Ламы и Овцы

Эту историю рассказал мне один человек, живущий, а быть может уже и умерший в перуанских Андах. Я был тогда ещё достаточно мал и путешествовал там с родителями. Как и следует ожидать, они тоже слышали эту историю, но сейчас утверждают, что ничего такого не помнят. Я бы и сам не вспомнил этот случай, если бы от моего путешествия в Андах не осталось письма.

Письмо я тогда адресовал бабушке. Написано оно было по совету родителей, которые придумали удачный способ занять меня, пока мы ждали автобус в одной из перуанских деревень. Я тогда написал бабушке, как мне нравятся высокие горы, вкусная местная еда и красивые традиционные наряды индейцев, а уже затем поведал ей о моей необычной встрече и услышанной истории.

История эта мне тогда так понравилась, что на страницах письма я изложил довольно много деталей. Однако я бы не вспомнил и половину того, что хочу вам рассказать, если бы в тот же конверт не вложил листья какого–то растения, запах которого сквозь года пронёс для меня не только многие фразы рассказчика, но даже тембр его голоса.

Письмо моя бабушка бережно хранила до конца своей жизни, как и многие другие наполненные воспоминаниями вещи. Теперь же, после её смерти, письмо снова вернулось ко мне. Перечитав его, я понял, что изложенная в нём история всё ещё крайне интересна для меня, и, может быть, будет хотя бы немного занимательна для моих читателей.

Я хорошо помню, как мы встретили этого в высшей мере удивительного человека в одной горной деревушке. Он сидел на большом валуне и наблюдал за пасущимися альпаками. Мне он тогда показался достаточно старым на вид, хотя, возможно, всё дело было в его длинной бороде. Когда мы проходили мимо, он вдруг окликнул нас на чистом русском языке. К тому моменту я уже привык слышать вокруг лишь незнакомые мне языки, и потому от удивления тут же замер на месте. Мои же родители, растерявшись чуть меньше, завели с этим мужчиной беседу.

Оказалось, что он был уроженцем Кавказа. Пусть не гневаются на меня представители различных народов этого региона, я не могу сказать к какой национальности принадлежал этот человек. Не потому, что не хочу, и не потому, что все эти национальности для меня на одно лицо, поверьте, я, пожалуй, смогу отличить человека любой национальности, которая мне встречалась, однако же я просто не помню. Я просто ещё находился в том возрасте, когда не знал, что людей стоит делить на национальности. В таком возрасте ты просто ещё не встретил такого количества людей, чтобы облениться в общении до того, чтобы, не вникая в суть человека, ставить на нём какой–либо штамп. Да и люди ещё довольно открыто относятся к тебе, не скрываясь за общекультурными ограждениями.

Этот же человек показался мне достаточно добрым и мудрым. Отчасти это была мудрость возраста. Такая мудрость приходит сама к человеку с годами, если он только не сопротивляется её приходу. Эта мудрость заключается в том, что, не обременяя тебя нравоучениями и глупыми домыслами, человек способен рассказать просто интересную историю. Эта мудрость позволяет своим рассказом скорее задать вопрос, а не дать ответ, что является высшим мастерством передачи своих знаний будущим поколениям.

Но была в этом человеке также и его собственная мудрость. Его разумные суждения, его аккуратная речь и приветливость, и самое главное, его история позволяют мне судить об этом.

Но это всё присказка, а сказка, рассказанная нам, идёт далее.

Высоко–высоко в горах, и видимо, довольно давно, в селе, чьё название ничего вам не скажет, родился мальчик. Родился он в семье уже старого пастуха. У мальчика этого были старшие сёстры и братья, которые, впрочем, его не обижали, а оттого и рассказывать о них особенно нечего. В целом же семья была дружной и достойной. Назвали мальчика Юрой, видимо, он родился незадолго после полёта Гагарина.

Мальчик этот рос сильным и здоровым, как и положено деревенскому жителю. К тому же он был достаточно усидчив и любознателен, а оттого рано начал ходить в школу.

Дорога в школу занимала около получаса и проходила через невысокий перевал. Занятия начинались рано и поэтому Юра поднимался на перевал вместе с солнцем, идущим ему на встречу. И когда он оказывался на самой верхней точке своего пути, он часто останавливался хотя бы на пару секунд, чтобы отдышаться и полюбоваться окружающими его со всех сторон горами и лежащим у его ног посёлком.

Родители Юры сами были старого уклада, его мать даже не умела толком читать, но всё же они были довольны тем, что их сын ходит в школу. Они, конечно, видели его в будущем таким же пастухом, но всё же думали, что школа пойдёт ему на пользу.

«Не бывает таких знаний и умений, которые не пригодятся тебе в твоей жизни», — часто любил повторять его отец. Этой мудрости его, видимо, научил молодой комсомолец, который по решению партии прибыл сюда учить детей, когда посёлок был ещё маленьким хутором, а вместо фруктовых садов в ущелье рос тёмный и страшный лес.

Юра часто слушал рассказы отца о тех временах, и хоть ему и было очень интересно, но те истории заставляли его скорее всё больше и больше любить теперешнее время. Ему казалось, что теперь–то жить и лучше, и интереснее. И чем дальше, тем больше его захватывала жизнь, завораживая его, как горная река весной, своей полнокровной мощью.

Вас, однако, не должно вводить в заблуждение столь яркие чувства мальчишки. На самом деле он, конечно, жил тихой и спокойной деревенской жизнью. Такая жизнь со стороны настолько однообразна, что кажется, тянется целую вечность, а начнёшь её жить — и пролетит она как один миг, если не удержишь за хвост.

Дом их семьи был не велик, но и не мал. Комнату Юра делил со старшими братьями, однако же тесноты не было. У Юры был свой уютный уголок, где он спал и хранил простецкие деревянные игрушки. В доме, как и полагается, было много ковров, с довольно густым ворсом, который легко впитывает пыль, но мать Юры, не без помощи старших дочерей, держала жилище в чистоте и порядке. Кто жил в деревне — знает, что ухоженное деревенское жилище, пожалуй, самое уютное, что может быть на этом свете. Особенно в детстве.

Жизнь в деревне вся привязана к хозяйству, и оттого даже состоятельные люди живут скромно, имея мало личных вещей и не захламляя свой быт. Однако же Юре повезло и в отличие от многих других семей, общее всегда значило и его в том числе. А потому у Юры было всё, что нужно. Например, у него был любимый пёс, огромный и лохматый. А ещё был усатый кот, с которым было так весело играть. А ещё у него было окно на кухне, из которого, пожалуй, простирался самый красивый вид на горы, который вы только можете себе представить.

Однако же чувствовать свою значимость в этом доме, свою долю любви и уважения ему помогала подаренная родителями эмалированная кружка. Кружка была большая и красивая, а главное, кружка была любимая. На боку у кружки была нарисована корова, пасущаяся на лугу, и поэтому любимым занятием Юры было пить из этой кружки свежее молоко.

Было у мальчика и много хлопот. Он много помогал матери по хозяйству, а также отцу и старшим братьям пасти овец. Летом, когда занятий в школе не было, он месяцами жил вместе с другими пастухами далеко в горах, где они спали то в шалашах, а то и вовсе под открытым небом. Эти овцы и горы, и вся природа вокруг, и костёр под скалой, окружённый пастухами, тоже, конечно же, были частью его дома, но всё же было приятно затем вернуться на знакомый стул у окна и пить молоко из большой кружки.

К работе пастуха Юра относился ни хорошо, но и ни плохо, в основном он просто не задумывался о таких вопросах. Но вот однажды в школе за хорошие оценки учитель подарил ему маленькую книжку. Книжка называлась «Что ни страница, — то слон, то львица!». Кроме замечательных стихов в этой книге были также не рисунки, как обычно, а настоящие фотографии. Разглядывать фотографии было очень интересно. А когда Юра принёс книжку домой, то ещё и смог расспросить отца о всех тех зверях, что были упомянуты в книжке.

Однако же и пеликан, и лама стали таким же сюрпризом для всей его семьи, как и для него. Потому, на следующий день он решил расспросить учителя об этих незнакомых животных.

Пеликан в рассказе учителя вышел хоть и смешной, но не очень интересный, в отличие от ламы, которая захватила внимание мальчика. Оказалась, что лама живёт в горах. Вроде бы, в таких же или даже ещё более высоких, чем кавказские горы. Что её разводят так же, как здесь разводят овец. Да и вообще, всё, окружающее лам, смутно напоминало Юре его собственную жизнь. Однако же, со слов учителя выходило, что лама является намного более полезным в хозяйстве животным, чем овцы, кони и коровы вместе взятые. Потому как шерсть её была теплее, молоко полезнее, да к тому же её можно навьючить большим грузом, и она может сама дать отпор разным хищникам.

Юра тогда спросил у учителя, почему же здесь, на Кавказе, не разводят лам. На это учитель смог только сказать, что живут ламы на другом конце света, в Америке. После этого учитель ещё немного рассказал об этой новой для мальчика стране, которая в воображении ребёнка превратилась в сказочный, утопический вариант окружающего его мира. Хотя, было совершенно понятно, что мальчик вовсе не хотел переезжать жить в эту страну, даже когда вырастет. Вернувшись домой, он рассказал матери, что хочет съездить поглядеть Америку и привезти оттуда лам, чтобы пасти их вместо овец, и чтобы обязательно подарить матери побольше чудесной шерсти, из которой она могла бы связать свитер себе и отцу. Матери оставалось только умиляться.

Подолгу Юра теперь разглядывал фотографию двух лам и перечитывал стихи со знаменитой Маяковской лестницей:

Этот зверь зовется лама.

Лама дочь

и лама мама.

Одна из лам на фотографии была очень пушистой, но откуда же было знать кавказскому мальчику, что на самом деле это альпака.

Вот так вот из простого стремления заменить одних овец другими, а может быть, и просто из природы самого мальчика у него постепенно развился интерес получить образование и посмотреть мир. Своими мечтами мальчик всё чаще делился с родителями, которые сначала просто удивлялись, а потом, хоть и не одобряли, но особенно и не противились.

Многие мечты, рождаясь яркими звёздами, затем медленно тухнут и бледнеют от пыли, которую поднимает за собой обоз быта, который мы тащим за собой. Сложно тогда становится увидеть их путеводное мерцание. Также случилось и с мечтами Юры. С ними добрался он до Москвы, где и осел в небольшой двухкомнатной квартире, а все усилия стал направлять на зарабатывание денег.

Не стоит думать, что он еле сводил концы с концами. Но всё же жизнь может быть довольно дорогой вещью. А когда не хватает для счастья, казалось бы, совсем чуть–чуть, то можно забыть про всё на свете. Поэтому Юрий всё двигался вперёд, сокращая то расстояние, что отделяло его от беззаботной жизни, дорогих подарков родителям и путешествий. Он даже всё ещё подумывал поехать в отпуск в Южную Америку, однако, уже кроме тёплых свитеров он оттуда ничего вести не хотел.

Так, постепенно достигнув уже зрелого возраста Юрий открыл свой бизнес, нашёл жену и даже стал задумываться о детях, которые, правда тоже требовали огромных расходов в теперешние времена, да и к тому же в Москве. Каждый хороший родитель хочет дать детям всё то, чего у него не было в детстве, главное только хорошо помнить, чего именно не хватало.

Возможно, и закончилась бы эта история стандартными титрами на этом моменте, если бы один из компаньонов Юрия не подарил ему на День Рождения огромный плакат с улыбающимся Гагариным. Интересно, на сколько судеб повлияла эта улыбка?

Плакат был помещён в красивую раму и повешен в офисе, и с тех пор знаменитый тезка стал своим задорным взглядом следить за жизнью бизнесмена, что постепенно испортило ему настроение и привело к экзистенциальному кризису. Прикинув, что полноценное путешествие в Перу, скорей всего, интереснее часа, проведённого в тесной капсуле на земной орбите, Юрий купил билеты на самолёт. Пускай он в Перу не первый русский турист, зато сам он в Перу будет впервые. Купил он билеты для себя, для жены и, конечно же, для испано–говорящего гида. Сил учить язык самому ради, как он думал, одного месяца общения, у него не нашлось.

И вот они прилетели в Лиму, а затем, хоть ситуация в стране тогда была не очень спокойная, поехали в горы. Им повезло, и они не встретили в горах местных террористов, однако же из–за грозы им пришлось задержаться в одной деревне. Как давно Юрий не видел грозы в горах! Раскаты грома заставили вдруг и его сердце загрохотать в груди. В каком–то странном дурмане он бродил с переводчиком по деревне и, промокнув до нитки, зашёл в дом, где жила гадалка.

То была угрюмая женщина, которая под многослойной одеждой казалась довольно толстой, и только острые черты её лица выдавали правду. Подкинув листья коки, она тогда нагадала ему, что его съест медведь с десятью головами. В помутнённом от местного алкоголя сознании бизнесмена тут же всплыл образ Москвы. На следующий день он расстался с женой, с который уже некоторое время находился в натянутых отношениях и, отдав ей половину имевшихся с собой денег, сказал, что его бизнес она может забирать целиком.

На все оставшиеся деньги он построил дом на окраине деревни и начал разводить хозяйство, а впоследствии даже женился на гадалке.

Он решил свататься к ней примерно через три года после того, как начал пасти лам в здешних краях, хотя, конечно, положил на неё глаз с самого начала. Но кто же пойдёт замуж за неизвестного странника без хозяйства и ясного будущего.

Когда местные прознали, что он думает себе взять в жёны колдунью, они долго его отговаривали. Крестьяне боялись гадалку почти как самого дьявола. Поговаривали даже, что она своими руками задушила пиштако. Хотя непонятно, зачем бы монстру, специализирующемуся на человечьем жире нападать на неё. Юрий сказал, что и сам, конечно, побаивался, хоть и не верил во все эти сказки. Было что–то такое в тёмных глазах этой женщины, что и после женитьбы заставляло горца замирать то ли в страхе, то ли в восхищении.

Женитьба также оказался полезным для хозяйства шагом. К тому времени соседям Юрия уже стало чему завидовать. Количество лам и альпак всё росло, и зависть могла довести людей до кражи, а то и до грабежа. А вот колдунью все так боялись, что никто бы не посмел взять у неё без спроса и кукурузный початок. «Народ здесь добродушный, но дикий, также как и у нас», — рассказывал он — «с ними ухо надо держать востро. Любая нескромная вещь может привлечь воров, так что у меня из домашней утвари всего ничего».

По прошествии времени Юрий полностью ассимилировался. Хотя он практически не знал испанский, но мог свободно изъясняться на языке индейцев, чего уже было достаточно для обычного пастуха. Так вот снова вернулся в горы. Анды и вправду оказались выше Кавказа, а пасти лам с альпаками оказалось действительно интереснее. А всё же многое ему тут напоминало родину.

— В целом живём тут помаленьку, — резюмировал он. — Хотя всё мне, конечно, тут чужое.

Мои родители после этих слов спросили у него, почему же он не вернётся домой?

— Да нет уже давно того Кавказа, куда я мог бы вернуться, — отвечал он им. — Нет той деревни. Хотя не было там ни войны, ни землетрясения. Да только медленно сменились дома, а за домами и люди. Даже речка течёт теперь по другому руслу. Нет и моего дома с окном на кухне. Отец умер давно, а мать у сестры живёт в Краснодаре. А самое главное, нет больше того мальчика, который был назван в честь большого и светлого будущего. И только ещё горче будет искать его там, где он когда–то жил своей счастливой жизнью. А здесь хотя бы ламы есть и горы.

Да только здесь кружка у меня деревянная. Хорошая кружка, по сердцу мне, но всё же размер не тот. Всё время приходится сначала целиком наливать, а потом ещё чуть–чуть. Найду ли я когда–нибудь такую кружку, чтобы была и вправду моя?

Вот так закончил он свой рассказ. А я, сидя сейчас в кафе с видом на Москву–реку и дописывая эту историю, кажется, понимаю, что пишу вовсе не про мальчика Юру, и не про овец, и не про лам. А гора, как сказал мне один психотерапевт, — это вообще фаллический символ.