Линия жизни. Глава тридцать четвёртая. ИТК-2
Пройдя по тюремному двору вдоль забора, я упёрся в калитку, которая тут же открылась – таким нехитрым способом и оказался в рабочей зоне ИТК-2 или, иначе, «Двойки».
Оказывается, моя бабушка вместе с Верой Максимовной составили ходатайство, при помощи которого, аргументируя тем, что бабушка – единственная, кто меня воспитывал и будет в дальнейшем поддерживать, а также ссылаясь на её преклонный возраст, убедили руководство ГУИТУ – Главного управления исправительно-трудовыми учреждениями – оставить внука отбывать наказание на Двойке.
Уже здесь, на зоне, получил письмо от матери, некоторые фразы которого меня покоробили и обидели – попросил её больше не писать. Вот так оборвалась едва наметившаяся связь с родными из Чайковского.
Определили меня в третий отряд второго цеха – самого вредного производства колонии – производства пластмасс. Цех выпускал комплектующие для изготовления электроизделий: корпуса розеток, выключатели, электровилки и многое другое. Самыми выгодными изделиями были крышки стеклотары – обыкновенные пробки с резьбой. Прессовались они из аминопласта – пластмассы на основе мочевины, а вот электроизделия производили из пластмасс-карболитов на основе фенолформальдегидных смол. Соответственно, атмосфера в помещении была жуткая.
Известно, что формальдегид оказывает общетоксическое действие: обладает раздражающим и аллергенным эффектом, вызывает головные боли, усталость и депрессию. Может спровоцировать астматические приступы вплоть до смертельного исхода. Способствует развитию рака носоглотки.
Однажды в цех привели девушек с приборами для замеров концентрации вредных веществ. Расставили на нескольких участках. Немного погодя девчата повыскакивали оттуда как ошпаренные: начался кашель, накрашенные глаза потекли, носы распухли, приборы зашкалило. А зэки работали в этих условиях по восемь часов в сутки. Правда, после проведения измерений нам стали выдавать по кружке молока в день, но только на отдельных, самых вредных производствах. Главное же: сдвинулся с места вопрос по установке вентиляции.
Монтаж вытяжки производило предприятие «Промвентиляция», тут же переименованное нашими юмористами в «Промсквозняк». Спустя несколько месяцев в цехе заработала вентиляционная система, которая пусть и не полностью, но значительно облегчила условия труда.
Я как новичок был поставлен работать на пресс - штамповать самую трудоёмкую и невыгодную продукцию - крышку электрической розетки. Впрочем, так начинали все вновь поступившие.
Взаимодействие с фенол-формальдегидами не прошло бесследно: начались проблемы со здоровьем.
* * *
Первая беда – сильнейшая перхоть, избавиться от которой было совершенно невозможно: вечером мыл голову – утром вся она оказывалась покрыта толстым слоем белого налёта. Пошёл к парикмахеру. (Надо сказать, что за волосы длиннее сантиметра запросто можно было схлопотать взыскание: если не карцер, то лишение свиданки или отоварки в ларьке – точно.) Парикмахер, в очередной раз обрив меня наголо, посоветовал чаще бывать на солнце – облучать голову ультрафиолетом – и показаться врачу: на затылке у меня ещё с детских лет имелась непонятная мокнущая шишка. Под волосами её было не заметно, а на бритой голове – торчала, как кукиш. В своё время бабушка обращалась к врачу, но – бесполезно.
Я двинул в больничку, одноэтажное деревянное здание которой располагалось в жилой зоне, прямо за школой. Направили меня на приём к хирургу.
Анфия Ивановна – немолодая светловолосая женщина, фронтовичка – пользовалась у зэков большим авторитетом: во-первых, за боевое прошлое, а, во-вторых – за решительный и твёрдый характер. Благодаря этим качествам Слесарь-Хирург, так окрестили её на зоне, спасла не только жизнь, но и здоровье не одному заключённому.
Вот, например, Саня Лаптев, с которым мы спали на соседних шконках. Родственник дважды Героя Советского Союза Григория Речкалова. Молодой, здоровый, красивый. Никто не сказал бы, что парень – хулиган, хотя осуждён он был по 206 статье. Несмотря на родственные связи!
И вот этот бедолага где-то занозил палец. Занозу выковыряли при помощи иголки и какой-то матери, ранку залили йодом. Но она воспалилась. Палец раздулся и налился багровой синевой. Что делать? Бежать в больничку с больным пальцем родственнику героя как-то не к лицу. Поэтому решили лечить подручными средствами: привязывали жёваный хлебный мякиш, ихтиолку, алоэ, отмачивали в марганцовке и соляном растворе – бесполезно. В больницу идти всё же пришлось: температура, озноб и пульсирующая боль, отдающая в локоть и плечо, заглушили стыд и мысли о родстве с лётчиком-асом, сбившим около полусотни фашистских самолётов.
Анфия Ивановна вскрыла нарыв, прочистила рану и наложила повязку. Но это помогло мало. Тогда она прочистила рану повторно. Безрезультатно. На третий раз доктор – хирург с фронтовым опытом – палец отчекрыжила! Кто-то скажет: наплевательское отношение к людям, я скажу: спасение жизни пациента, который мог просто погибнуть от гангрены или как минимум лишиться руки.
Говорю об этом с уверенностью, так как много лет спустя – уже на воле – сам оказался на операционном столе под общим наркозом из-за откушенного заусенца.
Кроме действительно больных встречаются на зоне и симулянты.
Тут мне придётся сделать отступление и немного рассказать о мастырках и мастырщиках. Мастырка – сознательное членовредительство, цель которого – откосить от работы и попасть на больничку – в стационар, где и режим мягче, и питание лучше. Соответственно, мастырщики – это те, кто проводит над собой подобные экзекуции. Глотают колющие и режущие предметы, предварительно свернув их и запечатав в леденец или хлебный мякиш – получают травму пищевода или желудка. С вечера вносят в небольшую царапину под коленом или в районе локтя зубной налёт – к утру готова имитация воспаления сустава. Есть ещё приёмчик: затягиваются закруткой, набитой табаком и чайной заваркой, несколько раз приседают – и бегом к доктору. Высокая температура и давление обеспечены. Короче, способов – пруд пруди, но не о том сейчас речь. Как ни странно, чаще всего баловались с мастырками молодые бездельники, пришедшие во взрослую зону с малолетки, где они и обучались всем уркаганским премудростям. Попав сюда, эти щеглы мнили себя профессорами уголовного мира.
Вот один такой профессор и пытался втюхать Анфие Ивановне своё распухшее колено. Весь вид бедняги выражал такое непереносимое страдание, что сердце разрывалось. Не пожалеть его было просто невозможно. Внимательно осмотрев ногу, доктор нахмурилась и многозначительно протянула:
– Да-а-а! Тяжёлый случай! – пациент согласно кивнул и даже начал жалостно поскуливать. – Что делать-то будем? Резать?
– Я согласен! – с готовностью откликнулся больной. Анфия Ивановна задумчиво покачала головой:
– А давай-ка, голубчик, попробуем обойтись без операции – терапевтическими средствами. Выпишу я тебе, пожалуй, направление в…– симулянт замер в предвкушении, –… ШИЗО. Суток на десять или пятнадцать. Там твою мастырку и подлечат…
Нужно было видеть, как этот страдалец стартанул из больнички: летел на работу так, что сам Валерий Борзов позавидовал бы его прыти!
Но вернёмся к моей болячке. Анфия Ивановна сделала соскоб и мазок на предметное стекло и велела зайти через три дня.
При повторном приёме доктор уложила меня на операционный стол, провела новокаиновую блокаду, а потом… запахло шашлычком – электрокоагуляция.
На месте операции остался небольшой рубец, но главное – не в этом, а в том, что я не подписывал никакого «информированного согласия» на предмет доступа к своему телу, как не делал этого ни один гражданин страны, поскольку и пациенты были уверены в том, что врач всегда руководствуется принципом «не навреди», и врачи чувствовали ответственность за больных, даже заключённых.
* * *
На этом мои страдания не закончились: на коже начали появляться точечные кровоизлияния, которые со временем бледнели и исчезали, а на их месте возникали новые. Моча покраснела от крови. Если до обеда я ещё хоть как-то мог работать, то во второй половине дня сил не оставалось совсем. Когда стало совершенно невмочь, пошёл в больничку. При осмотре выяснилось, что температура подскочила выше тридцати восьми. Поскольку следов мастырок не обнаружилось, а про кровь в моче я фельдшеру ничего не сказал, от работы меня освободили, но в стационар не положили. Я продолжал делать зарядку, тренироваться и обливаться холодной водой – ждал, что со дня на день придёт освобождение, я снова начну выступать на ринге, а для этого нужно поддерживать форму. Со временем молодой тренированный организм как-то справился с болезнью, а вот последствия давали о себе знать не единожды…
* * *
В отряде насчитывалось около двухсот человек. В течение двух месяцев я был знаком уже с половиной из них, но держался обособленно: сам в приятели не набивался, а в компанию меня никто не звал - видимо, присматривались. Как и любой другой, наш коллектив был поделён на группы сообразно общим интересам. Группы эти были постоянны, состав их менялся только тогда, когда кто-будь освобождался или приходил с воли.
Через некоторое время и я был принят в такую компанию. Причём, позвали они меня сами. Так я подружился с Николаем Балдиным – Балдой; Юрой Погодиным, механиком цеха, погоняло Москва, так как был он родом из столицы; Володей Перминовым; Вовкой Ивановым и Сергеем Хаматовым по кличке Брынза.
«Жить стало лучше, жить стало веселей». Вечерами мы вместе пили чай, а если приходила кому-либо передача, то она становилась общей, как и отоварка в ларьке, где нам разрешалось набирать продуктов на семь рублей в месяц. Для отсидевших больше половины срока сумма увеличивалась до десяти. Отоварки можно было лишиться за нарушение режима, правда, со мной такого не случалось ни разу.
спасибо за очередную порцию качественного чтива (в самом хорошем смысле этого слова).
А еще заметил интересную вещь: при каждой выкладке в каком-то новом формате всплывают новые ошибки. Даже размер шрифта поразительно меняет восприятие. К примеру, созвучные (не однокоренные и совершенно разные по смыслу, заметьте) слова оказываются рядом — друг под другом, и это просто-таки лезет в глаза. Приходится искать синонимы, ну, а там чем дальше в лес, тем толще партизаны…