Голоса предков

ГОЛОСА ПРЕДКОВ

Натаниэль Шахнер

Декабрь 1933 года

Перевод Карибжанова В. Август 2018 года

Стоял 1935-й год от Рождества Христова. Однообразный и умиротворённый год, в который не происходило ничего особенного. Великая депрессия закончилась и люди вернулись к работе, всецело забыв о том, что совсем недавно им нечего было есть. Президентом Соединенных Штатов был по-прежнему Рузвельт, а Гитлер прочно осел во главе правительства Германии. Франция говорила о безопасности, Япония продолжала обороняться от Китая, захватывая всё больше провинций, Россия собиралась начать третью пятилетку и завершить её за два года, ну а на Кубе все ещё шла революция. Одним словом, это был обычный мир, в котором социальные науки были снова низведены до невразумительных высказываний длинноволосых профессоров, а среднестатистический человек поспешно перелистывал страницы с разделами о политике и ситуации в мире, чтобы перейти к оценке шансов Янкис в игре против Атлетикс и взглянуть на замеры еврейского героя Макса Бернштайна, сравнив их с замерами чемпиона мира в тяжелом весе из Скандинавии могучего Ганса Шиллинга.

Что могло произойти в таком размеренном мире, кроме самых обыкновенных событий, описанных ниже.

_______________________________

Джеймс Манн в страхе посмотрел на тень своего начальника, испанца, похожего на злобного хищника.

– Послушай, Манн, – сказал он. – Ты снова не досчитался двух центов.

– Я… я не понимаю, сэр.

– Я не прошу тебя понять, – отрезал начальник. – Я хочу точности и преданности. В следующий раз будешь уволен. Сколько ты сейчас получаешь?

– Пятнадцать в неделю, сэр.

– Минимум? Тыдажеэтогонестоишь. Тебе хватило бы и пяти.

Джеймс Манн, бухгалтер и близорукий холостяк, лишь одним гордился в своём смиренном и трусливом существовании. Он был выше всех иммигрантов только потому, что его предки являлись составителями Книги страшного суда на безграмотном, неразборчивом англосаксонском языке.

Что-то взорвалось в нём, какая-то глубоко запрятанная вспышка безумия. Он поднялся из-за стола – его рост был не выше ста шестидесяти трёх сантиметров – и яростно ткнул указательным пальцем в нос начальника.

– Вы – мерзкий иностранец! – он почти кричал. – Оставьте себе свою мерзкую работу! Мои предки…

_______________________________

Вот ещё один пример.

Герр Хельвиг, диктатор Средней Европы, принял характерную позу. В это же мгновение сотни тысяч синерубашечников[1] вскинули руки и выкрикнули в унисон: «Хайль Хельвиг!». Раздавшийся рёв вместе с громом марширующих армий потрясли землю. Жёсткие усики на его желтовато-болезненном лице еле заметно подрагивали. Он заговорил:

– Будущее этого мира принадлежит среднеевропейцам! Все прочие нации знают это и потому охвачены паникой! Раньше им помогало предательство, подлое предательство! Долой евреев и коммунистов!

– Долой евреев и коммунистов! – прогремел ответ.

Герр Хельвиг был доволен.

– Мы уничтожили свиней! – сказал он. – Мы – чистая нордическая раса! Верцинге́торикс[2] был нашим предком! Мы должны и будем господствовать!...

_______________________________

Или быть может вы предпочитаете истории о бостонских браминах.

Джорджиана Кэбот с явным отвращением смотрела на своего высокого седеющего мужа Генри Кэбота, обладающего внешностью истинного аристократа. Особенно сейчас, когда, стоя перед зеркалом, он наносил последние штрихи в одежде, медленно напевая мелодию чарующего вальса. Сама Джорджиана выглядела невзрачно и чопорно, а её лицо было усиленно покрыто румянами.

– Я не возражаю против твоего отвратительного романа с хористкой, – сказала она холодно, – но ради приличия ты мог бы не посвящать весь Бостон в его постыдные детали. Незабывай, что ты всего лишь Кэбот, а я…

– Да, да, я знаю, – устало ответил Генри. Его лицо оказалось в тени. – Ты – Адамс, дочь американской революции. В этом вся проблема. Если бы ты хоть на мгновение забыла эти порочащие нас факты, возможно не было бы никакой хористки.

– Генри, ты оскорбляешь меня…

И ссора началась.

_______________________________

Конечно, были и более приятные сцены. Вот пример одной из них.

Парк. Весенняя пора. Под распустившимися золотисто-жёлтыми цветками кизилового дерева на скамье сидела красивая девушка со смуглой кожей. Она явно кого-то ждала. Её глаза напряжённо всматривались в извилистую улицу. Посмотрев на часы, она прикусила губу, а морщины на лбу, выдававшие беспокойство, стали глубже. Послышались быстрые шаги. Она обернулась и увидела спешащего к ней белокурого юношу. Её лицо засияло счастьем, морщины исчезли.

– Пол!

– Эмили!

Некоторое время осторожные белки не обращали никакого внимания на происходящее. Когда же они огляделись по сторонам, девушка поправляла волосы, а молодой человек говорил:

– Я объяснился с ней.

– Пол, ты сказал ей? – тотчас спросила девушка.

Он подавленно кивнул: «Да».

– И?

– К чёрту! – воскликнул он неожиданно. – Что, если королева Елизавета посвятила моего предка в рыцари, хотя этого старого пирата могли и повесить.

– Зато мой отец прибыл третьим классом.

– Я не откажусь от тебя, – яростно произнёс юноша.

Ни краснолицый полицейский, стоящий в сотне футов, ни ясноглазые щебечущие воробьи, не осознающие учтивости белок, не помешали ему протянуть к ней свои руки. Она же слепо подалась к нему навстречу.

Теперь это кажется необычным, и не только в 1935-м году, когда в мире происходили самые обыкновенные события. Это было бы странным даже в 1933-м году, когда мир качнулся и начал своё стремительное ускорение. В первую очередь это коснулось науки, а где наука, там и необычное. Однако слушайте дальше.

_______________________________

Лаборатория была заставлена измерительными приборами, какие имеются в сотне других лабораторий. Но было и другое, по-настоящему уникальное. Эммет Пеннипакер завершил это за три года упорного труда. Любой всемирно признанный учёный, если бы он только знал, а он естественно не знал, сказал бы вам, что, если изобретение отняло у Пеннипакера столько времени, оно непременно потрясёт этот мир. Пеннипакер понимал это. В нём не было никакой ложной скромности. Даже Сэм Кори, его ассистент, был вынужден согласиться с этим, хотя он и не одобрял многие из привычек шефа. Ибо стоит признать, что характер учёного был не самым приятным. Он был жестоким и беспринципным человеком, жадным до личного возвеличивания и славы. Без намёка на благодарность он присваивал неизвестные труды талантливых ассистентов, к которым относился и Сэм Кори. Деловую репутацию своих коллег он разносил в пух и прах, если это могло привести к очередной хвалебной статье в прессе.

Стоя подбоченясь и глядя на своё последнее и самое удивительное изобретение, Пеннипакер победно улыбался. С некоторой неприязнью Сэм Кори разглядывал желтоватое лицо с высокими скулами, сильный клювовидный нос и сплошные толстые, чёрные брови Пеннипакера, чьи пальцы не переставали подёргиваться. О Боже! Он собирался повторить это идиотское движение? Именно так. Правая рука поднялась, обвила шею и царапнула кончик длинного носа – акробатический трюк, который Сэм Кори, как не пытался, не мог повторить. Пеннипакер шагнул назад.

– Это наивысшее творение человека, – сказал он. – Многие столетия обо мне будут говорить, как о величайшем из людей. Посмотрите, Сэм! Посмотритенаэто!

Сэмусмехнулся. Ни слова о его участии в создании этой машины. А ведь, если разобраться, и сама идея, и её реализация полностью принадлежали ему. Но он лишь сказал: «Безусловно, мистер Пеннипакер», и посмотрел на машину так, будто видел её впервые.

Она приковывала взгляд. Огромный квадратный ящик, достаточно высокий и широкий, чтобы вместить нескольких человек, механизмы, трубки, устройства и приборы – всё это было установлено на передвижной платформе. Необычным был материал, из которого изготовили ящик. Бесцветная, похожая на металл субстанция, более прочная и менее прозрачная, чем стекло, переливающаяся в каком-то иступлённом танце, как будто образующие её атомы пустились в пляску святого Вита[3].

– Прекрасная вещь, – признал Сэм. – Надеюсь, работает.

– Работает? – повторил Пеннипакер, как будто плохо расслышал. – Конечно, она работает. Машина абсолютно надёжна. Она работает! Ха! Он фыркнул. – Даже у вас она заработает.

– Конечно, – осторожно заметил Сэм, – но вмешиваться в прошлое опасно. Что сделано, то сделано. За знаком знак чертит бессмертный рок перстом своим[4]… Остальное вы знаете. Если мы попытаемся внести элемент анахронизма в прошлое, последствия могут быть непредсказуемы. Если бы вы только захотели переместиться в будущее, я бы с радостью…

– Чушь! Сущий вздор! – грубо прервал его Пеннипакер. – Не читайте мне стихи, Кори, чтобы оправдать свою трусость. Я отправлюсь в прошлое именно по этой причине – это намного сложнее. Слава будет огромной, а мир с готовностью поверит. Я смогу вернуться с доказательствами. А будущее – всего лишь миф, и меня обвинят в сочинительстве.

«В этом всё дело, – горько подумал Сэм. – Он думает только об эффекте, который он произведёт на восторженный мир, а не об истинной науке. Прошлое умерло, оно ничего не даст, но будущее…»

Вслух он сказал: «Необычный элемент вибратиум[5]. Без его необыкновенной способности обратного движения и ускорения во времени, машина никогда бы не появилась на свет».

– Да, – Пеннипакер неохотно согласился, как будто Кори устанавливал чрезмерные пределы его возможностей. – Однако давайте готовиться. Мне не терпится начать.

Через раздвижную дверь Сэм вошёл внутрь машины. Настроил сияющие и мерцающие приборы, провёл необходимые проверки и убедился, что обратный ход установлен на три часа, чтобы гарантировать возвращение машины через указанный интервал времени.

– Всё готово, сэр, – сообщил он.

Пеннипакер жадно проглотил коллоидный раствор нового элемента, чтобы наполнить своё тело его особыми качествами, и уверенно вошёл в машину. Он был по-своему смелым.

– Я бы хотел отправиться с вами, сэр, – сказал Кори.

Пеннипакер остановился, повернулся на каблуках и посмотрел через открытую дверь на помощника.

– Нет! – рявкнул он. – Это первое путешествие моё и только моё! Ждите здесь и наблюдайте.

Дверь бесшумно скользнула на место. Кори увидел, как необычно искажённая фигура нажимает на кнопку.

– Прощайте! – крикнул он зло, уверенный, что его не услышат. – Надеюсь, вы встретите человекообразного предка своего прапрадеда, и он покончит с собой, когда увидит, что сотворил.

Волшебным образом машина времени на мгновение стала отчётлива видна, затем растворилась в туманном облаке, чёткие контуры размылись и исчезли, оставив лишь серую дымку, а за ней пустоту. Машина отправилась в грандиозное путешествие назад во времени. Сэм Кори выругал себя за то, что дал волю чувствам, и сел, ибо прежде всего он был учёным, в ожидании завершения трёхчасового срока. Каждый его нерв был напряжён, ведь даже малейшее препятствие могло помешать великому эксперименту.

_______________________________

Миссис Мёрфи сидя слушала своего господина и повелителя без слёз. Когда особенно сильная икота заставила его остановиться, она сказала: «Вы пьяны!» Трое её детей возрастом от трёх (Тим) до семи (Бриджет) лет – причина всех её тревог – испуганно хныкали и крепко цеплялись за широкую юбку. Мистер Мёрфи опустился на расшатанный деревянный стул и тыльной стороной ладони вытер слюнявый рот.

– Я пьян? – пробормотал он враждебно. – Может и так! А почему бы и нет, миссис Мёрфи? – рявкнул он неожиданно. Тим громко заплакал. Мистер Мёрфи неуверенно встал на ноги и посмотрел на младшего отпрыска налитыми кровью глазами.

– Посмотрите на него! – крикнул он. – Чёрное отродье! Проклятый итальяшка, вот кто он! В нём нет ничего от Мёрфи, как у Бриджет и Майкла, моих сокровищ. Вы, миссис Мёрфи, – он вытянул дрожащий, волосатый палец, – были мне не верны!

Он снова опустился на стул, склонил голову над столом и протяжно запел. Миссис Мёрфи пожала плечами и улыбнулась улыбкой Моны Лизы. Она привыкла к таким сценам, они случались каждый раз, когда мистер Мёрфи возвращался домой пьяным больше обычного.

Тим, самый младший, совсем не был похож на ирландца.

_______________________________

На Кубе всё так же шла революция. Временного президента Гонсалеса должны были застрелить по приказу будущего президента Мерридо. Расстрельный отряд, наведя оружие на цель, ждал сигнала. В Англии новоиспечённый член Парламента выступил с громкой речью в унылой Палате общин. В Сицилии крестьянин босыми, сильными ногами энергично давил тёмно-красный сок из винограда, напевая «Застольную» из оперы «Отелло» в такт своим прыжкам. Правоверный раввин зубрил молитвенник. Офицер ОГПУ проник на Советский завод для ареста контрреволюционера за диверсию. Турецкий солдат охранял вход в гарем.

На западном, южном, восточном и северном фронтах было без перемен.

Нет! Чуть было не забыл. Произошло в 1935 году одно событие, которое заставило весь мир говорить о себе. Америка сгорала от любопытства – все говорили о нём. Споры были жаркими и противоречивыми. Сети вещали как никогда раньше. Дикторы были начеку. Репортёры яростно стучали по клавишам печатных машинок. Кабельные компании и операторы беспроводной связи собирали урожай. В Европе, Австралии, Африке и Азии ожидали невероятную развязку. В Средней Европе, естественно, были полны энтузиазма Герра Хельвига.

Гигантский, чрезмерно разрекламированный конфликт всех времён находился в самом разгаре. Еврейский герой Макс Бернштайн против чемпиона мира в тяжёлом весе Ганса Шиллинга. Арена Мэдисон Сквер Гарден была переполнена, каждый сантиметр пространства был занят – яблоку негде было упасть. Одни взбирались на стропила, другие забивали проходы между рядами. Истерично и пронзительно люди умоляли и кричали, требуя крови. Это был отличный бой между массивным чемпионом c тяжёлыми, сокрушительными ударами, похожими на удары молота о наковальню, и его более лёгким и ниже ростом соперником, обладающим превосходной скоростью и ловкостью. Они выбили друг из друга любое сходство с человеческим существом. Они оба с трудом держались на ногах, но были готовы продолжать.

Начинался десятый раунд пятнадцатираундного боксёрского поединка. Внезапно прозвенел гонг, последние ноты которого затерялись в рёве толпы. Все стояли. В борьбе за лучший обзор взмокшие от пота зрители с оторванными воротниками осыпали друг друга проклятиями и выкрикивали снова и снова:

– Выруби его! Убей его! Мочи гада! Бей в живот! Вали амбала!

Короче, это был в высшей степени культурный обмен любезностями, привычный для высокоразвитой цивилизации. Два гладиатора находились в центре ринга. Их потные, накачанные тела блестели в свете прожекторов. Шиллинг нанёс разящий удар справа. Бернштайн пригнулся, и удар прошёл над плечом, в ответ он выбросил короткий джэб и попал в челюсть. Голова чемпиона откинулась назад. Толпавзревела. Шиллинг встряхнул головой и ударил левой сбоку. Бернштайн качнулся. Защищаясь, он вошёл в клинч. Шиллинг начал наносить быстрые удары по рёбрам, пока его не остановил рефери.

– Брэйк! – крикнул он.

Боксёрыразошлись. Разбитыми губами Шиллинг насмешливо прорычал: «Жидовская морда, убирайся в трущобы!»

Бернштайн побелел, затем тёмная кровь прилила к голове и плечам. Внезапно он нанёс боковой удар, вложив в него каждую унцию своей силы. Удар пришёлся прямо в нос Шиллинга. Гигант покачнулся и упал. Рефери тотчас оказался над ним и отправил Бернштайна в угол. На арене Мэдисон Сквер Гарден стоял неистовый шум.

– Один… два… три… четыре…

Среди всего этого гула рефери было едва слышно.

– Пять… шесть… семь… восемь…

Издаваемые звуки пронзили затуманенный, оглушённый разум поверженного чемпиона. На последней секунде он медленно поднялся, как-то по-глупому оскалился и потянулся к противнику. В последний раз оценив растерянного громилу, Бернштайн хладнокровно отвёл правую руку назад, чтобы нанести смертельный удар. Выброшенная вперёд рука заставила толпу взреветь.

_______________________________

Эммет Пеннипакер находился в пустоте – в замкнутом вакууме, где не было ни дня, ни ночи, ни форм, ни образов, ни машин, ни людей. Ему трудно было сказать, как долго длилось состояние небытия. Само время не имело ни смысла, ни значения. Затем пришло ощущение. Ощущение света в материализованной вселенной, чувство цельности тела и осязание твёрдого пола. Машина времени останавливалась. Мысли Пеннипакера вращались по кругу. «Не знаю, где остановлюсь… остановлюсь, где смогу… расчёты невозможны… невозможно знать… может, мира нет… в космосе… боюсь…» Его чувства прояснились. Он глупо озирался по сторонам. Стены машины приобретали объём, становились молочно-белыми. Это значило, что путешествие близилось к завершению. Он нерешительно нащупал пистолет в кармане – тот был на месте, полностью заряженный, но спокойствия это ему не придало. Теперь он пожалел, что возжелал прославиться в одиночестве. Сэм Кори был бы сейчас надёжной опорой.

Белизна рассеивалась. Пеннипакер с беспокойством всматривался наружу. Что могло быть там – ужасные монстры и зыбкие болота? Возможно, Земля превратилась в расплавленную массу. А может быть, она стала вращаться в обратном направлении, оставив его болтаться где-то во Вселенной. Стены из вибратиума стали полупрозрачными, атомы возвращались к своей обычной скорости. После короткого сотрясения сформировались зрительные образы. Машина остановилась. Эммет Пеннипакер посмотрел, охнул и съежился, вжимаясь в кресло. Машина упиралась в каменную стену, являвшую собой границу огромной площади в сердце древнего города, по-видимому, Римской империи, судя по массивности и простоте его архитектуры. Однако не это вызвало у Пеннипакера стон отчаяния.

Город пылал. Искры взметались вверх на фоне густого чёрного дыма. Стены валились, всё вокруг рушилось. И даже не это было самым страшным. По всей охваченной хаосом площади были разбросаны огромные кучи умерших и умирающих. Сквозь стены из вибратиума доносились крики, вопли, стоны и грохот падающих домов. Люди беспорядочно носились по площади, словно марионетки на невидимых глазу веревочках. Сломя голову, растеряв всё своё оружие, бежали мужчины, облачённые в доспехи древнеримской эпохи – страх неминуемой смерти был запечатлён в их ослеплённых глазах. Девочки, женщины и старухи, издавая истошные вопли, лихорадочно спасались бегством, спотыкаясь о мёртвые тела.

Кроме спасающихся от смерти римлян площадь заполонили дикие и грубые темнокожие варвары с коренастыми телами и уродливыми, отдававшими желтизной лицами. Одни врывались в открытые двери, бросали горящие факелы и устремлялись дальше, оставляя позади себя шлейфы огня и густые клубы дыма. Другие, взвалив на спины увешанные украшениями мешки с добычей, двигались медленной шатающейся походкой. Кто-то бешено кричал и пел в пьяном угаре, кто-то носился по площади, со смертельной точностью нанося удары окровавленными мечами. Бегущий римский солдат упал, рассечённый пополам. Старая женщина завизжала и подавилась собственной кровью.

В общем, Пеннипакер оказался в древнеримской Аквилее в 452-м году нашей эры в ту самую минуту, когда гунны Аттилы ворвались в город. Учёный вскрикнул и схватился за приборы. Он не хотел оставаться в этом ужасном месте. Он больше не хотел путешествовать во времени. Если бы он смог вернуться в безопасный 1935-й год, он бы уничтожил машину времени, он бы… Пеннипакер съежился. Он вспомнил, что обратный ход заблокирован. Ондолженбылждатьтричаса. Целыхтричаса! Настоящую вечность в мире бойни и ужаса. Он сойдет сума. Его найдут и убьют.

Пронзительный визг прорвался сквозь стеклянную стену. Пеннипакер поднял голову и увидел девушку, бегущую через площадь. Она перепрыгивала через развалины и горы трупов, её длинное платье развевалось на ветру; рыжие волосы был всклокочены, глаза наполнены страхом. За ней, громыхая оружием, гнался гунн, приземистый, сильный и волосатый, с грубой жёлтой кожей, чья густая бровь была глубоко рассечена, а нос походил на клюв стервятника. Его перекошенный жадный взгляд выражал жестокую страсть, когда он почти нагнал девушку. Учёный выругался. С глазами полными надежды она бежала прямо к машине времени. Пеннипакер закричал как безумец, нанося удары по заблокированным, обездвиженным приборам. Егоувидели! Егоубьют! Он не хотел умирать в этом забытом прошлом. Девушка подбежала к машине времени и начала бить своими хрупкими кулачками по её прочному защитному стеклу. Одним прыжком гунн сократил дистанцию и схватил девушку за плечо. Ужас в её глазах сменил надежду, она закричала в отчаянии. Волосатыми руками он обхватил её и перекинул через крепкое плечо словно мешок с припасами.

Глаза гунна и человека из 1935-го года нашей эры встретились. Гунн оскалился как дикий зверь и повернулся, чтобы унести свою добычу. В последней надежде девушка умоляюще протянула дрожащую руку к Пеннипакеру, и в этот момент что-то переломилось в нём. Не понимая, что делает, проклиная всё на свете, он ударил по кнопке раздвижной двери, и та открылась. Всё еще не осознавая своих действий, он схватил пистолет и выстрелил. Пуля попала в ногу варвара и заставила его присесть. Учёный выбежал из машины, чтобы помочь девушке, но не успел. Мгновенно вскочив на ноги, она бросилась бежать, не оборачиваясь, не пытаясь сказать «спасибо»; как испуганное животное она рванула к ближайшей постройке и скрылась в галерее. Пеннипакербылвярости. Он смотрел на неё и видел, как несколько гуннов проникли в галерею вслед за ней. «Сама напросилась», – проворчал Пеннипакер, пожав плечами, и повернулся к машине времени.

Учёный ещё не знал, что вмешался в ход истории и невольно предрешил свою собственную судьбу. Эта девушка была его древней прабабушкой. Именно так время мстит тем, кто выведывает его тайны. Однако это был не единственный сюрприз. Раненный варвар ухитрился забраться в машину времени и схватил Пеннипакера мёртвой хваткой, когда тот, ошеломлённый происходящим, вошёл. Учёный вскрикнул от боли и попытался освободиться, но все его усилия были похожи на тщетные дёргания попавшей в паутину мухи. Варвар сжимал хватку. Учёный перестал сопротивляться и схватился за выступающую часть машины. Раненная нога мешала гунну поднять Пеннипакера для последнего удара, а тот все сильнее держался за машину, не в состоянии высвободиться.

Жестокая схватка, похожая на перетягивание каната, словно по взаимному согласию сторон прекратилась. Их взгляды встретились. Потрясённый Пеннипакер ослабил хватку. Черты гунна – прямые чёрные брови, кожа с желтоватым оттенком, нос – все они казались такими знакомыми, будто являли собой карикатуру кого-то очень близкого. Гунн тоже казался озадаченным. Он смотрел тёмными глазами дикаря, нахмурив брови в несвойственной ему привычке думать. Почти одновременно свободными руками они схватили друг друга за шеи и осторожно провели ногтями по длинным носам. Это был характерный для Пеннипакера непроизвольный жест, которым он выводил из себя Сэма Кори. Жест, повторённый в прошлом, в самый разгар разрушения Аквилеи, гунном, безмолвным дикарём, обезображенным существом из восточно-азиатских степей, следующим за Бичом Божьим, ничтожеством из рода человеческого.

Удивлённый увиденным учёный отпустил свирепого варвара и сел на пол рядом с ним. Гунн не пошевелился и не ослабил хватку. Вытянув вперёд раненную ногу, он сидел, не отрывая глаз от человека из будущего. Он открыл рот и изрыгнул что-то по-варварски невнятное. Пеннипакер, не испытывая страха, молча покачал головой. Гунн попробовал снова. На этот раз запинаясь, часто останавливаясь, чтобы подобрать слова, дико уродуя интонацию. Немного зная языки, учёный, наконец, понял гунна – тот говорил с ним на Латыни.

–Ты делать это, – произнёс дикарь. –Это старый знак. Моя семья. Отец делать это. Великий отец. Давно. Кто ты? Откуда ты? Как…

Пеннипакер пристально вглядывался в искажённые, грубые черты дикаря. Его бросило в дрожь – они были так привычны, словно являли собой причудливую карикатуру на его собственное лицо. И этот жест, жест его отца, его прадеда, передаваемый из поколения в поколение. Это было просто невозможно. Страшный сон стал явью. Он заморгал в надежде проснуться и оказаться в своей постели в 1935-м году. Но этого не случилось. Сцены насилия по-прежнему окружалиего. Дикий предок напоминал о родстве каждой своей чертой, а хватка была всё так же крепка. Вдруг Пеннипакер обезумел и взревел.

– Уходи, – закричал он, – видение из ада! Я отрекаюсь от тебя. Я отвергаю тебя. Ты никогда не порождал меня! Я потомок северных людей. Будь ты проклят!

Он нанёс бесполезный резкий боковой удар по ухмыляющемуся лицу. Свирепый взгляд сменил тупую ухмылку гунна. Монстр, восточный дикарь стремительно дёрнулся. Его ударили, оскорбили. Он хотел крови, много крови. Страшный вопль вырвался из груди гунна и заполнил машину. Рассечённой правой рукой гунн схватил Пеннипакера за горло. Ученый почувствовал, что задыхается, тщетно пытаясь разжать стальную хватку. На него смотрели красные, наполненные ненавистью глаза, на своём лице он ощущал горячее дыхание. Он хотел кричать, но не мог. Руки варвара сжимались всё сильнее. В глазах мутнело. Руки безвольно повисли, и в этот момент правая рука наткнулась на что-то твёрдое. Последний всплеск сознания – должно быть это пистолет. Пальцы сжали его и подняли.

Что-то подсказывало, что он не должен стрелять – последствия могли быть непредсказуемы, но он умирал. Гунн не испытывал никакой жалости к нему. Он терял сознание. Рефлекторным движением учёный навёл дуло пистолета и спустил курок. Раздался выстрел, варвар дёрнулся и начал медленно оседать. Пеннипакер почувствовал, как мёртвая хватка ослабела. Скорее почувствовал, нежели увидел падение гунна. А потом вдруг наступила темнота, глухая и безграничная…

К машине, громка крича, бежали гунны с оружием в руках. Стены из вибратиума растворились в туманном облаке и исчезли. Обратный ход машины времени был запущен. Трёхчасовой лимит завершился.

_______________________________

Бухгалтер Джеймс Манн кричал в лицо изумлённого начальника: «Мои предки…» Вдруг он покачнулся, сжался от боли и…

Начальник произнёс: «Боже мой!» и сел на стул. Он потёр глаза, пытаясь унять дрожь в руках, и осмотрел кабинет уставшими глазами. Кроме него никого не было. Джеймс Манн исчез, как будто никогда не существовал. Именно так – как будто никогда не существовал! Начальник вскочил, стараясь не сойти с ума. Обежал кабинет и заглянул под столы и стулья. Бесполезно.

– Манн! – крик начальника переходил в визг. – Вернись! Я знаю, что это шутка. Тыгде-топрячешься. Яподнимутебезарплату. Я сделаю всё, что угодно!

Ответа не было – по той простой причине, что Джеймс Манн никогда не существовал в этом мире.

– Боже мой! – еле слышно произнёс начальник и упал в истерическом припадке. Его нашли подчинённые: орущим, кричащим, невнятно бормочущим, в общем, обезумевшим.

_______________________________

Герр Хельвиг находился в отличном настроении. Он играл на сотне тысяч синерубашечников словно на многорегистровом органе.

–Да-да! Война! Война против врага. Я взываю к Верцинге́ториксу, нашему предку, к Одину, к Тору, ко всем богам Вальхалла[6]!

Синерубашечники взорвались криками восхищения, подняли блестящие на солнце мечи и прогремели:

– Война! Хайль Хельвиг!

И вдруг замолчали, парализованные увиденным. Сотня тысяч вглядывалась в пустоту, сотня тысяч роптала, сотня тысяч, нет, девяносто тысяч начали в панике разбегаться. Их лидер, взывавший к предкам и древним богам, исчез, как будто никогда не существовал.

Боги были отомщены.

_______________________________

С Генри Кэботом было гораздо проще. Его жена поперхнулась, услышав уничижительное выражение, столь неподходящее для Адамс, дочери американской революции, и исчезла. Он недоверчиво потёр глаза и что-то пробормотал. Он был истинным Кэботом, настоящим аристократом, умеющим держать себя в руках, именно поэтому он не бросился взывать о помощи. Кэбот шагнул вперед и остановился. Без сомнений, его жена исчезла. Повернулся было к телефону, чтобы позвонить в полицию, и снова остановился, пожав плечами – ему ведь не поверят.

Улыбка медленно расползлась по лицу аристократа. Напевая прерванный вальс себе под нос, он поправил галстук и отправился на свидание с хористкой.

_______________________________

Эмили закрыла глаза, прильнула к сильным рукам Пола и упала на скамью. Поднялась, открыла глаза и закричала – рядом никогоне было. Краснолицый полицейский побежал на крик, размахивая дубинкой. Завидев бьющуюся в истерике девушку, он изо всех сил приложился к свистку. Появился ещё один полицейский, а следом с присущей жителям Нью-Йорка беспечностью собралась толпа зевак.

– Вызови скорую, – сказал первый полицейский. – Ей нужно в психушку в Белвью. Как жаль, симпатичная девчонка.

Он повернулся к толпе: «А ну проваливайте! Чего уставились?!»

_______________________________

Макс Бернштайн нанёс смертельный удар прямо в незащищённую челюсть Ганса Шиллинга. Ещё секунда и родился бы новый чемпион. На арене Мэдисон Сквер Гарден творился настоящий бедлам. Зрители неистово жаждали крови. Бой века близился к развязке. Комментаторы надрывали голоса, выплясывая как безумные перед микрофонами.

–Смотрите! Оннаноситудар. Попадает! Кулак Бернштайна… постойте… что это? Гдея? Гдемы? ОмойБоже!

Микрофонызамолкли. Миллионы людей тщетно напрягали слух у радиоприёмников, чтобы услышать, каким оказался последний удар. Стих даже рёв толпы. И вдруг, словно животные в предсмертной агонии, люди в ужасе завыли. Те, кто слушали бой по радио, вскочили, выключили приёмники и бросились к телефонным станциям, обрывая провода в надежде узнать, что произошло на арене.

В самом центре ринга в ослепительно ярком свете прожекторов чемпион из Скандинавии Ганс Шиллинг и еврейский герой Макс Бернштайн превратились в струйки дыма и исчезли.

_______________________________

Сэм Кори с беспокойством ждал в лаборатории, не отрывая глаз от часов над платформой, на которой должна была появиться машина времени. Три часа, целая вечность! Никогда ещё время не тянулось так медленно. Машина исчезла по графику, первая половина эксперимента прошла успешно. Где-то далеко в прошлом машина остановилась. Где-то в другом времени находился Эммет Пеннипакер, в нашем 1935-м году его больше не существовало. Что происходило с ним в эту минуту? Сэм Кори попытался представить, но не мог собраться с мыслями. Оставалось лишь ждать, напряжённо вглядываясь в тикающие часы.

Без четверти три. Путешествие началось в двенадцать. Десять минут, пять минут, одна минута, пятнадцать секунд. Сэм Кори подпрыгнул. Секунда!Лёгкая дымка с молочным отливом начала обволакивать лабораторию. Появилось туманное облако, в котором проявились знакомые контуры машины времени. Она вернулась точно на место – автоматический обратный ход сработал. Сэма переполнили эмоции, на которые только способен учёный. Он издал ликующий вопль и бросился к машине. Запрыгнув через раздвижную дверь, он в ужасе уставился на неподвижное тело и упал на колени.

Прошла целая вечность, прежде чем Сэм поднялся. Он постарел и ссутулился. Былой энтузиазм исчез. Его губы дрожали, взгляд стал тяжёлым. Он осторожно вытащил тело из машины и внимательно осмотрелся в поисках кувалды. Взяв ёё в руки, он начал методично разносить в дребезги машину времени – величайшее изобретение человека. Наконец, удовлетворённый тем, что от машины не осталось ни одной целой детали, Сэм подошёл к телефону и позвонил в полицию, а затем репортёрам.

_______________________________

Это была трагедия колоссального масштаба, затронувшая весь мир. Это был холокост, оказавший влияние на будущие поколения и убедивший каждого учёного более никогда не вмешиваться в ход времени. Пятьдесят тысяч мужчин, женщин и детей исчезли в тот роковой день. Пятьдесят тысяч человек разных рас и религий – в дикой Африке, в далёкой Австралии, в густонаселённом Китае, в голубоглазой Северной Европе, в темноволосой Южной Европе и на обширных просторах Америки – причудливая помесь всех рас – пропали, растворились, исчезли без следа, словно никогда не существовали. Да, они никогда не существовали, именно так и объяснил Сэм Кори шайке шумных репортёров, в то время как весь потрясённый мир, оплакивая близких людей, искал вразумительный ответ на противоестественную трагедию.

– Видите ли, – сказал Сэм, после того как испуганные репортёры осмотрели разбитую машину времени, судорожно вздыхая, – нельзя играть со временем. Я предупреждал Пеннипакера, но он не хотел слушать. Я помог ему построить машину, – и поспешно добавил, –но идея была его. Он не хотел ставить себе это в заслугу, хотя имел на это полное право. Людские проклятия будут бесконечно преследовать создателя. Можно путешествовать в будущее, – резюмировал Сэм, – но даже там могут возникнуть проблемы. Нужно быть крайне осторожным. Но в прошлое! Прошлое свершилось. Всецело. История рассказана. За знаком знак чертит бессмертный рок перстом своим… Остальное вы знаете.

Репортёры переглянулись, кивнули по-умному и сделали какие-то записи. Хорошая фраза – надо бы записать и поискать её истоки. Сэм скрестил ноги. Он начинал нравиться самому себе.

– Что произойдет, если вы вернетесь в прошлое? – спросил Сэм. – Вы вмешаетесь в дела уже завершённые, нарушите причинно-следственную связь. Одного вашего присутствия достаточно, чтобы вызвать отклонения, которых быть не должно.

Репортёр поднял голову и с большим любопытством посмотрел на то, что лежало на полу.

– А это что? – пробормотал он.

– Скоро узнаете, – ответил Сэм. – Пеннипакер не просто вмешался в историю. Он убил человека. Человека, который жил и имел потомство, которое, в свою очередь, имело потомство. И так далее до бесконечности. Просто посчитайте, прикиньте количество поколений и потомков. Пятьдесят тысяч – это ещё мелочь. Я вообще удивлён, что не исчезла половина мира. Человек умер от действия, которого не должно было быть. Последствия налицо. Дети, которые должны были появиться после его преждевременной смерти, а слово «преждевременной» я употребил намеренно, так и не родились. Соответственно, все его потомки, которых мы знали живыми, никогда не существовали. Они были иллюзией, плодом нашего воображения и неизбежно превратились в ничто, как только их мнимый предок покинул сей бренный мир.

– А как же это? – упорствовал репортёр. – И где Пеннипакер?

Впервые Сэм Кори улыбнулся. После стольких лет обид, нанесённых самомнением эгоистичного Пеннипакера, он, наконец, получал удовольствие. Он встал и подошёл к телу.

– Это? – повторил Сэм. – Это гунн времён Аттилы. Почитайте описание Эдуарда Гиббона. И заметьте, это лишь карикатура, но очень точная карикатура выдающегося учёного Эммета Пеннипакера. Этот гунн был прямым предком Пеннипакера. Другими словами, Пеннипакер убил своего отца и потому никогда не существовал. Пеннипакер, господа, был вымыслом!

_______________________________

На этом сию правдивую историю можно заканчивать, однако было ещё одно событие, о котором следует рассказать, хотя бы для того чтобы сдобрить этот вселенский ужас небольшой толикой чёрного юмора, хотя бы ради морали.

_______________________________

Наступил вечер. Газетные заголовки кричали о всемирной трагедии и давали ей невероятное объяснение. Миссис Мёрфи, напуганная, но готовая ликовать, ждала возвращения своего господина и повелителя. Маленький Тим, хныкая, цеплялся за её выходное чёрное платье. Едва прикасаясь, она поглаживала бедного Тима, и ждала. Мистер Мёрфи вошёл в дверь пьяный больше обычного. Холокост застал его на работе – коллега исчез прямо на рабочем месте. Необходим был алкоголь, чтобы утопить в нём воспоминания; нужно было выпить, чтобы заглушить мысли об этом.

Он уставил свой пьяный взгляд на жену, затем перевёл его на бедного темноволосого Тима. Старые подозрения пробудились в нём, как это обычно бывало, когда он был пьян.

– Посмотрите на него! – крикнул он. – Чёрное отродье! Проклятый итальяшка, вот кто он! В нём нет ничего от Мёрфи, как у Бриджет и Майкла. Кстати, где мои дети?

Миссис Мёрфи возвысилась, как никогда прежде. В её голосе была слышна печаль и какое-то странное торжество.

– Вы – пьяный дурак! – сказала она. – Много ли вы знаете. Бриджет и Майкл не были вашими детьми. Их больше нет. Тим – ваш единственный ребёнок. А вы – идиот!

Тяжело дыша, она села, прижав к себе Тима в попытке защитить его от неминуемой вспышки гнева. Мгновенно отрезвевший мистер Мёрфи посмотрел на неё и провёл волосатой рукой по бровям.

– Их больше нет, – пробормотал он, – Больше нет!

Он взглянул на Тима – мальчик отступил.

– Остался только Тим.

Вдруг его брови вздёрнулись.

– Конечно! – проревел он и ударил кулаком по столу. – Я знал это с самого начала. Тим – настоящий Мёрфи. В нём течёт чёрная ирландская кровь[7].

И с этими словами он сделал жест восхищения.

– Все эти годы, дорогая миссис Мёрфи, вы дурачили меня!

_______________________________

[2] Верцинге́торикс– вождь кельтского племени арвернов в центральной Галлии, противостоявший Юлию Цезарю в Галльской войне. Прим. переводчика.

[3] В XVI веке в Германии существовало поверье, по которому можно было обрести здоровье, танцуя перед статуей святого Вита в день его именин. Для некоторых эти танцы стали настоящей манией, и впоследствии обычные пляски стали путать с хореей — нервным заболеванием, которое иначе называли «пляской Святого Вита». Прим. переводчика.

[4] Омар Хайям, перевод О. Румера. Прим. переводчика.

[5] Не путать с вибраниумом из Вселенной Marvel. Прим. переводчика.

[6] Вальхалла – в германо-скандинавской мифологии рай для доблестных воинов. Прим. переводчика.

[7] Чёрный ирландец – термин, который применяется американскими ирландцами для людей ирландского происхождения с тёмно-коричневыми или чёрными волосами, которые отличаются от стереотипа рыжеволосого ирландца. Прим. переводчика.