Радрадрабен

– Ну и где мы? – спросил Робин, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, уверенно и даже иронично. Правда, получилось плохо – растерянно спросил это граф Айтер. Трудно было говорить по-другому, стоя по пояс в какой-то зловонной жиже, когда ещё мгновение назад находился на пёстрой базарной площади и торговал у одноглазого купчишки браслет – хотелось подарить Глендавейн. А потом?

В голове всё смешалось: потом, кажется, была какая-то вспышка, цветная круговерть перед глазами, что-то кричал Бека… Нет, сначала к нему подошла Глендавейн и, увидев браслет, сказала: «Какая прелесть!». Потом… потом… Ага! Потом она посмотрела на купца и вскрикнула: «Арудон!», а купец вдруг зашатался, как столбик дыма на сквозняке, вырос на две головы, из рукавов халата высунулись отвратительного вида зелёные щупальца, которыми он схватил Глендавейн и…

Крикнул он что-то! Вот тогда всё и закружилось перед глазами.

Робин огляделся. Вонючая бурая жижа, в которой он стоял, покрывала всё кругом – насколько глаз хватало. На приличном расстоянии друг от друга из неё торчали огромные деревья, кроны которых сплетались где-то высоко в сплошной зелёный полог. Корявые дуплистые стволы были покрыты чем-то неприятным: каким-то сизым мхом или лишайником. Из ближайшего дупла свешивались ноги, и граф сразу узнал их владельца по щегольскому жёлтому сапожку: это был Бека. Вторая нога была босая, и пальцы её слабо шевелились. Из дупла доносилось неразборчивое хрюканье.

– Эй, Бека, ты живой? – и тут Робина прямо как дёрнуло. – А где Глендавейн?!

Последний вопрос был явно излишним. Судя по звукам, доносившимся из дупла, Бека пока ещё плохо представлял, где сейчас находится он сам, не говоря уж о Глендавейн. Робин закричал и рванулся к дуплу, но не тут-то было: трясина цепко держала его ноги, а молодецкий рывок привёл только к тому, что граф погрузился на ладонь глубже.

– Бека! Давай вылезай из своего дупла и помоги мне, да поживей!

В дупле забормотали громче, и ноги стали медленно сползать вниз, уже показалась задница, и тут до Робина дошло:

– Постой, дурак! Тут же болото кругом, сам же увязнешь и мне не поможешь!

Ноги повисели неподвижно – видимо, думали – потом довольно шустро задрыгали вверх и исчезли в дупле. Робину показалось, что прошла вечность, прежде чем из него высунулась голова Беки, вся в трухе, во всклокоченных волосах торчали какие-то сучки, а взгляд – диковатый. На графа он даже не посмотрел, обвёл доступную ему панораму мутным взором и задал сакраментальный вопрос:

– А где это мы?

– Ты что, баран, не видишь, что я тону?! Давай скорей какую-нибудь палку!

Нет, не то, не то сказал граф, ведь сам видел, что сучья на деревьях начинаются только на высоте трёх человеческих ростов… Бека вздрогнул от графского крика и увидел, что Робина засосало уже почти по грудь. Взгляд его стал осмысленным, он часто закивал и исчез в дупле. Появился он, держа в руке верёвку с умело навязанной петлёй: неведомый бог, который на рынке надоумил жулика походя стащить её, был милостив к Робину. Хотя от дерева до графа было всего-то шага три, Бека бросал верёвку пять раз, прежде чем Робин схватил её, пропустил под мышками и уже почти пробулькал:

– Тяни!

Очень неохотно отпускало болото свою законную добычу. Лицо Беки покраснело от натуги, но он не ослаблял усилия. Наконец, трясина сдалась и с хлюпаньем отпустила графа. Бека быстро подтянул Робина к дереву и остановился.

– Ну, ты что? – задрав голову, спросил тот.

– Тут такое дело, граф, места тут нет, двое ну никак не влезут, – огорчённо сказал Бека.

Да, это была закавыка… Прямо как в тех философских байках, которые за чарочкой любил рассказывать Бердрехт. Граф тяжко задумался. Оставаться в трясине было невозможно. Хотя ни один лучик не пробивался сквозь переплетение кроны, сейчас вроде был день – было сумрачно, но рассмотреть всё кругом можно было без труда. А ночь? Кто знает, какие твари водятся здесь. Наверняка не бабочки и не белки… Бр-р-р, не хотелось и думать, что может скрываться в этой неаппетитной жиже, тем более, что с некоторыми представителями здешней фауны Робин познакомился – на нём уже висело не менее дюжины пиявок.

– А где Глендавейн?

– Не видать что-то, я уж смотрел, смотрел, а всё равно не видать.

– Так может, она утонула?! Или тоже в дупле где-нибудь сидит?

– Кто её знает, может, и в дупле, а только нам надо сейчас о себе думать: если мы сгинем, то ей уж никто не поможет.

Сказано было жестковато, но резонно, не поспоришь. Но что же всё-таки делать?

Граф сгоряча попробовал, вися на верёвке и упираясь ногами в ствол как скалолаз, рубить проклятое дерево. Увы, Истребитель легко входил в ствол почти на половину лезвия, но вытащить его оттуда удавалось с трудом. Было такое впечатление, как будто рубишь мокрую прессованную вату. Робин в очередной раз вырвал меч из дерева и, присмотревшись, озадаченно хмыкнул – след от клинка был еле заметен, мало того, он затягивался прямо на глазах!

Бека, глядя на его потуги сверху, покачал головой и грустно сказал:

– Не, ничего не выйдет, а если вдруг и срубишь, оно всё равно не упадёт – видишь, как ветки переплелись.

Робин посмотрел вверх: да, Бека был прав, даже случись чудо и сруби он это дерево, оно бы так и осталось висеть на ветвях соседей. Взгляд его опустился ниже, и граф скомандовал:

– А ну-ка, лезь поглубже в своё дупло и тащи меня наверх!

Бека, ошеломлённый таким требованием, запел было прежнюю песню, что, мол, двоим ни в жисть не поместиться, но Робин по-графски так на него рявкнул, что тот немедленно требуемое исполнил. Граф довольно ловко взобрался к дуплу и сел на трухлявый его окоём, спустив ноги внутрь. Бека что-то протестующе пискнул, но Робин властно сказал:

– Держи за ноги, да покрепче! – откинулся назад, сколько мог, и стал забрасывать верёвку на ближайший сук.

Он здраво рассудил, что раз не получается внизу, надо попробовать наверху, тем более, других вариантов всё равно не было.

Верёвку удалось забросить на удивление быстро – вот когда пригодились бессмысленные вроде лазания по скалам во время учёбы. И вскоре Робин уже стоял на толстенной ветке и кричал вниз:

– Давай теперь ты, выбирайся и лезь ко мне!

Бека медленно, но ловко, как паучок по своей паутине, поднялся к Робину. Тот уже глядел вверх. Они тут же устроили совет: можно было переночевать и здесь, а можно было, пока ещё светло, попробовать взобраться повыше. Решили лезть, и Робин стал уже раскручивать верёвку, чтобы забросить её на ветку повыше, как вдруг снизу раздался жалобный крик:

– Помогите! Помогите, тону!..

– Глендавейн! – в один голос воскликнули оба и глянули вниз. Глянули и, несмотря на всю серьёзность своего положения, заржали, как лошади.

Это был Арудон, всё это время прятавшийся за этим же деревом – но Арудон замаскировавшийся. Арудон действительно был дурак, как отрекомендовала его в своё время Глендавейн: неужели он думал, что вывернутый наизнанку халат, снятая чалма, превратившаяся теперь в кушак, и повязка, перекочевавшая на другой глаз, введут кого-нибудь в заблуждение? Тем более, что он цеплялся за ствол теми же зелёными щупальцами, которыми на базаре пытался ухватить Глендавейн.

– Да это ж Арудон… Умный, – ехидно сказал Робин. – Глянь-ка, Бека, с кем сподобились… Где Глендавейн?! – рявкнул он, мешая в голосе лёд и сталь.

Арудон испуганно вжал голову в плечи и жалобно-недоумённо посмотрел на Робина сквозь дырочку в повязке.

– Гризония где? – граф правильно понял причину замешательства колдуна – тот понятия не имел, кто такая Глендавейн.

Арудон развёл щупальцами – и сорвался с дерева в вонючую жижу. Отфыркиваясь, он с трудом выкарабкался из трясины – было видно, как щупальца скользят по сырому дереву, срывая мох – и теперь опять висел, прилепившись к стволу, как огромная лягушка: ноги и задница в болоте, всё остальное – наружу.

– Там осталась, – неохотно выдавил чародей.

– А ты чего здесь? – почти весело спросил Бека.

– Я… я случайно…

Робин, осенённый, сказал:

– Ага, так ты только нас хотел сюда закинуть? Так? А сам, значит, Глендавейн хвать – и дёру? Не вышло, стало быть, у тебя, уважаемый!.. Глендавейн, получается, там, на базаре осталась – и хорошо, нечего ей в этом сортире делать, а тебе – в самый раз будет!

Арудон молчал, только злобно покряхтывал. По-хорошему, конечно, надо было бросить виновника их бед где был да и лезть себе вверх. Кто-нибудь уж непременно закусил бы колдуном, дело шло к ночи, и трясина стала оживать: то здесь, то там появлялись круги, лопались крупные пузыри, кто-то проплыл недалеко от поверхности, оставляя хорошо видную дорожку.

Робин посмотрел вниз. Арудон опустил голову, и графу хорошо была видна лысина цвета нездорового картофельного ростка. Эта несчастная лысина и решила дело. Робин спустил верёвку и крикнул:

– Ладно уж, лезь, что ли, сюда, только смотри, без фокусов!

Колдун поднял голову и неуклюже попытался щупальцем схватить конец.

– Да ты руки себе назад сделай, обалдуй, руками-то удобнее!

Красное от натуги лицо Арудона – он висел сейчас, цепляясь за ствол одним щупальцем – перекосилось, и он прохрипел:

– Не могу! Колдовство здесь не действует, плохое место!

Бека тут же стал шептать Робину на ухо что, мол, зачем нам этот козёл со щупальцами – толку никакого, даже магией не поможет… Но граф уже принял решение. На верёвке опять сделали петлю, и незадачливого чародея с трудом заволокли-таки на ветку.

Впрочем, «веткой» это только называлось – на ней свободно могли разойтись два человека. Была она совершенно высохшей, и никаких листьев на ней не было. То же можно было сказать и о ветвях, расположенных выше. Только на высоте где-то локтей пятидесяти начиналась буйная зелень кроны.

Арудон независимо сел и скрестил щупальца на груди. Это было смешно: Робин и Бека прыснули. Колдун обидчиво дёрнул плечом и отвернулся.

Сидели долго. Робин молча раздумывал, как быть в данной ситуации, Бека думал о том же, помогая себе бормотанием под нос, а о чём думал Арудон и думал ли он вообще – неизвестно.

Теперь, когда ситуация прояснилась, и оказалось, что Глендавейн находится в относительной безопасности, наступила пора решать насущные проблемы, и в первую очередь с пищей. У графа в кармане завалялась чёрствая горбушка, наверное, ещё с Мутной, хотя после пребывания её в болотном месиве страшно было даже представить, что нечто такое можно положить в рот. Бека располагал украденным с лотка пирожком с требухой. Ничем не располагавший Арудон сидел-сидел, да и брякнул:

– Рыбы наловить надо, вот что!

– Чем ловить будешь, рыбачок? – зло спросил Бека.

Арудон удивлённо посмотрел на него: что, мол, тебе ещё надо? Главное – идея, а как воплотить – это уж твоё дело, расстарайся…

– Да какая тут рыба, – досадливо сказал Робин. – В этой жиже навозной небось только черви да жабы водятся.

Сказал – и накликал. Месиво прямо под суком, на котором они сидели, забурлило, послышались всплески – видно почти ничего уже не было, стемнело – и что-то большое и чёрное стало подниматься из болота. Оно дотянулось до дупла и, изогнувшись, обследовало его, несколько мгновений постояло неподвижно и стало подниматься к суку, на котором сидели – нет, уже стояли – товарищи по несчастью. Несмотря на темень, они разглядели безглазую голову с разинутой пастью.

Нехорошая это была пасть: огромная, как распахнутая дверь, вся утыканная разнокалиберными кривыми зубами и слабо фосфоресцирующая в темноте.

– Действительно, червяк, – отрешённо подумал Робин, вытаскивая из ножен верный Истребитель. Тело двигалось само, ноги тоже сами собой стали в нужную позицию, руки жили своей жизнью и уже держали меч чуть наотлёте – для уничтожительного и жестокого удара сбоку.

Как только голова чудовища поднялась чуть выше ветки, Робин с лёгкого разворота, с оттяжечкой полоснул по шее. Меч прошёл через плоть почти не встречая сопротивления, и Робин чуть не упал с ветки. Ему даже показалось, что он промахнулся в темноте. А голова монстра продолжала подниматься, и пасть была всё так же разинута. Они попятились от ствола, и тут только голова с лёгким чмоканьем отделилась от тела и громко плеснув, обрушилась в трясину. Само тело постояло столбом несколько мгновений и медленно опустилось в болото. Все облегчённо вздохнули и сели, стараясь унять дрожь в коленях. Бека открыл рот, хотел что-то сказать, и тут началось. Похоже, до «червяка» дошло, что он уже без головы, и тело его начало бешено извиваться и биться, поднимая тучи брызг, долетавших до сидящих на ветке. Несколько раз извивающийся монстр задевал ствол, и это было очень неприятно – всё дерево и сук, на котором расположились бедолаги, сотрясалось, как от удара тяжёлого тарана. Потом снизу стали доноситься чавканье, хруст, какое-то сопение и урод затих.

Робин с Бекой переглянулись, и Бека сказал:

– Говорил же я: выше лезть надо. Успели бы засветло, если б не этот…

Арудон вёл себя индифферентно, и Робин разозлился:

– Вот что, разлюбезный Арудон, давай-ка ты как на духу – что это за место мерзкое такое, как мы сюда попали и, главное, как отсюда выбраться!

Арудон Умный тяжело задумался, что было видно по особо извивающимся щупальцам и посиневшей лысине. Плодом его раздумий стал вопрос:

– А вы меня не бросите?

– Ты что, торговаться вздумал?! – взбеленился Робин. – Нашёл время… Умный!

Действительно, время да и место не располагали: того и гляди, ещё какой-нибудь любитель позднего ужина пожалует.

Колдун – хотя какой он сейчас был колдун! – молчал. Граф, холодно глядя на Арудона, сказал:

– Бека, клянусь задницей могучего Паха, я сейчас скину этого неудавшегося осьминога вниз, там его примут, там, похоже, все такие.

Арудон испуганно глянул на Робина, потом вниз и задал второй вопрос:

– Знаешь ли ты, граф, что такое любовь?

Тут уж Робин сам чуть не упал в болото: прямо сказать, поворот был неожиданный. Он в замешательстве помолчал и неуверенно переспросил:

– Какая любовь?

– Большая: как вселенная, как море, как вот это дерево…

Бека хихикнул, и колдун замолк.

– К чему это ты всё? С любовью своей деревянной? Не пойму что-то.

– Если ты не любил, то и не поймёшь… Ведь крылья вырастают (тут Арудон картинно взмахнул щупальцами); горы сворачиваешь, реки перегораживаешь, леса вырубаешь…

– Э-э-э, постой, леса-то зачем?

– Да это я так, к примеру, – отмахнулся колдун. – Что ты за человек – ни капли поэзии!.. Не любил ты, значит, а если не любил – не поймёшь, – повторил Арудон.

Робин задумался: любил он или не любил? Малый он был не быстрый, и это продолжалось бы довольно долго, если бы не Бека. Тот поёрзал на ветке и уверенно сказал:

– Конечно, любил, вот тоже… И любит до сих пор, если хочешь знать.

– Кого? – в один голос жадно воскликнули оба теоретика.

– Да Глендавейн же! – в сердцах сказал Бека. – Кого же ещё?!

Тут Робин понял, что да, конечно, он любит Глендавейн.

– Глендаве-е-ейн… – протянул Арудон. – А я вот Гризонию люблю, ненаглядную…

Робин в упор посмотрел на колдуна и сквозь зубы процедил:

– А ведь Гризония и Глендавейн – это один человек, то есть одна женщина, так что мы с тобой соперники, выходит.

– Как одна? Ты хочешь сказать?..

– Вот именно. Не нравится ей Гризония – и мне не нравится! – с вызовом добавил граф. – Вы что там, специально такие имена придумываете? Одно рычит – «Ар-р-р-рудон!» – другое лязгает, как колодезная цепь, третье шипит?..

Чародей молчал. Замолчал и Робин. Бека тоже молчал-молчал, а потом сказал:

– Спать надо. Утро вечера мудренее.

Сказать это было легко, а вот исполнить… Быстро перебрав несколько вариантов, Робин и Бека пришли к выводу, что ни один из них не годится: привязаться было решительно не к чему – очень уж толстой была ветка, не говоря уж о самом дереве. Арудон же, мерзко хихикая, лёг на ветку, обхватил её щупальцами и завязал их узелком на груди. Робин от злости скрипнул зубами: вот гад, мало что по его вине они оказались в этом дурацком болоте, так ещё и устроился лучше всех!

Они с Бекой решили не спать и следить друг за другом на случай, если кто случайно задремлет. Очень уж не хотелось сверзиться вниз. Ночная трясина никак не походила на то спокойное месиво, в которое угодил граф днём: сейчас там внизу хрюкали, рычали, смачно с хрустом жевали и, судя по томному визгу, даже занимались любовью. Наверху, в листве, тоже не молчали, шумели, но потише – деликатнее, что ли. Оттуда доносились шорохи, шёпот, какой-то сухой скрип, тихие посвистывания и ещё что-то непонятное. Робин задрал голову и, конечно, ничего не увидел.

Что делать? Положение представлялось безвыходным: ну переспят они ночь, ну поднимутся по свету повыше, да хоть до зелени – а дальше что? Жрать нечего, огня не развести – всё вокруг было пропитано влагой, как губка, и… Вообще, плохо всё было очень.

Робин с ненавистью глянул на беззаботно храпевшего Арудона и толкнул Беку: не спи, мол. Тот что-то залепетал и уже членораздельно произнёс:

– Слышь, граф, это у меня в глазах огоньки прыгают или это на самом деле?

Его тёмный силуэт протянул руку, и Робин повернул голову в указанном направлении. Посмотрел, протёр глаза – действительно, вокруг соседнего дерева порхали огоньки, не огоньки даже, а крохотные искорки. Рассмотреть их можно было лишь сильно напрягая глаза.

– Светлячки, наверное, – неуверенно сказал Робин.

– Да какие тут светлячки, в этих миазмах? – откликнулся Бека. – Светлячки – они твари нежные, благородные, можно сказать, а тут вонища, как в коровнике. Да и не похоже, не так они летают…

Насчёт запахов Бека явно преувеличил: да, у поверхности болота воняло будь здоров, но здесь, на высоте каких-то десяти-пятнадцати локтей, никакой «вонищи» почему-то не ощущалось. Немного поразмыслив над этим капризом природы, Робин опять уставился на огоньки.

Вот один из них вроде бы стал ближе, вот второй – граф помотал головой, в темноте расстояние было не определить, но огоньки явно стали крупнее. Потом он стал слышать голоса – слабые, тоненькие, но определённо голоса!

– Ты слышишь? – не поворачиваясь, шепнул граф.

– Я много чего слышу... – начал было Бека, но Робин оборвал его:

– Тихо! Поют вроде…

– Это кто же поёт, не твой ли червяк безголовый? Я ничего такого не слышу.

– Это потому, что у тебя нет музыкального слуха, – назидательно сказал Робин, и даже в темноте почувствовал, что Бека ухмыляется.

А голоса становились всё громче, и скоро Робин и даже ошарашенный Бека стали разбирать слова. Действительно, пели:

Как приятно в лунном свете

На поляне кувыркаться,

Разрывая дёрн руками,

Пожирая ежевику!

А ведь эта ежевика

Предназначена для баньши,

А сожрём её мы, феи,

Легконогие созданья!..

– Какой тут ещё лунный свет? – выдавил Бека, и был прав: не было тут ни лунного, ни солнечного, ни даже звёздного света – только эти порхающие искорки. Одна из них пролетела по змеевидной кривой почти перед их глазами, и они увидели, что это миловидная женщина с крылышками вроде стрекозиных, очень маленькая. А светился у неё полупрозрачный живот. Она пролетела перед ними ещё раз и зависла в воздухе в радужном облачке трепещущих крыльев совсем близко – Робин с трудом подавил естественное желание поймать её в кулак, как муху.

Фея – как явствовало из песенки – несколько мгновений удивлённо смотрела на них и неожиданно закричала тоненьким голоском, от которого закололо в ушах:

– Девочки, тут мужчины! Двое! – тут её взгляд упал на мирно посапывающего Арудона. – Нет, целых три!

Не успело сердце Робина стукнуть и двух раз, как они уже находились внутри светящегося роя. Феи мельтешили так, что и Робин, и Бека покрепче уцепились за ветку – голова закружилась. Кроме того, феи наперебой продолжали пищать:

– Я вот этого…

– А я того, толстенького…

– Сейчас я его зачарую…

– Нет, я!..

Постепенно феи образовали два хоровода: один вокруг Робина, второй – вокруг Беки. Мужское самолюбие графа было в очередной раз уязвлено: рой вокруг Беки был заметно гуще. Утешало только то, что над по-прежнему спящим Арудоном порхали всего две или три феи, к тому же – старушки в годах.

Тут вступил в дело хитроумный Бека. Он приосанился, насколько это было возможно, сидя на суку, и бархатным голосом начал:

– Милые феи! Какое счастье, что мы встретили вас в этом столь негостеприимном месте! Если мне будет позволено, я хотел бы представить вам моих спутников…

– А мы знаем! А мы знаем, хи-хи-хи! – весело запищали феи, и вперёд вылетела одна из них – в маленькой короне и шитой золотом пелеринке.

– Ты – Бека, жулик и конокрад, вор и аферист, впрочем, в последнее время, волею обстоятельств ставший на путь исправления. И ещё кое-что про тебя знаем! – тут Бека предостерегающе поднял ладонь, и фея переключилась на Робина. – А ты граф Робин Айтер, малый добрый и смелый, хотя и тугодум, влюблённый безмерно в Гофлареха дочь!

Маленькая королева – ибо это была, несомненно, королева фей – замолкла. Бека мстительно ткнул пальцем в Арудона:

– А про этого что ж, забыли?

Феи немедленно образовали в воздухе фигуру, похожую на сердечко (так думалось влюблённому рыцарю) или на толстую задницу (это, конечно, были мысли Беки) и прочирикали:

А это Арудон-чародей,

Плохой человек и плохой злодей.

Колдун никудышный,

Чур, не ешь наши пышки!

«Плохой человек», похоже, только притворялся, что спит, потому что после обидного куплета он заворочался и с проклятиями стал распутывать узел на щупальцах. Он сел и, глядя на королеву, неприязненно сказал:

– Ты, что ли, Базелинда?

– Я, я, Арудон Умный! – торжествующе подтвердила королева.

Тогда Арудон повернулся к спутникам и сдавленно произнёс:

– Теперь я знаю, где мы. Боги, не может быть!

– Правильно, Арудон, правильно – ты у Подножия Мира!

Арудон обречённо обмотался щупальцами и стал похож на свёрнутый в бухту канат с торчащей из него головой. Похоже, злодей впал в полную прострацию. Глядя на это, Робин решил обратиться непосредственно к королеве фей:

– Ваше величество, высокочтимая Базелинда, не будет ли и мне дозволено задать несколько вопросов?

– Задавай, любезный граф, и я охотно отвечу на те из них, ответы на которые мне известны.

Тут граф отбросил куртуазию (а вернее сказать, её запасы у него просто кончились) и начал рубить, как на плацу:

– Что такое Подножие Мира? Что это за деревья? Что находится над кронами? Как отсюда выбраться в обычный мир? – из вежливости он задал и ещё один вопрос, ответ на который ему был совершенно не интересен. – Как попали в эту мерзкую дыру прелестные феи и их благородная королева и что они здесь делают?

Этот последний, на взгляд графа совершенно невинный вопрос, вверг королеву в замешательство, она принялась лепетать что-то о ещё не родившихся младенцах, о распухших трупах с почерневшими лицами, о коровах с тощими сосцами, о сгоревшей пшенице – короче, понесла полную околесицу и в конце концов неожиданно расплакалась. Остальные феи тоже начали всхлипывать, и животы их припотухли. Робин растерялся, он не знал, что делать и, главное, не понимал, почему этот вопрос заставил фей рыдать.

Арудон из своих щупалец мрачно сказал:

– На каторге они тут, понял? За злодеяния чёрные, за дела мерзкие, за души погубленные… Что, думали, всё с рук сойдёт? Не-е-ет, голубушки, за всё платить надо! А то – младенчика из колыбели хвать, а заместо него таракана с башмак! Или благородного рыцаря в осла – в осла! – и его же холопу подарят. Тот, известное дело, рад: и осёл дармовой, и налоги платить некому. Это, граф, только в сказках феи добренькие, а так – чистые ведьмы! А ведь зло делать с большим умом надо, – поучительно начал он, но, спохватившись, тут же умолк.

Тоже мне, борец за добрые дела, подумал Робин, а вслух сказал:

– Извини, королева, если я невольно опечалил тебя, но не могла бы ты всё-таки ответить на другие мои вопросы? Надеюсь, они не будут столь огорчительны.

Базелинда неожиданно быстро – как ребёнок – успокоилась и стала говорить живо, чётко и по делу.

Подножие мира, как явствует из названия, и есть Подножие Мира. Из него произрастают Мировые Деревья, на одном из которых они сейчас и находятся. Крона каждого Мирового Древа непосредственно соприкасается с тем Миром, опорным столпом для которого является данное Древо. Если Мировое Древо погибает – погибает и Мир, который оно подпирает. Если же оно просто заболевает, то в Мире происходят глобальные катастрофы: землетрясения, потопы, эпидемии, ураганы и прочие штучки в таком же духе. Упреждая вопрос графа, королева весело сообщила, что определить, какое Древо какой Мир подпирает, отсюда решительно невозможно. Ещё она сказала, что здесь, у Подножия Мира, есть день и ночь, и что по продолжительности они не отличаются от обычных. Что же является здесь Светилом – она не знает. Заключила же она свой рассказ на такой вот «оптимистической» ноте:

– А пути отсюда в Миры нет!

С этим Робин никак не мог согласиться, весь его предыдущий жизненный опыт, вся солдатская выучка говорили – раз есть вход, должен быть и выход. Он так и сказал Базелинде. Та не успела и рта раскрыть, как Арудон злобно сказал:

– Это им, каторжницам, ходу нет, им до скончания времени тут париться, пока последнее Древо не погибнет, а хороший человек, вроде нас, может и выскочить.

– Как?! – в один голос воскликнули Робин и Бека, которые, надо сказать, порядком приуныли во время рассказа Базелинды.

– Наверх надо лезть, а там посмотрим, – уклончиво сказал чародей, но Робина это решительно не устраивало – ему нужен был чёткий и конкретный план действий. Он потребовал от колдуна, чтобы тот сказал хотя бы, на Древе какого Мира они сейчас находятся. Тот долго мялся, нюхал влажную кору, даже, неестественно широко разинув рот, укусил ветку и неуверенно сказал:

– Вроде наш…

– Вроде, вроде, – передразнил Бека. – А ну как к демонам попадём или к дракону прямо в логово? Да мало ли – вдруг там водой дышат, серу расплавленную пьют, а камнями закусывают…

Базелинда уже давно крутилась вокруг, обиженная, что к ней потеряли интерес – женщина есть женщина – и, чтобы обратить на себя внимание, пропищала (хотя наверняка ничего и никому говорить была не должна под страхом суровейшего наказания):

– Там посмотреть можно, вроде окошечка…

Робин тут же вопросительно посмотрел на Арудона. Тот вызверился:

– Что ты уставился?! Я сам тут в первый раз, да хранят меня боги! Слышал краем уха, читал – вроде должно что-то быть, а что, где, как выглядит – не знаю! – слова «не знаю» колдун выкрикнул надсаживаясь и при этом позеленев.

– А чего это ты разорался? Что ты на графа голос повышаешь? Ты кто такой – «плохой человек и плохой злодей»! – очень похоже пропел Бека. – Ты поспокойней давай, а то вот оставим тут, будете с королевой сказки друг другу рассказывать! До скончания времён.

Сказать по правде, Робину Арудон нравился всё меньше и меньше, и он уже почти жалел, что вытащил негодяя из трясины. С другой стороны… С другой стороны чародей являлся единственным более-менее осведомлённым о здешних порядках субъектом, и хотя граф просто-таки чувствовал левой пяткой, что у того имеется в запасе какой-нибудь мерзкий фортель, делать было нечего – пока им было по пути.

Тут Базелинда испуганно вскрикнула:

– Ой, светает!

Феи обеспокоенно зачирикали, наскоро образовали строй, похожий на хвост кометы, королева заняла место впереди, царственно кивнула, и маленькая комета понеслась вверх, красиво извиваясь, как шёлковый платок на лёгком ветерке. Через несколько мгновений феи скрылись в густой листве.

– Пока! – запоздало крикнул Бека.

Действительно, светало – за разговорами не заметили, как скоротали ночь. Робин посмотрел вверх – высоко! – и сказал:

– Ну что, пошли и мы.

И они пошли, вернее, полезли. Сначала было очень тяжело: всякий раз приходилось втаскивать на следующую ветку неподъёмного Арудона. Но скоро ветви стали погуще, и колдуну стало хватать длины щупалец, он даже оказался в более выгодном положении: р-раз – и щупальце захлёстывало ветку, Арудон как огромный паук быстро подтягивался, и вот уже сидел на суку, скалился, наблюдая, как Робин и Бека, обдирая руки, лезут по своей верёвке. Отдыхая на очередной ветке, Бека намекнул колдуну, что, мол, неплохо было бы помочь спутникам, но Арудон решительно отказался, сославшись на ломоту в пояснице. Вообще, настроение чародея улучшалось с высотой, и когда на ветках стали попадаться пучки узорчатых листьев, он даже изволил пошутить: мол, какая жалость, что здесь, у Подножия Мира, не действует колдовство – неплохо было бы подпалить сонных фей какой-никакой огненной стрелкой.

Робин только зубы стиснул, а Беку аж перекосило от такой шуточки – ему, несмотря ни на что, феи понравились, особенно одна, рыженькая толстушка…

Наконец, они оказались в густой листве. Тут Арудон принялся шнырять туда-сюда с быстротой неимоверной, неприятно похожий теперь на большую вертлявую обезьяну. Робин же полез выше – ему хотелось потрогать Дно Мира, ведь должно же было Древо что-то подпирать! К его огромному разочарованию, никакой тверди он не обнаружил. Высунувшись по пояс из листвы, перед собой он увидел бескрайнее зелёное море переплетавшихся крон Мировых Деревьев, а над собой – ноздреватое небо, похожее на давно прокисшее молоко. Он выпрямился сколько мог и поднял руку – нет, никакой тверди не было. Робин вздохнул: и рассказать будет нечего, спросят – а что он ответит? Под ногами листья, над головой простокваша…

От таких вот мыслей его отвлёк голос Беки:

– Робин! Где ты там?! Арудон окошко нашёл!

Граф быстро спустился к Беке и Арудону. Колдун жрал какие-то плоды, похожие на груши-дички, которые нахально срывал – подумать только! – с Мирового Древа.

– Где?

– Да говорит, вот оно, окошко-то, – Бека показал пальцем на крупный плод, наподобие граната, только синий. Робин быстро спросил:

– Ну и что видать?

– Ничего не видать, муть какая-то белесая. Да ты сам посмотри, нет, вот сюда.

Смотреть, оказывается, надо было снизу, там в псевдогранате была дырочка. Граф вывернул шею и глянул. Бека был прав: в дырочке виднелась лишь серая мгла, которую, казалось, кто-то непрерывно штриховал неровными белыми полосками. Картина стала вылезать из отверстия в плоде, и скоро Робин не видел уже зелени, Арудона и Беки – всё вокруг заполнила белесая мгла, словно исчёрканная мутно-белым карандашом. Граф мотнул головой, как испуганный конь, и видение пропало. Арудон ухмыльнулся набитым ртом – что, дескать, страшно? Робин, рассерженный, ибо нечаянно выказал испуг перед чародеем, недовольно сказал:

– И что, это и есть наш Мир?

– Похоже, что наш, – кивнул колдун.

– Где ж это в нашем Мире такое безобразие творится? – спросил Бека. – Вроде и мест таких не бывает, а?

– А ты что, весь Мир видел? Где ты бывал, кроме своего Худа занюханного? Или может, у тебя Магическая Сфера дома имеется? А? Да у тебя и дома-то нету! – пренебрежительно заключил колдун.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал граф. – А как попасть туда, в Мир этот? – в глубине души Робин не верил, что это непотребство, которое показывал гранат, и есть его родной уютный Мир, но лучше уж туда, а там видно будет.

– Проще простого: срываешь этот плод, откусываешь от него – и должны открыться Врата, тут уж не зевай, прыгай, беги сломя голову, потому что Врата откроются на очень короткое время… Не знаю, на какое! – это Бека хотел задать вопрос, но колдун его упредил.

После непродолжительного молчания Робин спросил:

– А кусать кто будет?

– Хочешь, ты кусай, могу я, а то вот пускай умник этот отхряпает, ха-ха!

По некотором размышлении граф решил кусать сам. Они тесно сгрудились, Робин про себя воззвал к Паху, с трудом оторвал плод от черенка – тот мгновенно пожелтел – и отхватил от него добрый кусок.

Тут же с простоквашного неба ударила молния – показалось, прямо в них – что-то громко зашипело, и перед трухнувшими страдальцами образовался мутно-серый прямоугольник, из которого пахнуло ледяным ветром. Какие ж это врата, это дыра какая-то, подумал Робин, но тут Арудон взвизгнул:

– Быстрей! – и, прыгнув во Врата, исчез. Тут же за колдуном отчаянно метнулся Бека, и последним, даже не успев толком осмотреться – Робин.

-- продолжение следует --