Пой, вагант, пой -- Разо второе

Автор:
Arbiter Gaius
Пой, вагант, пой -- Разо второе
Аннотация:
Гильем де Марейль, придворный менестрель барона де Корнон, не мог припомнить, чтобы ему когда-либо доводилось испытывать большую ярость, стыд, страх и душевную боль, чем сейчас. Докатился на старости лет! Как последний ворюга, крадется по обиталищу своего покровителя — и зачем?!. Именно для того, чтобы ворюгой и стать.
Текст:
Вагант явился ровно неделю спустя, как и было условлено.
Стоя на замковой стене, де Марейль придирчивым взглядом
изучал высокую худощавую фигуру, въехавшую в Корнон на те-
леге, груженой зерном. Да-а, кажется, де Периньяк оказался не
таким уж щедрым покровителем: заставил своего посланца ид-
ти пешком, да и подарков, кажется, никаких не сделал, хоть этого
и требуют обычные куртуазные кутюмы: плащ на музыкантике
благо что дырами не светит... Может, посулили ему златые горы
в случае победы?..
«Надо мной победы».
Эта смутная мысль ворочалась в сердце де Марейля всю неде-
лю. Не то, чтобы перспектива музыкального поединка лишила
его сна — но где-то на задворках разума застряла накрепко и вну-
шала чувства, в которых он и сам не мог разобраться. Он старался
убедить себя, что смутная тревога, овладевшая им, была связа-
на лишь с внешними причинами: слишком многое зависело от
приезда соседского ставленника, и слишком серьезные и долго-
играющие последствия могла повлечь за собой победа любого из
участников поединка.
И все же...
Все же червем точила сердце мысль о чем-то более личном,
сокровенном. О том, что его, де Марейля, право называться луч-
шим не оспаривалось, даже шуточно, вот уже пару десятков лет.
И что любой поединок за это право не вязался с тем, что, как ему
казалось, для Корнона он был все же не просто придворным му-
зыкантом. Ведь он родился здесь и возмужал. На баронской земле похоронил родителей. Столько лет нес службу не только по обязанности, но по велению сердца. И после всех потерь и пе-
режитых невзгод наверняка стал частью этого маленького мира,
окруженного границами владений барона де Корнон. Неотъем-
лемой частью — в это очень хотелось верить. Но что, если это не
так? Что, если появится кто-то другой...
Менестрель прищурился, всматриваясь в фигуру ваганта, как
раз сейчас спрыгнувшего с телеги на землю.
Появится кто-то юный, стройный, смазливый, не лишенный,
судя по всему, некоторого музыкального таланта и артистиче-
ского обаяния — де Периньяк не прислал бы на поединок пол-
ную бездарность... Кто-то, кто будет петь и играть совершенно
не то и не так, как он. И кто одним своим присутствием поставит
и его, де Марейля, и господ, перед неопровержимым фактом: к
придворному менестрелю неумолимо приблизилась старость...
И что тогда?
Об этом думать уже совершенно не получалось. Нет-нет, ко-
нечно, он не боится, что придется на старости лет познать нище-
ту!.. Господин барон этого, по милосердию своему, точно не до-
пустит... Не должен допустить!.. Но даже если позволят доживать
свой век в замке — то что же? Стать никем, глядя, как новая музы-
кальная метла по-новому метет?.. Как мальчишке достаются ру-
коплескания публики и дары от лорда, а его, де Марейля, лишь
изредка будут просить выступить: скорее из жалости к нему, чем
для удовольствия публики...
Де Марейль искренне корил себя за подобное малодушие: как
можно сейчас, когда вот-вот разразится ссора с подлым сосе-
дом, поддаваться собственным низменных страхам и пережива-
ниям?! Обдумал бы лучше, как отвадить этого заезжего музыкан-
тика так, чтобы дело до междоусобицы не дошло! И все же мысли
и переживания отступать не желали, и за прошедшие дни попор-
тили ему изрядно крови.
— Он совсем еще мальчик, не находишь, эн Гильем?
Голос баронессы, неслышно приблизившейся к нему, вернул
менестреля к реальности, и он быстро повернулся к собеседнице, почтительно кланяясь.
— Ты тоже думаешь о том, что он принесет в Корнон? — про-
должала она. — И, судя по твоему лицу, ожидаешь худшего?
— Я приложу все усилия, чтобы ничего плохого не случилось,
госпожа, — де Марейль помолчал, затем все же решился добавить:
— А вы как будто рады его приезду?
— Нас слишком часто посещали перемены, эн Гильем, и слиш-
ком редко — радость, — ответила она, провожая взглядом ваганта,
которого предупрежденные слуги повлекли ко входу в жилые по-
мещения замка. — Но сейчас мне почему-то хочется верить, что
в этот раз и то, и другое прибудет вместе.
Она благосклонно кивнула ему и пошла прочь, а менестрель
поймал себя на мысли, что подобный настрой господ его совер-
шенно не успокаивает.
***
Прибывший вагант приковал к себе внимание обитателей зам-
ка, едва переступив его порог. Прежде всего тем, что затворился в
отведенной ему комнате, куда по приказу барона ему принесли
вино и закуски, — да так и затих там.
Выступление его было назначено лордом Корнона на вечер, и,
раздавая указания по его подготовке, де Марейль снова и сно-
ва ловил себя на том, что поневоле замедляет шаги и напряга-
ет слух, проходя мимо массивной дубовой двери, ведущей в убе-
жище вновь прибывшего. За ней стояла полная тишина, и ме-
нестрель со все растущим раздражением признавал, что это ин-
триговало даже его. Мальчишка что, не собирается готовиться к
выступлению? Разработать голос, настроить инструмент...
Инструмент?
Де Марейль даже приостановился от внезапно возникшего со-
мнения: а была ли при ваганте лютня? Или хоть что-нибудь, на
чем можно было бы играть? Или он настолько самоуверен, что
предпочтет петь без музыки? Не-ет... Подобное подойдет для мо-
настыря, но никак не для музыкального вечера в замке!
Впрочем...
Менестрель слегка кивнул самому себе.
Впрочем, так даже проще. Хочет опозориться — так скатер-
тью дорога! Тем больше будет возможностей уладить весь этот
абсурд с музыкальным поединком полюбовно. Может, как-то
удастся и вовсе свести дело к шутке: мол, перепил старый лорд
Периньяка, выставил против корнонского соловья безголосого
воробушка. Бывает. Мальчишке — милостиво что-нибудь по-
дать... В смысле, подарить. С соседом, если будет нужно, еще раз
дружески набраться. Глядишь — и забудется эта авантюра...
— Говоришь сам с собой, эн Гильем?
Появившийся из-за поворота коридора барон де Корнон дру-
жески улыбнулся склонившемуся в поклоне менестрелю.
— Все ли готово к вечеру?
— Пока нет, мой лорд. Но будет.
— На тебя всегда можно положиться, — барон посерьезнел. —
И я благодарен тебе за это. За все, что ты сделал за эти годы. Ты
ведь знаешь об этом?
— Благодарю, мессир, — де Марейль почувствовал, как перехва-
тило горло.
— Это будет непростой вечер, — продолжал де Корнон. — И де-
ло, как ты понимаешь, вовсе не в талантах, реальных или мни-
мых, этого ваганта. Он тут разменная монета, уверен, моему дра-
жайшему тестю плевать на него с высокой колокольни. Но я не
хотел бы обидеть его. Моя супруга сказала, что он очень юн. Воз-
можно, даже не подозревает, в какую грязную игру оказался втя-
нут. Не говоря уж о том, что усобицу Корнон сейчас не может себе
позволить. Ты мог бы... Словом... — он замялся, неопределенно
повел в воздухе рукой. — Пока дело еще не дошло до прямого
поединка между вами... Ну... Подыграть ему, что ли...
— Подыграть, мой лорд? — слова барона смешались с некстати
вылезшими воспоминаниями о возможном отсутствии у ваганта
лютни, и менестрель недоуменно нахмурился. — Простите, госпо-
дин мой, но я не совсем понимаю...
— Похвали его, — на одном дыхании выпалил де Корнон, ви-
димо, решившись озвучить то, что давно сформулировал в мыс-
лях. — Ты ведь музыкант. Наверняка в его выступлении будут и
хорошие моменты. Скажи о них что-нибудь. Пусть почувствует,
что его оценили... Приняли всерьез... Что ты... Что ты считаешь
его равным себе... — видимо, эмоции де Марейля от услышанно-
го слишком явно отразились на его лице, потому что властитель
Корнона продолжил поспешно и даже несколько извиняющимся
тоном:
— Разумеется, на самом деле никому и в голову подобное не
придет! Но я не хочу, чтобы завтра у наших ворот стоял мой тесть
со своими головорезами и требовал сатисфакции за оскорбление
его посланника. Он ведь только того и ждет, эн Гильем! Перебить
нас, а Корнон прибрать к рукам! А если мальчишка будет принят
с должным вниманием и благожелательностью, если проведет
здесь какое-то время... Возможно, весь этот глупый спор забудет-
ся. А если нет... — он помолчал. — Если нет, у нас появится время,
чтобы что-то предпринять. Соседа надо однажды поставить на
место, но время — это главное, что для этого нужно. Ты ведь по-
нимаешь меня, эн Гильем? Ты ведь не подведешь меня в угоду
собственной гордости?
Неужели господин действительно считает его способным по-
ставить собственные амбиции превыше интересов замка, кото-
рый всегда был для него домом? Вот тебе и неотъемлемая часть!..
— Для меня нет, не было и не будет ничего превыше Корнона,
мой лорд. И вечером я докажу вам это.
«Раз уж теперь этому нужны доказательства».
***
Беспокойной нашей любви
Ветвь боярышника сродни;
Нет листочка, чтоб не дрожал
Под холодным ночным дождем,
Но рассвет разольется ал,
И вся темень вспыхнет огнем.

Де Марейль, стоявший за спиной барона де Корнон, едва слыш-
но вздохнул. Что же, именно чего-то подобного от юного ваган-
та и следовало ожидать. Что он может знать о серьезном искус-
стве? Какие представления иметь о matière de France или matière
de la Rome la Grande?[1] Он даже с собственным именем разобрать-
ся толком не смог! Джауфре Алегрет! Настоящее, надо полагать:
ни один артист в здравом уме не возьмет такой псевдоним. По-
ка выговоришь, язык сломаешь, а чтобы запомнить, небось, сто
раз повторить нужно! Почему не подобрал что-то поблагозвуч-
нее? Вряд ли с какой-то конкретной целью: кроме как оскорбить
запутавшуюся публику, намерения тут даже измыслить сложно.
Так что, скорее всего, он просто совершенно неопытен. Поет еще
относительно сносно, хотя и тут не без огрехов, и для музыкаль-
ного уха существенных. Но, видимо, в трактирах и вилланских
холупах и этого было довольно, чтобы заработать на миску по-
хлебки. Потом, видимо, как-то оказался в замке де Периньяка, а
тот уж на талант не посмотрел: использовал мальчишку как Тро-
янского коня и теперь ждет развития событий, как мерзкий паук
посреди своей сети.
Так, однажды, в лучах зари
Мы закончить войну смогли,
И великий дар меня ждал;
Дав кольцо, впустила в свой дом;
Жизнь продли мне Бог, я б держал
Руки лишь под ее плащом.
Брови придворного менестреля медленно поползли вверх. Да-
же так?! Не слишком ли резво для общества, в котором едва ли не
половина — дамы? Не говоря уж о хозяйке замка, на которую уш-
лый пиит бросает совершенно возмутительные жаркие взгляды,
исполняя свои похабные попевочки! Неужели ради сохранения
мира в Корноне господин и госпожа вынуждены будут снести
такое унижение?!
Де Марейль перевел взгляд с Алегрета на баронессу, и в голове
его родился новый, неожиданный вопрос: а так ли уж она про-
тив?
Абсурд, разумеется, полный абсурд! Грязная, подлая мыслиш-
ка, на которую не должен быть способен по-настоящему верный
слуга! И все же... Этот румянец на скулах, этот затуманенный
взгляд из-под трепещущих ресниц... Легкая мечтательная полу-
улыбка... Он вырос в строгости, но не в монастыре и как мужчина,
понимал, что все это может означать. Но самое мерзкое — даже
не в этом. С души воротит видеть, что этот взгляд и румянец,
и трепет ресниц сейчас так или иначе подхватывают все дамы
в зале. И у каждой есть на то хоть какое-то да основание. Гад-
кий мальчишка даже не пытается сделать вид, что его обаяние
адресовано лишь госпоже замка. Он просто играет роль, как это
принято теперь при пышных и развратных дворах сильных ми-
ра сего, что с пустым бахвальством называют себя покровителя-
ми искусств. Там принято быть влюбленным. Принято сочинять
кансоны в честь своей донны: это невзирая на то, что объекты
куртуазной любви — как правило замужные дамы. Принято при-
носить им клятвы верности, принято служить, как вассал служит
своему сюзерену, принято в их честь совершать безумства и том-
но вздыхать об отсутствии взаимности... Или ликовать, доводя
себя чуть ли не до экстаза, от наличия таковой...
Нет-нет, конечно, госпожа выше этого! Если она и принима-
ет заигрывания ваганта с внешней благосклонностью, то только
потому, что не хочет его обидеть и тем самым спровоцировать
конфликт. Ведь просил же господин его, де Марейля, быть доб-
рожелательным по отношению к тестеву посланцу. Кто может
поручиться, что подобного разговора не произошло между ним
и его супругой? Разумеется, именно этим все и объясняется...
Или не все?
Ведь если все это — только вежливая игра, то почему господин
так мрачен? Почему взгляд его, обращенный на бродячего музы-
кантика, снова опасно туманится, как в те, только недавно окон-
чательно отступившие черные дни, когда демоны ярости и подо-
зрительности превращали мудрого сюзерена и отважного рыца-
ря в неразумного злобного зверя?..
И почему...
Ощущение неприятно царапнуло сердце менестреля.
Почему публике вагант так откровенно, недвусмысленно, ис-
кренне нравится?!
Ведь это не просто учтивость! Дамы глазеют на него с непри-
крытым восторгом и обожанием, и, что самое странное, собрав-
шиеся в зале их мужья и кавалеры этому как будто даже рады! На
раскрасневшихся лицах — довольные ухмылки, плечи расправле-
ны, грудь колесом... Будто любовный напиток разливает вокруг
себя клятый вагант! Чудное что-то, уж не колдовство ли?!
Как-то раз на той неделе
Брел я пастбищем без цели,
И глаза мои узрели
Вдруг пастушку, дочь мужлана:
На ногах чулки белели,
Шарф и вязанка на теле
Плащ и шуба из барана.

И снова — кокетливые улыбки, переглядки, словно каждый
слушатель и слушательница сейчас представляет себя в роли то
ли рыцаря-рассказчика, то ли языкатой пастушки, ловко отверга-
ющей его ухаживания!.. Да чем он их всех пленил-то?!
А вот об этом как раз самое время серьезно задуматься. Выступ-
ление юного бабника идет к концу, скоро нужно будет высказать
свое мнение о его талантах. А что тут скажешь?
Де Марейль постарался больше не вслушиваться в вульгарные
вирши, сосредоточившись исключительно на музыкальной сто-
роне дела.
Что ж, на добрый толк, самое лучшее, что можно тут сказать —
«могло быть и хуже». Тембр у мальчишки довольно приятный,
голос сильный и звучный. Правда, владеть он им толком не уме-
ет. Тут недотянул, резко оборвал звучание, там невовремя взял
дыхание, выдохся — пришлось перехватывать в середине слова...
Высокие ноты слишком резкие, почти визгливые, слышно, что
очень боится не взять, бросается на каждую, ровно рыцарь в ата-
ку, иногда таки промазывает и тем самым неизгладимо портит
о себе впечатление. Зато низы аккуратные, в них ему явно удоб-
нее... Спрашивается, конечно, о чем он думал, когда составлял
себе не подходящий для голоса репертуар. Наверно, о том же, о
чем и при выборе имечка...
Вагант, наконец, умолк, раздались дружные аплодисменты и
одобрительные, веселые восклицания. Барон, хоть и выглядел бо-
лее сдержанным, чем другие слушатели, но, к радости менестре-
ля, справился с собой: черные тени прошлого, кажется, отступи-
ли.
— Мы благодарим эн Джауфре за то, что он почтил нас своим
присутствием и усладил наш слух своим искусством, — загово-
рил он. — И мы рады тому, что среди нас есть кто-то, кто может
оценить его талант с высоты своего мастерства. Так что скажете,
эн Гильем?
Когда-то в глубоком детстве де Марейль на спор пробовал пе-
рейти замерзший пруд недалеко от замка. Зимы стояли обыч-
но теплые, и образовавшаяся в кои-то веки на поверхности во-
ды прозрачная корка виделась глупым мальчишкам — ему и его
приятелям, — прекрасным способом доказать свою храбрость и
удачливость. Он до сих пор помнил, как поскрипывал под но-
гами лед и как замирало сердце от ощущения, что каждый шаг
может быть шагом в бездну...
Теперь он чувствовал то же самое.
— Искусство нашего любезного гостя, несомненно, vain mais
plaisant[2] , — отечески улыбнувшись, заговорил он. — Наш юный
друг весьма четко улавливает новомодные веяния и стремится
потешить ими благодарную публику...
«Благодарную и невзыскательную», — добавил он мысленно.
— Что ему и весьма удается, — продолжил он вслух.
— То, что приятно, не может быть пустым, — внезапно подал
голос вагант. — Пусть священники читают нам мораль на пропо-
ведях. Задача же искусства — дарить отраду, вызывать интерес к
жизни, сеять радость и легкость... Заставлять глаза слушателей
сиять, а их сердца — биться чаще...
И снова возмутительно дерзкий взгляд на госпожу, дополнен-
ный, так быстро, что это безобразие никак не пресечь, глубоким
поклоном и словами:
— Позвольте мне служить вам, моя донна. Позвольте быть ва-
шим рабом и вашим рыцарем, тем, кто до конца дней своих бу-
дет славить вашу красоту и добродетель. Позвольте преклоняться
перед вами — и на свете не будет человека счастливее Джауфре
Алегрета.
И снова, как ни удивительно, вместо возмущения — восторжен-
ные мечтательные вздохи дам. Кажется, что каждая из них, поза-
быв о пресловутой добродетели, мечтает быть сейчас на месте
баронессы. Лишь де Марейль заметил, как напряглась при сло-
вах юного наглеца рука барона и как потемнело его лицо. Еще
мгновение — и все мирные намерения полетят ко всем чертям.
— Разве об этом мы сейчас говорим, эн Джауфре? — что угод-
но, только бы остановить эту вульгарную сцену, переключить его
внимание с госпожи! — Не стоит ли для начала закончить раз-
говор о вашем искусстве, и лишь потом вести речь о служении
прекрасной донне?
— А разве можно отделить одно от другого? — голос ваганта
звучал совершенно безмятежно и уверенно. Неужели он действи-
тельно так слеп, что не понимает, какие тучи сгустились над его
головой?! — Я влюблен, стало быть, я пою. Разве может искусство
строиться на чем-то другом?
— На мастерстве, быть может? — де Марейль постарался произ-
нести это возможно более нейтрально.
— Таком, как ваше, эн де Марейль? — переспросил вагант. —
Никогда не мог понять, в чем смысл — перепевать чужие слова?
То, о чем пою я, хотя бы основано на моем личном опыте.
— «Я держал бы руки под ее плащом»? — процитировал мене-
стрель. — Что ж, действительно, опыт, достойный быть увекове-
ченным.
Их взгляды на мгновение скрестились, и де Марейль почему-
то именно в этот момент припомнил окончание той давней ис-
тории с прудом.
Лед провалился.
Примечания
1
Де Марейль называет основные темы трубадурской поэзии рубежа XII-
XIII вв. В matière de France входил корпус повествований о Карле Великом и
его рыцарях (к которому относится и «Песнь о Роланде» как самая извест-
ная), matière de la Rome la Grande — средневековые переложения античных
историй о Трое, Одиссее, Энее и т.д. Любовная лирика, которую исполняет
вагант, относится к matière de Provence, и, как видно по реакции де Марейля,
серьезным искуством не считалась.
2
Дословно: «пустое, но приятное». Де Марейль обыгрывает здесь распро-
страненную на рубеже XII-XIII вв. характеристику любовной лирики, отно-
сящейся к уже упоминавшейся matière de Provence. В оригинале эта харак-
теристика звучит как «vain et plaisant» — «пустая И приятная». Де Марейль
старается несколько смягчить ее.
0
12:38
438
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Андрей Лакро