01. Первый Дальний. Сучан

– Володя, он меня укусил.
– Кто он? Кобель?
– Да не кобель, откуда здесь кобель? Полоз Шренка.
– Как, полоз Шренка? Что ты с ним делал?
– Да, ничего. Как всегда, взял за хвост, перехватил за тулово и засунул в мешок.
– Ничего не могу понять. Ты единственный человек в мире, которого укусил полоз Шренка. Можешь этим гордиться.
Но, Бочерин гордиться не захотел, а спросил с опаской: – А может он бешенный?
– Может и бешенный.
– Так, мне надо в больничку. Когда автобус на Углегорск?
Я не стал глумиться и напомнил Серёже, что змеи, существа холоднокровные и их бациллы в нашей крови, попросту сварятся.

Трудно найти в природе существо более добродушное, даже робкое, чем полоз Шренка. Разве, что самого Бочерина. Я, в отличии от них, злой, вернее злобный, злой снаружи, а внутри, не очень.
Полоз Шренка – змея двухметроворостая, цвета антрацита, с ярко-желтым рисунком по телу. Это, единственная змея, которую не убивает местное население и даже не возражает, если она поселится в их доме.

Я, наконец, осуществил свою «вековую» мечту совмещать любимое дело с возможностью зарабатывать на хлеб насущный, порой с маслом, а иногда и с икрой. Благо дело, икра тогда была хоть и в дефиците, но не столь фантастически дорогой, как сейчас. После нашего с Бочериным похода через Каракумы, мы вышли в дельту Мургаба к развалинам древнего Мерва и увидели человека с сапёрной лопаткой: "Золотишко есть"? – спросил я человека с лопатой. Он шутки не понял, скорее, испугался, и оправдывающимся голосом ответил: – Мы, золото не ищем, мы ловим скорпионов.

Так я узнал, что в Мерве работает бригада ловцов скорпионов и возглавляет её кумир моей студенческой молодости, профессор Олег Павлович Богданов. В те годы коммерция не поощрялась, тем более, коммерция в научных кругах. А Богданов сумел наладить экспорт среднеазиатских черепах, за что был подвергнут обструкции со стороны Партии, Правительства и лично «дорогого товарища Леонида Ильича Брежнего». Ну, насчёт тов. Брежнего, я загнул, а вот осуждающих статей в советской прессе было предостаточно.
В те времена, не требовалось писать резюме, достаточно было лёгкого собеседования и теста на «свой чужой». Такой тест, я разумеется, прошёл.

Заказчиком на два грамма яда чёрных скорпионов, было Минобороны – ведомство богатое, а потому, щедрое. Они хотели проверить гипотезу, по которой яд скорпионов повышает порог заболеваемости лучевой болезнью. Заказ был на два грамма яда, по 60 тыс. рублей за грамм. Что бы добыть эти два грамма, надо было поймать и «выдоить» десять тысяч скорпионов. А за каждого, платили два рубля – стоимость килограмма варёной колбасы в те времена.

Так я заработал свои первые приличные деньги «используя служебное положение» в личных и даже корыстных целях.

В начале июня, незадолго до перестроечной эры, мы с Бочериным, выехали в набитом безбилетными тараканами, вагоне поезда Харьков – Владивосток. Да, в те времена был и такой поезд, потому, что была такая страна, пересечь которую можно было не меньше, чем за неделю и даже, чуть больше. И были в ней, и самое глубокое в мире пресное озеро Байкал, и самое большое в мире, солёное озеро Каспий, и семитысячные вершины Памира и Тянь–Шаня, и пустыня Каракумы, и субтропики, и леса, и тайга, и тундра, и арктические льды. И всё это было нашим, нашим общим, и не успели ещё тогда, дружные народы Союза Нерушимых, разбежаться и поселиться в своих тесных, воняющих псиной национализма, конурах. Не нужны были, визы, обмен валют и таможенные декларации. Тогда студенты Харьковского Университета ездили на практику в Уссурийский край, а студенты Курского пединститута в Крым или Армению. И дорогу оплачивало государство. На выходные можно было съездить в Крым, правда, если повезёт купить билеты, а если не повезёт, можно было сделать это на крыше поезда. До сих пор не могу поверить, что я и три однокурсницы после бутылки жужки, по кличке «Агдам», залезли ночью на крышу поезда, а слезли утром недалеко от Таганрога.

Бочерин, романтик, человек души тонкой и ранимой, работал ментом в чине капитана, в Таллине. Не представляю, как он управлялся со своими подопечными – жуликами и бомжами. А еще он был знатоком и ценителем музыки и вермутов. Иногда, злоупотреблял, особенно последним. Я же, свои романтические задатки оставил в прошлом, так мне надоели поезда и дороги. И, ещё, я бабочник, не, не в смысле бабник, (хотя почему бы и нет), а бабочник – коллекционер бабочек и по совместительству, змеелов. Бабочки, для души. Змеи, для тела. Нет, не в том смысле. Я не зоофил. Просто змеи, которых я понимал, как самого себя и поэтому научился, неплохо выслеживать и ловить, даже, самых редких, стоили денег. Некоторые весьма приличных. В Харькове мой приятель Алик создал фирму, которой нужны были всякие зверушки на продажу и ядовитые змеи для ядов. Корче, я променял сачок для бабочек, на крючок для змей и разработал «бесконтактный способ» ловли, после того, как меня в Туркмении укусила очередная эфа, лишив трудоспособности на несколько дней. Способ заключался в том, что ядовитую змею, слегка придавливаешь подошвой сапога и, подцепив, как макаронину спагетти, специально изогнутым крючком, забрасываешь в сачок.

Дальний Восток меня разочаровал. Особенно после тех оха – ахов, что привозили с собой, посетившие его, раньше. Сопки, напоминающие сглаженные Карпатские горы или Кавказ, каким он видится с черноморского побережья в районе Сочи, не произвели на меня должного впечатления. Нет, подавляющей сознание, циклопической навороченности памирских хребтов с ослепительными шапками вечных льдов и снегов, нет, даже, крымских скальных обрывов, сбросов и обнажений. А есть невысокие, однообразные сопки, сплошь покрытые зеленью лесов. И леса эти на 70% состоят из невысоких монгольских дубов. Понимаю, что такой антропогенный ландшафт – следствие лесных пожаров, поскольку, монгольский дуб, дерево крайне огнеустойчивое. Тем не менее, зрелище было унылое и однообразное.

Без малого неделю бродили мы по этим, скучным лесам, оголяясь, каждые полчаса и снимая друг с друга клещей. Дальневосточные клещи в отличии от своих простодушных, среднеазиатских собратьев, существа осторожные и недоверчивые. Первые бежали по пескам наперегонки, расталкивая друг друга «локтями», учуяв тепло человеческого тела. И мы, пользуясь их жадностью, прежде, чем обосноваться на новом месте, производили «зачистку» местности, а именно прорывали вокруг себя круговую канавку и наблюдали, как бегущие галопом стада, скатываются в коварную ловушку. Оставалось их только собрать, назначить Джорданами Бруно и устроить аутодафе, бросая их в костёр.

За эти дни мы поймали полдесятка мелких, узорчатых полозов на двоих, в тех редких местах, где на поверхность выходили скальные обнажения. Но, таких мест встречалось до обидного мало и они были ничтожно маломощными. Ходили мы по принципу «Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону…», что бы, как говорил Бочерин, не толкаться жопами, как на крохотной коммунальной кухне. Направление выбирали при помощи жребия.

Как–то поздним утром возвращается возбуждённый Бочерин с горящими глазами и со словами;
– Володя, я там с такой змеёй боролся.
– Где там, и где змея? – спрашиваю.
– Под мостом, а змею упустил
– Как же можно было упустить, если ты боролся? Боролся – значит, держал в руках.
– Так, она в щель полезла, я боялся её разорвать, ну и отпустил.
До моста, где Бочерин «боролся» со змеёй, было километра два, и пока мы до него добрались, прошло около получаса. Змеи не было, но в зарослях, растущих из многочисленных щелей, растений, мы обнаружили несколько выползков, сброшенных во время линьки змеиных шкурок, а это говорило о многом, если не обо всём.
– Бочерин, ты время засёк, когда боролся со змием?
– Да, в одиннадцать часов.
– Завтра будем здесь не позже десяти, – сказал я приказным тоном.
Назавтра, ровно в десять, мы были «на объекте». Объект представлял собою насыпь, покрытую бетонными плитами с глубокими трещинами между ними. Трещины вели в «подполье» – просторные пустоты между грунтом и плитами, как потом выяснилось – летними убежищами змей, бурундучков и прочей, мелкой живности. И сразу я увидел Его. Он лежал спокойно и вальяжно, растянувшись под рассеянной полутенью, какого–то вьющегося растения с колючками на стебле. Он прогревался, он принимал солнечные ванны всем своим полутораметровым телом, уплостившись, что бы увеличить поверхность и впитать как можно больше солнечной энергии. Ему предстоял долгий день, поиски пищи и всякие прочие бытовые дела. Но, поохотится сегодня, ему уже не довелось. Он попал в мой мешок, и быть ему жителем террариума и вести сытую, безопасную, но очень скучную жизнь, как в очень хорошей, благоустроенной, но всё же, тюрьме.
Приятно держать в руке змею, особенно такую крупную. Она тяжёлая, тёплая и гладкая как женщина или, как хорошо откормленный кот. Главное для ловца змей, научится медленно ходить, а задача эта не из лёгких. Тем более для энтомолога, которому приходится бегать с сачком за бабочками, а ещё, тем более нам с Бочериным – гепардам песков и такыров, пожирателям пустынных горизонтов. Чем медленнее идёшь, тем больше видишь под ногами, а змею можно увидеть только под ногами или в непосредственной близости от них, настолько хороша их камуфляжная окраска. Они идеально используют особенности рельефа, растительность, свет, тени и полутени. Змею не увидеть скользящим, быстрым взглядом, такой взгляд отскакивает, не успев зафиксировать объект, и его нужно остановить на мгновение там, где нужно и тогда змея медленно появляется, как изображение на проявляемой фотоплёнке. Даже самая яркая. За час мы собрали, не поймали, а именно собрали, десяток полозов Шренка, столько же краснобрюхих и узорчатых полозов, несколько восточных щитомордников и одного чрезвычайно яркого, и столь же вонючего тигрового ужа.

Тигровый уж – классический пример яркой, но малозаметной змеи. Тело оливково – зелёное в оранжевых поперечных пятнах. Эти пятна живут отдельной жизнью, разрывают целостность тела на отдельные фрагменты, дефрагментируют его, и зрение не сразу складывает такой калейдоскоп в цельный образ. А когда это происходит, змея успевает шмыгнуть в ближайшую норку.

В общем, сегодняшний день, позволил нам перескочить сразу через два режима экономии, как Монголия перескочила из феодализма в социализм. Дело в том, что я человек экономный и даже скупой, ввёл в наш обиход три режима экономии: жестокий, жёсткий и обычный. Первый действовал до тех пор, пока мы не окупали затраты на дорогу, второй, пока не заработали по минимальной зарплате, третий, пока наши заработки не превысят среднюю зарплату. Но, я никогда не отменял режим экономии совсем. Впрочем, это касалось только нашего «общака» или казны. Мы сбрасывались по энной сумме, и из неё покупали только самое необходимое. Когда деньги заканчивались, мы сбрасывались снова. И так до конца поездки. Но, это правило не отменяло личное мотовство. Пожалуйста, можешь, хоть играть, хоть пьянствовать, хоть тратиться на девок, твоё личное дело. Только из своего кармана. И не обижайся потом, что приедешь домой с голой жопой, как это было с Юрой Юхно.

Помнится, навязал мне Алик в попутчики Юру Юхно. Вроде бы змеелов со стажем. Всю длинную дорогу он хвастался, какой он замечательный змеелов, а в перерывах ходил в вагон– видеосалон, где показывали всякую, голливудскую бредятину. Разумеется, не бесплатно. «Просмотрел» уйму денег, а когда я ему сделал замечание, сказал. «Ну и, что. Мы же заработаем». По дороге выяснилось, что он националист, да ещё и украинский. Ненавижу националистов, тем более украинских. Юра оказался не просто украинцем, а щирым хохлом, наглым, хитрожопым и до крайности безответственным. А вдобавок ленивым. По приезду, закупил вина и залёг в гостинице. День лежит, другой лежит. Ну, я и поклялся, что не буду ему ни в чём помогать. На третий встал, пошёл на охоту. Возвращается пустой. Снова залёг. Я ему «Юра, на какие деньги дома будешь жить»? А он мне: «Так мы же уже немного заработали». «Кто это мы? – спрашиваю.– « Мы, Самодержец и Император Всея Руси»?
«Ну, у нас же общий котёл»
«А. кто это решил, что у нас общий котёл»?
«Так у нас в бригаде, в Туркмении был общий котёл»
«Удивляюсь, что тебя в том котле не сварили».

Вечером приготовили уху из пойманной, мелкой ряпушки – местной разновидности форели. Бочерин отлил себе ухи в крышку от котелка и ждал, когда она остынет. Он любил тёплое. Он даже сигарету не мог докурить до самого конца. Она обжигала губы. Я посмотрел на него с сожалением..
– Тебе, Дашков хорошо, у тебя губы толстые.
– Ты думаешь для этого?
– Ну, а для чего же ещё?
Поковыряв ложкой, он извлёк рыбёшку, величиной с тюльку.
– И это ты называешь форелью?
– Ну, уж извини, ты и такую не поймал.
Мы, мужики, любим иногда «повыёгиваться» друг перед другом, сказывается инстинкт доминирующего самца. Это называется «пикироваться»,
Моя жена, не любит и боится этих пикировок. Ей кажется, что сейчас мы подерёмся. Сколько я ей не объяснял, что мы так развлекаемся, толку ноль
– А помнишь ромитскую форель? – с неоправданной ностальгией вопросил Бочерин.
– Ещё бы не помнить.
– Скажи Дашков, ну почему она была такая вкусная? Лучшей рыбы я не ел никогда в жизни.
Мы вспомнили заповедник Ромит, где неделю ожидали попутную машину на Матчу.
Мы поселились в абрикосовом саду. Сначала закончился хлеб, а затем и соль, и мы питались абрикосами и форелью, запекая её на решётке из прутьев орехового дерева. Короче, то была очень голодная неделя и на матчинский горный узел мы так и не попали, поскольку посёлка Матча уже не было много лет.
– Да, потому, что жила она в самой чистой, самой холодной и самой быстрой воде, а холод способствует накоплению жировой ткани.

Был июнь, до муссонных дождей дело ещё не дошло, в прогретом, относительно сухом воздухе, плавали холодные линзы, создавая эффект контрастного душа, и мокрец еще пребывал в воде в состоянии личинок. Поэтому можно было спокойно посидеть у костра. Солнце зависло над горизонтом, отчего смоляного цвета шевелюра Бочерина, слегка окрасилась в рыжеватые тона. Есть в нём, что–то от грузинского князя. Аккуратный нос с едва заметной горбинкой, карие, персидские глаза с поволокой и любовь к красному, сухому вину. А вообще–то, он весь аккуратный, как изнутри, так и снаружи. Надёжный и верный товарищ. Помнится, когда меня разбил радикулит, он пять километров нёс мой рюкзак и меня, повисшего на его плече. Не нытик. И не ворчун в отличии от меня.
– Володя, а не выпить ли нам рому, по случаю
– Выпить и непременно, не имеем права не выпить: – Согласился я, и извлёк из–под мышки плоскую бутылку филиппинского рома «Тандей». Ром мы всегда согревали под мышкой, по очереди.
– Ты же знаешь, что ром, как и коньяк, следует пить тёплым, и из горла
Мы открыли ром, пахнуло далёкими, экзотическими островами и тропическими пряностями.
– Чудесный ром.
– И, дешёвый – добавил я.
– Да, запах обалденный.
– И познал Абрам Сару. И родился у них Иосиф. За Познание!
Ром был необыкновенно мягким с привкусом шоколада и ванильной орхидеи.

На следующий день, мы решили сходить вверх по речке Орёл. Нам нужны были палласовы щитомордники.
Названия рек на Дальнем Востоке – дурацкие: Раздольная, Партизанская, Илистая. Чувствовалась в них какая–то казённая бездушность. А ведь Партизанка раньше называлась Сучаном, Раздольная – Суйфуном. Должно быть, после обострения отношений с Китаем и нападением китайцев на о. Даманский, генштабу дано было поручение все реки переименовать, что бы и духа китайского не осталось, даже в названиях. Ну, собрались, выпили хорошенько и переименовали, как Бог на душу положит.
Утром проснулись, как всегда, поздно. Змеелов не орнитолог, ему не надо вставать в сумерках, когда у птичек самая активность. Змеи, тоже любят поспать, просыпаются поздно. Им надо выйти на прогрев, когда Солнце набирает силу, но ещё не жгучее. В это время, года такое Солнце бывает с 10 до 11 часов. Это и есть время прогрева.
Пора было завтракать. Я опустил руку в карман палатки за колбасой. Колбасы не было.
– Бочерин, нас обворовали. Бог украл нашу колбасу. Надо заметить, что палку копчёной колбасы мы везли из Харькова, где я выстоял длинную, смертоубийственную очередь.
– Ну, так сразу, что Бог. Может это приходил дух отца Фёдора.
– Духи не едят колбасу – отрезал я.
– За исключением афганских моджахедов – возразил Бочерин, – но здесь, кажется, таких нет.
Шутки, шутками, но положение наше стало критическим, если не трагическим. Мы жили в эпоху тотального дефицита. В магазинах, правда были консервы и даже такие экзотические, как кукумария и горбуша в собственном соку, но мяса, сыра и колбасы не было. Даже варёной.. Тогда не говорили купить. Товары не лежали спокойно на полках. Товары «выбрасывали» и их не покупали, а «доставали». Так и говорили: «Сегодня выбросили яйца», или: «Я достала Румынские, зимние сапожки». Перед открытием магазина собиралась очередь, которая в момент его открытия, превращалась в дикую толпу, сметающую на своём пути всё: двери и стоящих за ними, ментов и уборщиц. Кто добежит до прилавка раньше, у того шансов больше. Возле прилавка, толпа перестраивалась в очередь, и начинался процесс выбрасывания и доставания. Продавцы из подсобки, через амбразуру окошка, выбрасывали на прилавок товар, а покупатели его доставали. Кто ближе и у кого руки длиннее, доставали лучший товар. Постоянно возникали скандалы, и склоки. Стыдили тех, кто долго задерживался у прилавка, выбирая лучшие куски. Ругали тех, кто норовил захапать больше чем положено в «одни руки».

В общем, потеря колбасы была невосполнимой. Бочерину проще, он травоядный, мясо употребляет только в диффузном виде, да и, то, когда забывает из чего оно сделано. Я же человек плотоядный и люблю бифштекс с кровью. Иногда, мне, что бы ни травмировать впечатлительную психику Серёжи, приходилось жрать сало втихаря под подушкой, будто я истинный, жадный хохол. Должно быть, мы произошли от разных видов обезьян. Так, что пропажа колбасы, была актом крайне возмутительным.
Не на шутку взбешенный, я произвёл короткое следствие. Обошёл вокруг палатки и обнаружил в борту дыру. Дыра соответствовала тому месту, где был карман с колбасой. Приглядевшись, я увидел несколько рыжих волосков. Кот, сразу понял я. Пока Бочерин умывался и чистил зубы, я достал рыболовный крючок, привязал к нему лёсу, другой конец её к палатке, нанизал кусочек сала и положил в карман палатки, туда, где вчера была колбаса.

Мы шли вверх по течению речки. Бочерин – молчун, да и я не любитель пустого трёпа, хотя не без греха пофилософствовать.

Щитомордники змеи загадочные. У них плоская голова. В районе ноздрей, тепловизор – орган, позволяющий видеть в темноте. На кончике хвоста, там, где у гремучих змей «погремушка», небольшой крючок, что подтверждает их близкородственное связи с гремучниками. Окраска самая разнообразная, от белых с чёрным рисунком – жителей меловых обнажений Мангышлака, до кирпично–красных в косую, жёлтую полоску – обитателей зоны вечной мерзлоты Восточной Сибири и Буреинского хребта. Я их встречал от полупустынь Казахстана до высокогорий Памиро–Алая на высоте до 3 тысяч метров. Именно встречал, поскольку, целенаправленные поиски, почти никогда не давали результатов. Нам надо было найти яркоокрашенных коричнево–чёрно–белых каменистых щитомордников вида интермедиус. Согласно моим предыдущим наблюдениям, щитомордники любят скальные осыпи, но выходят на поверхность абсолютно не предсказуемо. Во всяком случае, мне никаких закономерностей обнаружить не удалось.

В долинах, лучше защищённых от лесных пожаров, растительность приобретает более естественный вид. Гигантские тополя Максимовича, вязы, ясени, иногда кедры образуют чёткую ярусность. С замшелых стволов свисают сосульками и неопрятными бородами, мхи и лишайники. Всё перевито лианами из лимонника и дикого, амурского винограда. Встречаются заросли смородины, съедобной жимолости, редкие кусты элеутерококков. На полянах летали аполлоны Бремера – напоминающие больших, белых капустниц, но с черными и красными пятнами на крыльях, иногда встречались китайские зорьки с вытянутым в зубец, серповидным, передним крылом оранжевого цвета. Вышли, самые красивые бабочки СССР, махаоны Маака, мелкого, но яркого, весеннего поколения.

Они похожи на большую бирюзовую брошку с чёрными подпалинами, а в основании маленьких аккуратненьких хвостиков на задних крыльях, ярко – красные глазки. Там дальше на юг, в тысяче километров отсюда, живут сотни видов их ближайших родственников, ошеломляя путешественника разнообразием форм, цветов и оттенков. На «щеках», как называют местные скальные обрывы, Бочерин поймал перламутровку Пенелопу, родом из Гималаев.
Сегодня щитомордники не вышли, должно быть неверно сложились «планиды». Хотя, выползки среди камней, были.

Когда мы вернулись, палатка слегка подрагивала. Вор попался. Я схватил кота за шкирку, он не сопротивлялся, повис как тряпка. Знал, чьё сало украл.
– Дашков, тебе не стыдно? – Услышал я из за кустов голос Бочерина.
– Это ему должно быть стыдно,– указал я на кота.
– Но ему, же больно.
– Это мне больно. У меня от голода болит желудок, того и гляди случится прободение язвы – пожаловался я. – А, по сравнению с котячьими драками, крючок в губе, это мелочь, вроде занозы. Ты котячьи драки видал?
Затем, я извлёк крючок из нижней губы кота, задрал ему хвост и наподдал правой ногой. С тех пор он ни разу не появлялся*.

*История с котом, слегка вымышленная. Она о том, как должна была закончится, но закончилась иначе. Кот, вероятно, подслушал наши разговоры и больше не приходил. А может, просто объелся колбасой.

Продолжение следует.