Радрадрабен

Звено сороковое

Кружилась голова. В ней словно бухал молотом некий безжалостный кузнец, сотрясая череп беззвучными ударами, отдававшимися тонкой болью в затылке. Во рту было сухо, невыносимо хотелось пить. Робин с трудом разлепил веки и некоторое время бездумно созерцал потолок, решая: то ли вновь закрыть их и провалиться в пучину сна (который, впрочем, и сном-то назвать было нельзя), то ли совершить героическое усилие и попытаться встать и напиться.

Победила жажда. Повернув голову, граф обнаружил стоящий на столике рядом кувшин. За столом сидел Бердрехт, задумчиво глядя перед собой.

– На-ка вот молочка кисленького, – сказал он.

Скисшее холодное молоко – это было именно то, что было Робину нужно. Впрочем, сейчас граф готов был выпить любую жидкость, лишь бы она была похолоднее – кроме разве что красного айтерского вина.

Робин выхлебал залпом почти полкувшина. Заметно полегчало. Настолько заметно, что он смог сосредоточить внимание на окружающей обстановке.

Обстановка эта была весьма скромной и состояла из личной его комнаты и сидящего на табурете рядом с его постелью Бердрехта. За окном сиял ясный солнечный день.

Робин нахмурился: что-то неправильное было вокруг, но что – рассредоточенный рассудок понимать отказывался. Было такое чувство, словно всё это он когда-то давным-давно уже видел: и Бердрехта, и кувшин этот, и даже вкус молока во рту казался необходимо присущим – не просто знакомым, но почему-то непременно должным присутствовать в данных обстоятельствах. Вот сейчас Бердрехт покачает головой и скажет…

– Не следовало тебе, милорд, вчера столько пить, – словно услыхав его мысли, укоризненно произнёс Бердрехт. – Оно конечно, окончание учения отметить никому не возбраняется, но… И закусывать следует поплотней в таких случаях. Графиня недовольна.

Робин опустил с кровати ноги. Против ожидания, катастрофических последствий в организме это деяние не вызвало. Более того, чувствовал он себя всё лучше и лучше, в голове прояснялось как-то неестественно быстро.

– Капитан, – сдавленно начал он, затем кашлянул и уже обычным голосом продолжал. – Капитан, а где Бека, Арудон и… э-э-э… все остальные?

Бердрехт изумлённо уставился на Робина, затем присвистнул:

– Эге, дела-то хуже, чем я думал, – пробормотал он. – Вот что, милорд, ложись-ка ты, успокойся, отдохни, я сейчас гардины задёрну. Тебе ещё малость вздремнуть никак не помешает. А графине я скажу…

– Я ей сам скажу всё, что нужно, – перебил Робин. – А тебе, капитан, пора на службу. Сейчас, вроде, как раз время развода. Пригляди, чтоб людей Те разоружили – но вреда никому не чинить. Всё понятно?

– Да-да, конечно, – заторопился Бердрехт, метнув дикий взгляд исподлобья. – Сию минуту. Развод, как же, как же… Обязательно.

Он торопливо вышел из комнаты, тщательно прикрыв за собой дверь. Робин услышал только, как тот изумлённо бормочет:

– Капитан?! Разоружить? О боги! Ничего, будем надеяться, это пройдёт… Ничего…

Робин ещё раз глотнул из кувшина и решил, что вполне сможет одеться без посторонней помощи. Он натянул штаны, камзол и сапоги – почему-то без шпор. Кожаная перевязь и ножны с Истребителем тоже куда-то исчезли. Граф нахмурился и вновь оглядел комнату.

Кровать. Стол и стулья. Нарезанный хлеб с сыром. Холодная телятина. Окно. Портьеры выцвели на солнце, пора менять. На стене – оружие: два бердыша, сабля, щит… И никаких следов Истребителя.

Стоп! Окно. Вот оно, то, что было неправильно! Во-первых, нет теперь вокруг Айтера никакой пыльной равнины, а значит, это настоящий Айтер, но не это главное. Главное – сейчас весна. Весна, а не осень! Что же это получается? Или сон его длился всю зиму, или… Что это Бердрехт говорил про какой-то там конец учения?! Учился Робин один раз в жизни – правда, долго и основательно. Но школа Сороки осталась так далеко в прошлом, что граф уже почти и не вспоминал её. Или… Или не далеко? Что же сделал со временем этот проклятый Радрадрабен?!

Робин провёл ладонью по лицу и решительно вышел из комнаты. Сейчас надо поменьше говорить и побольше слушать, решил он. Тогда, глядишь, и не влипнешь в дурацкое положение.

Благим намерениям его, касающимся попытки разведать ситуацию, осуществиться не удалось. В замке началась суматоха, забегали люди, и чьи-то голоса испуганно закричали:

– Тревога! Карлики! Карлики приплыли!

Выяснилось, что в Айтер прискакал гонец за подмогой: массированной атаке подвергся замок Роджера Те.

– Их такая тьма! – взахлёб рассказывал прибывший, совсем ещё зелёный юнец. – Старики говорят, никогда ещё столько их не было, проклятых! Наши пока ещё держатся, но из последних сил...

Запела труба: в замке срочно собирали дружину.

– Отставить! – зычно скомандовал Робин, выходя на середину двора. – И если кто ещё из Те появится – гнать!

Все изумлённо повернулись к нему.

– Как так «отставить»?! – спросил рослый десятник, уже вдевший одну ногу в стремя и раскорякой застывший рядом с нетерпеливо переступающей копытами лошадью. – Ваше сиятельство, там же люди! Порежут же всех!

Робин и сам уже смекнул, что ляпнул что-то не то: как бы ни складывались их с Роджером личные отношения, отказать соседу в военной помощи – значило покрыть себя несмываемым позором.

– Я сказал ­– отставить! – ещё громче повторил он. – Чтобы ни одна душа из замка отлучиться не смела, пока я не встану во главе отряда! А потом – гнать! Во весь дух! Меч мне!

По двору прокатился восторженный рёв. Воодушевлённые ратники спешно строились, из конюшен выводили коней, ворота арсенала были открыты нараспашку, и оттуда тащили связки стрел, арбалетные болты и прочее военное снаряжение. Наконец-то доставили и Истребитель: оказывается, меч мирно покоился в глубинах подземелья, словно никогда и не покидал стен цитадели. Граф проверил, легко ли он ходит в ножнах и усмехнулся, увидав на лезвии свежую зазубрину.

– А всё-таки, если кто ещё от Роджера Те появится – гнать! – вполголоса приказал он стоявшему рядом Бердрехту. – Особенно самого Роджера… Я не шучу. Это приказ. И не думай, я тебя не зря сегодня капитаном назвал. Остаёшься здесь за старшего. А мы мигом туда-назад. Так что приступай к исполнению… капитан. Да, кстати – сегодня же начать строительство нового винного погреба!

Новоиспечённый капитан повернул ошарашенное лицо, но справился с собой и ничего не сказав, отдал воинский салют.

– К вечеру я вернусь рыцарем, – буднично сообщил Робин появившейся на крыльце матери. – И я уже догадываюсь, что ты мне после этого скажешь, – он поднял кобылу на дыбы. – И будь готова, матушка, я завтра уезжаю.

– Куда? – тревожно спросила графиня.

Робин взглянул на небо, затем обвёл взглядом Айтер, задержавшись на реющем над главной башней родовом штандарте.

– Думаю, начать придётся с острова Худ, – решил он. – Эй, отряд! Стройся! Лучники – вперёд! Рысью – марш!

.

Звено сорок первое

Раз уж приходилось всё начинать сначала, то прежде всего следовало определить генеральную цель. И действовать, исходя из этого.

Поразмыслив, Робин отказался от первоначального намерения немедленно отправиться к Худскому оракулу. Глупо было дразнить судьбу, зная наперёд, чем всё кончится. Кто осведомлён, тот вооружён – не раз повторял всезнайка Бердрехт, назидательно поднимая при этом палец, и Робин накрепко запомнил это высказывание.

Безусловно, ключевым звеном был остров Худ. Именно там Глендавейн должна пробраться к ним с Бекой на яхту – но Робин хорошо помнил, чем закончилось это приключение, и повторять ошибки не собирался. На Худ теперь он был намерен прибыть на собственном – и надёжном! – плавсредстве, чтобы не зависеть ни от каких там баронесс, василисков или прорицателей. Следовало срочно обзавестись небольшим надёжным кораблём – именно срочно, потому что Глендавейн могла запросто убыть с острова, и где её потом искать, Робин не знал. Возможно, кое-что об этом могли бы намекнуть в Долине Ужасов – конечно, если бы сперва в горячке не прикончили – но как попасть в эту самую Долину? К тому же вовсе не факт, что Гофларех и уж тем более Арудон поспешат выложить ему координаты…

Короче, следовало торопиться.

Рыцарь Робин Шер Айтер решил не откладывая купить небольшой приличный кораблик, ради чего замковая казна подверглась некоторому ущемлению – несмотря на крайнее неудовольствие графини-матери. Но Робин оказал себя хозяином твёрдым и решительным, и уже на следующий день с необходимой суммой направлялся на верфи к мастеру Хогану. Это было единственное место, где можно было гарантированно (а если повезёт, то и быстро) приобрести искомое. Даже признанные морские волки Худа предпочитали заказывать суда именно у Хогана, и островной флот на девять десятых состоял из продукции этой солидной и авторитетной фирмы.

Хогановские стапеля были расположены в уютной бухте, единственной на Побережье годной для швартовки крупных морских судов. От остального Побережья бухту отделяло плато, покрытое густым строевым лесом. Этот глухой район Побережья именовался Диким Сыртом и вследствие пересечённой местности не имел дорог – что, несмотря на удобный причал, оставляло хогановскую морскую базу всего лишь местом строительства.

Лес, конечно, был препятствием не сам по себе, а потому, что произрастал на таких обрывах, буераках и водомоинах, что никакие гипотетические выгоды не оправдывали затрат на строительство транспортных коммуникаций. И всё же именно наличие первосортного леса явилось причиной возникновения судостроительного комплекса – далеко на отшибе от остальных поселений, в непролазной лесной глуши.

Дикий Сырт пользовался дурной репутацией. Поговаривали о каких-то разбойниках, и случалось, в Лесу действительно пропадали отдельные путники и даже небольшие отряды: чего-чего, а заплутать в заповедной пуще было проще простого. Ходили также смутные слухи, что место это нечисто – но этому Робин не верил. Вернее, просто не придавал значения: ко всякому там колдовству после всего пережитого он относился с изрядной долей скептицизма. К тому же у него имелся Истребитель Магии – меч, который с успехом противостоял самым добротным колдовским заклинаниям. В этом Робин убедился на собственном опыте.

Конечно, хорошо было бы, скажем, вместо компаса иметь палец Шараха – тогда путешествие через Дикий Сырт превратилось бы в лёгкую прогулку. Да, впрочем, и само по себе утратило бы смысл: никакая спешка уже не была бы нужна, граф просто приказал бы пальцу указать направление на Глендавейн.

Но пальца не было, вернее, он находился на своём месте, то есть при своём хозяине, а бог Шарах, в свою очередь, находился неизвестно где. И если этот самый Шарах тоже помнит о том, что случилось (то есть, ещё не случилось, а только могло случиться), то путь до хогановской верфи – а тем более до Худа! – из-за его происков мог оказаться весьма непростым. И это в то время, когда графу и без того не помешала бы поддержка двух-трёх не самых захудалых богов!

Воспоминание о богах заставило графа задуматься над следующим вопросом. Как большинство военных, он имел небесным патроном Паха. Но, так как в самый критический момент Пах вероломно проигнорировал обращение Робина, фактически бросив того на произвол судьбы, то теперь граф всерьёз подумывал о том, чтобы заручиться поддержкой какого-то иного небожителя, не столь капризного, как Пах, но столь же могучего и решительного. Робин перебирал в памяти небесный пантеон, никак не решаясь предпочесть ту или иную кандидатуру. Громобой был исключительно силён, но негибок умом; Хаиль самолюбив и болезненно подозрителен; Ций требовал от адептов многочасового ежедневного поклонения… Может, Гимния? Гимния была умна и заботлива, но имела громадный недостаток: была женщиной, и порой забота в её понимании оказывалась весьма тягостна для подопечного. Кроме того, она крайне неодобрительно относилась к случайным связям, что ставило её в оппозицию к большинству богов-мужчин.

Робин вздохнул и поднял глаза к небу, словно пытаясь прочесть на быстро темнеющих облаках ответы на все свои вопросы. Вверху ответов не было, и граф принялся сочинять стихи в честь Глендавейн. Первые четыре строчки придумались быстро:

Глендавейн, ты такая красивая!

Но злой рок обрушил на нас беду.

Без тебя мне очень невыносимо,

И я тебя найду!

Однако дальше дело застопорилось: то ли сказалось отсутствие литературной практики, то ли всё, что хотелось, уже было выражено. Робин задумчиво почесал в затылке и решил сотворение поэтического опуса временно отложить, рассудив, что для первого раза и так сделано немало.

Солнце в окружении тлеющих облаков уже скатывалось к горизонту. Тени становились длиннее и гуще, словно специально выползая на тропинку из всех окрестных кустов. А тут ещё со стороны недалёкого моря потянуло сыростью, наползли тучи и принялся накрапывать противный мелкий дождик. Граф знал, что непогода может затянуться надолго, и поэтому начинал уже приискивать место для ночлега.

Внезапно лес как бы распахнулся, и перед ним открылся дом не дом, хижина не хижина, а что-то совершенно неопределённое: крыльцо с колоннами, резные деревянные перильца, крыша неизвестно из чего – то ли из прошлогодней травы, то ли из какой-то ветоши – и всё это такое старое, что неясно было, как подобное сооружение не рассыпается при первом же порыве ветра.

Робин удивился. Никто никогда не слыхивал, чтобы в Диком Сырте имелось какое-нибудь жильё – ни один лорд, хозяин-единоличник или хотя бы беглый холоп никогда тут не селился. Даже отшельники-алхимики почему-то избегали этот район Побережья.

Тем не менее, хотя Робину некого было бояться (с любым здешним зверем он бы справился), но на ночь глядя любое жильё было весьма кстати. Ночевать в лесу под дождём – удовольствие сомнительное.

У входа застыли два часовых с кривыми саблями в руках. Серые плащи с капюшонами, скрывавшими лица, спускались неопрятными лохмотьями, свисая на старые потрескавшиеся сапоги. Под рукавами, покрытыми какими-то неопределёнными пятнами, угадывались тощие, как палки, руки. Робина неприятно поразила даже не сама убогость снаряжения, а то, что сабли были ржавые, изъеденные чёрными кавернами и выщербинами. Личное оружие находилось в настолько ужасающем состоянии, что случись наиснисходительнейшему сержанту школы Сороки заметить этакое безобразие – и провинившемуся подчинённому была бы обеспечена чистка выгребных ям на всё оставшееся время пребывания в данном учебном заведении.

Впрочем, стражи не выказывали никакой враждебности, напротив – молча отсалютовав прибывшему, вновь застыли на своём посту, как мёртвые. Начавшийся дождь, казалось, был им нипочём. Граф покрутил головой, спешился и вошёл в дом.

Справа было окно, через которое можно было видеть крыльцо с молчаливыми часовыми и его понурившую голову кобылу, а дальше вставал стеной тёмный хвойный Лес.

На стене слева висела картина с названием «Маг, себя одолевающий», как следовало из надписи на старинной золочёной раме. Изображённый маг (полноватый мужчина в потрёпанных годах, умело писанный маслом) показательно страдал, закатывал глаза и томно вздыхал, деликатно прикрывая рот ладошкой. Он явно старался явить собой пример для назидания. Очевидно, процесс самоодоления был весьма не прост: от прилагаемых героических усилий картина, закреплённая на большом железном гвозде, заметно покачивалась.

Прямо же перед Робином, сверля его глазками-буравчиками, на скрипучем древнем кресле расположился до самых этих глаз заросший седой бородой тощенький старикашка – крохотный, явно из тех, про которых говорят: «соплёй перешибить можно». Он, словно деловитый паучок, без конца шевелился, ёрзал, потирал сухие лапки, и от этого сходство с сучащим пряжу насекомым только усиливалось: казалось, что конечностей у старичка как минимум шесть. Но ошеломило Робина не это, а то, что по бокам кресла стояли такие же, как и на крыльце, потрёпанные охранники, только без плащей, и теперь хорошо было видно, что они были скелетами!

Заметив, какое впечатление произвела на гостя обстановка, старичок-паучок довольно задёргался и захихикал, но тут же оборвал себя и пискливо скомандовал:

– Кресло гостю!

Откуда ни возьмись, выскочила очередная пара скелетов, рысью доставила требуемое кресло и мгновенно исчезла, словно испарилась. Кем бы ни был паучок-хозяин, дисциплину он поддерживал железную.

– Ну, чего стоишь, садись, рыцарь Айтер! – делая широкий жест чуть ли не тремя руками, пригласил он. – Нечего глаза-то таращить. Тебе, я понимаю, магия не в диковинку, так ведь?

Опомнившийся Робин кивнул – дескать, да, не в диковинку – и уселся на табурете, проигнорировав кресло и на всякий случай словно невзначай скользнув правой рукой по рукояти меча, передвинув его так, чтобы не мешал сидеть. Меч он носил в ножнах за спиной: длинноват был клинок для поясного ношения, тем более, что ростом граф вышел не очень.

Это движение не ускользнуло от хозяина.

– Бояться тебе здесь нечего, – усмехнулся он. – Нет таких дураков, чтобы покушаться на гостя самогó… Самогó… – он защёлкал пальцами.

– Сверхвеликого мага Альманзура! – хором гаркнули скелеты. Уж как это гарканье пустыми костяными глотками у них получалось – неизвестно; впрочем, и голоса были какие-то замогильные. Неприятные были голоса.

Сверхвеликий же маг Альманзур удовлетворённо кивнул и улыбнулся.

Эге, а старикашка-то явно в маразматическом возрасте, подумал Робин. Да-а-а… Сейчас вот только рехнувшегося волшебника и не хватает. А может, тот специально дурачком прикидывается? Что ж, пусть себе повыпендривается, видали мы и не таких, вон хотя бы Суз Сумасшедший, допустим, или тот же Арудон.

– Почтенный! – решительно беря быка за рога, произнёс он. – Раз назвал меня гостем – спасибо за гостеприимство, не откажусь, обсушусь, переночую у тебя, коли позволишь, а утром снова в путь. Тороплюсь я.

– А ты не торопись! – осклабился Альманзур. – Куда надо, всегда успеется. У нас с тобой разговор дли-инный будет…

– Какой-такой разговор? – насторожился Робин. Что-то не нравился ему этот подозрительный маг, ох, не нравился! И откуда он только взялся? Уже много сотен лет ни про каких магов на Побережье слыхом не слыхивали (исключение составлял, конечно, легендарный колдун, подаривший Айтерам таинственный Радрадрабен и меч Истребитель – впрочем, колдун мог сделать подарок совсем в другом месте, семейное предание о том умалчивало; да и когда ещё это было!) – в общем, не случалось тут никаких магов, и вдруг – на тебе! Альманзур какой-то. Да ещё скелеты.

– Да ты садись к огню! – пискнул старичок, и кресло Робина (как-то незаметно он всё же оказался в нём) само собой перекатилось поближе к очагу, в котором тут же ровно и мощно вспыхнули дрова. Что ж, маразм маразмом, отметил Робин, а какая-никакая магия у этого Альманзура, видимо, имелась. Хотя тот же Гофларех наверняка бы не стал возиться с огнём, а просто высушил бы одежду одним взглядом.

– Мальчишка он, твой Гофларех! – безапелляционно заявил тем временем Альманзур. – Нашёл, с кем сравнивать! И учти, все мыслишки твои у меня как на ладони, это я так, к сведению, так что меч свой тискать нечего. Хороша вещица, не спорю, да против своего создателя не пойдёт!

– Так это ты, что ли, предка моего мечом осчастливил?! – выпучил глаза Робин. – А не врёшь? Это ж было… было… Сколько ж тебе лет, дедуля?!

– Сколько есть – все мои, – отрезал дед. – Для мага лишнее столетьишко – только почёт. А я, помнится, и тогда был, гм, не молод… Эй, кто там, ужин гостю!

Очередная команда скелетов споро приволокла тяжёлый дубовый стол, взметнулась белоснежная скатерть, на которой в огромных количествах возникли весьма аппетитные блюда. О маринованных тараканах – «шедевре» Долины Ужасов – не было и помину.

– Подкрепляйся, граф, – потирая ручки, усмехнулся хозяин. – За лошадку не беспокойся – сведут на конюшню, вычешут, накормят и всё, что надо, сделают. Отдыхай, не тревожься. И не брезгуй скелетиками, они у меня мытые…

Впрочем, Робин, повидавший и не такие чудеса, чувствовал себя уже достаточно уверенно. Скелетики? Ладно, пусть будут скелетики. Тем более мытые.

– А почему ты себе обычных людей не наймёшь? – спросил он, принимаясь за жареный окорок вепря. – Конечно, это не моё дело, но всё ж так оно попривычней было бы.

– Нельзя! – сокрушённо вздохнул Альманзур. – Нам, добрым волшебникам, этого никак нельзя. Сам посуди, кого в этакую глушь заманишь? Людям здесь жить несладко, сам понимаешь. А насильно – это значит сотворить злое деяние, что есть противно уставу и не подобает вообще… Вот и приходится обходиться мертвяками – тем уж всё равно! – да зверями дикими. Тут тихой живности хватает – белочка там или барсучок, мы ж не в Долине какой с медведями живём!

– Так ты, значит, добрый волшебник?

– Добрый, – гордо кивнул Альманзур. – И не из последних, заметим!

– А почему замок себе хороший не наколдуешь? Там бы и тебе жилось получше, да и, глядишь, потянулся бы к тебе народишко, и в нынешних твоих служителях надобность бы отпала.

– Народишко мне тут без надобности, – сдвинул брови старый маг.

– Почему?

– А потому. Просят! Постоянно и непрерывно просят! Думаешь, я не пробовал? Сейчас же начинается: сделай, пожалуйста, то, да сделай, пожалуйста, сё... Не сделаешь – обида, сделаешь – опять же обида: почему одному сделал, а другому нет… А всех сразу ублажить – это даже у богов никогда не получалось. Так что людей я, наоборот, отваживаю. Кому глаза отведу, кого, грешным делом, напугаю… Опять же, слухи распускаю разные.

– А для меня, стало быть, сделал исключение?

– Сделал, – согласился старикашка. – Как не сделать… Крепко ты влип с Радрадрабеном!

– Что? – насторожился Робин.

– Что-что! – передразнил Альманзур. – Ты на девчонке Гофлареховой жениться хотел?

– На Глендавейн? И сейчас хочу! Мне для чего Радрадрабен и нужен…

– Да не годится для этого Радрадрабен! Пойми ты, дурья башка: и Гофларех, и дочка его суть волшебники злые! Понял? Злы-е! И ты хочешь эту, как бы помягче сказать, ведьму поставить хозяйкой в Айтере?! Да Радрадрабен скорей лопнет, чем этакое допустит! Ведь что вышло-то? Ослушаться он тебя, конечно, не мог, но и волю твою исполнить не мог тоже, вот и вернул всё к началу. Это самый логичный результат, и другого не будет, не жди!

– Это мы ещё посмотрим! – упрямо заявил Робин. – Спасибо, конечно, за сведения, так что в следующий раз уж я постараюсь загадать желание с учётом всех этих его вывертов, и пусть только посмеет не выполнить!

– Вот этого я и боюсь, – посуровел Альманзур и даже на мгновение перестал сучить конечностями. ­– Слушай, граф, а может, тебе на ком другом жениться?

– Знаешь, – возмутился Робин, – хоть ты и маг, но в мою личную жизнь соваться нечего! Я сам знаю, кого мне брать в жёны!

– Конечно-конечно! – замахал руками старик. – Но пойми и меня: допустить твою избранницу к артефакту я никак не могу. Поэтому Радрадрабен вынужден буду забрать.

– Как это забрать?!

– Вот так и забрать. Запретить тебе жениться не в моей воле, а супруга твоя будущая с Радрадрабеном такое натворить может! Да ещё если родитель её подключится – а он спит и видит себя владельцем… Нет, исключено, такого не должно быть и никогда не будет.

– Ещё как будет! – упёрся Робин. – И что ты мне можешь сделать? Вред, как я понял, причинять кому-либо тебе запрещено, а уговорами меня не возьмёшь! Или в подземелье меня заточишь? Так имей в виду, заточали уже, покруче тебя маги заточали, и ничего! Меня так просто не удержать! Да и опять-таки, это прямое зло, как тут быть с твоим добрым статусом, а?!

– Да кому ты нужен! – негодующе фыркнул маг, отчего борода его задрожала и затряслась по всему лицу. – Заточать тебя… Ещё чего выдумал! Езжай себе. Только вот что: с тобой поедет мой посланец. И в дороге за тобой приглядит, и Радрадрабен доставит в целости. Ты кого в спутники предпочитаешь? В смысле, мужеского полу или же женского?

– Никого я не предпочитаю! И спутника никакого мне не надо! Не маленький, не заблужусь!

– Как знать, как знать, – ехидно улыбнулся вредный старикашка. – Очень может быть, что он тебе весьма и весьма пригодится, спутник-то... Ну да ладно. Кстати, как в Айтере в этом году виды на урожай? – неуклюже перевёл он разговор на другое.

Робин, оставшийся при своём мнении, мудро решил, что спорить с хозяином не стоит и охотно поддержал застольную беседу на нейтральную тему. Пусть этот Альманзур строит свои планы, Робин же будет действовать так, как решит сам. Как бы там ни было, завтра на заре он уедет, а если следом за ним потащится какой-нибудь «скелетик» – тут уж ничего не поделаешь, неприятно, конечно, но лес – он ничейный, даже скелет имеет право ехать, куда хочет. Однако на борт своего корабля никого граф брать не обязан! Так что, если хочет, пусть сопровождает хоть вплавь… Может, этот Альманзуров посланец и умеет плавать, но уж море-то ему всяко не переплыть! А если даже и переплывёт – на такой случай и меч имеется. Искрошить гада на мелкие кусочки, запечатать в кувшин и тихонько утопить, где поглубже! Никаких угрызений совести при таких мыслях Робин не испытывал: скелет-то и так мёртвый, ему ведь всё равно, что лежать на дне морском, что таскаться по дорогам. На дне, пожалуй, и поспокойнее будет.

Удовлетворённый такими соображениями, Робин продолжал учтивый обмен светскими репликами с Альманзуром, оказавшимся на диво искусным рассказчиком, и ужин прошёл и закончился в достойной и чинной манере. Всё те же услужливые скелеты проводили гостя в незатейливую, но уютную опочивальню и, пожелав глухими голосами покойной ночи, ушли.

На рассвете графа разбудила песня. Заунывные голоса, надрываясь, выводили нестройную мелодию, рефреном которой являлись, конечно же, слова «вечная слава сверхмогучему Альманзуру!». Граф зевнул, с хрустом потянулся и выглянул в окно.

От вчерашней скверной погоды не осталось и следа. Небо ярко голубело, как оно умеет голубеть только юной свежей весной; только что вставшее солнышко золотилось и играло на вершинах сосен, лёгкий нежный ветерок был напоен ароматами первых лесных цветов. У крыльца, выстроившись в две шеренги, десятка три «скелетиков» торжественно и сосредоточенно пели гимн своему повелителю.

Сам повелитель, который при дневном свете казался совсем крохотным, шуровал посреди двора у огромного медного казана, в котором варилось нечто настолько омерзительное на вид, что Робина едва не стошнило. Какие-то бурые слизистые щупальца переплетались и извивались в котле; содержимое его шевелилось и двигалось, время от времени сотрясаемое конвульсиями; всё это действо сопровождалось сладострастным пыхтением, а струйки пара, иногда достигавшие окна со случайным порывом ветра, доносили затхлое зловоние.

– Так, теперь луковой шелухи, – бормотал себе под нос Альманзур, мечась над варевом. – Немного амбры и толчёного помёта… Шесть капелек муравьиного спирта…

– Доброе утро, хозяин! – поприветствовал его Робин, стараясь дышать в сторону. – Спасибо за ночлег, за хлеб-соль! А только мне ехать пора, ты уж извини, дела!

– Погоди, не торопись, – не отрываясь от дела, пропищал Альманзур. – Уже недолго осталось, я к обеду закончу. Так, теперь полведра песочку… А ты завтракай, завтракай пока. Там тебе стол уже накрыт. Я распорядился.

– Благодарю, – саркастически уронил Робин. – Что-то не хочется после этих твоих ароматов. Еду я.

– Как знаешь, – пожал острыми плечиками старый маг. – Только твой попутчик готов будет не раньше обеда.

– Мне ждать некогда!

– Запомни, – поучительно поднял палец старый маг. – Если Альманзур советует что-либо сделать, разумнее всего этому совету последовать… Так, сварилось. Теперь остынет – и готово! Отличный экземпляр получился, между прочим, – и он звонко щёлкнул поварёшкой по котлу.

– Так это ты что, мне спутника готовишь?! – ужаснулся Робин, представивший себя в обществе варёного гомункула. Существо в чане напоминало полуразварившегося крудла, с которого предварительно содрали кожу.

– Его! – подтвердил маг. – Или её. Я ещё не решил. А что?

– Ничего, – сдержанно ответил граф. – Извини, хозяин дорогой, но я и один как-нибудь. Прощай!

Альманзур загадочно улыбнулся и ничего не ответил.

Робин в шестой раз выехал прямо к крыльцу Альманзура. Он пробовал ориентироваться по солнцу, пробовал никуда не сворачивать, даже если путь упирался в глубокий овраг; один раз рискнул даже двигаться задом – всё было тщетно. Не помогло ни размахивание Истребителем, ни выкрикивание боевых кличей – дорога упрямо приводила графа прямо к крыльцу с невозмутимыми стражами-скелетами. Каждый раз старый волшебник насмешливо поглядывал на рыцаря, но ничего не говорил и продолжал заниматься своим делом: он ваял.

В шестой раз всё было по-другому. Медный чан бесследно исчез, на месте кострища заплаткой зеленела свежая травка, а рядом с Альманзуром стояла Глендавейн!

– Нет-нет-нет! – предупреждающе поднял тощие ручки старый маг, останавливая мигом слетевшего с седла Робина. – Это только внешнее подобие, не более того! Я тут подумал, что тебе будет приятно путешествовать именно в таком обществе.

Робин не знал, как ему поступить. С одной стороны, перед ним – кукла, сделанная из… (тут Робина передёрнуло при воспоминании), чучело, мерзкий голем, созданный, чтобы лишить его Радрадрабена (и тем самым – настоящей Глендавейн!), а с другой стороны – вот же она, Глендавейн, те же длинные ресницы и ямочки на щеках, та же загадочная улыбка и задорный взгляд. К тому же ­– не отпустит его Альманзур одного, ох, не отпустит! А время идёт…

Граф решился.

– Ладно, чародей, твоя взяла. Пусть едет, если хочет. Но если с ней в дороге что случится – я не отвечаю!

– Конечно-конечно! – замахал тот руками. – Уж она-то сама за себя постоит, будь уверен!

– И ещё одно. Я её и пальцем не трону, слово чести, но только до тех пор, пока она будет держаться подальше от Радрадрабена. Иначе… – и граф красноречиво положил руку на рукоять Истребителя.

– О чём разговор! – весело согласился старичок. – Только железяку-то свою лучше ей отдай, она с ней получше твоего справится.

– Что?!

– Да не кипятись ты! Приглядись как следует. Это ж не твой меч. Думаешь, я тебе Истребитель так бы и оставил? Да с ним бы ты от меня сразу ушёл! А согласись, похож ведь, а?

Робин выхватил оружие из ножен и впился в него глазами. Древние руны на клинке таяли, как тает медуза, брошенная на раскалённый солнцем берег, и скоро от них не осталось и следа. Меч был хорош, даже весьма хорош, и очень похож на настоящий, но…

Граф вскипел. Да кто он такой, этот выскочка-маг, чтобы вот так запросто распоряжаться чужими вещами и поступками?! Кто ему разрешил совать свой нахальный нос в чужие судьбы?!

Робина охватила дикая ярость. Не рассуждая, он заученным приёмом рубанул Альманзура по шее – так, как разрубил в своё время не одну сотню чучел под бдительным взором сержанта-инструктора: сильно, ловко и с оттяжкой. Голове коварного мага по всем канонам положено было сейчас отделиться от туловища и начать самостоятельное существование.

Робин не обольщался, он понимал, что скорее всего одним ударом коварного похитителя обезвредить не удастся, но когда тот останется без головы, сделать это будет значительно легче. Пока ещё подбегут скелеты… Можно и успеть.

Он не успел. Меч натолкнулся на другой меч, который держала в руках Глендавейн, и этот меч был настоящий Истребитель!

Девушка играючи отвела ещё несколько отчаянных ударов графа и заставила его отступить, после чего протянула оружие рукоятью вперёд:

– Возьми свой меч, рыцарь.

– Так я и знал! – хихикнул Альманзур, притопывая ножками и поправляя бороду. – Экий ты петух! Ну ладно, не кипятись, остынь. Бери меч. И больше так не делай! – он погрозил пальчиком и потёр тонкую морщинистую шею. – К старшим надо относиться с уважением... Зла на старика не держи, он тебе ничего дурного не сделал. Ты ещё Альманзура благодарить будешь, помяни моё слово!

Ошеломлённый Робин, стараясь не глядеть никому в глаза, молча сунул Истребитель в ножны. Вот так дела – его, лучшего фехтовальщика выпуска, опозорила девчонка! И даже не девчонка а, стыдно сказать, полукрудл какой-то!

– Ничего позорного в этом нет, – как всегда легко прочитал его мысли Альманзур. – Я, между прочим, как мечника с тебя её лепил. Так что силы у вас равны. Ты, главное, не горячись по пустякам, граф, это тебе здорово вредит… Ну, езжай, теперь вам и в самом деле пора.

– А… а на чём она поедет? – невпопад спросил Робин.

– Ей ни на чём ехать не надо, – охотно пояснил Альманзур. – Когда нужно, она сама в коня превратится может. Так что тут тебе прямая выгода. Чуть что – седлай её и вперёд!

Робин открыл было рот, но тут же его и закрыл. Как уж там дальше сложится – неизвестно, а пока, глядишь, от этакого подарка и в самом деле может быть какая-то польза. Тем более, что упрямый колдун, конечно, от своего не отступится.

Правда, Робин тоже был упрям. Посмотрим, подумал он, кто кого в конечном итоге переупрямит. Посмотрим!

-- продолжение следует --