Мужчина, которого можно ждать целую вечность

Моя бабуля, вообще-то, была дамою, на всю голову долбанутою. Вот взять, например, этот её заклин с платьем, в котором она хотела лечь в гроб. Казалось бы, какая нахрен разница, во что завернут твой старческий труп? Нет, с самого детства, лет с пяти меня преследовало вот это: «Лилечка, это очень важно!» — вынимает из провонявшего нафталином платяного шкафа целлофановый свёрток, — это моё похоронное платье. Ты лично должна проследить, чтобы когда я умру, меня положили в гроб именно в этом платье! — хорошо, ба!

— Не «хорошо, ба», а это очень важно, — говорит бабуля, и голова её начинает от волнения ходить из стороны в сторону.

— Ладно, я прослежу, чтобы когда ты умрёшь, тебя одели именно в это платье. Так сойдёт?

— Нет, милая, — бабушка неудовлетворённо мотает головой. — Ты должна мне ПОКЛЯСТЬСЯ, что сделаешь это!

— Окей. Перед лицом своей бабушки, я Родионова Лилия, торжественно клянусь — несколько наигранно начинаю я, прижимая левую руку к сердцу — лично проследить, чтобы после её смерти её тело было облачено в данное голубое платье с белыми кружавчиками!

— Хорошо, очень хорошо, внученька, — бабушка успокаивается, голова у неё больше не трясётся, и она, явно удовлетворённо отступает назад и плюхается в кресло. — Умница. Я верю в тебя.

Ну и что вы на это скажете? Шиза, правда? А я в этой шизе провела всё детство. Я свыклась с этим и считала… «Блимк!» Сейчас, подождите, у меня тут в мамбе сообщение…

— Спасибо )))

— Да нет, глаза как глаза

— От мамы )))) )) ))))

— Чёрт, зачем ты мне это прислал!

— Кто вам вообще сказал, что если тёлке прислать свой член, то она вся прям растает? Что за дебил это первым придумал?!

— Я бы сказала, скорее похож на консервную банку

— Нет, не из-под тушёнки, а типа как из-под детского пюре, гусиный паштет Агуша — Не знаю, мужик, я бы ей не позавидовала

— Сам иди туда, козёл!

— добавить пользователя в чёрный список

— да да да, уверена, ещё как!

Так вот, о чём это я? В детстве ты не можешь думать вот так критически, что твоя бабушка — поехавшая головой. Привыкаешь как-то ко всему этому. Но этот её культ собственной смерти — он ведь не ограничивался одним только платьем. «Лилечка, должен быть камень!» — это конечно же пошла тема про надгробный памятник. — «Да, бабуля, сделаем мы тебе белый памятник» — «Обязательно большой белый камень. Самый большой» — «Ага, большой-пребольшой…»

— Серёж, ну что ты как маленький? Курицу из холодильника возьми и разогрей в микроволновке! Да, и Вике тоже. Что «мам»? Макароны сами себя из магазина не принесут! Ты за ними сходил?

«Блиньк!» Щас, подождите, тут мне, кажется, в тиндере пишут.

— От мамы достались ))))

— Спасибо, приятно такое слышать от мужчины )) )))

— И у меня «создание семьи»

— ну, просто не написала…

— двое: мальчик и девочка

— слушай, они не какие ни прицепы и ни спинагрызы, а прежде всего люди!

— Это у тебя нет никаких шансов, моральный урод!

— «добавить собеседника в чёрный список»,

«уверена», вот жеж сраное убожество...

Ну так вот, о чём я? Ах да, про бабулины заклины! Но, конечно, самая большая заморочка у бабы Эли была насчёт её дома. Вы что! Дом ни в коем случае нельзя ломать, продавать, нельзя из него выселяться — в атмосфере этих “нельзя” прошло всё моё детство. А ещё дом должен быть непременно выкрашен, всегда в один и тот же цвет: голубые стены и белые наличники. И не дай бог тут что-нибудь изменить. Бабушка сама каждую весну полностью перекрашивала или подновляла дом: брала лестницу, кисточку и вперёд! Так вот наш дом и оказался единственным, на окраине города, прямо посреди автомобильной развязки. В две тысячи… кажется, в две тысячи пятом, когда губер дал распоряжение приступить к сносу, бабуля лично подстерегла его машину на выезде из администрации и бросилась ему под колёса. Ей тогда переломало обе ноги. Был скандал, судебное разбирательство, журналисты набежали, но дом она тогда отстояла. И с меня она перед самой смертью взяла… «блинк!» Щас, секундочку…

— Нет ))) мне реально сейчас 35

— Свежая фотка. Может тебе и паспорт показать?

— А вот тебе самому по фото 39 не дашь

— да скорее 59

— «добавить пользователя в чёрный список»

— Да

Ну вот такое сетевое общение… Конечно же насчёт дома бабуля тоже взяла с меня клятвенное обещание, что я буду жить в нём и не покину его, чего бы мне это ни стоило. «Да, бабушка! Клянусь, клянусь, клянусь, что мы никуда отсюда не переедем во веки веков!»

Мама рассказывала, что у бабы Эли была какая-то история с одним мужчиной, что, мол, она его очень долго ждала, лет до сорока, а он её кинул. Ну и она на этой почве немного двинулась головой. От отчаяния, видимо, сошлась с безногим инвалидом. Да, на танцах. Он ей заделал дочку — мою мамочку, а после — скоропостижно скончался от пьянства. Мама тоже особо не блистала здоровьем, так что в детстве я осталась один на один с бабушкой. Только теперь бабуля уже почти десять лет как умерла и лежит под своим столь обожаемым белым камнем. А нам по программе расселения аварийного жилья дали шикарную трешку в микрорайоне «Мурашки» — что я, дура какая, чтобы от такого отказываться?

— «Серёж, ну где я теперь буду тебе зубную щётку искать среди ночи? Кажется, они все были в белом пакете, возле ванной. Ничего страшного, поспишь одну ночь с нечищеными зубами. Нельзя быть таким маниакальным рабом своих принципов! Иди, спи!»

Так что прощай прогнивший старый дом! Сидим, как говорится, на чемоданах. Завтра с утра мы грузим вещи и переезжаем в шикарную новую квартиру!

***

Ранним утром, когда осторожный рассвет ещё не позолотил своими лучами верхушки деревьев в ближайшей лесополосе, а движение автотранспорта на выезде из города только набирало свою силу, в дом Лилии Мартыновой позвонили.

— Здравствуйте, — заспанная Лиля, завёрнутая в халатик, с интересом рассматривала столь раннего гостя. Это был мужчина среднего роста, на вид лет сорока, одетый во всё чёрное — то ли странный костюм, то ли форма какая-то. Фигура стройная, такая… да что там говорить, абсолютно идеальная фигура! И необычная чёрная униформа только подчёркивала все её изысканные линии. И глаза: серые, насмешливые, которые, казалось, забирались тебе внутрь пробирали до самых печёнок.

Наконец, Лиля отвернулась, не в силах более выносить этого обжигающего взгляда.

— Вы наверно из транспортной компании? Заходите, — она указала рукой в сторону коридора, — уже можно начинать грузить вещи. Правда, мы договаривались на девять часов, а сейчас ещё… сейчас ещё нет и…

— Эти глаза, — сказал мужчина, оставаясь на месте и всё так же глядя на неё в упор, — их ни с чем на свете не спутаешь!

— Ага… Красивые глаза, достались мне в наследство от мамы. Как дела? — ничего. Что делаешь — сижу вот скучаю и жду принца. Тридцать пять лет реально, фотография — моя. Разведёнка с прицепом: сын и дочка. Шансов конечно мало, но я всё равно не отчаиваюсь, — монотонно пробубнила Лиля, оглядываясь по сторонам. «Странно», — подумала она про себя, — «никакой машины нет. Если это грузчик, то что он, голыми руками собрался вещи переносить?»

— От мамы? — радостно переспросил грузчик в чёрном. — Так вы, сударыня, выходит, дочь Эльвиры Станиславовны? — говорил он красиво, звучно, но с каким-то еле уловимым акцентом. Во всяком случае, было видно, что русский язык — не его родной.

— Не совсем. Я дочь дочери Эльвиры Станиславовны. Она моя бабушка. Была бабушкой. Ну, пока ещё в своё время была живая, а сейчас умерла и лежит, как завещала, под большим белым камнем. На кладбище конечно же, — сказала Лиля, не сводя глаз с незнакомца, а про себя подумала: «что за ересь я несу? Надо уже как-то собраться и взять себя в руки!».

— Не успел, — прошептал мужчина, оседая на землю. — Как глупо было рассчитывать, что её физическая оболочка продержится столько лет!

— Сударыня, — он обратился к Лиле, — какой у вас сейчас год?

— Две тысячи девятнадцатый, кажется.

— Всё правильно, с сорок восьмого года прошло уже более семидесяти лет, простите, я болван. Но ведь нужно что-то делать, нельзя же так сидеть, — с этими словами он вскочил на ноги.

— С сорок восьмого? — недоверчиво уточнила Лиля, подойдя к чёрному грузчику, — вы хотите сказать, вам под сто лет?

— Тут так просто и не подсчитаешь. Релятивистский эффект, плюс пара регенераций. Скажите, где этот камень? До него далеко идти?

— Неблизко. Лучше бы конечно подъехать, — выдохнула Лиля, недовольная тем фактом, что встреча с таинственным незнакомцем стремительно превращается в банальное посещение бабушкиной могилы. — Но ведь вы без этого пришли… без транспорта. Я имею в виду, не вижу вашу машину. Тачку… мотор в смысле.

— У меня нет машины. Зато есть кое-что получше, — незнакомец обнажил браслет на левом запястье и нажал на нём кнопку. В небе над домом что-то засвистело. Только теперь Лиля догадалась посмотреть вверх и обнаружила, что всё это время они находились под брюхом гигантского космического крейсера, типа как были в Звёздных войнах, зависшего где-то посередине между землёй и облаками.

«То-то давно машин не слышно — небось сейчас весь город в панике эвакуируется»— подумала Лиля, глядя как из брюха крейсера вываливается и несётся в их направлении штуковина, отдаленно похожая на навороченный мотоцикл с реактивными двигателями по бокам.

— Садитесь! — мужчина в чёрном быстро оседлал свой диковинный мотоцикл и указал на место сзади себя, — нам надо поскорее добраться до кладбища.

— А держаться… я так понимаю, держаться тут надо за вас? А, окей... — сказала Лиля и не без удовольствия обхватила обеими руками мускулистый, почти стальной торс мотоциклиста, — ну что ж, похоже, не самый худший вариант знакомства, — сказала она в сторону, про себя.

***

Вскоре они уже стояли возле массивного белого камня с надписью: «Сидорцова Эльвира Станиславовна 1922-2008. Мы верим, ты дождёшься!» — эта странная надпись тоже была сделана по завещанию бабули. Впрочем, в свете текущих событий эта фраза уже не казалась Лиле столь странной.

— Вот ты и дождалась, бабушка, — печально сказала она, глядя на знакомый силуэт, высеченный на камне. Сложив руки на груди, она удивлённо наблюдала за чёрным мотоциклистом мечты, или как его там… Казалось, тот не разделял общепринятых шаблонов пассивного поведения на кладбищах: он сначала озабоченно нарезал несколько кругов вокруг могилы, потом схватился за камень и, кажется, попытался его приподнять. Наконец решительно сказал:

— Ситуация ясна. Надо её оттуда доставать!

— Ах! Лопату с собой прихватить забыли, — не без артистизма съязвила Лиля. — Ну ничего, сейчас сгоняем домой за лопатой и откопаем.

— Не надо никакой лопаты, — незнакомец уже снова набирал какие-то команды на своём браслете. — просто отойдите на несколько шагов от могилы — здесь сейчас будет небезопасно, — сказал он властно и в то же время как-то мягко, по-доброму.

Буквально через пару секунд кладбище накрыла тень от космического боевого крейсера. Правда, за этим не последовало ни таинственных лучей голубого цвета, ни сияния, как это часто показывают в фильмах — просто в какой-то момент белый камень памятника вырвало из земли и унесло вверх. Вслед за ним в небо полетел дёрн, глина и камни поменьше — короче, всё, что было в радиусе двух метров от могилы. Всё это хозяйство, подлетая вверх, останавливалось в некотором отдалении от боевого корабля, да так там и подвисало. Последним из земли показался гроб: почерневший, изрядно подгнивший, но в целом ещё сохранивший свою форму. Словно по мановению руки невидимого дирижёра, верхняя половинка гроба, скрипя гвоздями, отделилась от нижней и отлетела прочь.

Лиля видела как чёрный мотоциклист подошёл к открытому гробу и трепетно опустился возле него на колени. Порыв ветра растрепал его тёмные вьющиеся волосы, а его губы шептали:

— Вот и свиделись мы, Эличка, восемьдесят лет прошли для меня, как один день. Ты обещала вечно ждать меня, и сдержала своё слово, — он наклонился к гробу, так что сразу вспомнилась сказка про Белоснежку и волшебный поцелуй принца.

Словно влекомая драматизмом момента, Лиля сделала несколько шагов вперёд, к гробу. И зря. Когда она увидела, что именно там лежит, реакция её организма была незамедлительной и однозначной — весь вчерашний ужин внезапно ринулся наружу обратным путём. Лишь сделав над собой нечеловеческое усилие, Лиля успела забежать за ближайший памятник, и только там выпустила наружу содержимое своего желудка. Кушала она уже довольно давно, так что рвало в основном зеленой слизью, на смену которой постепенно пришли какие-то чёрные комки. За одним толчком следовал другой, ещё более мощный, а страдающий мозг был занят лишь одной мыслью: как теперь забыть этот вид продукта разложения, который она только что узрела?

Увлечённая своим занятием, Лиля не обратила внимания даже на лучи, что несколько раз били вниз из носа корабля, сопровождаемые звуками ударов гонга, ни на запахи весенней свежести, внезапно распространившиеся в воздухе.

Когда рвота наконец утихла, Лилия наскоро вытерла рот листом лопуха и поспешила покинуть территорию чужого захоронения. Было до ужаса неловко перед принцем-мотоциклистом за свою столь неуместно проснувшуюся брезгливость. Он-то ведь каким-то образом сдержал свои негативные чувства, хоть и стоял у самого гроба. Но как?! Там ведь были не только все эти черви прямо перед глазами, но ещё небось и вонища адская!

Тем временем на бабушкином кладбищенском участке произошли разительные изменения, которые резко бросались в глаза. Гнилого гроба здесь уже не было вовсе, вместо него на шелковистой траве лежали домотканые полотенца. На них сидели двое. Первым был уже знакомый Лиле космонавт в чёрном костюме. А у него на коленях, нагло обнажив свои длинные ноги, сидела какая-то молодая фотомодель с очевидно накачанной силиконовой грудью и целовала его в губы, ерошила руками его волосы. И это всё на территории муниципального кладбища, на могиле её родной бабули! Лиля чуть не задохнулась от негодования. «Всё же странно», — подумала она, — «что девица почти без макияжа. И платье на ней — винтажное. Таких уже давно не шьют — голубой ситец со старомодными кружевами».

«Боже мой, неужели это то самое, с детства знакомое платье!?» — очевидная мысль внезапно пронзила ей голову. «И эти рыжие вьющиеся волосы! Как я могла её не узнать?! — Это же бабушка, только совсем молодая, как на той старой фотографии с выпускного!» — сердце тревожно забилось. Она уже хотела радостно выбежать бабушке навстречу, заключить в объятья, как вдруг до неё донеслись нетерпеливые слова, произнесённые бабушкиным голосом, но в молодой его версии:

— Алэмроаниэзль, что ты там шаришь всё?! Просто разорви это чёртово платье! — космонавт не стал медлить с этим поручением, и тут на свет божий сначала показалась гладкая белая спина, а потом и роскошные, высоко стоящие бабушкины груди. Вслед за платьем на землю полетела чёрная космическая форма. Открывшееся под ней тело пришельца отличалось совершенством, превосходящим всех земных Бредов Питов и Киан Ривзов вместе взятых! К этому моменту Лиля уже поняла, что радостное воссоединение семьи на некоторое время откладывается и потому предусмотрительно спряталась за одним из близлежащих памятников.

Между тем молодые люди на лужайке уже полностью обнажились, и, судя по всему, настроены они были совершенно серьёзно. Баба Эля, ну, в смысле молодая Баба Эля — сидела у космонавта на коленях, а тот осыпал всё её тело бесконечными поцелуями. Вскоре, когда они со стонами начали слаженные ритмичные движения, Лиля, выглядывающая из-за памятника, бессознательно и как-то непроизвольно тоже начала трогать себя.

Лишь теперь она вспомнила, как давно у неё не было мужчины! Хотя и тех мужчин, что у неё были по жизни — вялых, синюшных, заплывших жиром, было даже как-то неловко вспоминать, глядя на идеальную, играющую каждым мускулом спину космонавта, на его словно точёные плечи, на изящный, энергично изгибающийся торс… — «Эх, Алэмроаниэзль (кстати, нефиговое такое имечко!), Алэмроаниэзль, что же ты делаешь со мной!» — Чтобы не застонать на всё кладбище, Лиля изо всех сил закусила губу. Похоже, этот настырный накачанный астронавт, даже на расстоянии имел на неё воздействие куда большее и решительное, чем на её бабушку. — «Что, неужели уже!? Да не может быть!» — чтобы сдержать безудержно накатывающую волну сладострастия, она решила сфокусировать внимание на чем-то другом и стала рассматривать надгробье, за которым, собственно, пряталась. Надпись на памятнике гласила: «Седоков Пётр Иванович. 1925–1984 — Рыдают внуки, дети плачут, жена убитая скорбит, а всё могло бы быть иначе, когда б не вобла и гастрит…» Как на удачу, с портрета на Лилю глядел абсолютно асексуальный тип — брюнет солидного возраста с круглой лысиной и в чёрных роговых очках, и взгляд его остановившихся вымороженных глаз отражал одну только мысль: «что за пугающая хрень тут у вас происходит?!»

***

Уже перед самым их отлётом с Земли Лиля, изощрив буквально всю свою женскую хитрость, сумела, наконец, отозвать Алэмроаниэзля в сторону, туда, где их никто не услышит, и между ними состоялся разговор.

— Улетаешь, значит? — с деланным равнодушием спросила она, при этом изо всех сил стараясь не дрожать всем телом.

— Улетаю, — просто, и как бы буднично ответил он.

— Да, а знаешь, мне показалось, пусть на какое-то мгновенье, что между нами промелькнула, искра, и ты…

— Не показалось, — оборвал он её и нежно улыбнулся той самой обжигающей, всепроникающей улыбкой.

— И что ты и я…

— Да, всё так. Да успокойся же ты, дурёха, — он решительно взял её за плечи, — хотя меня и самого всего колотит. Этот страх навсегда потерять… что я никогда больше не увижу тебя. Но ведь ты знаешь, я поклялся в верности твоей бабушке, а мы не можем… Для нас клятва — это не совсем то же самое, что для землян. Это на всю жизнь.

— Ага, а живёшь ты, судя по всему, вечно...

— Ну, долго — да, но не вечно. Я могу многократно регенерировать, но мои часы всё равно тикают, так что как ни крути, я уже не буду моложе, чем сейчас. А следующий планетарный цикл мне накинет ещё несколько лет. А вот для твоей бабушки всё не так: она хоть может многократно омолаживаться, но её природный лимит, как у землянки, наступит куда раньше моего, — с этими словами Алэмроаниэзль выразительно посмотрел ей в глаза.

— То есть, ты хочешь сказать… — в потухших было глазах Лили внезапно загорелся огонёк надежды.

— То, что я хотел сказать, я уже сказал, — он многозначительно убрал руки с её плеч, — вопрос в том, примешь ли ты меня, если я вернусь к тебе не таким, как сейчас, а постаревшим года на два-три…

— Господи, Алэмроаниэзль, любимый, что ты такое говоришь?! — по её щекам текли слёзы счастья, и она поспешно целовала его в щёки, в нос, в губы. И уже буквально через пять секунд оба они бежали на полянку перед домом, где их ждала сияющая и молодая Эльвира. И Лиля не сдерживала перед ней своих слёз. Она обнимала бабушку и радостно лепетала:

— Ба, милая, если бы ты знала, как я за тебя рада! Какая ты у меня мудрая, как ты всё правильно сделала — я только сейчас это стала понимать! Желаю тебе жить с твоим возлюбленным и счастливо и долго. Очень, очень долго!

А из висящего над домом галактического крейсера уже опускалась транспортная капсула, готовая забрать на борт капитана и его возлюбленную.

***

— Госпожа Шавлаева! Лилия Алексеевна! — над колючей проволокой бетонного ограждения показалось простодушное интеллигентное лицо в очках. — Я представляю международное агентство недвижимости Хоббс и Нойман, совместно с американским фондом уфологического наследия мы хотим сделать вам предложение невероятной щедрости! Госпожа Шавлаева! Вы просто должны меня выслушать! Я пришёл сюда с лестницей, и кажется, пока лез, порвал свой костюм за восемь тысяч долларов. Вы должны ознакомиться хотя бы вот с этим! — мужчина протянул через забор какой-то документ.

— Северный сектор. Попытка пересечения периметра! — у Лили в наушнике раздался тревожный голос с кавказским акцентом, — При первом резком движении открываю огонь на поражение!

Лиля посмотрела сначала на забор, с болтающимся на нём недоразумением мужского пола, потом на ближайшее дерево во дворе, где в хорошо замаскированном снайперском гнезде лежал на дежурстве её муж — инвалид, бывший участник бандформирования.

— Ваха, отбой, — скомандовала она, нажав кнопку на гарнитуре, — объект безопасен. Я пойду, сама с ним побазарю, — она сделала последнюю смачную затяжку и растоптала бычок сигареты каблуком берца.

— Мужик, я тебе искренне не советую протягивать руку через это ограждение — иначе её могут тебе тут оттяпать. По самый пояс.

Переговорщик немедленно спрятал за забор руку вместе с хартией и уже опасливо продолжил:

— Имею честь сделать вам следующее предложение: сто девяносто миллионов долларов США за ваш, находящийся в аварийном состоянии, дом с приусадебным участком.

Сергей — уже совсем взрослый сын Лилии, как раз в этот момент обмакнул кисточку в ведро с синей краской, да так и замер на лестнице, видимо о чём-то призадумавшись.

— А ваших детей мы бесплатно определим в ведущие американские университеты лиги плюща, на полный пансион! — заметив интерес парня, переговорщик решил развить свой успех.

— Убирайтесь, — решительно выкрикнула Лиля, — и скажите своим хозяевам, чтобы никого больше сюда не присылали! Этот дом не продаётся. Точка!

— Но мадам…

— Вон!

Вечером, за ужином, улучив подходящий момент, Сергей обратился к матери:

— Мам, может ты зря его так?

— Кого «его», Серёж?

— Да пиндоса этого с долларами. Может не мешало бы нам начать нормально жить? А то ведь ходим в рванине какой-то, едим чёрт знает что! — он оттолкнул от себя тарелку с недоеденной гороховой кашей.

— Сынок, запомни: на свете есть вещи, которыми можно торговать, а есть вещи, которыми торговать нельзя — это Родина, честь, твой родной дом…

— могила матери, — со скучающим видом продолжил перечисление Сергей.

— Да, чёрт возьми, могила матери! — вспылила Лилия. И если мы потеряем эти вещи или позволим кому-то их изменить, то мы потеряемся себя в этом мире, изменим самим себе. И я хочу, сынок, чтобы после ты научил тому же своих детей!

***

Моя мать была довольно странной женщиной. Она опоясала непреодолимым периметром наш дом и заставляла меня красить его каждый год, всегда в один и тот же цвет: голубые стены и белые наличники. Она выходила замуж за чеченского полевого командира и заставляла его круглыми сутками дежурить на снайперской точке. А когда его сажали за умышленное убийство очередного незадачливого риелтора, она подавала на развод и выходила за следующего полевого командира. Она с детства задала для меня очень высокую моральную планку — может поэтому я был всегда слишком требователен к себе и к людям. Может поэтому я так и состарился одиноким, не найдя своей любви.

Почти всю свою жизнь я корил в душе свою мать. Я не понимал её, я на неё обижался... Ровно до того момента, как на пороге моего полусгнившего дома появился он. Мужчина в черной униформе, которому было достаточно заглянуть мне в глаза, чтобы вся моя душа, всё моё естество раскрылось перед ним нараспашку. Чтобы передо мной оглушительно и безоговорочно открылась истина:

Это он — мужчина, которого можно ждать целую вечность!