ЛЮБИТЕЛЬ ЗМЕЙ
ЛЮБИТЕЛЬ ЗМЕЙ
Странные люди встречаются на нашем пути, но, наверное, не менее странные, чем мы сами. Давно известно, что противоположности притягиваются, поэтому в нашей встрече не было ничего случайного, одна сухая закономерность, от которой невозможно было спрятаться и укрыться.
Иногда мне кажется, что эти встречи являются указателями на непростом пути от рождения к смерти, потому что именно так можно получить бесценный опыт с минимальными затратами сил и времени. Только вот почему-то большинство людей слушают и вздыхают над рассказанной историей, а потом, попадая в аналогичную ситуацию, совершают всё именно так, как до этого осуждали.
Дерево растёт в двух направлениях: к центру земли и к солнцу. Точно также человек стремится к тому, чтобы любить кого-то и в тоже время себя. Эти взаимоисключающие друг друга понятия являются его неразрывными частями, и одна подпитывает другую, как корни листья, и наоборот.
Ночь и темнота подкрались неожиданно. Может быть, это я был сильно погружён в свои мысли, а может, солнце утомилось раньше, чем обычно. Меня окликнули по имени. Обычно я не реагирую. Имя моё не редкое и обращаться могут не ко мне. Но что-то знакомое было в голосе, от чего захотелось посмотреть на владельца. Моя фотографическая память на лица вывернула воспоминание из школы. Борис. Рыжие непослушные волосы и астеническое телосложение совсем не изменились. Несмотря на это, я всё равно не сразу его узнал. Он сильно похудел, в воспалённых глазах тлели искры какой-то страсти. Помню, он всегда отличался весёлостью и, несмотря на постоянные шутки над ним, никогда не обижался. Цвет его волос и конопушки уже были поводом для дразнилок, ещё к тому же он играл на скрипке, так что детской фантазии было, где разгуляться.
И вот мы стоим друг перед другом, совершенно чужие люди, связанные тонкими нитями школьных воспоминаний. И, с одной стороны, очень хочется попасть домой, а с другой, понять, зачем он меня окликнул и зачем я всё-таки повернулся.
На улице прохладно, на нас лёгкие куртки. Кому-то нужно сделать первый шаг, чтобы либо продолжить эту случайную встречу, либо закончить. Внутри просыпается вечное мое любопытство, вечный информационный голод, заставляющий читать, смотреть фильмы, общаться с людьми, впитывая нужное и ненужное, а потом перерабатывать, отфильтровывать, изменять и превращать в повести или рассказы.
А что же двигало им, когда он меня окликнул? Вот уже очередная загадка, которая стоит времени и сил, потому что сможет развеять мою скуку.
– Борис, сколько лет, сколько зим! – бросаю дежурную фразу.
– Да, давненько, считай с самого выпускного?
– Может, зайдем, посидим за чашечкой кофе?
Кто бы мог подумать, что эта встреча станет прологом рассказа о самом странном и до сих пор непонятном для меня чувстве.
Его повествование было не точным, лишённым всякой хронологии и со многими повторами. Именно поэтому мне пришлось слегка изменить стилистику и язык, дабы рассказ не показался бредом умалишенного. С другой стороны, такое длинное лирическое отступление, скорее всего, вызовет в читателе чувство жалости к автору, дескать, придумать он хорошую историю не может, вот и решил ввести элемент «основано на реальных событиях». Сказать по правде, я не преследовал никаких таких мотивов, фиксируя текст в своей памяти, мне просто показалось интересным то, что я услышал…
Я её любил, как я её любил? Хотя почему любил? И сейчас продолжаю любить, несмотря ни на что и вопреки всему.
Только она смогла поразить моё воображение, заставить взглянуть на многое по-другому, изменить меня, и, в конце концов, сделать лучше.
Её необычность поражала и захватывала, я мог часами смотреть на неё через толстое прозрачное стекло.
Большое, массивное тело с очень коротким хвостом и треугольной головой, с резко выступающими височными углами, покрытыми ребристой чешуёй без рисунка. Общий фон окраски – песочно-серый, вдоль спины тянется ряд поперечно вытянутых темных, буроватых пятен, совсем неярких, часто вообще не заметных. На нижней стороне тела, которая окрашена в светло-серый цвет, располагаются темные крапины.
Я не знаю, что побудило меня к тому, чтобы вытащить её. Ведь она была самым смертоносным, ловким, умным и красивым существом на планете.
Любить и быть счастливым совсем не просто. Для этого нужно найти внутри себя мир, а затем попытаться изменить реальность. Научиться принадлежать самому себе, а не быть рабом других людей, а ещё хуже бумажек, за которые можно купить, к сожалению, всё. Иногда, правда, ненастоящее, но кто будет в этом разбираться.
Юность не знает преград на пути к счастью и любви, но затем она сменяется зрелостью и опытом, который вечно подсказывает тебе, что за всё придётся платить, но ты уже готов к этому и приблизительно знаешь расценки на услуги, которые предоставляет жизнь. И именно от этого ощущения и понимания цены становится как-то гадко и противно, и совершенно не хочется ни за что платить не потому, что ты – жмот, а просто из чувства противоречия.
Бывает так, что, никогда не пробуя какие-то вещи, ты совершенно уверен, что они тебе не понравятся, зато другие – наоборот. Наверное, именно так было и у меня. По всей видимости, это была какая-то генетическая память. Значит, наша встреча уже была ранее, и теперь тело начинало вспоминать то, что произошло так давно. Всесильные и вечные гены помнили это и ждали своего часа, чтобы пробудить воспоминание того чувства, когда её чешуйки касались моей кожи и по телу пробегала какая-то сладостная волна. Я думал о возможности какого-то рационального объяснения этому явлению, но в голову приходило только то, что механические рецепторы моей кожи были почему-то настроены именно на такое давление, которое оказывали её прикосновения. Как я это узнал или в рамках моих рассуждений вспомнил? Наверное, тогда, когда коснулся в первый раз. Дотронулся до её шеи. Она ползла, медленно извиваясь всем своим красивым и мускулистым телом, а мои пальцы ощущали её змеиную кожу. Она особенно полюбила пить молоко из моих рук и греться на моей груди, а мне все чаще хотелось ощущать рядом её тело.
Ласковые, нежные касания чешуек заставляли мой организм вырабатывать гормоны счастья. Поэтому чем больше я её гладил, тем больше мне этого хотелось. И невозможность делать это постоянно доводила меня до исступления.
Юродивый – так, наверное, можно назвать моё состояние счастья, когда я был рядом с ней. Нелогичная и непонятная никому страсть завладела мной, как завладевают людьми и другие более привычные желания: типа азартных игр, наркотиков, алкоголя. Только вот моя любовь была к живому существу, словно бы она была женщиной, которую я безумно хотел, но в силу каких-то причин не мог осуществить свое желание. Хотя, наверное, если бы она всё-таки оказалась женщиной, меня не смогло бы остановить ничто.
Гюрза находилась на работе в офисе, где я подрабатывал по вечерам. Я мог любоваться ей издалека, мне доставляло это непередаваемое удовольствие, но, как всегда бывает в таких случаях, мы не можем удовлетвориться тем счастьем, которое у нас есть, и стараемся урвать побольше, пока счастье не превратится в несчастье.
Я начал выпускать её. Ты, наверное, не знаешь, как ведет себя Гюрза, стоит дать ей свободу. Ей глубоко наплевать на всех и на все, есть только её интересы, она подчиняет всех своей воле, причем это может происходить несколькими способами: она или гипнотизирует, или, чувствуя малейшую угрозу для себя, начинает громко и угрожающе шипеть, а затем бросается на всю длину своего тела. Сколько раз мне приходилось отпрыгивать. Каждый раз, выпуская её и находясь с ней в комнате, я чувствовал, как адреналин бежит по моим сосудам, разжижая кровь, заставляя сердце биться быстрее, заставляя почувствовать себя свободным человеком.
Свобода – это такое эфемерное и неконкретное понятие. Все живые существа стремятся быть свободными, но, как это ни парадоксально, свободные люди оказываются в плену у свободы. Мы превратились в машины по зарабатыванию денег, а точнее, нас поставили в такие условия, что для того, чтобы выжить, необходимо постоянно работать. Естественный отбор, который не так давно уже перестал действовать на человека, заменили искусственным, при этом ресурс, который все используют, очень ограничен, а самая жёсткая борьба – внутривидовая. Вот из людей и вытравили чувства, выдавили гены, которые отвечают за любовь, сострадание, понимание, уважение, оставив базовый инстинкт выживания, отбирая с ним гены обмана и ненависти.
Именно она сделала меня свободным. У всего есть своя цена, и у свободы она тоже есть. Стоит вспомнить французскую революцию, да вообще любую революцию, когда свобода тут же превращалась в вакханалию анархии, а затем, как правило, в ещё более жёсткую кровавую тиранию. Тоже произошло и со мной. Я помню отчетливо первый укус. Она лежит у меня на ногах, и я рукой глажу её чешую. Своим раздвоенным языком она касается моей кожи. Какое же это непередаваемое блаженство – ощущать его легкие, едва заметные касания! Но нельзя быть все время настороже, рано или поздно ты ошибешься, а она ведь думает, что ты уже чётко усвоил, что с ней нельзя ошибаться. Я просто забыл выключить звук, и телефон завибрировал. Виноват только я. От неожиданности она среагировала так, как привыкла реагировать всю жизнь.
При укусе гюрзы в организм попадает яд, в который входят ферменты, разрушающие красные кровяные тельца и стенки кровеносных сосудов, вызывая свёртывание. Всё это голая теория, а реально в месте укуса появились многочисленные внутренние и подкожные кровоизлияния, мелкие сосуды под действием яда разрывались, и начался отек. Несмотря на мою любовь к ней, я отбросил её и побежал к сумке. Однако резкая боль успела настигнуть меня раньше, чем я уколол себе противоядную сыворотку.
Боль – это просто реакция организма, предупреждающая о том, что надо обратить внимание на очаг, в котором происходит гибель клеток. Боль помогает нам, она учит нас: горячее не брать, острое может порезать и так далее. Показателем интеллекта считается именно то, насколько быстро организм способен обучаться, запоминать факторы, причиняющие боль, и избегать их. Однако боль может доставить человеку удовольствие.
Скорее всего, если бы я был постоянно рядом с ней, она вела себя по-другому. Больше всего я ценил периоды покоя между её укусами и надеялся на то, что больше не ошибусь. Но все повторялось снова, и то чувство свободы, которое, как мне казалось, она поначалу давала мне, превратилось в рабство. Кроме этого, я прекрасно понимал, что у меня нет средств для того, чтобы создать достойные условия для ее содержания. То, что я приносил в качестве лакомства, было лишь жалкими крохами, которые требовались ей.
И вот в один из обычных, ничем не отличимых от других дней я наконец-то решил всё закончить. Нашёл другую подработку. И она, не знаю, правда, как, поняла, что я хочу уйти. Каким образом она почувствовала, что это конец, не понятно, потому что таких попыток у меня было множество, начиная с первого укуса.
Я выпустил её, как обычно, погулять по офису. Это был мой последний день на этой работе. Все бумаги и вещи были перенесены. Мне осталось только сдать ключи, и я с ужасом и нетерпением ждал завтрашнего дня, дня, когда я больше её не увижу. Она подползла к моим ногам и обвилась вокруг голени. Это значило, что она хочет полежать у меня на груди. Протянул руку. Её сильное молодое тело спиралью обвило моё предплечье. Сел в кресло и откинулся назад. Но в том, как её чешуйки двигались по моей коже, было что-то необычное, и именно из-за этого глаза мои остались открытыми. Раздалось резкое шипение. Мы уставились друг на друга лишь на долю секунды, но оба поняли все. Она бросилась на меня, проникая своими зубами через кожу, прорывая ее как ткань, стараясь оказаться как можно ближе к сонной артерии. Сила и отчаяние её были настолько сильны, что она прокусила даже свою нижнюю челюсть. Боль проникла в меня, как, наверное, кислота проникает в колбу, выжигая, вытравливая всё её содержимое. Чёрные неистовые точки яростно заплясали перед глазами. Руки и ноги стали ватными. Я не видел, что произошло с ней, мне впервые было все равно. Сердце замедляло свой ритм, отчего мне казалось, что и все вокруг замедляется. Апатия парализовала меня, даже базовый инстинкт выживания отключился. Но что-то глубокое, нутряное, никогда себя не проявляющее, может быть, тот самый эгоистичный ген, о котором я читал у Докинза, наконец-то вышел из тени, взяв ситуацию под контроль.
Самое страшное – это именно то ощущение, когда клетка внутри тебя секретирует и выделяет гормон в кровь, а ты это чувствуешь и осознаёшь, что, по большому счету, ты – никто, лишь бренная оболочка для бессмертной ДНК.
Он замолчал.
– И что же дальше?
– Как видишь, я выжил. Рука и нога, правда, ещё немеют, но жить можно.
– И что теперь? Какой опыт ты вынес из всей этой истории?
– Я хочу, что бы у меня дома был серпентарий, – ответил он, поднимая на меня свои воспалённые глаза.
Я не стал ничего доказывать и объяснять ему, потому что уверен, он обсуждал и рассказывал эту историю уже не раз. И он с ужасом и нетерпением ждал очередного осуждения. В этой ситуации молчание было бы точно таким же осуждением, поэтому я сказал то, что, наверное, он так хотел услышать, но не слышал ни от кого, потому что, к сожалению, люди разучились любить по-настоящему, так как любил он: до потери сознания, потери личности, выжигая себя ради другого.
– Сколько тебе не хватает? – спросил я.
Он назвал сумму. Я спросил номер сотового и сделал перевод. Он понял всё. Тлеющие угли разгорелись в его глазах с новой силой.
Я зашёл в туалет и посмотрелся в зеркало, которое не отразило ничего нового, кроме моего выгоревшего и бесстрастного взгляда.
