ВЕРНОСТЬ

ВЕРНОСТЬ

– Верность – это огонь, без которого холодно и который надо постоянно поддерживать. Без него ты не сможешь жить. Нужно во что-то верить. Без этого нельзя, иначе жизнь превращается в холодную ночь. Верность – это ведь от слова вера, ты понимаешь? Мне это тяжело говорить, но мы должны расстаться…

– Почему? Ведь мы же любим друг друга!

– Да, я тебя люблю, но я не могу жить с человеком, которому не верю.

– Но это была случайность, я была пьяная…

– И это, по-твоему, оправдание?

– Я тебя люблю. Прошу, прости меня. Прости, если ты меня действительно любишь.

– Я тебя простил сразу, но дело не в этом. Мне было чертовски тяжело, когда я узнал о том, что ты мне изменила. Нет слов, чтобы описать, что я почувствовал. Проблема не в любви, а в том, что я тебе не верю, понимаешь?

– Это больше никогда не повторится! Прошу тебя, заклинаю, прости меня!

– Мне смешно от того, как все это банально и пошло. Это похоже на какую-то мелодраму. Ты просто не понимаешь, что я тебе говорю, ты не слышишь меня, а повторяешь одно и то же: «Я тебя люблю! Не уходи!» Это не поможет. Так что прощай!

Я разворачиваюсь и иду по тёмной аллее домой. За моей спиной, на скамейке под фонарём, раздаются её рыдания. Как же всё это странно: здесь мы поцеловались в первый раз, и здесь же мне пришлось разорвать наши отношения. Жизнь полна парадоксов. Не знаю почему, но я останавливаюсь.

Если бы я действительно думал так, как говорил! Мне было больно не оттого, что Лена разрушила всё, а оттого, что, несмотря на случившееся, я продолжал её любить. Как бы я хотел, чтобы мы никогда больше не встречались с ней! На самом деле, я бы постарался забыть её измену, если бы не любил так сильно. От этой мысли становилось только больнее. Но самым глупым и парадоксальным в этой ситуации было то, что я её прекрасно понимал, просто мне не хватало сил перешагнуть через себя. А ведь когда-то я сам был на её месте…

Я проснулся весь мокрый от сна, который снился мне уже в который раз…

Я иду по лесу на зов голоса. Что-то знакомое слышится мне, но эхо искажает голос. Мне кажется, что если я узнаю того, кто меня зовёт, то сон больше не повторится. Но я этого не хочу. Не хочу, потому что дальше произойдёт… Впрочем, будет ли так и на этот раз? Эхо ведёт меня за собой всё дальше и дальше.

Вокруг туман, преграждающий мне путь. Кроме эха в лесу и хруста веток под моими ботинками, все звуки словно вымерли. Мне непонятно – зачем и куда я иду. В голове пульсирует только одна мысль: надо идти, остановка подобна смерти. Однако, вопреки этому, с каждой секундой мне все больше хочется остановиться. Ноги тяжелеют. Как же просто: нужно перестать идти, и тогда всё закончится. Сил, чтобы сопротивляться этому желанию, нет, да и не было их вовсе. Тяжело приваливаюсь к шершавой, покрытой мхом и лишайниками коре дуба.

Голос прекращает звать. А может, я просто не слышу его, потому что появляется она. Лицо её видится расплывчато. Вот она стоит рядом, снимает с меня мокрую одежду. Я ощущаю тепло её тела. Дыхание моё, и без того тяжелое, становится глубже, я весь горю. Так больше продолжаться не может, и я рву одежду на ней. Она только смеётся: «Ой, какой же нетерпеливый!». Тёплая похоть заполняет мое тело, я сам не соображаю, что делаю. Лицо её начинает обретать черты…

Но каждый раз я просыпаюсь раньше того момента, когда смогу её разглядеть.

Рядом со мной лежит Ленка, такая желанная, тёплая и улыбающаяся чему-то во сне. Тихо, чтобы не разбудить её, выскальзываю из-под одеяла и иду в ванную. Больше всего сейчас мне хочется смыть с себя пот, а вместе с ним и то тёмное, животное, что пробуждает во мне сон. Холодный резкий душ приводит меня в чувства.

На кухне часы показывают семь. Мне надо чем-то заняться, пока Ленка спит, чем-то таким, чтобы не разбудить ее.

Сковородка шипит и возмущается, пока я готовлю завтрак.

Заглядываю в спальню – Ленка ещё не проснулась. Я смотрю на неё, и больше всего сейчас мне хочется прикоснуться к ней, ощутить её рядом с собой.

Беру вчерашнюю газету, вытаскиваю из нее программку на следующую неделю и, от нечего делать, начинаю подчеркивать красной ручкой интересные программы и фильмы. Когда я заканчиваю эту процедуру, на очередь становится кроссворд, который я так и не успеваю разгадать, потому что ОНА просыпается.

С Ленкой мы познакомились на моей работе. В тот день я, как обычно, вёл приём в своем кабинете. Людей, как всегда, было море, к тому же изнуряющая духота и отсутствие медсестры, которая вчера попала в больницу с аппендицитом. Я уже давно вышел из того возраста, когда влюбляются с первого взгляда, поэтому, когда она вошла в кабинет и села, я всего- навсего отметил, что моя пациентка довольно симпатична.

– Ваша фамилия?

– Могилёва Елена Александровна.

– На что жалуетесь?

– Ни на что, мне просто нужна справка в бассейн.

Я померил давление.

– Раздевайтесь до пояса.

Все в её организме работало размеренно и точно, как в новеньком механизме швейцарских часов.

– Хронические заболевания есть?

– Нет.

– Ну, вот и замечательно, одевайтесь и присаживайтесь.

Я заполнил стандартную, в таких случаях, форму, затем расписался и поставил печать.

У меня всегда была да и пока осталась хорошая память на лица. К сожалению, это не самое полезное свойство моей памяти. Иногда оно даже мешает, потому что очень часто я здороваюсь с людьми, которые меня совершенно не помнят. Но избавиться от привычки здороваться при виде знакомого лица никак не могу. Поэтому, когда на почте, куда я пришел отправить перевод матери, мы встретились снова, естественно, поприветствовал ЕЁ и начал заполнять квитанцию.

– Извините, но откуда вы меня знаете? – услышал я неожиданно у себя за спиной.

Я обернулся – это была ОНА, впрочем, тогда Лена была еще просто «она».

– Вы приходили ко мне позавчера на приём. Елена Александровна Могилёва, если я не ошибаюсь?

– Да, верно, а вы?

– Клим Сафронов…

Так, слово за слово, мы и разговорились. Оказалось, что она часто ходит на почту, потому что подрабатывает распространителем косметики. На вечер у меня не было никаких планов, и я пригласил ее погулять.

Это и было нашим первым свиданием, с момента которого прошёл уже год. И все эти двенадцать месяцев я был счастлив.

Что такое счастье? Эта некая наполненность чувством самоудовлетворения и самопознания; это тепло, которое всегда было в тебе, но только сейчас оно начало согревать твоё существование. Ты светишься от чувств, которые переполняют тебя, и все воспринимается по-другому. Не лучше, а именно по-другому, объективнее и правильнее.

От чего я счастлив? Счастливым нельзя быть от чего-либо, и кроме нас самих, сделать счастливыми нас никто не может. Счастье – это мироощущение, это гармония с самим собой и окружающим миром. Был ли я счастлив без неё? Да, был, но, когда она вошла в мою жизнь, ничего не изменилось, а просто дополнилось и стало более объёмным.

Сегодня вечером мы пойдём в кафе, а потом ко мне домой, где я сделаю ей предложение.

В обед Ленка отправилась домой переодеться и привести себя в порядок к вечернему походу в кафе. Я же, оставшись один, постарался создать дома как можно более романтичную атмосферу. Свечи, шампанское, клубника и ужин, который должен был закончиться предложением руки и сердца. Но, как говорится, человек предполагает…

Когда мы пришли в кафе, я заказал ее любимое мороженое. Пока мы ели, разговор был обо всём и ни о чем, у меня все никак не получалось настроиться на нужную волну. И вот, когда я уже почти подобрался к заготовленной реплике, она меня перебила неожиданным вопросом:

– Клим, а ты будешь по мне скучать, если я вдруг уеду?

– Конечно, солнышко, буду, я ведь спать не смогу, пока ты не вернешься.

– Правда? – лукаво улыбаясь, спросила она.

И тут я почувствовал какой-то подвох.

– Правда-правда, а почему ты спрашиваешь?

– Я завтра поеду на недельку в командировку, а мы ведь еще ни разу так надолго не расставались. Вот я и не знала, как тебе сказать.

– Да ладно тебе обманывать, у тебя ведь вещи не собраны.

– Нет, всё собрано. Я сейчас домой поеду к себе высыпаться, поезд-то в шесть утра уходит. И ещё, Клим, ты только на вокзал не приходи, я ведь не люблю все эти прощания, от них только тоскливее становится. Обещаешь, что не придешь провожать? Ну, пожалуйста!

– Хорошо. Только пообещай, как приедешь, то сразу позвонишь!

– Ладно-ладно, посмотрим на твоё поведение. А почему мы такие грустные? Клим, ну не будь ты таким букой, недельку хоть без меня, вредины, отдохнёшь.

На самом деле грустным я был не от этого, вернее, не только от этого, а оттого, что план, который я так тщательно составил, полетел в тартарары. А больше всего на свете я, да, наверное, и не только я, не любил, когда задуманное мной не удавалось.

Домой я вернулся один. Снова морозить клубнику не хотелось, поэтому я стал её есть, но вкус, как и у всех мороженых ягод, не чувствовался. Тогда я зажёг свечи, выключил свет в зале, открыл бутылку шампанского и в гордом одиночестве выпил её вприкуску с клубникой и ананасами. Жизнь – это кошка, которая гуляет сама по себе, в этом я смог убедиться в очередной раз. Да, вообще-то так действительно будет лучше. Она приедет, мы пойдём куда-нибудь отметить это событие, и там я обязательно сделаю ей предложение.

Свечи не догорели и до трети, когда я их погасил, перед тем как лечь в кровать. Спать не хотелось. Я, от нечего делать, взял с полки «Триумфальную арку» и начал её перечитывать.

Утро встретило меня головной болью. Недочитанная книжка, видимо, выпала из моих рук, когда я уснул. Лампа тоскливо горела жёлтым светом. Спёртый, тяжёлый воздух давил на меня, и без того уже придавленного тем, что Ленка уехала.

Умывшись холодной водой, я не почувствовал никакого облегчения. Под веки можно было вставлять спички, чтобы они не захлопывались. Да уж… А ведь вроде и выпил всего одну бутылку шампанского.

Чашка горячего кофе без сахара немножко прочистила мозги и реанимировала мой организм к жизни и началу рабочей недели. Все-таки не зря говорят, что понедельник – день тяжёлый, хотя прошёл он незаметно. Это произошло, видимо, оттого, что я целый день был занят, и только к вечеру, после её звонка, тихая грусть улыбнулась мне. После целого дня беготни сон пришёл, как только моя голова коснулась подушки.

До четверга ничего интересного не происходило, только чувство ожидания становилось всё более тяжёлым. А вот в обед мне позвонил Витька, мой одноклассник, и пригласил вечером к себе домой.

– Клим, приходи обязательно, собирается много наших, а ещё... Да ладно, что тебе всё рассказывать, вот придёшь и сам все увидишь.

Витёк жил в новом доме, недалеко от гастронома. Надо сказать, что дом его был давно уже не новый, такое название закрепилось за ним ещё во времена нашей школьной жизни, тогда-то его и построили, тогда он действительно был новый. Это воспоминание всколыхнуло другие, словно ветер свежей молодости подул в мою спину, и я ощутил, что всё ещё впереди.

По пути к Витьке (от меня до него было пятнадцать минут) я зашёл в гастроном, где приобрёл бутылку водки и полкило варёной колбасы.

Витёк встретил меня в дверях своей квартиры взъерошенный и уже подвыпивший.

– Проходи, проходи, а то мы тут тебя заждались.

На кухне было накурено. Всматриваясь в лица сидящих, я не увидел ни одного незнакомого. Все собравшиеся были одноклассниками. Всего человек десять, непонятно каким образом уместившиеся в тесной Витькиной кухоньке.

– Всем привет! – бросил я.

– А вот и сюрприз! – раздался за моей спиной голос Колобка, то есть Витьки (Колобком его прозвали за то, что на физкультуре у него лучше всех получалось делать кувырок). Вообще Витёк был худющий и длинный, а прозвище же вспомнилось именно сейчас, потому что почти у всех, кто сегодня пришёл, были клички и даже по прошествии стольких лет многие просто не воспринимались по-другому.

Я обернулся. Рядом с Витькой стояла Ирка…

Десять лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, на выпускном. Тогда у меня не хватило смелости сказать ей о своих чувствах. А сейчас? Что я чувствую к ней сейчас?

– Ну что, вижу по твоему лицу, что этой встречи ты не ожидал, да и остальные, должен сказать, тоже, – проговорил уже немного заплетающимся языком Витёк. – Кстати, предлагаю всем переместиться в зал, как в место с наибольшей площадью и объёмом в моей квартире. Ирка помогла мне создать там наиболее благоприятные условия для продолжения нашего мероприятия.

Витек, когда выпивал, всегда почему-то начинал выражаться именно в таком витиеватом стиле.

Все дружно поднялись и двинулись в зал. В зале был накрыт стол, за который мы уселись с ребятами, девчонки (не могу отучиться от этой привычки, для меня они, несмотря на свой возраст, остались моими девчонками-одноклассницами) затянули Ирку в свой кружок и ушли во вторую комнату сплетничать.

– Ну что, колись, Колобок, где ты Ирку откопал? – спросил Серёга, по кличке Хитрый.

– Да всё это, как всегда, чистой воды случайность. Я, понимаете ли, сидел у себя в отделе, никого не трогал и тут слышу до боли знакомый голос, глядь – а это Ирка Логвинова собственной персоной в соседнем отделе что-то покупает.

– И что? – нетерпеливо спросил уже Лысый, то есть Димка.

– Да, что-что? В Москве она работает, а сейчас к нам сюда переводиться собралась, мать-то её что-то сильно расхворалась.

– Ну, ты, Колобок – молодец, не растерялся, – двинув Витьку в плечо, сказал Хитрый.

– А чё теряться-то? Я ведь, вы же знаете, не наш рафинированный дохтор, который полдня тянул бы кота за хвост, пока девушка не потеряла бы уже последнюю надежду быть приглашённой в гости. Я, знаете ли, люблю сразу быка за рога. Однако должен вас огорчить: Иришка завтра уезжает снова в Москву и приедет сюда только через два месяца. Кстати, как она считает, может быть даже и навсегда.

– Ладно, хватит лечить, надо ведь выпить за встречу, – предложил, как всегда, Серёга.

– Ну, за встречу! – промямлил Витёк.

После третьей бутылки возлияний алкогольными напитками Колобок уже клевал носом в оливье, не забывая при этом выдавать заумные сентенции. Девчонки, видимо, насплетничавшись, вышли из комнаты и присоединились к нам. Витёк откуда-то из-под стола достал очередную бутылку водки, и мы все вместе дружно снова выпили за встречу. Как обычно бывает в таких случаях, время шло с какой-то другой скоростью. Может, это происходило потому, что всем было интересно узнать, кто, как и чего. Однако во время очередного тоста, который произносил Серёга, кто-то сообразил посмотреть на часы: было полпервого ночи. Со всех сторон сразу начали доноситься вздохи и ахи, что-то вроде того: «Ой, завтра же на работу!» и тому подобное. Серый сразу сориентировался и закончил свой тост короткой фразой.

– Ну, на посошок!

Поскольку люди все занятые, а завтра хоть и была пятница, но всё-таки рабочий день, остались только я и Ирка. Это было продиктовано тем, как объяснял мне Лысый, одеваясь в прихожей, что я, мол, живу совсем не далеко, а Ирке на работу завтра не идти.

Когда все разбежались, мы вернулись в зал, где Витёк тихо посапывал на столе между рюмок и салатниц. Как настоящий боец, он не расстался со своим оружием – в правой руке его была зажата рюмка.

– Ир, позвони маме. Скажи, что заночуешь у Витьки, а я пока перенесу его на кровать.

Колобок, несмотря на свою внешнюю легкость, оказался довольно-таки тяжёлым. Когда я свалил его на кровать, он заплетающимся языком пробуровил:

– Что, все ушли?

– Да нет, остался я с Иркой.

– Оставайтесь у меня, только срач уберите, – на его лице отразился довольно сложный мыслительный процесс, – да, и сходи за пивом на утро и будильник заведи на семь.

Половину слов я понял только по смыслу. После произнесенной тирады он вырубился снова.

Я расстелил кровать и стянул с него верхнюю одежду. Он сразу же свернулся калачиком и засопел. Я завёл будильник.

В зале Ира занималась уборкой со стола.

– Я сейчас за пивом сбегаю, хорошо, а то Витёк попросил?

– Давай, – улыбнулась мне она, – только не задерживайся, а то кто мне поможет-то?

– Конечно-конечно, я быстро, одна нога здесь, другая там.

На улице было прохладно, и только тут я осознал, насколько сильно хочу Ирку. Мне хотелось ее так, как никогда и никого. Это было подобно тому, когда ты плывешь под водой над самой поверхностью, собираешься уже почти вынырнуть, лёгкие расширяются оттого, что давление воды уменьшается, и ты, еще находясь в воде, хочешь рефлекторно сделать вдох. Благо, что это чувство длится всего несколько секунд, а с Иркой оно продолжалось с того момента, когда я её увидел, и с каждым мгновением становилось только сильнее. Может, виной этому был алкоголь, хотя, скорее всего, дело было во мне. Я чувствовал себя так, словно вернулся в прошлое, и упустить шанс остаться с Ирой, конечно же, не мог.

В круглосуточном магазине я купил три бутылки пива и презервативы – так, на всякий случай. Тогда я еще не понимал, что этот поступок был первым шагом к тому, что произошло позже.

Когда я позвонил, Ира открыла дверь, и в моей голове с нечеловеческой скоростью стала разворачиваться картина:

Вот я её обнимаю в прихожей, прижимаю к себе. Чувствую её тепло, её грудь. Губы мои пересохли, внутри меня медленно иссушает водка, отчего желание становится просто невыносимым. Я целую её жадно, словно вечность уже ни с кем не целовался. Язык мой щекочет её нёбо. Она изгибается в моих руках, которые скользят по её телу всё ниже, пока не обхватывают ягодицы. Я прижимаю ее к стене …

– Клим?

– Что?

– Иди в ванную, умойся холодной водичкой, а то я смотрю, ты сейчас, как Витька, вырубишься.

– Что? Ах, да, конечно.

– Пиво-то отдай, я его в холодильник поставлю. Как придёшь в себя, двигай на кухню, поможешь мне.

– Хорошо, – ответил я.

Подставляю голову под струю холодной воды. Становится чуть легче, по крайней мере, лицо не так горит. Споласкиваю рот и сплевываю. Но как только я поднимаю голову и смотрю в зеркало, опять становиться жарко, и, кроме черных провалов глаз, на моём лице не видно больше ничего. Тогда снова подставляю голову под воду. Очень хочется пить. «Так, успокойся, у тебя есть Ленка, ты ее любишь, все хорошо, успокойся, сосчитай до десяти» – уговариваю я себя, – «Ты просто её хочешь, просто хочешь. Если бы на её месте была другая, то ты бы её хотел точно так же». Перед тем как выйти из ванной, я глубоко вдыхаю.

Ирка на кухне моет посуду, не оборачиваясь, она говорит:

– Там на столе минералочка, давай выпей и вытирай посуду.

Ни слова не говоря в ответ, я берусь за выполнение работы. Внутри же меня с жадной настойчивостью всё сильнее грызёт желание, а монотонная работа даёт волю мыслям.

Я вытираю очередной фужер и, наконец, признаюсь себе, что больше уже не могу, так сильно я её хочу. «Ира!» Она поворачивается, на ее лбу блестят капельки пота. «Что?» Наши глаза встречаются, они красноречивее всех на свете слов говорят о том, чего мы хотим…

– Клим? Да что с тобой такое? Ты этот поднос уже минут пять вытираешь.

– Ой, прости, я просто задумался.

– О чем это ты задумался? – хитро улыбается она.

Взгляд мой от ее лица соскальзывает ниже, и я вижу соски, просвечивающиеся через ткань сарафана.

– Так о чём это ты задумался, Клим?

Сглатываю комок в горле.

– Я? Да ты так внезапно пропала после выпускного, хотел вот спросить, почему? И вообще, как ты?

– Ну, про меня Витька уже все разболтал, небось. А насчет того, почему исчезла… Просто знаешь, меня тут ничего не держало, а отношения с матерью на тот момент так обострились, что я поняла – надо рвать когти. Ты лучше расскажи, как сам, не женился? И ещё пойдём в зал, а то душно тут как-то.

– Пойдём.

В зале мы садимся на диван так близко, что я ощущаю тепло её тела. Но когда я дотрагиваюсь, как бы случайно, до её руки, меня отбрасывает, как от удара током. Движение это настолько непроизвольное, что оно пугает меня.

– Ну, так что? – продолжает она прерванный разговор.

– Пока не женился, – отвечаю я.

В её глазах читается облегчение. Или это только мне кажется? Но всё равно для того, чтобы не рассказывать про себя, спрашиваю её:

– Ну, а ты не женилась? Ой, прости, не вышла замуж? Вечно я всё это путаю.

Её губы, её глаза всё ближе и ближе, и я сам начинаю двигаться к ней. И вот когда наши лица совсем близко, она тихо выдыхает:

– Нет!

Что-то рвётся в моей голове, сдерживающее меня. То, чего я боюсь больше всего, то, без чего меня нет, то, что я ненавижу в себе. Последнее, что я помню перед тем, как меня затягивает чёрный омут желания – это её губы, чуть солёные, пересохшие, упругие и такие мягкие…

Утром я проснулся в поту, мне снова приснился тот же сон, только на этот раз я понял, что эхо, которое вело меня, было отголоском Ленки, а девушка, с которой я занимался любовью, Иркой. Больше всего на свете сегодня утром я ненавижу себя. На часах без пяти шесть. Голова не болит, но во рту и в желудке полный кавардак. Я заглянул под диван в поисках носков, кроме них там обнаружились использованный презерватив (похоже, вчера я забыл не обо всём), а ещё её трусики и лифчик. «Клим, что теперь делать?» – спросил я у самого себя. Ничего вразумительного в голову не лезло. В туалете я помочился, а потом смыл использованный презерватив. В ванной включил чуть тёплый душ, мысли мои, перекрученные, обезображенные вчерашними событиями, начали распрямляться, приобретать некую чёткость и ясность.

«Итак, о том, что произошло между нами, знали пока только я и она. Надеюсь, Витёк проспал всю ночь, как убитый. Хорошо. Сегодня она уезжает в Москву, значит, правда пока не всплывёт. Возникало только два вопроса: первый – что чувствует ко мне Ирка? Относится ли она к тому, что произошло, серьезно или рассматривает всё случившееся, как пьяное приключение? Надо это как-то выяснить. И второй – Ленка. Сказать ей правду или ничего не говорить? А может, есть какой-нибудь третий вариант?»

Я противен самому себе, потому что обманул и Ленку, и Ирку. «Какая же ты сволочь, Клим! Всю жизнь я считал себя сильным, никого не обманывал, а теперь…»

«Сон, почему я не понял сразу, к чему он? Он же преследовал меня так навязчиво, но кто знал, что это было предупреждение. Да, действительно оказалось проще остановиться и сдаться. Слабак, да ты же не человек, ты же животное, ты же управлять собой не можешь!» В этот момент в дверь тихо постучались. «Так, если это она, как мне себя вести, как будто ничего не было или…» «Кто там?» – спрашиваю я, чтобы оттянуть неизбежное, потому что точно знаю, Витёк так стучаться бы не стал. «Это я, Ира». Выхожу из-под душа и открываю ей дверь. С прижатыми к груди вещами она проскальзывает внутрь. Я смотрю в её голубые, нежно смотрящие глаза и понимаю, что всё произошедшее между нами списать на водку мне не удастся. «Клим, Климушка, знаешь, как долго я этого ждала, ты же мне ещё в школе нравился, дурачок, только ты ведь робкий был до чёртиков. Вчера, Клим, мне так хорошо было!» Она прижимается ко мне. Что я должен сделать? Оттолкнуть её, сказать ей всю правду, обидеть и довести, в конце концов, до истерики? Чёрт, ну почему в жизни всё так? Почему она не могла приехать на год раньше, до того, как я встретил Ленку? Ведь в школе она мне нравилась, но это не удивительно, от неё без ума были все или почти все пацаны в классе. Как к ней мог подойти я, изгой, к которому все относились с некоторой долей иронии? Это сейчас жизнь все расставила по своим местам. Откуда мне было знать, что я ей нравлюсь, она ведь встречалась с ребятами, уже окончившими школу? Почему так всегда у меня в жизни? То я влюбляюсь в кого-то, кто меня в упор не видит, то в меня влюбляются те, к кому я безразличен. С отвращением нацепляю на себя очередную маску. У меня нет никакого желания, но против физиологии не попрёшь. Я притворщик, изображая влюблённость, целую её и шепчу то, что было правдой год назад: «Ирочка, милая, да я ведь по тебе с ума сходил, я же даже не догадывался, что нравлюсь тебе. Наша встреча – это просто…» Она смотрит мне в глаза и опускается на колени.

Я себя ненавижу. Главное, чтобы Витёк не узнал о том, что произошло у нас с Иркой. Он-то ведь в курсе моих отношений с Ленкой. Самое же отвратительное в этой ситуации не то, что он расскажет Ленке, за это я не боялся, просто он влюблён в Ирку и, когда узнает, что произошло между нами, скорее всего, уйдет в очередной запой.

Я думаю о Ленке, о последней ночи, проведённой с ней, это воспоминание возбуждает меня сильнее даже того, что делает Ирка. Наконец все кончено. «Ты пока мойся, а я пойду и приготовлю завтрак» – предлагаю я, одеваясь. «А ты разве не хочешь принять душ со мной?» – удивлённо спрашивает она. «Хочу, конечно, – бессовестно вру я, – Но мне-то ведь сегодня на работу, а ещё Витька надо в чувство провести». «Ууу, какой ты, – обижается она, а потом, словно смилостившись, добавляет – Ну, и ладно, иди, готовь завтрак».

На завтрак я разогрел блинчики. Чайник для горячего кофе должен был вот-вот закипеть. На часах было без пятнадцати семь. Я пошёл будить Витька.

– Колобок, вставай, давай, уже семь.

– Оставьте меня, деньги после зарплаты верну, дайте поспать! – пробурчал он в ответ.

– Витёк, твою мать, вставай, давай!

– Мама? Что, где?

– Да нет, нет здесь твоей мамы, всё нормально, давай поднимайся, завтрак уже на столе.

– Ой, слушай, голова раскалывается. У меня там, в холодильнике, лекарства, принеси анальгинчика две таблетки и угля активированного тоже таблетки две, а то я сдохну счас.

– Хорошо.

После завтрака Витёк, прихватив бутылку пива, побежал на работу.

– Клим, только когда будете уходить, не забудь захлопнуть дверь, лады?

– Лады!

Я не хотел оставаться с ней снова наедине, мне просто опротивела маска притворства, но по-другому нельзя.

– Иришка, мне бежать надо, прости, что не остаюсь, но я ещё переодеться должен.

– Клим, а ты провожать меня придёшь?

– Конечно, во сколько у тебя поезд-то?

– В двадцать два.

– Давай тогда в половину, под часами у входа на вокзал.

– Хорошо.

Я выиграл ещё несколько часов на обдумывание сложившейся ситуации. Только, похоже, варианта, который бы устраивал всех, найти мне не удастся. Что же делать, что же делать? И я решил оставить пока всё как есть.

Вечером я посадил Ирку на поезд. На платформе она прижималась ко мне, жаждая поцелуев и ласки, но страх того, что нас могут увидеть какие-нибудь знакомые, а ещё и то, что я действительно этого не хотел, заставил меня соврать, что у меня раскалывается голова и, наверное, развивается простуда. Я даже покашливал, пока провожал её. Когда поезд тронулся, признаюсь честно, я вздохнул с жутким облегчением. Ну, по крайней мере, на два месяца одной проблемой меньше. Только вот завтра с утра приедет Ленка. Что же делать, что же делать?!!!

Домой ехать не хотелось. Мне необходимо было пройтись, чтобы в который уже раз осмыслить то, что произошло. Целый день на работе я был словно потерянный, потому что только и думал о том, как же мне поступить. Ложь казалась меньшим злом, но на своём горьком опыте я уже не раз убеждался, что правда, какой бы она ни была, всё равно всплывёт рано или поздно. Моё молчание о произошедшем и было бы ложью. Но как сказать ей? Чёрт, надо было сделать предложение без всех этих романтических заморочек, прямо там, в кафе, когда она сказала, что уедет в командировку, тогда бы я точно не изменил ей! Хотя, кто знает. Можно сколько угодно говорить о том, как и что могло быть, если бы я сделал так или вот эдак, но на самом деле это ничего уже не сможет изменить, а только сожрёт время и силы, которые мне нужны для того, чтобы принять правильное решение. Почему всё так запуталось, или наоборот? Может, эта ночь с Иркой была всего лишь проверкой, испытанием моих чувств к Ленке? Я же просто убедился, что мне нужна только она, только с ней мне хочется быть. «Нет, Клим! – одёргиваю сам себя, – Так каждый раз, переспав с другой женщиной, ты будешь себя отмазывать. Признайся себе, ты сдался сразу же, почувствовав вкус и запах слабости, и решил, что легче уступить, так почему же в следующий раз, если будет возможность, ты не сдашься, найдя себе подходящее оправдание о проверке чувств?» Хочется напиться до потери сознания, чтобы забыть всё. Но утром вместе с головной болью вернётся понимание того, что на самом деле ничего не изменилось, просто я оттянул развязку, которая всё равно наступит. Даже поделиться и посоветоваться не с кем. Я остался один на один с самим собой. Внутри меня всё разрушается, и так будет продолжаться до тех пор, пока я на что-нибудь не решусь. Интересно, как отреагирует Ленка? Я себе этого просто не представляю, хотя и знаю её целый год. Для развязки, после моего признания, может подойти любой вариант развития событий. Ленка, ну зачем ты уехала? Всё-таки я должен сказать ей правду, а там уже дальше, в зависимости от того, как она поведёт себя, сама собой решится и проблема с Иркой.

После того, как я принял решение, мне стало как-то легче, как-то спокойнее. Окружающий мир неожиданно стал заполняться звуками, запахами, яркими красками. Я почувствовал легкое дуновение ветра и тепло ночи, ощутил запах и вкус остывающего города, линии света от движущихся машин потянулись к моим глазам. Все было так, словно, пока я принимал решение, ничего этого раньше не было. Или не было меня?

Придя домой, я тут же заснул. Это был один из самых спокойных снов в моей жизни.

Поле. Такое широкое, что его края откусывает горизонт. В воздухе повис запах шалфея и душицы. Я иду в шортах, футболке и кроссовках, оставляя за собой едва заметный след примятой травы. Солнце мягко касается моего тела, а ковыль щекочет мне ноги. Я иду, никуда не торопясь, ни от кого не убегая, а просто наслаждаясь царящей вокруг жизнью. Вот шмель медленно подлетает к цветкам пестрого вязеля и, жужжа над ними, собирает нектар. Бабочка махаон порхает над цветками зверобоя, люцерны, лядвенца и другими. Кое-где уже зацветает высокая полынь. Стебли цикория, простые и невзрачные, украшают голубые цветки. Васильки колышутся, словно шепчутся, а ветер гонит по стеблям ковыля белую волну, отчего кажется, что ты плывёшь в зелёном море. Мне хорошо от осознания того, что я – часть всего этого. Под ногами моими – луговая земляника, я сажусь на колени и начинаю обрывать ягоды с веточками, но их мало. Когда устаю ползать, то ложусь на спину, расставляя руки и ноги. Тепло земли связывает меня с окружающей жизнью. Я лежу один. Небо висит надо мной чистое, ясное, в его синеве кувыркаются и поют жаворонки…

Утром я проснулся таким отдохнувшим, каким не просыпался уже давно. На вокзал я примчался за полчаса до прибытия поезда. Моё нетерпеливое желание увидеть Ленку разгонялось с каждой пройденной секундой только сильнее. Я нервно ходил по платформе, сжимая цветы. Вид у меня был, наверное, подозрительный, потому что документы у меня проверили дважды: первый раз, когда я только пришёл, и второй – перед самым прибытием поезда. У неё был восьмой вагон. Когда она вышла, я взял её сумку и отдал ей цветы. «Ой, мои любимые герберы! Спасибо, Клим» – сказала она и нежно поцеловала меня в небритую щеку.

– Ну что, давай рассказывай, как съездила?

– Клим, давай все разговоры до вечера отложим, а сейчас я так устала, что хочу только домой, чтобы принять ванну и поспать.

– Хорошо. А вечером к тебе заехать?

– Нет, лучше встретимся в пиццерии, мне надо с тобой серьёзно поговорить.

У меня внутри всё оборвалось, эту фразу должен был произнести я, неужели она обо всём знает? После того, как я помог довезти её вещи к ней домой, меня снова стали беспокоить мысли, но уже не по поводу того, сказать, или не сказать, а мысли о том, знает она уже, или ещё нет. Я ходил по своей квартире, как заключённый, а в голове прокручивал, как лучше ей все рассказать.

«Лена, я хотел сделать тебе предложение перед твоим отъездом, я и сейчас хочу его сделать, только вот во время твоей командировки произошло некое событие, о котором я должен тебе рассказать. Я приму твоё решение, каким бы оно ни было». Потом я рассказываю, как всё произошло, а следующим должен стать её ответный ход.

Но, как всегда в таких случаях, всё пошло не так, как я планировал.

В шесть вечера я позвонил ей, и мы договорились встретиться в восемь в пиццерии. Я пришёл на пятнадцать минут раньше, хотя обычно прихожу в назначенное время, мне просто не терпелось рассказать ей всё, снять с души тот камень, который давил всё сильнее. Пока она не пришла, я заказал её любимое пиво и её любимую пиццу – с морепродуктами. Когда появилась она, как раз принесли пиццу.

– Я есть не хочу.

– Что случилось?

– Знаешь, Клим, я долго думала… И в командировке, знаешь, я совсем по тебе не скучала. Ты милый, хороший и даже мне нравишься, но, понимаешь, я тебя не люблю. Пойми, ты тут ни в чём не виноват, я просто вижу, что ты ко мне чувствуешь, но, понимаешь, я ведь не могу ответить тебе тем же. Я думаю, что нам лучше расстаться. Я знаю, что ты сейчас начнёшь меня уговаривать всё ещё раз обдумать, но я уже всё решила, давай останемся просто друзьями. Тебе будет тяжело, но потом ты поймёшь, что, если бы это понял ты сам, было бы гораздо хуже.

– Я, я просто не знаю, что сказать…

– Ну, я тогда пойду? Тебе ведь надо всё обдумать, осознать. Всё будет в порядке, правда?

– Да, думаю, что да.

Она быстро, не оглядываясь, ушла. Такого поворота я не ожидал. Из пиццерии я ушёл последним, оставив на столе нетронутую пиццу и неоткрытое пиво.

Два месяца я прятался за работой. Даже отпуск, который должен был быть у меня в конце месяца, я попросил перенести на конец года. А в выходные и праздничные дни все дежурства я брал на себя. Медленно, очень медленно я учился жить без неё, но это получалось с большим трудом, можно сказать, почти не получалось. Это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день до меня, наконец-то, не дошло, что она ушла, и я ничего уже изменить не могу, а надо просто жить, как я жил раньше, до неё: наслаждаться каждым мгновением жизни и радоваться тому, что я любил, а значит, уже не зря родился. Самое интересное, что эти мысли пришли ко мне за три дня до того, как приехала Ирка. Поэтому к ее приезду я уже немного отошёл.

Мы переспали с ней ещё раз пять, пока не поняли, что все эти годы жили воспоминаниями, в которых вместо нас реальных мы видели созданные нами идеальные образы. Так что, естественно, когда мы узнали друг друга лучше, пришло разочарование, наверное, даже большее с моей стороны. Мы оба поняли, что у нас совершенно разные интересы. Да и вообще мы не подходим друг другу. Так что, повстречавшись с ней две недели, я остался снова один.

Прошёл год, и я встретил девушку, которую тоже звали Лена. За этот год одиночества (и это несмотря на довольно частые новые интимные связи) не помогало ничего. Внутри меня – пустота или что-то похожее на неё. Что такое пустота? Это некий определённый, ничем не занятый объем. Внутри же меня не было даже ощущения отсутствия чего-либо. Мне просто хотелось тепла, простого человеческого тепла, постоянных отношений, чего-то стабильного. Наверное, всё же верность – это огонь, а мне некому было верить, я не верил даже самому себе.

Когда нас познакомили на чьём-то дне рожденья, я поначалу не обратил на нее внимания, тогда я воспринимал всех женщин одинаково безразлично, только как возможные объекты моего полового влечения. Как-то так получилось, что мы с ней разговорились, после я проводил её, и мы договорились созвониться. Я не придал тогда значения тому, что её тоже звали Леной.

И вот теперь я стою на дорожке, а за моей спиной рыдает Лена. Я уже всё сказал и решил, но почему же тогда я остановился? Неужели я бы забыл измену, если бы не любил, неужели только из-за неверности я согласен разрушить всё? Но верность – это ведь не только вера, но ещё и доверие. Неужели человек не может совершать ошибки? Но если я не смогу простить её, пусть даже потом, мы все равно расстанемся, так кто же тогда сможет простить меня? Я поворачиваюсь, иду к Лене, обнимаю её, всхлипывающую, такую беззащитную, и тихо произношу: «ПРОСТИ МЕНЯ!»