Радрадрабен

Звено пятьдесят девятое

Покрытый копотью Гофларех протянул сухую ладонь:

– Дай сюда!

Робин крепко сжал Радрадрабен в кулаке. Ни за что! Губить свою последнюю надежду ради этого паука? Ишь, как глазками-то рассверкался! Хрен тебе, а не мировое господство!

– Нет, не ему! Мне! Мне давай! – завопил невесть откуда вынырнувший Арудон, тоже протягивая руку, отягощённую множеством колец.

Ещё один, с отвращением подумал граф, инстинктивно убирая Радрадрабен за спину. Нет уж, только не тебе, жаба!

Гофларех медленно повернул голову и уставился на Арудона неподвижным змеиным взглядом. Тонкие губы его беззвучно зашевелились. В наступившей тишине слышно было, как внутри Арудона внезапно заурчало и забулькало, затем отчётливо почувствовался позорный едкий запах. Однако побледневший Арудон не сдавался: слишком многое было поставлено на карту, и тут уж было не до условностей. Он кое-как переминался на одной ноге и молчал.

Робин непроизвольно хрюкнул от смеха, но тут же согнал с лица улыбку и потащил из ножен Истребитель.

– Правильно, не давай им! – прошелестел голос Воссы.

Вот как, и этот туда же!

Гофларех стремительно обернулся. Робин тоже глянул в ту сторону и обомлел: Восса был не один – похоже, весь вампирский клан в полном составе явился за Радрадрабеном!

– Кто?! – брызгая слюной, в испуге закричал Арудон. – Кто привёл сюда этих? Гоф, да сделай же что-нибудь! – похоже, он напрочь забыл и то, что сам является колдуном, и то, что только что чуть не сцепился насмерть с «другом Гофом».

– Я привёл, – на освещённое место выступил Кай, довольно потирая руки. – Я, Альманзур Сверхмогучий. Я предупреждал, что не допущу, чтобы артефакт попал в плохие руки. А достойный Восса взялся мне в этом помочь.

– А почему вы выступили на его стороне? – злобно ощерившись, обернулся Гофларех к вампирам. – Вам что, милее эти, что с Горы?

– Альманзур поклялся, что не станет добиваться власти над миром. И мы ему верим, – ответил Восса.

– Ишь ты! Власти над миром... А чем это тебе моя, допустим, власть не по нутру?

– Любые перемены на Побережье будут через кровь и смерть. А нам не нужны смерти.

– Да почему?! Вам-то какая разница?

– Нам нужна пища. Поэтому вампиры кровно заинтересованы в сохранении поголовья людей. И мы готовы драться за это!

Гофларех озирался, спешно придумывая какой-то новый план. Однако ничего хорошего ему, видимо, в голову не приходило: ведь стоит лишь начать, стоит прикончить первые ряды – остальные хлынут всей массой и сомнут… Разорвут ведь, пожалуй, несмотря на всю магию: уж больно близко подобралось вурдалачье племя! Да тут ещё и Альманзур…

Внезапно сверху оглушительно грохнуло, и над головами собравшихся в туче солёных брызг возник Суз. Воспрявший духом Арудон тут же взял наизготовку свой боевой костыль, причём из-за его шевеления распространилась новая волна смрада. Ситуация вновь склонялась в пользу злых сил.

Отфыркиваясь и встряхиваясь, как собака, обдавая при этом всех новыми порциями холодной капели, Суз протянул руку вниз. Рука его неестественно удлинялась и вытягивалась, пока раскрытая ладонь не оказалась прямо перед лицом графа:

– Гони сюда Радрадрабен! А с остальными я после сам разберусь!

Внеся таким предательским образом раскол в сплотившиеся было ряды представителей Долины, Суз вновь привёл весы фортуны в неустойчивое положение. Робин отступил на два шага и встал в классическую оборонительную позицию. Однако это был ещё не финал. Окончательно запутало дело появление Глендавейн, да не одной, а в компании с молодым и энергичным магом – тем самым, понял Робин, про которого говорил Шар.

– Мы, Яйкояр Заядлый и Глендавейн Милостивая, – безапелляционно заявил этот самый маг, – во избежание катастрофических последствий для всего мира заявляем права на артефакт, именуемый Радрадрабен!

Робин заколебался. Кто знает, может быть, он и отдал бы Радрадрабен Глендавейн, если бы не этот красавчик с ней рядом. Что-то удерживало его от такого поступка – может быть, проснувшаяся ревность, а может быть – осторожность загнанного в угол зверя.

Гофларех досадливо крякнул, оглядываясь на дочь. Это ж надо такое придумать – Глендавейн Милостивая! Не Грозная, не Беспощадная, не Жестокая, наконец! Теперь сраму не оберёшься…

– Ну, – скрипуче спросил он Робина, – чего же ты ждёшь? Давай сюда вещь, и покончим с этим делом!

– Не дам, – откликнулся Робин и отступил ещё на шаг. Теперь он упирался спиной в глухую каменную стену; впрочем, он отлично понимал, что эта каменная незыблемость – ничто для колдуна. Положение было отчаянным.

– Правильно, и не давай, – послышался внезапно ещё один голос. В пространстве между графом и ощетинившимися магами появилась Сепулия – как обычно, во вспышке своего фирменного цвета.

– Коснись Радрадрабеном меча! – приказала она, кокетливо помахивая перед собою рукой, чтобы разогнать остатки свечения.

Робин повиновался беспрекословно. Радрадрабен тут же выскользнул из пальцев и, словно обнюхивая, полетал туда-сюда вдоль лезвия; затем, словно решившись, юркнул в середину Истребителя – словно всосался в полированную сталь. Меч от этого слегка нагрелся и зазвенел тонким, чуть слышным звоном. Клинок засветился благородным жемчужным светом, по которому время от времени пробегали белые искры.

– Отлично, – удовлетворённо заключила Сепулия. – Теперь твоё оружие способно сокрушить абсолютно всё. Действуй же, рыцарь!

– Сокрушить всё?! – повторил Гофларех, пожирая глазами меч. – Робин, зятёк дорогой, да мы с тобой теперь…

– Какой он тебе зятёк?! – вмешалась Глендавейн. – Ты меня, папа, спросил? Так вот, я его не люблю!

– Не слушай, не слушай! – замахал руками Гофларех. – Это она так, девичьи штучки! Покочевряжится и полюбит…

– Ничего не полюбит! Сказано – не люблю, значит ­– не люблю!

Не люблю?!

Робин стоял ошеломлённый, опустив непобедимый меч.

Время словно замедлило свой бег. Как же так? Почему? Он ведь ясно помнил, как смотрела на него Глендавейн – и это было так недавно… Или давно? Что же натворил этот проклятый Радрадрабен? Неужели кому-то позволительно так играть с чувствами людей? Да будьте вы прокляты, безжалостные боги!

Он с трудом воспринимал, что Сепулия понукает и торопит его, одновременно повелительными движениями спроваживая чересчур ретивых соискателей мирового господства на безопасное расстояние.

Так вот он, тот самый поединок, предсказанный Беттой! Поединок с самим собой... Со своей совестью. Или сломать чарами Радрадрабена волю Глендавейн – но как тогда жить, если вечно перед глазами будет стоять её сегодняшнее пылающее от гнева лицо… Или?

Робин сжал челюсти. Хоть бы одно ласковое слово, хоть бы какой-то намёк! Не любит… А, собственно, она никогда и не говорила, что любит, всё это только с Бекиных слов! Неужели и тут соврал, проклятый прохвост?! Не любит… Что ж, придётся с этим как-то жить. Стиснуть зубы и перенести. Есть у мужчин такая способность – переносить. Ни от кого бы такого не стерпел Робин, а от Глендавейн стерпит. Зато никто никогда не посмеет сказать, что он, граф Айтер, опоясанный рыцарь, поступил против чести! Глендавейн отвергла его любовь – что ж, это её право. Теперь он может только одно – сделать так, чтоб было лучше любимой… Он будет до конца благороден, а что теперь творится у него в душе – никого не касается. И раз так, то никаких обязательств ни перед кем у него больше нет. В конце концов, разве Радрадрабен – не собственность Айтеров?! И Айтер им распорядится так, как захочет. И пошли они все – и боги, и колдуны, и вампиры! Жребий брошен.

Больше всего ему сейчас хотелось… А чего, собственно, ему сейчас хотелось? Гордо выйти отсюда с высоко поднятой головой и так грохнуть дверью, чтобы они поняли… Что поняли? Что нельзя так использовать человека, если он человек, что нельзя быть такими… такими… Да нет, ничего никогда они не поймут! Граф Айтер им был нужен только как способ, отмычка к Радрадрабену, и не более того, а на самого графа Айтера всем наплевать. Наплевать и растереть. И богам, и колдунам, и вампирам, и самой судьбе... Что ж, пусть теперь не обижаются.

Он последний раз обвёл глазами всех присутствующих, коротко кивнул Глендавейн в знак прощания и решительно повернул Кольцо Перемещения.

.

Звено шестидесятое

Кольцо не подвело. Робин вновь очутился в знакомом до тошноты фиолетовом лесу, прямо перед входом в пещеру Хранителя. Впрочем, у него и не было иного выхода, как только воспользоваться кольцом: ни Сепулия, ни остервеневшие от близости заветной цели маги добром нипочём бы его не отпустили, да и, если даже не брать в расчёт колдунов, пробиваться через плотные вурдалачьи ряды, несмотря на меч – риск смертельный. Слишком уж их было много.

Стоят они все теперь, наверное, боясь пошевелиться и следят друг за другом: любое движение может быть расценено как нападение; чуть что, и начнётся такая мясорубка… А может, уже началась, и им теперь не до Робина. Впрочем, как и ему до них.

Зато здешнюю стражу граф прошёл играючи. Собственно, никто и не чинил ему никаких препон: посверкивая глазами на пылающий Истребитель и отрыгиваясь огнём, земляные драконы предпочитали держаться на почтительном расстоянии, взбудораженно подталкивая друг друга и глухо взрыкивая. Драконы волновались – и от этого ещё сильнее испускали характерную удушливую вонь. Впрочем, графа теперь не могли остановить ни запах, ни дружное нападение, ни таинственный голос «не ходи туда!», буквально взревевший в его ушах.

– Ага! Как же, не ходи. А ещё – мой бог в заднице Гофлареха, в вонючем дерьме Арудона и дерьмовости всего этого мира! – пробормотал он. – Хватит, такое мы уже слышали!

Как ни странно, после этих слов драконы потеряли к нему всякий интерес. То ли это было секретным паролем, то ли быстро шагающий граф переступил ту незримую границу, за которой обязанности охранников кончались, но стража, разочарованно ворча, разбрелась по своим норам.

Кроме надежды, что Хранитель Весов (он ведь тоже как-никак бог!) снизойдёт к человеческим нуждам и защитит его от всякого рода посягательств, других надежд у Робина не оставалось. В самом деле, Гофларех-то, естественно, знал, куда он отправился, да и другим магам разобраться в этом особых трудностей не составит, не говоря уж о Сепулии. Тут граф криво усмехнулся: похоже, Паху так и придётся щеголять в женском теле. Впрочем, это ещё если Хранитель помочь захочет. А он может и не захотеть…

– Захочет, захочет! – тут же откликнулся Хранитель: видимо, прочитал мысли Робина.

Был сегодня бог не похож на себя. Куда-то подевалась вся былая сварливость, и на лице его застыла торжествующая улыбка. Не было теперь на хозяине пещеры ни живописных лохмотьев, ни пышного парадного одеяния, а был он одет в скромную и прочную дорожную одежду. В руке у Хранителя была тоненькая изящная кочерга, которой он споро шуровал в шевелящейся магической субстанции, окутывающей Весы.

– Последний штрих… – пробормотал он, особым вывертом подцепив кочергой что-то, видное лишь ему самому. – Всё! Теперь ни богам, ни смертным ходу сюда нет!

– Спасибо! – от всего сердца поблагодарил Робин, опуская Истребитель.

– Погоди, ты ещё не так будешь меня благодарить! – откликнулся Хранитель Весов. – Я тебя богом сделаю!

– Богом?!

– Ну да, богом! Что, может, скажешь, не хочешь?

Робин только разевал и закрывал рот, не в силах сказать ни слова. Это уж было слишком. Слишком даже для сегодняшнего, не бедного событиями дня.

– Сколько всего учесть пришлось! – мечтательно продолжал Хранитель. – Вплоть до мельчайших деталей! Один Цудуляр чего стоил – премерзкий тип, должен заметить. А пришлось буквально в душу к нему влезть, да так, чтобы он сам поверил, что он бог… А тут ещё эта мелкота, Гофларех с Альманзуром. Да и прочие маги тоже под ногами путались... Но главное было – богам глаза отвести. Тот же Пах, скажем – это тебе не какой-нибудь Арудон!

– Так Пах теперь…

– Да знаю! Моя работа. Неплохо задумано и ловко исполнено, согласись, а?

– Ловко то ловко…

– Нет, но как спланирована вся операция! – не слушая Робина, вещал Хранитель. – Учись у мастера, пока можно!

– Ка… Какая операция?

– Какая! Я-то, видишь ли, всемогущ только здесь, в пещере, а снаружи всё моё умение пропадает. Думаешь, почему я сам себе потолок-то починить не мог? А? Ну да ничего, теперь это всё в прошлом! Пришёл мой черёд! Наконец-то!

– Ничего не понимаю! Ты прости, пожалуйста, но…

– А что тут понимать! Теперь ты будешь вместо меня Хранителем Весов, а я пойду по свету погуляю. Смотри у меня, первые три сотни лет к Весам не прикасайся! Я там всё настроил, так что просто присматривайся, как и что. Я, возможно, годков через двадцать-тридцать забегу, проверю.

– Так это что, я тут столько лет сидеть должен буду?! – ужаснулся граф. – Это ж… Это ж тюрьма какая-то! Это даже хуже тюрьмы!

– Ничего, привыкнешь. Время от времени можешь выходить, гулять по окрестностям – только не часто и не надолго. Впрочем, нет, а то ещё сбежишь! Сиди-ка лучше дома. Да тебя, впрочем, отсюда и не выпустят, я распоряжусь.

– Как же, не выпустят, – не уступал Робин. – Вот! – он помахал Истребителем, и для убедительности сделал несколько выпадов.

– Так оружие я заберу, – возразил, осклабившись, Хранитель. – Мне ж без Радрадрабена наверху делать нечего. Бог я или не бог, в конце концов?! И теперь я намерен это кое-кому напомнить… Впрочем, тебя это не касается. Ты свою задачу уже выполнил, теперь можешь отдыхать.

– Радрадрабен я не отдам! – отчаянно крикнул Робин. – И силой ты у меня его тоже не отберёшь! Этого меча даже боги боятся! – он, упрямо раздувая ноздри, поднял светящийся клинок и твёрдо встал против Хранителя, меряя того сузившимися от ярости глазами.

Хранитель расхохотался.

– Ты что, смертный, намерен бороться против судьбы? – издевательски спросил он. – Взгляни на Весы: я уже давным-давно всё и решил, и совершил! И позаботился, козявка, чтобы ты не смог поднять на меня меч, даже такой, как этот, так что и не мечтай. Давай сюда Радрадрабен!

Робин секунду постоял, а затем, холодея от собственной дерзости, перехватил Истребитель поудобнее и с разворота шарахнул пылающим лезвием прямо по Весам:

– Н-н-на!!!

.

Кольцо цепи (эпилог)

– Пой, менестрель!

Робин поёт. Умелые пальцы быстро бегут по струнам Вострубителя, и старая лютня отзывается чистым и берущим за душу звуком. Не зря, ох, не зря его прозвали Золотым Горлом! Может Робин заставить слушателей и смеяться до упаду, хлопая в лад ладонями по столам меж пивными кружками, а может и заставить пустить слезу, украдкой вытирая большим пальцем глаз – якобы соринка попала – чтобы не сказал потом никто, что такой-то, мол, слаб характером и глаза у него на мокром месте.

Робин поёт про то, что было, и про то, что могло бы быть. Причудливо складываются в балладе события, вьётся цепь, нижутся имена. Вроде бы про Побережье поёт менестрель – да в то же время и не совсем про Побережье: ну где это, скажите на милость, можно у нас встретить не то что волшебника или дракона, а хотя бы самого завалящего василиска?! Может быть, когда-то такие и были, но сейчас-то даже старики слыхом не слыхали ни про хумми, ни про троллей с гномами… Странно поёт менестрель, но до чего же складно и завораживающе! Так бы и слушал снова и снова!

– Пой ещё! Пой, Золотое Горло!

Робин поёт. А что остаётся нищему бездомному певцу? Не идти же махать мечом и в третий раз зарабатывать себе рыцарское достоинство. Да и где ещё его взять, этот меч! Зато вот петь он умеет. И когда Бетта пройдёт по рядам, хватит у них и на добрый ужин, и на чистую каморку где-нибудь под чердаком. Славная девчурка эта Бетта! Жаль только, что немая. И задумчивая слишком. Иной раз уставится в одну точку – и молчит целыми часами, словно видит то, что недоступно больше никому. Хотя кто знает, может, так оно и есть… В таких случаях Робин подсаживается к ней, обнимает за плечи и так же молча начинает гладить её по голове.

И ничего, проходит наваждение. А девичьи слёзы – вода… Что уж теперь грустить! Да и какой там из Робина утешитель. Тем более, что и утешать-то непонятно из-за чего – из-за несбывшегося, что ли? Где теперь замок Айтер, где Глендавейн, да и была ли она?

И вскоре уже вскакивает Бетта, и заливается своим серебряным смехом, и кивает на лютню: поиграй, мол. А уж как она танцует!

Любит Бетта слушать, как складывается очередная сага. Подопрёт кулачком подбородок и сидит тихо, как мышка, вся внимание, а глаза такие огромные, что пел бы для неё и пел… Слышать-то она слышит куда как хорошо, только вот почему-то не говорит.

– Пой, менестрель!

И Робин начинает новую песню о том, как однажды в эту самую таверну завернёт весёлый бродяжий король Бека Арафейский, и в свите его будут молодцы-эльфы в зелёных кафтанах, с тугими луками и озорными глазами, и пойдёт веселье до рассвета, и каждый сполна получит всё, что заслужил. И как наутро они поедут в замок к графу Айтерскому – отдохнуть немного и вновь зажить жизнью интересной и славной.

– Ещё! Ещё, менестрель!

Но Робин уже устал, он сидит, медленно перебирая струны Вострубителя натруженными пальцами. Время от времени, когда никто не видит, он опускает кисти со взбухшими жилами под стол – после выступления по ладоням иногда проскакивают беззвучные серебряные искры, уносящие усталость. Он не любит, когда это видит кто-то чужой: страннику незачем лишние расспросы. Тем более, что и объяснить что-то кому-нибудь Робин вряд ли сможет.

А всё-таки, как было бы интересно, если бы прошлое на минутку заглянуло в гости и напомнило о себе – ну, хотя бы, скажем, влетела в окно та самая муха, величиной с молодого поросёнка!

-- КОНЕЦ --