Электричка

Душа моя в странствиях вечных (да, космос коварен и лют!) смогла воплотиться беспечно, найдя ненадёжный приют. О, годы и мегапарсеки! Безмолвье, орбиты, поля! Я был в этот раз человеком на скромной планете Земля. Я стал ограничен пространством и временем ("здесь" и "сейчас"); но зов удивительных странствий, конечно, во мне не угас. И, в опыт вживаясь печальный того, что отмерил мне Бог, я был заражён изначально потребностью дальних дорог.

Я бредил дорогой железной с тех давних мальчишеских лет, когда мне впервые и честно купили мой детский билет. Что нужно – приложится к сроку. Как мне, наконец, повезло! Я так и провёл всю дорогу, расплющив свой нос о стекло. О, джунгли, макаки, бананы! Простор, паруса и цветы! И дальние-дальние страны! Моря! Океаны! Мечты! Тот вирус дороги проклятый – он, видимо, неизлечим; он слабо припахивал мятой, он угольным дымом горчил... И вот и зимою, и летом, навек отпустив тормоза, теперь я мотаюсь по свету, привычкой замылив глаза. Я нынче расчётлив и ловок, и определяет мой мир убожество командировок и холод казённых квартир.

Жизнь скачет от вехи до вехи, как правильно кто-то сказал; и чёрт меня дёрнул заехать сегодня на Курский вокзал. Мой поезд лишь завтра наутро (по чётным, как водится, нет); и я поступил очень мудро, заранее взявши билет. И времени – просто навалом... А ну-ка, тряхну стариной! Запасшись в буфете лежалой, зелёной сухой ветчиной, я в стиле высоких традиций решил на денёк укатить: меня в круговерти столицы уже начинало мутить. А близко, всего в третьей зоне – конец невелик и немал – мой друг, литератор Афонин, уж много годов проживал. И вот я, такая зараза, решился на наглый набег: я не был у Павла ни разу – явлюсь, как на голову снег! Хоть гость из меня неумелый, он будет, наверное, рад…

Связался я с ним по email'у примерно два года назад. Чтобы не светить своё имя среди интернетовских масс, он скрыл его под псевдонимом и выбрал ехидное «Асс». Он публиковал свою прозу на собственном сайте panb.ru. Мы в литературных вопросах друг другу пришлись по нутру: у нас были схожие стили, хотя и не полная близь; но мы ничего не делили, и в общем неплохо сошлись. Там был ещё друг – Бегемотов – соавтор их атомных книг, сюжетных знаток поворотов и знатный придумщик интриг. Простившись с природною ленью, я тексты на сайт им загнал, был счастлив таким иждивеньем – ну, разве хвостом не вилял.

Вот так повезло с интернетом: мне дали и хостинг, и дом. Хотя мой рассказ не об этом. Я лучше скажу о другом.

Касательно что "электрички" – вещица чужая одна у Павла была на страничке. Меня зацепила она: гонять свою душу босую до боли щемящей в груди?.. Я автора вам обрисую, но это еще впереди. Пока лишь скажу: это Быков (который, ну да, Зильбертруд). Которого многоязыко теперь патриоты клянут.

Есть тексты: наткнешься – завянешь. Другие же, мать его шлёп: читаешь – и снова читаешь, к тому же читаешь взахлёб. И я захлебнулся, читая! Написано как кипятком: дорога – моя золотая! – и точным каким языком! Я чувствовал эту дорогу, её безнадёжность и гнусь (для этого именно Богу пришлось сотворить нашу Русь…). И автор с фамилией Быков, задумчиво глядя на свет, тащился по шпалам, по стыкам, несложный слагая сюжет. В том тексте он неоднократно удобства дорожные клял, оценивая адекватно вагоны, перрон и вокзал.

Всё правильно! Я в электричках законный и старый ездок. Народ наш имеет привычку пускать во всю мочь матерок, курить, никого не стесняясь, плести разговорную нить и, нагло в лицо ухмыляясь, друг друга по мордам лупить... Я сам от такого бледнею, как девушка в пьяной толпе. Мне б лучше маршрут подлиннее и славный попутчик в купе. Но вдруг попадется невежда – и сверху глядишь, как с креста... Как больно: разбилась надежда! Как пусто: исчезла мечта! Я выгляжу (знаю: оплошность) как Маленький Принц на звезде? Но главное – это возможность, что где-то не так, как везде; что кто-то поймёт и оценит; полюбит, в конце-то концов, и мне, как актёру на сцене, свет роли исправит лицо.

Ох, детства последний остаток в душе всё никак не умрёт... Но автор – как мастерски-гадок! Как точно он всё-таки бьёт!

И вот, среди пота и мата, среди напирающих масс, ко мне применился некстати его стихотворный рассказ: кошёлки, какая-то бочка, тюки неподъёмные сплошь, и воздуха даже глоточка меж ними никак не найдёшь. Да ладно, уж тут не до шику, мне ехать всего ничего; и как-нибудь до Балашихи меня не размажут всего... Но давят умело и сочно! Особенно этот амбал...

– Простите. Ей-ей, не нарочно! – он мне, обернувшись, сказал.

Вот встреча! Бывает на свете такое лишь раз во сто лет: я знал его по интернету – конечно же, Быков! Поэт. Тот самый. Который. Однако, его-то куда понесло? Трястись целый час, как собака, и выглядеть потным ослом… Вот я – я имею терпенье; ему же как серп между ног (такое, увы, впечатленье я вынес из тех его строк).

И вот, среди липкого воска до жару распаренных тел

– Давай-ка знакомиться, тёзка! – я глухо ему пропыхтел.

– Простите, не понял!..

– Прощаю. Сейчас – погоди – объясню. Не знаю, как ты насчёт чаю, а я лично пиво люблю. И еду к Афонину.

– К Пашке?!

– И первый, представь себе, раз; и эту вот – видишь? – бумажку на пиво сменяю сейчас.

– А с кем, не имел вроде чести...

– Нарижный.

– А, что-то читал... Ты знаешь, поехали вместе: давно у него не бывал.

– С большим удовольствием.

– Также!

– А пиво?

– Конечно, берём! Доверься приличному стажу – я знаю один гастроном...

Я воображал многократно лицо изумленное в фас, когда меня встретит в парадном Афонин по прозвищу Асс; и прищурок глаз близоруких, и возглас невнятный потом, и холод в спине – не испуга, а острого чувства знакомств.

... Я шёл позади. Еле слышен был шёпот задверный звонка, и женщина – как из Парижа – открыла, свежа и тонка; мой Быков расплылся в улыбке...

Нет, вру! Все случилось не так. Фантазии – как это зыбко! На выдумки я не мастак. Подкрашивать больше не буду. Хотя (и наверное!) жаль... А женщина мыла посуду – нужна ли такая деталь?

Мой Быков ввалился без стука и гаркнул, взойдя на порог:

– Ну, ставь поскорее, Павлуха, на стол самовар и пирог!

Отметившись знанием текстов, он дальше победно гремел:

– Да ты погляди наконец-то, кого я в пути приимел! Вот пиво – его в холодильник, а что в холодильнике – нам: ей-богу, из нас надоили потов не один килограмм! Встречайте, – а сам, отдуваясь, прошел на знакомый балкон.

Прихожая. Плюшевый заяц. Обои. Трюмо. Телефон. На полочке – ключ и помада. Широкие складки гардин. И Павел в домашнем халате, к тому же ещё не один.

Узнал! Улыбаясь усами, очками блеснул:

– Заходи! Мы с Нестором думали сами, да ты вот нас опередил!.. Мы тоже – хоть редко, да метко – побаловать любим живот. Да дай Бегемотову сетку – не бойся, он всё не сожрёт!..

Так это стоит – Бегемотов?! А вроде не очень похож. Тут Ассу приспела работа:

– Возьми наточи-ка мне нож! Да вы проходите, не стойте! – я понял, что мне. – Я сейчас! – и канул привычно в работу ножом озабоченный Асс. Успел лишь:

– Знакомься: Галина! – Закусочки нам собери?..

Привычная, в общем, картина. Я ей помахал от двери. Меня Бегемотов приветил, бутылки принял и провёл. Ну что за привычки на свете, что первым же делом – за стол?! Галина (она торопилась: какие-то были дела) минут через десять простилась и вскоре куда-то ушла. Оно даже к лучшему вышло, хоть так говорить и грешно: чем быть для компании лишней, уж лучше уйти – хоть в кино. Мужское содружество баба, особенно если одна, подпортить сумеет не слабо – тем более чья-то жена.

Мы славно расселись; с балкона тепло задувал ветерок, и после толкучки вагона – как в кайф был мне первый глоток! Без спешки, светло, молчаливо, пройдя преисподнюю дня, мы пили холодное пиво... Кто пил – понимает меня. По опыту личному знаю, что с пивом отменно вкусна просохшая (но не гнилая!) до твердых статей ветчина. Её только мелкою солью посыпать – и грыз бы, и пил... И тут наконец-то к застолью ее бенефис наступил. Но жаль, что теряется скоро эффект вкусовой новизны! И вот начались разговоры – изюминка нашей страны.

Скрестив остроумия пики, мы начали так же, как все: работа, политика, книги... Во всей первозданной красе. Сперва мы правительство вяло клеймили с макушки до пят. Затем Бегемотов устало на память читал «Поросят». Какую-то дымку печали с лица будто смахивал он; был холодно-сдержан вначале, затем – беспощадно-умён.

– В какой-то надуманной жизни, – тихонько подумал я вслух, – мы спим, изнасиловав мысли, и ждём, пропоёт ли петух.

В признаньи подобного факта он грустно ответствовал мне, что нас угораздило как-то родиться в подобной стране, где нужно терпеть и бояться, где каждый четвёртый – дурак, и если ещё не смеяться – то выжить, пожалуй, никак:

– Меня уверяют, что можно; хотя лично я не привык. И чую всем жиром подкожным, что нас загоняют в тупик.

– Поменьше трагичности, Нестор! – тут Быков его перебил. – Когда-то ж найдется инвестор, какой-то богатый дебил...

– Вот только дебилов не надо! От них я всегда устаю. Как правило, спонсоры – гады, им лишь бы рекламу свою...

Трагичного было в нас мало, а пива хватало вполне. И рушились где-то вокзалы, и гибли фрегаты в волне. И, значит, петляла дорога... Да ладно, оно ничего. Я Лореса спел им немного, а после – чуть-чуть своего. Потом завладел инструментом хозяин – блистательный Асс, и, вспомнив замашки студента, нам всем показал высший класс. Летели часы и минуты, и хоть я от пива размяк, но видел, что всё почему-то со мной получалось не так. Всё как-то не клеилось к месту – мне тут бы блистать и дерзать, но самого главного (честно!) хотел – и не мог рассказать: про свежую яростность споров, про то, как бескрайни снега, про зов бесконечных просторов и что это значит – тайга; что вот осязаемо время – дотронуться может рука; и как это помнится теми, кто видел с вершин облака. И как на далёких этапах сочится сквозь памяти лень багульника – даже не запах, а лёгкая запаха тень. Сказать мне хотелось так много (да как-то слова не пришли) о том, как нас манит дорога – дорога до края земли. И тут не свернёшь, не объедешь сквозь всю суетливую ложь... И если ты честен – поверишь, и если ты сможешь – дойдёшь. За всё, о чем столько мечтаю, за несколько этих минут – безропотно я принимаю почти безнадёжный маршрут. А все остальное – вторично и главным не кажется мне, но если вдруг эгоистично проникнется каждый в стране таким осознаньем дороги – как личных побед и утрат, тогда милосердные боги, глядишь, и страну пощадят. Но с быковским горем тоскливым сроднённое чувство вины я молча утапливал пивом: что нам до неё, до страны!..

Что нам остаётся, создатель, меж хаоса смутных времён, среди громогласья проклятий и мелочи высших имён? Лишь верить, любить и ругаться – иного, дружок, не проси – ты сын своего государства, любимой несчастной Руси. Тебе суждено год за годом влачить своей роли каприз и в массе простого народа считаться одним только из. Жизнь – это ведь, в общем, немного, как путь от тюрьмы до сумы, и данный участок дороги – хоть как, а построили мы...

Тем временем солнце упало, и тени сгустились плотней – и выпито было немало для пущей свободы теней. Мой срок истекал понемногу; и всё резюмировал Асс:

– А пиво ещё, слава Богу, приличное варят у нас!

– Ага, было попито классно! – в ответ Бегемотов сказал.

...Решили мы единогласно меня проводить на вокзал. Мой принцип: хозяев не мучай, собрался идти – уходи. Авось, ещё выдастся случай – допьём, допоём, досидим. Карету, милорды, карету! Торопят часы на стене. Бог даст, я ещё раз приеду, а может – приедут ко мне.

В вокзал нас всосало – так в воду уходит без звука весло. Да сколько ж под вечер народу совсюду сюда нанесло! Бурлила какая-то каша – со всех наступали сторон. От публики отмежевавшись, мы вышли на тёмный перрон.

Там вкрадчиво и осторожно змеились из полутени сигналов железнодорожных по масляным рельсам огни. А ветер с бездонного неба срывался и падал без сил; он запах горячего хлеба откуда-то к нам доносил. Деревья шептали листвою – то был суррогат тишины; и не было над головою ни Бога, ни звёзд, ни луны.

Измерив дорожные дали, вагоны, скользя под укос, на дальних путях скрежетали горячею сталью колёс, привычно идя друг за другом… Да будет ли где-то конец? Иль замкнутым бегом по кругу нас проклял всевластный Творец? И думалось грустно и точно, что мне никогда уже с той не сбиться дороги порочной, но невыразимо родной, и я обречён бесконечно искать свой вокзал, свой причал… И я улыбался беспечно тяжёлым лицом – и молчал.

Как мертвенно душное лето с пропыленным запахом роз! Как жалобно детским фальцетом несчастный кричит тепловоз!..

Но вот и моя электричка. Вот двери открылись рывком. Меня закружило, как спичку, и я лишь увидел мельком: в развале казённой сирени, историей слепо храним, под бронзу окрашенный Ленин вознёсся, а прямо под ним – как сами себе монументы стояли, немного пьяны, друзья мои – интеллигенты, опора великой страны. О, сколько ехидства и шарма мне дарят огни ваших лиц! И наши дороги и кармы столкнулись – и пересеклись. Так, перемещаясь по свету, мы пьём своей жизни вино. Ведь если родился поэтом – другого тебе не дано...

Опять меня звала дорога. Назад уплывали лучи. Пространство ложилось под ноги. Я чувствовал – это в ночи под сиплых гудков перекличку – то зла, то нежна, то груба – уносит меня электричка с названием странным – судьба.