Радрадрабен

Рухи обитали на задворках Долины Ужасов, в неприступных скалах, и были настолько осторожны, что почти никогда не тревожили волшебников своим появлением. Магия на них почему-то не действовала – то есть не действовала на взрослых особей, птенцы и яйца такой защиты не имели. Поэтому существование магов и рухов находилось в состоянии необъявленного перемирия, поскольку любое столкновение привело бы к неприятным последствиям для обеих сторон. Более того, и маги, и рухи иногда прибегали к взаимным услугам, хотя такие случаи бывали нечасты.

Рухи были почти что птицы. Вот именно, что почти: тело и крылья их, как и положено, покрывали жёсткие длинные перья, загнутые клювы свидетельствовали о хищных наклонностях, но вместо честных птичьих лап эти создания имели нечто вроде обезьяньих конечностей, которых насчитывалось целых шесть. Голов, кстати, было две – именно этот избыток, возможно, и был причиной некоей разумности рухов. Нрав они имели скрытный, расцветку непритязательную, серо-коричневую, наподобие простых воробьёв, но были громадны и могучи. Питались они, скорее всего, белыми медведями.

Была, впрочем, у этих птиц неодолимая слабость к блестящим цветным камням, что делало их похожими на обычных сорок. Причём рухи прекрасно разбирались в драгоценностях, так что подсунуть им, скажем, цветное стекло вместо рубина или сапфира было невозможно. Тот, кто позволял себе расплатиться за оказанную услугу фальшивкой, рано или поздно обнаруживал свой замок донельзя загаженным едким помётом – и такое повторялось до тех пор, пока виновный не отдавал честно заработанную плату. Сами же рухи не обманывали никогда.

Ничего не поделаешь – Гофлареху, Сузу и Арудону пришлось раскошелиться. Некоторое количество самоцветов в виде задатка перекочевало в одно из неведомых гнёзд, а гигантская серая птица, сделав круг, бесследно сгинула в кромешной ночи, опустившейся на Долину.

– А он справится? – с сомнением спросил Арудон. – Может, лучше всё-таки было привлечь Кадаламуса?

Гофларех не ответил. Он молча хмурился, покусывая кончик бороды. Всё, что мог, он уже сделал: задача руху была растолкована самым тщательным образом, предупреждение о бережном отношении к людям повторено не менее десяти раз, но всё, чего добился старый колдун, это того, что цена задания только возросла – пришлось добавить огромный голубой бриллиант, который Гофларех считал гордостью своей коллекции…

Огромная птица, крепко ухватив яхту за конец мачты, с ужасной скоростью неслась куда-то вдаль, не обращая никакого внимания ни на заклинания Кая, ни на причитания перепуганной ведьмочки. Она всё набирала высоту, и скоро, пробив облака, уже мчалась между причудливо громоздящимися воздушными горами. Здесь, над облаками, ещё витали последние лучи садящегося солнца, а внизу мир был уже во власти сумерек.

Робин, попытавшийся было добраться до салинга и рубануть по лапам чудовища Истребителем, вынужден был отказаться от этого намерения: ветер от движения был такой, что ни о каком лазании не могло быть и речи. Какое там, удержаться бы на палубе! Даже дышать приходилось, отворачиваясь в сторону и прикрывая лицо. Кораблик, взрывая облака, протестующе скрипел и вздрагивал. Положение становилось критическим.

– Глендавейн, врежь ему! – прокричал он сквозь мчащийся воздух, больше напоминавший плотную вату.

– Бесполезно! – отозвалась волшебница. – Рухи магии не боятся.

– Кто? Какие ещё руки?

– Да не руки, а рухи! Это птицы такие! У нас в Долине живут. Я таких уже один раз видела…

– И как с ними бороться?

– Никак!

Граф с отчаянием взглянул было на Кая, но тот, пожав плечами, также отрицательно покачал головой.

Тут Робин сообразил, что даже если чудовище их и отпустит, это не приведёт ни к чему хорошему. Оставалось надеяться только на помощь свыше. Граф в отчаянии поднял лицо к небу – впрочем, «поднял» было не совсем верно: небо расстилалось вокруг, практически везде, и было неясно, в каком именно направлении следовало повернуться при обращении к небожителям. Это вызывало дополнительное раздражение.

– Эй, Пах! Ты что, ничего не видишь, божья морда?! – вне себя завопил Робин.

Как бы в ответ одна из величественных облачных гор резко вспухла и заклубилась, внутри её словно затрепетало пламя бесчисленных свечей. Туча налилась ядовитым синим цветом, из неё высунулась исполинская рука и ухватила руха за хвост. Тот отчаянно затрепыхался и гнусно заорал, пытаясь дотянуться клювами до руки – не выпуская, однако, «Медузу» из цепких лап – но тут хвост не выдержал: пучок перьев остался в кулаке, а утратившая способность к управляемому полёту птица вместе с кораблём стала проваливаться сквозь плотные облака – вниз, вниз, туда, где сквозь редкие просветы угадывалась враждебно вспучившаяся скалами поверхность, поросшая корявым и каким-то неестественным лесом – фиолетовым с желтизной.

... Удар о землю был такой силы, что корпус судна лопнул, и шпангоуты с левой стороны высунулись, как рёбра из лежалого трупа. Рух погиб: после удара он, по инерции продолжая двигаться вниз, был проткнут мачтой, словно каплун вертелом – на него, конечно же, не подействовало охранное заклинание, очень своевременно применённое Каем. Зато остальных оно, похоже, спасло от лютой смерти, более того, никто ничего не только не сломал, но обошлось даже без крупных синяков. Похоже, Альманзур знал, что делал, снаряжая голема в спутники Робину.

Граф болезненно покряхтел – больше для вида – и, выбравшись из обломков, огляделся вокруг.

Приземлились они на каменистом косогоре, проехав на остове судна по склону приличное расстояние, ломая кусты и невысокие чахлые деревца, породу которых в условиях недостатка видимости определить было невозможно. Поражала царившая вокруг мёртвая тишь, особенно по контрасту с только что свистевшим в ушах ветром и грохотом падения. И зверь, и птица словно избегали здешний край – по крайней мере, никто не возился в кустах и ни одной вспугнутой пичуги не вспорхнуло поблизости. Даже ветер, казалось, умер – не шелестела листва, не было ни единого из тех едва уловимых звуков, из которых и складывается самая полная лесная тишина.

– Кр-р-ровушки!.. – вдруг чуть слышно раздалось из темноты. – Кр-ровушки дайте!

Голос был глухой, под стать царившему вокруг жуткому безмолвию. В сплетении ветвей, в самом непроглядном сгущении мрака зажглись вдруг мертвенно-зелёные глаза – большие, немигающие, с узкими щелеобразными зрачками.

– Вампир! – мгновенно среагировал Кай, набрасывая заклинание. – Осторожно! Я его удержу, близко не подпущу, но вокруг могут быть другие!

– Помнится, против упырей хороша добрая сталь, – не растерялся Робин, обнажая тускло блеснувший меч.

– Как вам не стыдно! – возмутилась Глендавейн. – Он же голодный, еле на ногах держится! – она шагнула вперёд. – Иди сюда, не бойся! Ты, наверно, есть хочешь?

– Что?! – растерялся граф. – Вейни, ты что, собираешься его кормить? Его – кормить?! Они же кровососы, они… Его же убить надо!

– Нет! – голос волшебницы зазвенел от сдерживаемого гнева. – Никогда не следует без крайней нужды отнимать жизнь, ни у кого, даже у вампира! Он же не напал, он попросил! Понимаете – попросил! А что касается крови, – обратилась она к вампиру, – то вот свежий рух, ещё тёплый. В нём крови столько, что на сотню таких как ты хватит!

Упырь что-то пискнул и тенью метнулся прочь.

– Ага, он теперь напьётся, придёт в себя, а потом всех нас перекусает! – возмутился Робин.

– Не перекусает, – вдруг торопливо забормотала Бетта. – Не перекусает, не перекусает… А что будет, если эта мёртвая птица тоже заразится и станет вампиром? Если она потом клюнет… Ой, что я говорю! Не клюнет, не клюнет…

– Глупости! – фыркнула волшебница. – От укусов вампирами не становятся, это предрассудок! Вампиром нужно родиться!

– Это правда, Кай? – перестраховался Робин.

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Но проверять не советую. Правда, если это тебя успокоит, то я его больше не чувствую. Странно. Как сквозь землю провалился!

Робин хмуро кивнул, а Бетта облегчённо вздохнула, продолжая беззвучно шевелить губами.

– Давай, я тебе помогу, – обратилась к ней Глендавейн. – Сил нет смотреть, как ты мучаешься. Хочешь знать заранее, сбудется то, что ты думаешь сказать, или нет?

– Конечно, хочу!

– Тогда отойдём-ка в сторонку, я над тобой чуть-чуть поколдую.

Тем временем Кай не терял времени зря. Откуда ни возьмись, под ногами засновали скелетики змей, ящериц и лягушек. Каждая дохлая рептилия тащила то сухую веточку, то клочок мха и, когда горючего материала собралось достаточно, как бы сам собою вспыхнул небольшой костерок, над которым Бетта тут же приладила теми же странными прислужниками разысканный в обломках котелок.

Графу стало противно. Больше всего его поразило не использование Каем умерших гадов, а то, что Глендавейн отнеслась к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. А ведь даже Бетта, и та скривилась и старательно вытерла посудину перед тем, как повесить над костром.

Волшебница же, усадив ведьмочку на поваленный ствол, поросший мягкими лишайниками, принялась сосредоточенно водить у той перед лицом ладонями, иногда прикасаясь ко лбу подушечками пальцев, жестом попросив всех удалиться и не мешать. Кай, церемонно поклонившись, занялся приготовлением ужина, а Робин тоже отошёл, но совсем в другую сторону. Ему нужно было подумать и разобраться в сложившейся ситуации.

Так, значит. «Злая» Глендавейн его не любит, это ясно. Хотя чего ещё было ожидать от Радрадрабена, если тот был получен от «доброго» Альманзура! Хотя, что именно от него – тоже ещё не факт. Кто это видел? Эх, жаль, раньше не сообразил спросить у Гийома!

Впрочем, не в Радрадрабене дело. Ведь вот она, Глендавейн, а что толку? Даже если Гофларех согласится отдать дочь – а он не согласится, придётся через Паха давить – даже если он и согласится, сама-то Глендавейн согласится ли? Что-то не похоже. Стало быть, надо будет вернуть её любовь, опять же магией, посредством Радрадрабена… А если пользовать его самому, а не отдать его Паху, как договаривались, тогда и Пах не захочет заставлять Гофлареха. И впридачу и тот, и другой станут ему врагами. Ну и ладно, зато Глендавейн останется с ним. Только вот надолго ли? Ведь раздавят, как мух раздавят! Хоть ты у какого другого бога защиты проси!

Граф вздохнул и в задумчивости остановился под корявым, словно обугленная головешка, деревом. Будущее рисовалось в самых чёрных тонах. Как ни крути, нужно срочно добывать Радрадрабен. Легко сказать! И мало этого, теперь судьба забросила их непонятно куда, и как отсюда попасть в Долину Ужасов? Впрочем, Глендавейн же должна знать! Только вот захочет ли она туда возвращаться? И кстати, не мешало бы перед этим запастись какой-нибудь тёплой одеждой…

Мрачные мысли гнали графа всё дальше от навязанной ему компании, которую и видеть-то не хотелось, от костра, разведённого хозяйственным Каем, даже от Глендавейн, на которую граф почему-то обиделся, хотя и понимал, что поступает глупо. Он уселся на краю обрыва и поднял угрюмое лицо к тёмному и безрадостному небу, откинувшись назад. Боги покинули его, покинули этот мир, лишённый счастья и справедливости. Ну и пусть! Всё равно он не сдастся. За счастье нужно бороться. И победить, несмотря ни на что!

Внезапная боль в запястье вернула его из мира грёз. Граф отдёрнул руку и уставился на небольшую пёструю змейку, висевшую на руке, крепко сжав челюсти. Мгновенно вспомнились слова старого Козла о «змеях-ползающих-по-ветвям-деревьев-растущих-на-жёлтых-камнях», но следовать универсальному совету «убегать» было уже поздно, и единственное, что успел сделать Робин перед тем, как потерять сознание – это оторвал от себя проклятую змеюку и швырнул её с обрыва вниз.

Очнулся он от ощущения какого-то нелепого умиротворения, слабости и головокружения. Когда он зашевелился и с трудом сел, мир вокруг покачнулся, но довольно скоро пришёл в почти нормальное состояние. Граф, превозмогая тошноту, огляделся.

Прямо перед ним, нахохлившись, сидел на корточках давешний вампир, вернее даже не вампир, а так, вампирёныш – теперь это было видно ясно.

– Ты чего? – невпопад спросил граф.

– Ничего, – свистящим мёртвым голосом ответил тот. – Вот, укусить пришлось. Не бойся, скоро заживёт, зато весь яд я высосал.

Робин скосил глаза на руку и тупо поглядел на заметно расширившуюся ранку, которая, впрочем, на глазах затягивалась молодой розовой кожей.

– Даже шрама не останется, – пообещал упырь, проследив за его взглядом. И, подлец, облизнулся!

– А я теперь… – граф не договорил.

– Ничего с тобой не будет, – прошелестел тот. – Главное, пей побольше жидкости. У тебя большая потеря крови, но тут уж я не виноват. Так надо было.

– Ага, – с трудом соображая, кивнул граф. – Вот, значит, как… Спасибо, конечно…

– Пойду я, – внезапно забеспокоился вампир. – А то твои вон опять всполошились. Как бы молнией в глаз не получить!..

– Дай-ка руку! – скомандовал Робин. – Помоги встать, пусть увидят. А то и в самом деле, как бы чего не вышло.

Упырёнок тревожно огляделся, но руку всё же подал и подняться помог. Когда к обрыву ровным волчьим бегом вылетел Кай, превозмогающий тошноту граф уже стоял, опираясь на худое, но на удивление крепкое плечико, и старался не слишком шататься.

– Не трогать! – рявкнул он, видя, что подбежавшая следом Глендавейн уже катает между ладоней безобидный с виду огненный шарик. Робин отлично знал, что это такое, более того – видел в действии.

Маги переглянулись, нахмурились, но никаких враждебных действий предпринимать не стали. Только Глендавейн, поморщившись, отшвырнула свой шар далеко в сторону. Земля содрогнулась, над обрывом тяжело вспучился багровый пузырь пламени, с грохотом осыпались обломки раздробленных утёсов.

-- продолжение следует --