Радрадрабен

Робин пришёл в себя. Против ожидания, никаких серьёзных болей он не чувствовал. Только чуть-чуть ныла правая нога, ушибленная в схватке – а в то время ему показалось, что коленная чашечка раздробилась в пыль. Больше, вроде бы, ничего экстраординарного в организме не происходило.

Над ним колыхался серый тканый навес из грубого полотна, где-то рядом ритмично поскрипывало дерево. Граф повёл глазами и обнаружил, что лежит в палатке, а сама эта палатка каким-то непонятным образом покачивается и поскрипывает. Кроме него в палатке никого не было.

Он сел, прогоняя остатки головокружения, и откинул полог.

Палатка оказалась неуклюжим, но прочно сооружённым паланкином, который влекли на плечах полдюжины карликов. Влекли они его по узкой горной тропе. Сбоку проплывали пышные листья цеплявшихся за горный склон лиан. Впереди и сзади покачивались ещё два подобных паланкина – или, скорей, портшеза. В них восседали Бека и Глендавейн.

Увидев, что граф Айтер пришёл в себя, Бека зычно скомандовал привал и, соскочив на землю, подбежал к Робину.

– Слава всем богам, очнулся, наконец! – воскликнул он. – Скажи спасибо Глендавейн, она у нас, оказывается, здорово разбирается во врачевании. А то даже смотреть было страшно…

– Где василиск? – спросил Робин.

– Где ж ему быть? – удивился торговец. – Съели, конечно. Вполне приличная говядина, между прочим. Ну, они так говорят.

– Кто говорит?

– Да недомерки эти. Сам-то я не ел, естественно. Чёрт его знает, что будет, когда эта скотина начнёт оживать в желудке!

– Думаешь? А он не оживал ещё?

– Да пока нет… А вдруг как оживёт?

Робин попытался представить, чем бы мог закончиться такой эксперимент, и пожал плечами.

– Ладно. А где же наш божественный вождь-барон? И куда это мы направляемся?

Бека саркастически хмыкнул:

– Солнцеликий бог решил остаться со своим верным народом. Куда, говорит, мне ещё стремиться, на какой-такой Худ? Под каблук к мамочке? Шпокар то, Шпокар сё… Принеси, подай, обеспечь… Нет уж, увольте, говорит, надоело. А тут, говорит, я сам себе хозяин. Я, дескать, уже наметил пару неплохих реформ, надо только всё обдумать хорошенько. За пяток лет такую империю отгрохаю! Вы ещё обо мне услышите!.. – Бека усмехнулся. – Ну да Козл, я думаю, ему быстро мозги прочистит. Они ж теперь одной верёвочкой связаны…

– Так… Что ж, баба с возу – кобыле легче, – решил Робин, подразумевая под бабой капитана Шпокара. – А мы куда движемся?

– Это… Ну, как бы сказать… – замялся Бека. – Честно говоря, струхнул я. Это я насчёт василиска: а ну, как от такой пищи среди людишек мор какой начнётся?! Ведь нас тогда не то что со скалы в море, а как бы самих заживо не сожрали! Ну, быстренько навербовал команду добровольцев, и отправились. Через горы, конечно: туда остальные за нами не сунутся, табу у них какое-то дурацкое. А с нами им, вроде бы, разрешается: как-никак, боги всё-таки.

– Та-а-ак… А Шпокар, значит, остался?

– Остался. Он сперва и нас пускать не хотел – пропадёте, мол, ни за грош... Глендавейн уговорила. Вот бой-баба! Правда, пришлось клетку ему оставить: это, говорит, мне обеспечение на будущее, вдруг у народа ещё какие проблемы с питанием возникнут. Я, само собой, про заклинания ему ничего не сказал.

– Жаль, конечно, вещицу, – вздохнул Робин. – Ну, да шут с ней. Обойдёмся. Да, Бека, я ведь тебе жизнью обязан… Спасибо. Вовремя ты успел увеличиться. Не забуду.

– А… а это не я, – потупившись, сказал Бека. – Я-то, по правде, и опомниться толком не успел. Это Вейни наша. И, заметь, безо всякой клетки. А мне как раз почему-то казалось, что мы в безопасности…

Робин посмотрел на Глендавейн. Та загадочно улыбнулась и, как всегда молча, направилась к своему паланкину. Граф, разинув рот, только проводил её изумлённым взглядом.

Бека поскромничал. За те несколько дней, что они провели у карликов (оказавшимися при ближайшем рассмотрении вполне сносным народцем), он сумел наладить меновую торговлю, и теперь несколько замыкающих шествие носильщиков сгибались под тяжестью небольших, но увесистых мешков.

– Что у тебя там? – поинтересовался Робин.

– Да так, мелочь, – нехотя пробормотал плут. – Золото, камешки кое-какие. Жемчуг. У них там этого жемчуга пруд пруди, а нам в дороге всё сгодится может.

Робин в душе не мог не согласиться со столь здравым утверждением и уважительно поглядел на Беку. Выяснилось, что заботливый Бека побеспокоился не только о финансах, но и обеспечил вполне приемлемый быт: карлики тащили котлы, палатки, одеяла и порядочный запас пищи.

– Ух ты! Где это ты столько набрал? – поинтересовался граф. – Ну, тряпки понятно, но еда? Сам Уц ни фига найти не мог!

– Бестолочь он, твой Уц, хоть и вождь! – заявил Бека. – Надо знать, где искать. Это из личных запасов бога. Храмовый запас. Козл по дружбе подарил.

Робин с сомнением покачал головой – верховный шаман никак не ассоциировался у него с образом душки-мецената – но от дальнейших вопросов предпочёл воздержаться. Зная Беку, он был уверен, что Козл даже не подозревает о своём щедром даре. Ну что ж, на войне как на войне, будет что в рот положить – и ладно.

Проклятый василиск последний раз проявился утром. После ночёвки, когда Робин, сладко потягиваясь и недоумевая, отчего это в лагере стоит такая тишина, выбрался из палатки, взору его предстала феерическая картина: карлики, все, как один, сидели на краю пропасти, свесив в пустоту тощие зады. Сказать, что они облегчались – значит не сказать ничего: такого жестокого, умопомрачительного поноса графу видеть не приходилось никогда. Время от времени какой-нибудь бедняга пытался подняться, но тут же вновь сгибался и, страдальчески морщась, выпускал жидкую пенную струю. Василиск, пусть и в несколько изменённом виде, рвался на волю, хотя на сей раз воскреснуть ему, похоже, не светило никак.

Бывший солдат Школы Сороки вспомнил, как однажды летом, в сумасшедшую жару, когда они стояли лагерем на безжизненной и унылой Солёной Пустоши – инструкторы в тот раз выгнали весь личный состав на тактические занятия – среди них началась повальная маята животом, но таких жестоких симптомов всё же не было ни у кого. А тогда пришлось, стыдно сказать, обращаться к самому Паху – тот, правда, помог, но был сильно разгневан низменной сущностью представленной к рассмотрению проблемы.

Робин прикинул, что сейчас творится в оставленной ими великой империи Харра и мысленно пожалел беднягу Шпокара.

Тем не менее, карлики как рабочая сила теперь никуда не годились, и на наскоро созванном совещании решено было их отослать домой. Недомерки, шатаясь от слабости, покорно потащились по горной тропе обратно, то и дело приседая и – наверняка! – горячо благословляя отсутствие штанов.

Дальше приходилось продвигаться пешком. Путники собрали в котомки самое необходимое – в основном, пищу (Бека, досадливо кряхтя, прихватил вдобавок плотный мешочек жемчуга), и двинулись вверх по извилистой горной тропе.

Перед ними, рассекая каменную плоть земли, лежало огромное ущелье. Оно нескончаемо тянулось в обе стороны, насколько хватало глаз. Тропинка упиралась в мост. Выгнутая арка из замшелых базальтовых блоков соединяла обе стороны ущелья. Было похоже, что мост этот построен очень и очень давно: на камнях виднелись обглоданные временем руны и барельефы, изображавшие каких-то жутких образин.

Подошедшие Бека и Глендавейн тоже остановились. Что касается графа Айтера, то ему очень не хотелось идти по этому мосту – что-то его не то не пускало, не то предостерегало. Смутно было в душе у графа. Видно, и остальные испытывали нечто похожее: Бека слегка побледнел и воровато оглядывался, а Глендавейн нервно теребила узенький поясок.

Робин оглянулся, вздохнул, поправил меч за спиной и сказал:

– Ну что, пошли, что ли? Что стоять зря, – и решительно ступил на древние плиты кладки.

Его спутники, чуть помедлив, двинулись за ним. Мостик был узенький (телега бы точно не проехала) и без перил. Робин сдуру глянул вниз и чуть не свалился с моста: перед глазами всё завертелось, закружилась голова, поджилки затряслись… Это была Бездна, Бездна с большой буквы. Казалось, в этом месте землю разрубили пополам, и половинки её не разлетаются только потому, что сцеплены этим хилым мостиком. Робин выругался сквозь зубы, закрыл на миг глаза, снова открыл и заячьим скоком преодолел оставшееся расстояние. Сердце его бухало и колотилось в груди, как перед неотвратимой жестокой схваткой с неясным исходом. Бека и Глендавейн удивлённо посмотрели на него и спокойно перешли на другую сторону.

Отдышавшись, граф с удивлением понял, что стоит на бурых плитах, которыми продолжалась кладка моста и которые складывались в старую-престарую, но довольно приличную дорогу. Между плитами пробивалась жиденькая травка. Заметно было, что дорогой хоть и редко, но всё же пользовались.

– Смотри, дорога! – тоже удивился Бека.

Глендавейн лишь безучастно глянула на растрескавшиеся плиты и кивнула: да, дескать, дорога, ну и что? Робин внимательно поглядел на неё – что за девица, ничему не удивляется! Как будто знала, что за пропастью ждёт мощёный путь! – и вслух сказал:

– Вот и хорошо, что дорога, а то пёхом по кустам не очень находишься. Ладно, пошли…

Теперь первой шла Глендавейн. За вторым поворотом она остановилась так резко, что Робин налетел на неё.

– Ты чего?

– Сам погляди – увидишь, «чего».

Граф взглянул из-за её плеча. На открывшейся небольшой лужайке пасся табунок низкорослых лошадок – около десятка. Некоторые были навьючены, ещё тюки в беспорядке валялись здесь же. В траве, прямо посреди лужка, в какой-то странно вывернутой позе навзничь лежал человек. Сразу было понятно, что он или без сознания, или вообще мёртв.

Когда, тревожно переглянувшись, путники подошли поближе, стало ясно, что человек всё-таки жив: его грудь еле заметно поднималась дыханием.

– Живой… – прошептал Бека.

– Живой-то живой, да видишь, как он живой, – мрачно сказал Робин.

Вблизи лежавший выглядел ужасно: левая рука у него была вывернута, через всю грудь проходила косая рваная рана, с половины головы кожа была содрана и свисала лоскутом, обнажая грязно-розовый череп. И, несмотря на это, он ещё дышал, и даже шевельнулся, когда услышал слова графа.

– Боги! – выдохнул Бека и опустился на колени, открывая фляжку. Немного вина, влитого в рот бедняги, оказало своё действие. Глаза его широко распахнулись и вперились в Робина – или тому показалось, что именно в него? Странные были глаза, одни белки, зрачков не было вовсе. Граф от неожиданности даже сделал шаг назад, а умирающий, булькая и пуская кровавые пузыри, прохрипел:

– Не ходи туда!

– Куда – туда? – спросил Робин. «Туда» могло означать как движение вперёд, так и возвращение к племени карликов – хотя в этом Робин сильно сомневался. Однако ответить ему было уже некому – человек дёрнулся последний раз и затих.

Что ж, придётся быть особенно осторожными и держать ухо востро.

Несмотря на все причитания и даже слёзы, Бека оказался наиболее практичным из путешественников. После предания земле несчастного незнакомца всем хотелось побыстрее покинуть зловещее место. Робин хмуро скомандовал «Пошли!» – и они было прошли уже несколько шагов, как Бека воскликнул:

– А лошади?!

– Они ж не наши! Это чужие лошади, – возразила Глендавейн.

– Какие чужие?! Ничьи они! Пропадут здесь, точно говорю – пропадут. Жалко скотинку! А нам они в самый раз.

А ведь и верно, дальнейшая судьба лошадок представлялась в самом чёрном цвете. Скорее всего, их в первую же ночь сожрут хищники, по словам Козла, в изобилии водившиеся в горах. Что это за хищники – хитрый шаман умалчивал, но они были. Об этом свидетельствовали несколько дочиста обглоданных крупных костяков, найденных ими ещё до моста.

В графе некоторое время боролись благородный рыцарь, брезгающий пользоваться неизвестно чьим добром, и бездомный бродяга, вынужденный передвигаться пешком. Бродяга за явным преимуществом победил.

-- продолжение следует --