Радрадрабен

От отсутствия воды они почти не страдали: по стенам тут и там сочились ручейки сконденсировавшейся влаги, и её, профильтровав через кусок плотной материи, кое-как можно было пить. Но вот голод ощутимо заставлял их задумываться о поисках съестных припасов. Пошли уже вторые сутки, как во рту злополучных путешественников не было и маковой росинки. Безусловно, пища в подземельях имелась, и запасы её у скаредных гномов наверняка были огромны, но вот как её добыть? Эту задачу следовало решить безотлагательно, причём по возможности так, чтобы не попасться на глаза обитателям подземного мира. Робин – да и все остальные – не собирались больше иметь с ними никаких дел.

Они передвигались с величайшей осторожностью, по самым заброшенным ходам, руководствуясь только одним правилом: лишь бы ход этот поднимался вверх. Как бы ни были глубоки обиталища горного народа, но в конце-то концов, выше поверхности они простираться не могли. Оставалось только найти выход.

А вот этого-то они никак и не могли сделать. Все сколько-нибудь подающие надежду галереи неизменно оканчивались тупиками. То есть, выходы-то там были – об этом свидетельствовали многочисленные следы, но вот механизмы открытия этих выходов были так хитроумно замаскированы, что даже самые тщательные поиски результатов не давали. Оставалось одно – сесть в засаде у самого многообещающего места и – рано или поздно! – вырваться на поверхность с боем, дождавшись, когда гномы решат воспользоваться этим ходом для очередной вылазки. Теоретически такой план был великолепен, но на практике гномы почему-то не спешили претворять его в жизнь. Приходилось ждать. А для этого опять-таки необходима была еда.

Граф Айтер вздумал было отправиться на разведку в населённую часть подземелья, но и Глендавейн, и Бека категорически этому воспротивились. Они наотрез отказались оставаться и ждать его, хотя и по разным причинам. Девушка считала неразумным любое распыление сил, а прохвост Бека попросту боялся оставаться без Робина. Поэтому, волей-неволей, им пришлось пойти всем.

Тут им впервые повезло: они наткнулись – нет, не на кладовую, это было бы слишком хорошо! – а на оружейную комнату, нечто вроде музея, где было собрано разнообразное оружие, используемое, кстати, не только гномами, но и другими расами. Улучив момент, когда старый облезлый смотритель на минутку куда-то отлучился, Робин добыл себе широкий кожаный пояс с набором метательных ножей, а Глендавейн в мгновение ока стянула с крюка лук и колчан со стрелами. Бека второпях схватил что попало. Ему досталась духовая трубка карликов и полный кисет ядовитых колючек. Кроме того, он успел сунуть в карман тонкий волосяной аркан. Робин, увидев эти приобретения, только философски покачал головой, воздержавшись от какого-либо высказывания.

Как бы там ни было, теперь они были вооружены чуть-чуть получше. Тем более что размахивать Истребителем Василисков в тесных коридорах Робину было бы весьма проблематично.

Их выручало то, что гномы в своей неприступной крепости отличались крайней беспечностью, и беглецы без особого риска могли отсидеться за камнем в любом тёмном углу, когда кто-нибудь проходил мимо. Камней же во всех коридорах валялось неисчислимое множество, причём любых форм и размеров.

Так, крадучись, они обследовали уже довольно большой участок, и наконец их усилия увенчались успехом. В затхлом воздухе запахло дымом, чесноком, жареным луком и варёной капустой. Тут же они и нашли, откуда шёл этот дразнящий запах: пробравшись по длинному коридору, они вышли на узкий карниз и оказались прямо над кухней.

Под огромными котлами, в которых томились и булькали всяческие супы, бульоны и соусы, бушевал адский огонь, поэтому здесь было довольно светло. Повара метались, как дьяволы в преисподней, нарезая, шинкуя, помешивая, посыпая приправами и раздувая жар. На стальных вертелах вкусно шипело жаркое, капая соком и испуская дразнящий запах. У очага вертелся коренастый толстый гном – видимо, из местного кулинарного начальства. Борода его, дабы случайно не пострадала от пламени, была заботливо упакована в кожаный мешочек, привязанный тесёмкой к жирному подбородку.

– Я сейчас захлебнусь слюной, – чуть слышно прошептала Глендавейн, пожирая глазами обилие яств.

– Бека, – приказал граф, тоже чувствуя в желудке голодный спазм, – давай сюда аркан. Сейчас проберёшься подальше и уронишь камень. Не очень крупный, но чтоб грохоту было побольше – куда-нибудь на пустые кастрюли. Постарайся, чтобы было похоже, что он свалился сам. Понял? Вейни, бери лук. Сможешь отсюда попасть вон в ту тушку?

Бека, широко осклабившись, кивнул и исчез с загоревшимися глазами. Глендавейн выбрала длинную стрелу с зазубренным наконечником, к хвостовику которой Робин привязал конец волосяного шнура, и, прицелившись, застыла в сосредоточенном ожидании. Другой конец шнура Робин плотно обернул вокруг своей руки.

Ждать пришлось недолго. Звон битой посуды тут же был заглушён взрывом пискливых ругательств. Толстый патриарх кулинарии взвизгнул и вместе с остальными кинулся к эпицентру безобразия, а Глендавейн, воспользовавшись всеобщей неразберихой, метко всадила стрелу в самую середину коричневого поросячьего бока. Робин мгновенно дёрнул, и жареный поросёнок ласточкой взлетел на карниз.

Ничего вкуснее этого они, казалось, не ели никогда в жизни. Несмотря на то, что поросёнок был достаточно крупный, он был съеден в одно мгновение. После этого друзья несколько повеселели и, дождавшись, когда суматоха внизу уляжется, хотели уже было тихонько покинуть гостеприимный карниз, но тут их заинтересовал разговор поваров.

Оказалось, что аврал на кухне был вызван визитом полномочного посла королевства лесных троллей. Посольскую особу потчевали с особым размахом и выкрутасами: дружба с троллями гномам была весьма выгодна – как ни верти, а под землёю добыть, скажем, свежие фрукты крайне затруднительно; у троллей же этого добра было хоть пруд пруди. В свою очередь, тролли отчаянно нуждались в железной руде и изделиях из металлов, которыми были битком набиты кладовые горного народа. Короче, поддержка добрососедских экономических отношений сулила обеим сторонам баснословные барыши, и непосредственно от самогó Совета Плешивых (так называлось верхушка олигархии гномов) было спущено строгое распоряжение – расстараться по полной программе.

Но больше всего заинтересовало слушателей то, что уже на следующий день, сразу после рыцарского турнира в его честь, троллий посол должен был завершать свой визит и возвращаться. Не важно, куда – на поверхность, разумеется!

– Этот случай мы упустить не должны, – констатировал Робин. – Кто знает, сколько ещё времени у нас в запасе. Что, если Булин, не найдя нас на месте, поднимет тревогу? Не знаю, каков его статус, но вдруг он достаточно большая шишка, чтобы организовать облаву – а от гномов в подземелье не спрячешься.

Ни малейшего противоречия это предложение, естественно, ни у кого не вызвало. Оставалось лишь уточнить одну мелочь, а именно: где его посольское превосходительство будет покидать подземный мир. А дальше уж действовать по обстановке – либо, как и было задумано, прорываться с боем (что рискованно: посла, безусловно, будет сопровождать вооружённый эскорт), либо, подглядев, как и чем открываются ворота, дождаться, пока все уйдут – и покинуть непомерно гостеприимных гномов тайно. И уж конечно, этот-то выход никак не должен вести в Город бога, Которого Нет: поскольку тролли носили название лесных, то обитали они, по всей видимости, в лесу. Лес же располагался явно по другую сторону Города, так что в случае удачи путешественники вышли бы в нужном направлении.

Необходимо было решить сложную задачу: незаметно и постоянно отираться возле посла и его свиты, чтобы не пропустить ключевой момент торжественного убытия.

Выследить, куда с кухни носят готовые блюда, было проще пареной репы. И посол, и пирующие вместе с ним лорды Совета, и приближённые, и свита, и прочие прихлебатели явно любили хорошо покушать – ну, и выпить, разумеется, тоже любили. Сложнее было при выслеживании не попасться никому на глаза. Охраны вокруг резиденции посла было понатыкано множество.

Неизвестно, то ли охрана эта несла службу спустя рукава (впрочем, а что могло случиться в самом средоточии гор?!), то ли Робин и его команда поднаторели в маскировке и укрывательстве, но только через некоторое время их всех троих можно было бы найти на небольшом выступе-балконе, прямо над центральной частью громадного зала, где и происходило высокое дипломатическое действие. По дороге Бека ухитрился стянуть с тележки у зазевавшегося лакея-официанта поднос сладостей, и теперь они блаженствовали, лёжа у самой кромки – туда как раз падала тень от колонны – и слушали напыщенные речи расположившихся как раз под ними пьяных лордов.

Прав был Булин – пляски и телодвижения бесстыжих гномьих красавиц и в самом деле стоили того, чтобы на них посмотреть. Робин, краем глаза наблюдая за лежащей рядом с ним волшебницей, заметил, что щёки и шея той чуть-чуть порозовели – ага, не такая уж она была и бесчувственная! Впрочем, наверное утверждать это в неверном трепещущем свете факелов было нельзя. Граф как бы невзначай осторожно положил руку на плечо Глендавейн – та только посмотрела на него долгим взглядом, но не отодвинулась и ничего не сказала.

Да-а, жрать да пить они были горазды – и гномы, и тролли эти лесные! Хруст и треск стояли как в каменоломне, а булькало, как на водяной мельнице. У графа рот опять наполнился слюной, хотя он был совершенно сыт – уж очень всё это действо завораживало. На танцовщиц уже никто не обращал внимания; музыканты пытались было что-то там тренькать, но на них прикрикнули – не мешать! Особо усердствовали двое: рыхлый гном из Совета Плешивых, что было видно по абсолютно лысой голове, и троллий посол. Они полусидели-полулежали почти под беглецами, и было очень хорошо видно, как и чем они набивали свои утробы. Робин всегда думал, что тролли – это существа огромного роста и необычайной силы, но, похоже, в этом заблуждался. Был этот посол росту обыкновенного, даже чуть ниже обычного человеческого, правда, очень широк в плечах. Его ярко-рыжая шевелюра, о которую он то и дело вытирал сальные пальцы, торчала неопрятными вихрами. Опрокинув очередной кубок, он рыгнул и просипел:

– Ну что, Терин, сын Керина, доволен ли ты нашей сделкой? А то я видел, как ты кривился, когда грамоту (тут он похлопал себя по карману) подписывал, а?

– Что ж, Быр, уважаемый соплеменниками и пользующийся неограниченным доверием всего Верхнего мира, начистоту так начистоту: да, недоволен! – хоть и почтительно, но с некоторым вызовом ответствовал Терин. – Да и чем тут быть довольным? – он вбулькал в себя содержимое объёмистой чаши. – Отменные клинки из коренного железа, кольчуги тысячекольцего плетения, посеребрённые шлемы небесного металла, покрытые искусной чеканкой – и это лишь малая толика того, что мы даём вам – и за что? За пару корзинок сопревшей брюквы и несколько полусгнивших кривых стволов? Да, я недоволен!

Над столом повисло зловещее молчание, все головы повернулись к говорившему, тролли из посольства стали приподниматься, гномы же опасливо отодвинулись от своих, ставших вдруг чужими, собутыльников. В наступившей тишине Быр, пользующийся неограниченным доверием, с хрустом разгрыз кость и обманчиво дружелюбно сказал:

– Я правильно расслышал тебя, о Терин, сын Керина – это я насчёт прелой брюквы и гнилых брёвен? – тролли зароптали. – Или, может, за шумом дружеской пирушки я ослышался? Или за тебя говорило это вино, которое ты забыл упомянуть в счёте тех товаров, которыми мы платим за ваш ржавый хлам?

Тут уж зашумели гномы. Ведь это были не простые гномы, а сплошь члены Совета Плешивых, а значит, оскорбление было нанесено всему гномьему народу!

– …это неслыханно!.. как он смеет!.. ржавый хлам – это он про наш товар?!

– Тихо! – это поднялся со своего места Терин, сын Керина. – Тихо! Успокойтесь, уважаемые, успокойтесь и вы, наши желанные гости! Что говорить пустое, ведь договор уже скреплён нашими подписями и обратной силы не имеет. И учтите, дорогие гости, ни один клинок не может покинуть своих ножен в этом зале, ибо этот зал защищён могучей магией камня Пестроголовой Ящерицы, добытого у корней Материнской Жилы! – сказано это было потому, что многие тролли уже пытались выдернуть из ножен кинжалы – другого оружия за пиршественным столом не полагалось. При этом Терин веско показал большим пальцем вверх – там, мол, этот камень. Все сидящие за столом задрали головы. Сердце Робина остановилось – казалось, все глаза пирующих смотрели на него.

– Ну нет, дорогие мои, камня этого вам не увидать, – развеселился Терин, – но он здесь! – гном взмахнул рукой. – Садитесь, садитесь, – он сел сам и сказал, обращаясь только к Быру:

– Что вы, тролли, за народ, чуть что – сразу в драку? Ладно, достославный Быр, давай выпьем и продолжим нашу беседу. Признаться, мы оба наговорили лишнего, погорячились…

Робин перевёл дух, когда взгляды гномов и троллей снова вернулись к блюдам и кувшинам, и тут же проверил, как ходит в ножнах Истребитель Василисков. К его удовлетворению, никакого влияния на фамильный меч непобедимая каменная магия отчего-то не оказала, и он, успокоившись, вновь обратил всё своё внимание вниз.

– Мы народ простой, – отвечал, дёргая щекой, Быр. – Говорим, что думаем, и поверь, что если бы не твой этот камень, дело могло бы кончиться кровью.

– Ну вот ещё! – успокаивающим тоном перебил Терин. – Так уж сразу и кровью. Давай-ка лучше выпьем!

Они выпили, потом ещё, ещё и ещё. Постепенно к ним присоединились все присутствовавшие, и настороженная тишина вновь сменилась обычным шумом застолья.

Робин отполз от карниза и жестом велел спутникам придвинуться поближе. Когда три головы сдвинулись вместе, он еле слышно зашептал. Сначала две головы отрицательно помотались из стороны в сторону, потом одна кивнула, но вторая по-прежнему к услышанному относилась отрицательно – это была, конечно же, голова Глендавейн.

– Да ты что, не видишь, они ж на ножах! – шипел Робин. – Самой малости не хватает, чтоб началась заваруха!

– Как же она начнётся, – тоненько просвистел Бека, – если камень этот пёстрый…

– Как, как… Не знаю я пока, как. Но надо что-то придумать, сгниём же здесь! И учтите, это сегодня повезло, а вообще-то жареные поросята табунами здесь не бегают, сдохнем же с голоду!

Это был аргумент. В отличие от поверхности, здесь не было ни растительности, ни живности, следовательно, пропитание можно было добыть только воровством. А это прямой путь к разоблачению. Ну, раз сойдёт, ну, два раза – на третий или четвёртый обязательно поймают.

– Вот и придумай что-нибудь! – капризно оттопырив губу, сказала Глендавейн.

– Я думаю! – огрызнулся граф. Он на самом деле лихорадочно пытался что-то придумать, но в голову лезли только обрывки сказок, которые ему в далёком детстве рассказывала старая нянька, ну вроде того: мальчик исподтишка бросает камушком сначала в одного великана, потом в другого, те начинают ссориться и убивают друг друга… Робин горько усмехнулся – если бы всё было так просто, как в сказках!

Бека печально сказал:

– Да, со жратвой у нас будут большие проблемы.

– Это точно, – ответил тихий ехидный басок. – Жареные поросята тут не бегают, это уж поверьте мне.

Все просто оторопели и застыли, как кто был. После мгновений тишины Глендавейн спросила, хотя прекрасно знала ответ:

– Робин, это ты говорил?

– Нет.

– И не я, – добавил Бека.

– А кто? – совсем уже тупо брякнула Глендавейн.

– Я говорил.

На камне, в шагах двух от испуганных узников подземелья стал разгораться крошечный багровый огонёк. Около него стоял хорошо знакомый Робину «мячик» с ручками и ножками, но Глендавейн и Бека видели его впервые. Глендавейн по-женски ойкнула, правда, тут же зажав рот ладонью. Затянувшееся молчание нарушил мячик:

– Так что, граф, столкуемся?

Робин удивился: никто из спутников уж давно не называл его графом, так что узнать про «графа» путём подслушивания было невозможно, и потом – о чём толковать?

– Ты, граф, думай побыстрей, что ли, а то нам тут несподручно обретаться!

Робин подумал и сказал:

– О чём толковать будем?

– Понравился ты мне, граф, – ответил мячик. – И ночью, когда не полез к нашему священному огню, и раньше, когда ехали – пожалел ты нас…

Граф лихорадочно соображал – выходит, что ночью этот видел его, только вида не подал. А когда это он пожалел этих уродцев? Робин вспомнил только, что когда они, уже в сумерках, подъезжали к месту ночлега, под копытами лошадей стали раздаваться странные хлопающие звуки, и он полувсерьёз-полувшутку посоветовал попутчикам поменьше давить лягушек.

– Послушай, уважаемый, как мне прикажешь тебя называть? – спросил он. – А то без имени и поговорить не получится.

Кругляш приосанился:

– Называй меня, как все называют: велемогуч… – тут он осёкся и подозрительно спросил. – А смеяться не будете?

– Не будем, не будем, – шёпотом заверила Глендавейн.

– Да что вы всё шепчете? Эти ж пьяницы так орут, что и друг друга не слышат!.. А зовут меня велемогучий Тартак, Сокрушитель Утёсов и Копатель Самых Больших Пещер, и я вождь моего несчастного племени… Но всё должно измениться! Мы можем помочь друг другу, и всё станет на свои места! Озеро справедливости перестанет покрываться рябью бесчестия, пущенной неугодным миру колдовством Цудуляра Мерзкого – пусть родится он ещё сто раз и сто раз умрёт мучительной смертью!

Робин помолчал: очень уж страстно всё это произнёс Тартак, так сразу и не ответишь, потом всё же осторожно начал:

– Я смотрю, у тебя с этим… с Цудуляром, отношения не очень хорошие?

Тартак аж взвился. Он подпрыгнул на целый локоть – для человека это было всё равно, что с места запрыгнуть в окно третьего этажа – и, выпучив маленькие глазки и брызгая слюной, стал рассказывать – вернее, выкрикивать – обиду своего племени. На словах «…и только подумать – он запретил нам есть жастах!» скучающий Робин вежливо прервал Велемогучего:

– Мы почти всё поняли, уважаемый Тартак, одного мы не поняли – чем мы можем помочь друг другу?

– А разве я не говорил? Вот так всегда: только проклятого Цудуляра помянешь – сразу всё из головы вон! Поверишь, граф, глаза застит от бессильной злобы!

– И всё-таки?

– Да-да, сейчас. Предлагается обмен. – Тартак глянул прямо в глаза Робину. – А обмен такой…

– Я предупреждаю, Велемогучий, – вмешался Бека, – у нас ничего нет, ну совсем ничего, – он сокрушённо развёл руками.

– Ладно, что ходить вокруг да около! Значит, так: ты, граф, мне Радабаст (когда Тартак начал говорить это слово, Робин вздрогнул – будто тень созвучного Радрадрабена на мгновение накрыла его) – Ты мне Радабаст, а я помогаю вам выбраться наверх, к солнышку. Соскучились, небось, по солнышку-то?

– Но у меня нет никакого Радабаста! – с отчаянием воскликнул граф. – Я даже не знаю, что это такое!

– А я тебе объясню, – спокойно сказал Тартак. – Когда Цудуляр покидал эти места…

Когда Цудуляр покидал эти места, наворотив столько мерзких дел, что и сам в них запутался (ну зачем ему, спрашивается, сдался этот город-ловушка?), он, следуя обязательным правилам, записанным во всех учебниках магии, дал каждой жертве своего чародейства шанс выкрутиться. Что он пообещал птицам, у которых вместо крыльев теперь росли ослиные хвосты, а вместо клюва – хобот («не видал? Обхохочешься!») и паукам, которые стали строгими вегетарианцами, но зато величиной с добрую собаку – что он обещал им и многим иным жертвам, Тартак не знал. Его же многострадальному племени сказано было так:

– …и явится герой, и имя его будет начинаться с буквы Г, и коснётся он Радабаста, и Радабаст оживёт, и коснётся он его второй раз, и Радабаст воссияет, а третий раз ему Радабаста касаться не надо, иначе оторвёт герою на букву Г руки по самые плечи. А самое главное – когда сияние изольётся из Радабаста, под этот неземной свет должен попасть самый уважаемый сородичами представитель племени горных троллей. Как только хотя бы искорка волшебного света падёт на него – разрушится могучее заклятие, лопнут оковы чародейства, и горные тролли обретут свой прежний облик!

Всё это Тартак выпалил единым духом, ни разу не запнувшись.

Повисло торжественно-тоскливое молчание, какое случается иногда на похоронах.

– Ну что, по рукам? Герой имеется, – Тартак легонько поклонился в сторону Робина, – Радабаст тоже недалеко. Самый уважаемый горный тролль – вот он я. Ну, и на всякий случай я привёл с собой всё племя. Чего тянуть?

– Погоди, Тартак, погоди, тут что-то не так: во-первых, я не на букву Г, и не герой совсем, второе – пока не узнаю, что за Радабаст такой, и не подумаю его касаться, в третьих…

– Как так не на букву Г?! Тебя разве не Граф зовут? – тревожно перебил Тартак.

– Конечно, нет! Робин меня зовут, Робин Айтер – видишь, и здесь ни одной буквы Г нету, а граф – это… Ну, как тебе объяснить… Звание такое, вот как у тебя – велемогучий.

– Да ты что? Ты шутишь, или… – на Тартака жалко было смотреть, такой он стал маленький и несчастный. Глендавейн неожиданно подалась к нему и ласково погладила беднягу. Тартак всхлипнул:

– Последняя ведь надежда была! Последняя…

Из щелей в камнях и всяких трещин стали вылезать соплеменники Тартака, и скоро Велемогучего и Глендавейн окружал шевелящийся ковёр из маленьких троллей.

Глендавейн распрямилась и неожиданно сказала:

– А ведь меня зовут Глендавейн.

– А меня – Бека, – радостно представился Бека.

Робин сразу понял, что хотела сказать волшебница, а вот Тартак не сообразил:

– Очень приятно, добрая женщина. Твоя доброта и участие – единственное утешение сейчас…

– Да ты не понял! Я начинаюсь на букву Г!

– Эх, что толку! Есть, правда, и другая часть освобождающего предсказания, и там говорится о девственнице, но ей должно быть не менее трёхсот лет… Где ж найдёшь такую? Сейчас и среди пятнадцатилетних… А, что говорить пустое!

– Триста девятнадцать подойдёт? – небрежно спросила Глендавейн.

– Триста девятнадцать чего? – видно, расстройство сказалось на умственных способностях Тартака, если таковые вообще были. Бека и Робин также изумлённо воззрились на неё. – Постой, ты хочешь сказать, что тебе триста девятнадцать лет? Тогда ты, должно быть, великая волшебница! Впрочем, я тебе не верю.

– Как знаешь, Тартак, уговаривать тебя я не собираюсь.

Тартак забеспокоился:

–Хорошо, хорошо, можно попробовать, хуже не будет.

Робин сказал:

– Глендавейн, не смей! Откуда мы знаем, что это за Радабаст? Ты ж слышала: коснёшься – оживёт. А вдруг это собака какая-нибудь кусачая? Потрогаешь, а она тяп – и нет пальца. Или ноги.

– Какая собака? – оскорбился Тартак. – Ты ещё скажи – корова! Собака, понимаешь… Не собака, не корова и не крокодил, а камень, который наши предки добыли у корней Материнской Жилы ещё в Начале Времени по прямому указанию бога, Которого Нет. Радабастом назван, потому что красивый очень, ведь недаром на Незнаемом языке Радабаст означает «печень Предвечного». А мерзкие гномы, – опять распаляясь, повысил голос Тартак, – нагло, в глаза врут всем, что это они нашли этот камень, мало того, называют его камнем Пестроголовой Ящерицы – тьфу!

– Если камень – как же он оживёт? – поинтересовался Бека.

– Оживёт, оживёт, – неопределённо ответил тролль. – Видно было, что он и сам не очень-то представляет, как этот Радабаст оживает. – А ты и вправду… э-э-э… девственница? А то ведь руки по самые уши…

Глендавейн гордо выпрямилась и так посмотрела на зарвавшегося тролля, что тот съёжился и забормотал что-то вроде «…мы приличия помним… извиняюсь, конечно… знать надо… мало девственниц, ох как мало…». Бормотание становилось всё тише и, наконец, затихло совсем. Тартак робко поднял глаза и неуверенно сказал:

– Ну так что, попробуем?

Глендавейн кивнула, а Бека сказал:

– Попробовать мы, конечно, попробуем, только вот хотелось бы узнать о вашей части договора. Неопределённо всё как-то: на солнышко, наверх… А как?!

Тартак всплеснул короткими ручками:

– Он ещё спрашивает – как! Неужели непонятно: как только мы обретём прежний облик, мы вышвырнем…

-- продолжение следует --