Лечение

У Ивана Кузьмича, в левом полушарии - на линии, соединяющей ушные наковальни, завёлся крайне неприятный голос. Голос этот проявлял себя одной и той же ехидной фразой, вслед за которой следовало весьма пренебрежительное хмыканье.

Поначалу Иван Кузьмич не придал особого значения говорящей аномалии, сочтя её пылинкой-соринкой на зеркале своего ещё вполне здравого разума. Однако, убедившись в назойливости неизвестного оратора, Кузьмич был всё-таки вынужден предпринять некие меры по его выявлению.

Первым делом он соорудил нехитрую систему зеркал и, проверив её оптическую ось, попытался проникнуть взглядом в глубины левого уха, желая разглядеть источник беспокойства, а возможно и воздействовать на него посредством фотонов настольной лампы. Но ось, лишённая гибкости, упиралась в стенку ушного лабиринта, и забираться вглубь отказывалась.

Поняв, что справиться своими силами с поиском надоедливого болтуна ему будет непросто, так как засел тот в тёмных, закупоренных костью областях, Иван Кузьмич повздыхал-повздыхал и решил временно отдаться в стерильные лапы Минздрава, положив, что на этом этапе, врач невропатолог из районной поликлиники будет в самый раз.

Врачом по мозговым шероховатостям оказался аккуратной наружности мужчина среднего возраста, уже имеющий представление о степенной интеллигентности, но ещё и не потерявший интерес к разнообразию человеческих синдромов. Единственной неприятной особенностью в его внешнем облике был косой левый глаз. Увидев такую несимметричность во взгляде доктора, Иван Кузьмич невольно подумал: «Ай-я-яй… Какая незадача… Будь он, скажем, окулистом, - тогда понятно… Косой окулист никакого удивления ни у кого не вызывает… Так сказать, - изъян в рамках профессии… А тут…»

Врач, видимо привыкший к нездоровому интересу страждущих к своей нестандартности, оторвавшись от бумаг, выстрелил цепким взглядом в пространство: правым глазом в Кузьмича, левым – в цветочную этажерку, тем самым дав понять пациенту, что косоглазие специалисту не помеха. И, отложив ручку, поинтересовался,

- На что жалуетесь, уважаемый?

Уважаемый поёрзал на стуле, ещё раз мельком глянул на угол зрения эскулапа и начал жаловаться,

- Тут, доктор, такое дело… Вот здесь, – Кузьмич постучал пальцем по левостороннему козелку, - Будто кто-то сидит и время от времени говорит…

- Умгу, - отозвался внимательный лекарь, - И громко ли говорит?

- Да нет… Вам через стол уж и не услыхать. А я так очень хорошо слышу, потому как этот, - Кузьмич вновь постучал себя по уху, - Говорит хоть и тихо, но чётко, как диктор о видах на урожай.

Выразив очередным «умгу» своё понимание, врач нацепил очки, от чего стал выглядеть ещё более пугающе, и, скрестив пальцы рук, строго спросил,

- Ну… И что же он говорит?

Иван Кузьмич, отведя взгляд от разросшихся глаз собеседника, вздохнул и ответил, глядя уже на этажерку,

- Говорит: «Ну что? Опять в яблочко промазал?! – и дальше тройное саркастическое, - Хм, хм, хм…»

- Это, о каком же яблочке речь? О «десятке» что ли? Ну, в смысле, о центре мишени?

Кузьмич вновь вздохнул и обречённо покивал головой.

Врач снял очки и, сдвинув свой угол зрения в сторону от Кузьмича, задумался, а через минуту спросил,

- А Вы, уважаемый, случаем стрельбой не увлекаетесь? Ну, там – из ружья? Из лука?

Кузьмич хмыкнул и отрицательно покачал головой.

- А как у Вас с крепкими напитками? Частенько ли ими пищевод раздражаете?

- Редко, - ответил Кузьмич, - Исключительно для душевных реанимаций. А так в основном чайком балуюсь.

- Чайком, - тихо повторил доктор, и вслед за этим ещё два раза с убывающим оптимизмом, - Чайком… Чайком…

А повторив, взял, да и как-бы заскучал, отрешившись от процесса лечения. А Кузьмич спохватился, внутренне охнул и стал себя корить: «Ох ты, мать твою… Что же это я?... Вот ведь я лапоть-то… Ну, в самом деле лапоть – вроде как косому о промахах плачусь, да прошу чтоб он меня прицеливаться научил… Косой-то… Да он, бедолага, небось и в дверь-то собой не с первого раза попадает… Ай-я-яй, Иван Кузьмич… Прямо скажем – конфуз, да и только…»

Пока в Кузьмиче происходило душевное самобичевание, доктор очнулся от своих мыслей и принялся за работу: выписал пациенту бумажки на анализ его жидкостей, на фотографию мозгового аппарата и ещё чёрт знает на что. А закончив свой эпистолярий, с минуту помолчал, заглянул в карту на предмет выяснения имени отчества пациента и заговорил,

- А на прощание я Вам вот что скажу, Иван Кузьмич… Если на Ваш феномен посмотреть не с медицинской точки зрения, а с чисто человеческой, то можно сказать, что Вам и повезло… С таким голосом особо не расслабишься… Я вот сейчас сидел перед Вами и думал, - а ведь прав, голос-то, прав… Потому как во всех нас живёт это косодушие что ли… Вот ты вроде и цель правильную видишь, и пули-стрелы у тебя не кривые… А всё одно – то рука от страха дрогнет, то каким корыстным ветерком в глаза хлестнёт… А ты при этом лупишь-лупишь, - а всё в «молоко»…

Сказал, подал Ивану Кузьмичу написанные бумажки и раскланялся.

Выйдя на улицу, Иван Кузьмич ещё раз перебрал направления-рецепты, засунул их в карман и, усмехнувшись, пробурчал: «Вот тебе и Пилюлькин… Косой, косой, а гляди, как прицелил… Умнейший, однако, оказался человек,… пусть и при Минздраве…»

А через неделю Иван Кузьмич всё же сдал свою самую безболезненную жидкость, да на том и остановился, посчитав, что ранение с добыванием кровяных телец и облучение башки ему ни к чему. Потому как ничего просто так не бывает, да и голос его не матерные ж частушки орёт, да и к каким богомерзким бесчинствам вовсе не призывает…