Чёрные звёзды

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Дмитрий Федорович
Чёрные звёзды
Аннотация:
очень-очень давно написано
Текст:

Тебе никогда не бывало грустно?

Где-то плещется тёплое море, качаются в знойном мареве ветви магнолий, в зарослях тамариска звенят цикады – а здесь этого нет.

Где-то на северном небе сияют голубые созвездия, и мороз заставляет людей надевать пушистые одежды – а здесь этого нет.

Где-то шальной ветер поднимает сверкающую пыль высоко в небо и заставляет тяжело шуметь высокие сосны, роняющие шишки – а здесь этого нет.

Где-то на берегу синей реки шелестит камыш, блестит песок, слышатся песни с проплывающих белых пароходов – куда они плывут? – а вдалеке видны снежные вершины гор… Здесь этого тоже нет.

Здесь есть только ветер, холод, пустынные улицы с одинокими фонарями и ночь. Можно ходить по этим улицам, дышать этим ветром и смотреть на эти фонари. Но зачем?

.

Из глубины зеркала смотрел на меня усталый человек с печальными глазами. Я невольно дотронулся до своего лица, и отражение повторило этот жест, медленный и натянутый. Знакомые глаза, мои глаза бездумно глядели мне в лицо, и казалось, что этому человеку трудно даже удивляться, так он устал. Устал бродить по городу, слыша свои затихающие шаги в каменных двориках, бродить, когда только ветер гонит по асфальту последние побуревшие листья, и никого больше нет на улицах, да и во всем свете; и не знаешь, куда и зачем идёшь. Каждому бывает одиноко. Никто не виноват, что я очутился в этом унылом городе, где меня мучает бессонница, где я живу во втором этаже этой старенькой незаметной гостиницы, ведь так?

Было тихо. Чёрные звёзды на улице путались и мешались с фонарями, разгоравшимися с наступлением темноты всё ярче. В открытое окно залетали редкие снежинки.

– Странно, – подумалось мне, – и снег, и звёзды.

Наверное, так и должно быть: снежные облака закрывают звёзды, и поэтому они чёрные. А совсем закрыть звёзды облака не могут. Разве может кто-нибудь совсем закрыть звёзды?

Звёзды… Как любил я раньше, тёплыми июльскими ночами, лёжа на спине где-нибудь на душистом сеновале, смотреть в глубокое тёмное небо, угадывая очертания таинственных созвездий! Вокруг никого, и казалось, сама ночь говорит тысячами звуков; это были голоса вселенной – далёкие, неясные. И казалось, нет конца короткой летней ночи, а время можно взять руками, так осязаемо длились эти чудесные ночи.

Сейчас тоже ночь. Длинная, холодная. И я один на всём свете, совсем один: если я уйду – останется комната, останется окно, свет фонаря на углу и свет далёких-далёких звёзд. И отражение звёзд на земле – маленькие колкие снежинки. Среди них нет двух одинаковых, но разве на небе есть похожие звёзды?

.

Я не знаю, как она появилась в моей комнате. Может быть, она уже была здесь, когда я вошел, а я только теперь ее заметил? Наверное, да, потому что она очень нужна была и звёздам, и снежинкам, и старому одинокому фонарю на углу сквера; они все словно притихли, когда я увидел её.

Я видел её тысячу раз, и я не видел её никогда.

Я писал ей свои лучшие стихи и сказки. Но я не знал её. Это правда. И теперь я не удивился, увидев её – наоборот, я понял, что она не могла не прийти, что она всё время была со мной и во мне, что она – частица меня самого, моя синяя птица.

– Тебе больно? – спросила она, и где-то словно прозвенел колокольчик.

– Кто ты? – ответил я. Мой голос был ровен и тих.

– Тебе плохо. Я помогу тебе, – колокольчики снова прозвенели в волшебной ночи. – Я всегда прихожу к тем, кому трудно и одиноко. Я говорю с ними. И, может быть, им становится легче; кто знает?

– Кто ты? – повторил я.

– Не знаю! Я не знаю ни кто я, ни откуда. Может, я с этих далёких звёзд, что дарят нам ночной свет, а может, из этого засыпающего города. Мне кажется, я отовсюду и везде. Ведь ты не сердишься на меня за то, что я здесь?

Сейчас, когда я вспоминаю ту ночь, я понимаю, что такое случается раз в жизни, а мне повезло особенно. Я улыбался.

– Знаю, – сказала она, – у тебя была девушка, ты любил её и до сих пор не можешь забыть. А потом она ушла. Ты не осуждал её, ты просто написал письмо и пожелал счастья. А сейчас ты один и тебе грустно. Но ведь я пришла, а у нас с ней много общего! Иногда мне даже кажется, что я – это она. В мире есть много необъяснимого, но от этого он ничуть не хуже, верно? Пусть море и паруса далеко – но они есть, и золотые подсолнухи на полях тоже есть, и твои друзья ждут тебя. Ещё всё впереди, и так будет всегда, и ты ещё напишешь свою лучшую сказку.

А теперь я расскажу тебе свою – о Зеркале и Луче. Можно?

Я слушал. Голос её завораживал, глаза смотрели мне прямо в душу, слова то взлетали ввысь, то стелились туманом по полу, заволакивая мир мельчайшими вспыхивающими искорками. И сквозь полусон тихонько и доверчиво приходил ко мне её голос.

– Жило-было Стекло. Как у всякого Стекла, у него был кристально чистый характер. Так говорили друзья – а настоящие друзья всегда говорят правду.

Среди друзей был и Луч. Стекло ему давно нравилось, ему нравилось играть на его гранях, преломляясь радугой и снова становясь бело-голубым: ведь он родился на Голубой Звезде. Видишь, вон она!

Луч ни о чем не думал. Ему казалось, что так будет всегда. Но среди друзей был и Блеск-Амальгама…

Как это случилось? Верно, судьба. Вот так…

А что мог предложить Луч? Своё тепло? Вечное стремление куда-то? А куда – он и сам не знал.

Теперь Блеск-Амальгама и Стекло были вместе.

Получилось Зеркало. Зеркало отразило Луч. Он последний раз вспыхнул на его гранях и исчез: ведь это был гордый Луч…

Никто не знал, где он скрывался. А ему было всё равно. Ведь так?

Шло время. Блеск-Амальгама тускнел и трескался, осыпаясь сухими блёстками. И однажды он услышал слово «уходи» – кривить душой Стекло не умело, это ведь было не Кривое Зеркало…

Стекло осталось одно. И тогда-то оно снова встретилось с Лучом. Он куда-то торопился – может быть, кого-то согреть. Стекло попалось ему на дороге, а он прошел сквозь него и не заметил: ведь у Стекла был кристально чистый характер… Или сделал вид, что не заметил?

Я не могу судить, кто из них был прав. Знаю только, что осколки Стекла разлетелись по всему свету, и теперь попадают людям в глаза и сердца…

Её глаза серьезно взглянули на меня.

– Вот и вся сказка, – промолвила она. Я взял ее за руку. Рука была тонкая и лёгкая; ее ладонь свободно умещалась в моей.

– Пусти, – проговорила она. – Не надо.

Серебряная луна заливала светом комнату, и в лунных лучах её фигурка тоже казалась серебряной, такой близкой и бесконечно далёкой, что сердце моё вдруг рухнуло куда-то, отозвавшись щемящей болью в груди.

– Самое главное – по-новому увидеть, – улыбнулась она. – Это лучшее, что может достаться человеку; ты знаешь… Хочешь, я помогу тебе вспомнить? Посмотри вокруг!

Над нами сплетали ветви золотые осенние деревья. Прохладные георгины и астры испускали тонкий неуловимый аромат. В лучах вечернего солнца аллея казалась сказочной и манила вдаль теряющейся в золоте перспективой. Увлёкшийся, поражённый, я сделал шаг – и исчез, и зазвенели, зазвучали мелодии, забытые и прекрасные, и в них затерялся смех, ласковый, любимый, ее смех – никто другой в целом мире не мог бы так смеяться.

Я оглянулся. Она стояла, глядя восхищёнными глазами на праздник осеннего света, как глядят всегда, когда видят красоту – красоту умирающей природы, величавую и бесконечно знакомую. Жёлтые листья падали и застревали в её волосах; она была нигде – и в то же время везде, где-то рядом; она сливалась с листопадом, и мельком брошенный взгляд ловил её улыбку, лёгкую и загадочную. Казалось, это она погружает парк в золотой струящийся сон, и под её ногами шуршат опавшие листья, и задетые ею кусты тихонько покачивают багряными ветками в потоках заходящего солнца.

Эта стена осени, весь мир, умещавшийся в ней и во мне, надвигался, такой знакомый и желанный, и тревожил память, и тихо кружился в задумчивых её глазах…

Это был только сон. Мы снова стояли под жёлтыми кленами, и рыжий осинник мелко играл листочками под слабым ветерком. Мне показалось, что я узнал что-то новое, важное, необходимое, без чего нет и не может быть больше мне жизни, чего не выразишь словами, но оно есть, оно будет нужно постоянно, сколько я ни буду жить, и чем дальше – тем нужнее.

Вдруг качнулись багровые лучи на ветках, и пронзительно-яркая охра затрепетала на ветру.

– Я ухожу, – сказала она. – Мне пора.

– Останься, – попросил я.

– Не могу, – ветер ли это прошелестел, зазвенели ли валдайские колокольцы где-то далеко, не знаю. Грустно и больно было мне.

– Я не знаю, почему, – как бы в ответ на мои мысли вздохнула она. – Наверное, так надо. Не спрашивай. Голос её дрогнул.

Быстрым движением она обвила руками мою шею и поцеловала меня – единственный раз! Ветер трепал и развевал её волосы, он усиливался, и её фигурка, воздушный контур, трепетала, как осенний лист на ветке; я хотел схватить её за руку, но она растаяла, подхваченная порывом воздуха; и я успел увидеть только её глаза, глядевшие прямо в душу, и губы, что-то шептавшие – я не разобрал за шумом ветра.

А потом всё исчезло. Я снова стоял в скверике напротив дома, ощущал на губах вкус её слез, и снег всё падал, а я улыбался и подставлял ему лицо – глупый влюблённый мальчишка. Я знал, что теперь напишу свою лучшую и единственную сказку. О ней.

Какая она была? Не знаю. Не помню. Конечно, красивая. Разве могут быть некрасивыми те, кого мы любим?

Теперь я часто хожу по улицам больших городов, с их суетой, троллейбусами и неоновым сиянием витрин. Я жду, что может быть когда-то случайно повстречаю её, и навстречу мне распахнутся её лучистые светлые глаза.

Кто знает?

Другие работы автора:
+5
08:00
268
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Ольга Силаева