если выживу для этого, больше не зачем…

     Съев под какофонию воплей, последний консервированный деликатес, вооружившись киянкой и кухонным ножом, я разметал завалы у двери, шуметь можно сколько душе угодно, они были повсюду и во всю глотку возвещали об этом, это мне на руку. Минди назначила мне свидание, а девушек нельзя подводить и опаздывать, второго шанса может и не быть. Резко открыв дверь, я выскочил в коридор, пусто, с другого конца коридора, как из тоннеля ко мне неслись, гортанные муки. Темнота мой друг, но только лишь мой? Прижимаясь к стене, я начал двигаться к выходу, правила выживания мне помогли, только первый этаж, значит выход близко. Предчувствие спасло мне жизнь, под ложечкой засосало, и я встал, как вкопанный, нож в потной ладони сжал покрепче. Потолок, как я мог…, оно было там. Тварь была иной. Длинные жилистые лапы вцепились когтями в сырую штукатурку, крылья закрыли весь потолок и проход. Что ж я не мог летать, а они да. Это осложняло дело, но случай невезения не обменул даже новорожденных. Тварь была огромна и застряла в узком коридоре, ёрзая, шипя и срывая пласты штукатурки до бетона, оно исходило слюной и яростью. Столько времени я был одинок, и теперь такая компания, подскочив на безопасное расстояние, я врезался ледорубом, точно в айсберг, пока тварь осознавала прореху в черепе, кухонный тесак полосовал брюхо твари. Не знаю, сколько это продолжалось, но оно сдохло так и не успев пожить, я же стоял мокрый в кишках обмотанный словно египетская мумия и запах отбил все запахи, тоже плюс. Отдохнув минуту, я прорубился, через груду мяса к выходу.

     Капюшон на голову лицо в грязь, на улице творилось невообразимое, коконы валялись ошмётками повсюду. Твари ползали, пробегающие длинноногие, худые, точно скелеты обтянутые кожей, прыгали им на спины и вырывали куски плоти, глотая на ходу, набивая отвисшие светящиеся брюха, воздух прорезали стаи крылатых, подобным жертве моего ледоруба. Скрываясь под стенами и в узких переулках, я бежал, давали о себе знать усталость и повсеместные боли, адреналин помогал думать. «Эмпайр» и оружие, две мысли двигали мои ноги. Америка свободная страна до последнего продавала, свободно оружие и в итоге, конечно свободу и жизнь. Воспользоваться последней роскошью, свободного входа было, как нельзя кстати. Стена была проломлена в нескольких местах, маркета «У меткого Била», хрумая по битому стеклу витрин я забежал на ходу раскроив грудину слюнявому детине с пустыми глазами. Коридор, подсобки, склад, на полу распласталась разорванная тварь, видимо завтрак детины. Руки трясутся, ноги скользят по полу. Решётки разорваны, словно рыбацкая сеть, вот они родненькие. Аккуратным строем стоят в арсенале, дробовики Ремингтон 11-87 , автоматические карабины Кольт М4 , автоматические полупистолеты армейского образца Файв-севен, Вилсон Комбат, Ремингтон, ножи и боеприпасы, рай который я избегал. Но ищущий обрящет. Дробовик был набит патронами и прочие стволы, которые не мешали быстро двигаться, помогли чехлы на липучках и прочие прибамбасы. Только я начал ловить кайф от смертоносных игрушек, как ко мне ввалился серо-зелёный клубок рвущих себя на части новых индивидов. Разумеется, я их померил на месте. Ну почему от них всегда остаётся столько труднопроходимой дряни. Адреналин напомнил – «Эмпайр». Бежать невыносимо больно, лёгкие просятся наружу, горло сгорело и больше не болит, бронхи исходят хрипом. Не могу, рвота вырвалась наружу, колени проехали по грязи, я по уши. Минди зовёт…

     - Да брось ты вставай это весело.

     Харкая кровью, я привстал на колени, промедление окружило меня со всех сторон, смрадными глотками, когти скрежетали по бетону и асфальту готовые броситься. Перед глазами мелькнула тень, и я в неё пальнул, тёплое дыхание замерло в сантиметре от моего горла. Палил из всего, что было, но кусок бедра всё - таки отхватили. Бегу, новая боль взбодрила. «Эмпайр». Во всеобщем хаосе бывают тоже прорехи и как раз у входа, лифт не работает. Не знаю, что меня берегло, наверное Минди, может она ангел и чертовски красивый, как и должно им быть. Три этажа, ползуны сдались быстро, ещё пять, два, проглота – светлячка, повозился перед крышей с крылатыми и там суки, не знаю их пола, устроили гнездовище. Отхватили пару пальцев, не беда, на левой. Боже, как я долго возился с замком двери на крышу. К тому же начал пробирать озноб, кровушка спешила наружу. Нельзя сидеть, глаза закрываются, нет, там за этой дверью, она. Выбил, а там платье треплет ветер, волосы играют с ним, но ревность к ветру это глупо, даже к первой любви. Минди спрыгнула с парапета и состроила мне милую мину. Надутые губки и всё такое, вы понимаете.

     - Пришёл? А я обскучалась, я знаю, что ты здесь будешь. Долго ты, хочешь пропустить восход!?

     Утерев налипшие сгустки сукровицы и крови с глаз, я взглянул на неё, вот как обидно, что идеальную красоту видишь в начале жизни и под конец. Солнце всё - таки, пробилось сквозь пузатые тучи, раскрасив их в отместку во все ненавистные им цвета радуги. И дотянулось до нас, чтобы согреть.

     - Как же я без тебя.

     - А то, вот возьми, обронил в этой суматохе. – Маленькие ручки сжимали мой блокнот и карандаш. – Ты хотел дописать… Взяла меня за руку и повела, хромая, и шёл, и как не идти, хоть на край света. Присели на парапет и как школьники свесили ноги. Минди достала плейер, автомата на крыше не было. По девичьи, элегантно вставила наушник себе в ушко и положила голову мне на плечо.

     - Музыка рассвета, - прошептала и вставила мне второй, ветер скользнул в её волосах и я вдохнул запах жасмина, - «Просветлённая ночь». Потом молчали, а я писал и нас никто не беспокоил, кроме игры света и тени, приближающегося мира. Вдохнув поглубже я отложил блокнот.

     - Всё. Фух.

     - Мне здесь надоело, пошли.

     - Пошли, подожди, поставь мою любимую.

     - Ага, - привстав она, облокотила меня на себя и помогла встать, рук мы не расцепляли больше, а потом мы пошли навстречу рассвету.