Чудовище дома на холме

Стоял чудесный августовский вечер, впервые за долгое время не омрачённый ни хмарью, ни ливнем, ни ураганным ветром. В небе, уже окрашенном заходящим солнцем в закатные тона, с пронзительным стрёкотом носились ласточки, на озере резвилась стайка уток, в камышах что-то загадочно фыркало и шуршало, а в соседских домов грохотала музыка и хохотали дачники. Лёгкий ветерок, по временам налетавший в окно, на котором она сидела, приносил с собой запахи воды, камышей, шашлыка, поджаривающегося на костерке, и влажной нагретой солнцем земли.

Её дом, двухэтажный коттеджик карамельного цвета, стоял на самом высоком месте в деревне. Можно сказать, – он располагался на холме, открытом всем ветрам и буйству всех стихий. Однако, у такой неудачной, на первый взгляд, дислокации были и свои преимущества. Со второго этажа её жилища открывался прекрасный вид на не большое, но глубокое живописное озеро, чьи берега плотно облепили домишки, дома и самые настоящие усадьбы, и на бескрайние леса, которые, начинаясь за деревней, сливались вдали с горизонтом. Также оттуда хорошо просматривалась главная деревенская улица: ухабистая грунтовая дорога с двумя рядами домов по бокам.

Итак, в этот вечер, выдавшийся таким мирным, тёплым и благостным, она сидела на окне, наблюдая то за озером, то за дорогой, где толпами прогуливались отдыхающие, регулярно отпрыгивавшие в густую траву обочин и с гневными окриками грозившие кулаками вслед машинам, которые, проносясь мимо них на умопомрачительной скорости, поднимали клубы удушающей пыли. За этим занятием она не заметила как, разнежившись, задремала и не сразу поняла, что дом опустел. Встревоженная неприятным чувством воцарившегося в доме вакуума, она встрепенулась, стряхнув с себя тенёта сладкой полудрёмы. Прислушалась и осмотрелась.

Света нигде не было, с кухни не долетало ни звука, а в комнатах стояла гнетущая тишина. Только сейчас она сообразила, что подошло время вечерней прогулки, на которую, видимо, и отправились Мама с Алекс, оставив её здесь.

Одну! Совсем одну! Не отделённую от ужаса, наползавшего с наступлением сумерек, даже дверью кухни или комнаты.

Натужно сглотнув: в горле внезапно пересохло, – она потянулась, разминая затёкшие мышцы, и начала озираться в поисках сколь-нибудь надёжного убежища.

«Мне нужно всего-то дождаться их возвращения, – успокаивала она себя, шаря взглядом по тёмным углам комнаты. – Они вернутся, и всё будет хорошо».

Она уже почти решила попытать удачи на высоком шкафу, чья крышка образовывала с потолком укромную нишу, но… В этот самый момент в глубинах дома пробудился монстр. Она слышала, как он неторопливо выпростался со своей лёжки и неспешно, почти лениво, направился к лестнице, ведущей на второй этаж, где она, как раз и находилась.

Вот чудовище поставило широкую когтистую лапу на первую ступеньку лестницы, – она узнала её характерный скрип, – на вторую. Вот оно на секунду замерло, принюхиваясь, и, уловив её запах, стало медленно красться наверх.

Оно шло, чтобы убить её.

Внутри у неё всё заледенело. Она обмерла от ужаса, разом лишившись сил и воли к действию. Однако, в последний миг, когда от второго этажа монстра отделяли какие-нибудь две-три ступени, она, сделав над собой неимоверное усилие, заставила мозги соображать, а ноги – шевелиться.

Соскочив с окна, она поняла, что теперь, потеряв драгоценные секунды, ни при каких условиях не успеет вскарабкаться на шкаф. Потому, обругав себя за нерасторопность, она метнулась в соседнюю комнату и затаилась там под кроватью, в огромном ящике от старого комода.

Едва она успела это сделать, как чудовище миновало последнюю ступеньку лестницы и, глухо клацая длинными когтями по полу, покрытому толстым линолеумом, принялось деловито исследовать второй этаж.

По счастью её запах был тут повсюду, и монстр не обнаружил её сразу.

Протопав в комнату, где она сидела до этого, монстр методично исследовал подоконник и кровать, на которой она валялась, прежде, чем перебраться к окну. Не найдя её монстр, смачно облизнулся, шумно сглотнул выступившую слюну и испустил зловещее утробное рычание, в котором одновременно слышались нетерпение, недовольство, предвкушение и обещание близкой расправы.

От этого переливчатого глубинного рыка её прошибла нервная дрожь.

Некоторое время монстр бродил по комнате кругами, переходя от кровати к подоконнику, издавая всё более нетерпеливое рычание, а потом принялся выплёскивать бурлящие в нём эмоции и энергию на всё, что попадалось под лапу.

Минут пятнадцать он самозабвенно долбил лапами по двери высокого шифоньера, где хранились пледы, подушки и постельное бельё. Затем вскарабкался на самый верх большого книжного шкафа и, упоённо фыркая, посбрасывал оттуда все рамки с фотографиями и горшки с цветами. В завершение своей эскапады, спрыгнув на пол, он отыскал неплотно закрытый ящик комода и, утробно урча, выпотрошил его содержимое.

Видимо удовлетворившись учинённым разгромом, чудовище передислоцировалось в комнату, где она пряталась теперь. В узком просвете между полом и свешивавшимся с кровати краем покрывала, она разглядела его короткие мощные лапы и кончик пушистого хвоста, когда оно прошествовало мимо.

Она вжалась в дно ящика, сдерживая колотивший её панический озноб, и замерла, затаив дыхание.

Мерный приглушённый топот шагов монстра оглашал комнату в течение следующего получаса. Периодически чудовище останавливалось, чтобы поцарапать дверь кладовки, чьё упорное нежелание открываться исторгало из глотки зверя воющее рычание; обо что-нибудь потереться, сопровождая данный процесс лихорадочным мурлыканьем; или со смачным причмокиванием пожевать цветок со стойки.

Она уже начала надеяться, что чудовище, увлечённое разгромом дома оставит её поиски, когда шаги зверя внезапно стихли. Не зная, что и думать, она выждала ещё минут десять прежде, чем, преодолевая дрожь, тошноту и головокружение, осмелилась осторожно высунуться из своего убежища. Чуть приподнявшись над краем ящика, она быстро посмотрела направо, налево, – всё было спокойно, – а потом обернулась назад и… Увидела прямо перед собой красные глаза монстра, в вертикальных зрачках которых полыхало дикое алое пламя.

От неожиданности она испустила громкий постыдно девчоночий вопль и прянула прочь от ужасной твари, казавшейся в царившем под кроватью полумраке огромным мохнатым сгустком темноты с пылающими зеницами. Тем временем чудовище, словно смакуя каждый миг её ужаса и своего триумфа, медленно, переставляя лапы по одной, забралось в ящик и стало неумолимо надвигаться на свою жертву.

«Не подходи!» – басовито прорычала жертва, постаравшись вложить в слова всю угрозу, на которую была способна, но на монстра это не произвело должного впечатления.

Не спуская с неё горящих жаждой глаз, он лишь насмешливо фыркнул в ответ и, облизнувшись, приблизился ещё на шаг.

Она продолжала пятиться до тех пор, пока ни упёрлась спиной в дальнюю стенку ящика. Больше отступать было некуда.

Подойдя к ней вплотную, чудовище испустило тоненький торжествующий вой, который, несмотря ни на что звучал гораздо более устрашающе, чем её рык. Зрачки зверя неимоверно расширились, из лап выдвинулись изогнутые смертоносные когти, маленькие треугольные ушки плотно прижались к голове, казалось, утонув в густом мехе ощетинившегося загривка.

Она поняла, что это конец.

«Мама!» – плотно зажмурившись, заверещала она, и в следующий миг чудовище бросилось на неё.

Обвив её лапами в смертельных объятиях, чудовище терзало и кусало её, постепенно подбираясь к горлу. Она в ответ тоже кусалась и царапалась, но по большей части просто пиналась, стараясь отстраниться от монстра, и оглушительно вопила от страха.

Они уже с минуту катались по ящику, сцепившись в орущий извивающийся комок, клочками исторгавший из себя разноцветную шерсть, когда на улице внезапно раздалась оглушительная канонада фейерверка, запущенного судя по всему прямо на соседском участке. Звук оказался настолько ошеломляюще резким и громким, что чудовище подпрыгнуло, с глухим стуком врезавшись в дно кровати. Растеряно встряхивая ушибленной головой и озадаченно озираясь по сторонам в поисках нежданного обидчика, оно ослабило хватку и на несколько секунд выпустило свою жертву из поля зрения. Этого краткого мгновения ей хватило, чтобы змеёй выскользнуть из ящика и кубарем скатиться по лестнице на первый этаж. Там, она увидела приоткрытую, против обыкновения, дверь кухни и, шмыгнув в неё, затаилась в дальнем углу просторного помещения, – на самом деле сочетавшем в себе и кухню, и гостиную, – за разлапистой стойкой с цветами.

Некоторое время она различала лишь бешеный стук собственного сердца, казалось, готового выпрыгнуть из груди, а потом тяжёлая дверь негромко скрипнула, и чудовище проникло в кухню следом за ней.

Её вновь затрясло в ожидании новой неминуемой схватки.

Однако, монстр похоже ещё находился под впечатлением от грохота фейерверка и столкновения с кроватью. Вместо того, чтобы возобновить её поиски, он направился перекусить и успокоить взбудораженные нервы. Покарябав и, в конце концов, открыв дверь под раковиной, чудовище принялось обследовать помойку. Опрокинув нужное ведро, монстр залез в него целиком и упоённо захрустел куриными косточками, громко чавкая, взмыркивая и подвывая от удовольствия.

Выждав несколько времени и убедившись, что преследователь не смотрит в её сторону, она решила переменить своё убежище на более надёжное. Стараясь не производить ни малейшего шума, она начала пробираться к противоположному углу кухни-гостиной. Там, стоял разложенный диван, чья потрёпанная ручка образовывала со стеной укромный уголок, где она могла бы занять надёжную оборонительную позицию и продержаться до возвращения Мамы и Алекс.

От спасительного закутка её отделяли уже какие-нибудь три шага, когда хруст в помойке внезапно прекратился.

Трепеща от недоброго предчувствия, она обернулась в сторону раковины и с ужасом увидела, что из глубин мусорного бачка, перед которым валялись высыпавшиеся яблочные огрызки и использованные бумажные полотенца, за ней с торжествующим злорадством следят два светящихся глаза.

«Это была ловушка!» – догадалась она, чувствуя, что от страха сейчас либо извергнет наружу полдник, либо потеряет сознание.

Сделав вид, что полностью поглощен содержимым мусорки, монстр лишь хотел выманить её из укрытия. И ему это, конечно же, удалось.

Довольное собой чудовище вылезло из ведра и, не отводя от неё алчного взгляда, с угрожающей величавостью распрямилось во весь свой невеликий рост: по габаритам оно было раза в два меньше неё. Крепенькое, приземистое, мохнатое, с непомерно пушистой манишкой, изгвазданной кофейной гущей, с картофельной очисткой, повисшей на ухе и прилипшим к задней лапе фантиком, оно выглядело бы смешно, даже нелепо, если бы ни исходившая от него угроза.

Мгновение она и монстр сверлили друг друга взглядами, а потом он хищно припал к полу и, сделав несколько длинных стелящихся шагов, закрутил задом, готовясь к прыжку.

Она даже не попыталась убежать, парализованная страхом, загипнотизированная жутью взгляда своего убийцы.

Чудовище взвилось в воздух в стремительном изящном прыжке. На миг перед ней мелькнули очертания его мощного поджарого тела, а потом всё её поле зрения заняли глаза монстра, надвигавшиеся на неё двумя алеющими огоньками, казавшимися необычайно яркими в густом сумраке кухни.

Монстр обрушился на неё, сбив с ног, и они снова покатились по полу, терзая друг друга зубами и когтями. Во все стороны от них летели клочки шерсти, причём с такой интенсивностью, будто её выплёвывал некий генератор меха. Вокруг сотрясались стойки с цветами, опрокидывались стулья, гремел посудой большой обеденный стол, ножки которого регулярно вставали у них на пути непреодолимой преградой.

Она вопила дурным голосом и беспорядочно молотила по монстру всеми конечностями, стараясь хоть немного отстраниться от ужасных пылающих огнём глаз и убийственных белоснежных клыков, но ничего не получалось. Казалось раззадоренный прошлой неудачей, монстр нападал на неё с удвоенной энергией. Его сумасшедшие глаза, пылающие жаждой и ненавистью, наплывали всё больше, а клыки придвигались всё ближе, ближе. Ещё мгновение и вопьются в горло мёртвой хваткой.

В этот момент, когда она уже совсем потеряла надежду на спасение, в кухне внезапно вспыхнул свет, и шум драки перекрыл рёв яростных голосов Мамы и Алекс, ворвавшихся в дверь:

«Рыська!!! Засранка! Опять разгромила весь дом!»

«Дрянная кошка, ну-ка плюнь малявку!!!»

В тот же миг чудовище, на деле представлявшее собой маленькую, совершенно очаровательную на вид кошечку по кличке Рыська, было схвачено за шкирку, немилосердно отшлёпано по пушистому заду и заперто в ванной, где ещё некоторое время продолжало выражать своё негодование по поводу неудавшейся охоты раскатистым воющим рычанием и яростным царапаньем двери.

«Малявка», – молодая кошка, чьи габариты отнюдь не соответствовали употреблённому наименованию, – на сверхсветовой скорости ретировалась в кладовку, едва смертоносные объятия чудовища разомкнулись, и затаилась, сжавшись в маленький компактный комочек. Там её и отыскали Мама и Алекс, после того, как навели на разорённой кухне маломальский порядок. Вытащив её из-под груды старых дорожных сумок, они ласкали её до тех пор, пока, судорожно вздохнув, она не перестала дрожать.

На самом деле её звали Но́кси, и она была полуторагодовалым чистокровным мейн-куном черепахового окраса с длинными стройными лапами, необычайно гибким телом, низко надвинутыми бровями, вечно сведенными забавным домиком, и умными рыже-карими глазами.

Самая младшая в стае из восьми кошек, – считая с двумя представителями человеческой породы, – Нокси выделялась по-детски озорным, игривым и весёлым нравом. За эти качества, несмотря на внушительный вес и размеры, Мама с Алекс и именовали её «малявкой» и «ребёнком». К несчастью в силу тех же особенностей своей натуры, – надо отметить, абсолютно беззлобной и безответной, – Нокси регулярно получала на орехи от Рыськи, не умея дать ей достойного отпора.

Рыська, матёрая семилетняя кошка, окраса таби чепрачного типа, являла собой гремучую смесь американского мейн-куна и русского сибиряка. От первого она унаследовала широкие лапы, гибкое удлинённое тело, огромный пушистый хвост и не по-кошачьи выразительную мимику, а от второго – широкую мордочку и харизму, далеко превосходящую её скромные габариты.

Харизма Рыськи выражалась в определённой стервозности, даже свирепости, бараньем упрямстве, отваге и необычайном обаянии, – по крайней мере в те моменты, когда маломерная мерзавка изъявляла желание его показать, и проявлялась с самого её детства. Видимо по этой причине, когда Рыська только появилась в доме крохотным несуразным котёнком, старшие кошки почти два дня прятались от неё на вершинах шкафов.

Рыська не было злой кошкой, но когда ей что-то не нравилось, он заявляла об этом громко и категорично, как собственно и произошло в случае с Нокси. Кошачий матриарх сразу не обрадовался появлению нового члена женского сообщества в стае, но стойко игнорировал его до определённого возраста. Когда же Нокси из бестолкового голенастого котёнка стала превращаться в подростка, а затем во взрослую красивую кошку, Рыська перешла от показательного пофигизма к активным военным действиям.

Во-первых, она стала выживать «малявку» со своей территории, коей считала весь дом. Где бы «малявка» ни пристроилась поспать, или просто посидеть, Рыська неизменно сгоняла её и демонстративно усаживалась на освободившийся стул, лежанку или кровать, всем своим видом заявляя, что они принадлежат ей и только ей, а не какой-то там породистой швали. Во-вторых, при каждом удобном случае: стоило Маме и Алекс отвернуться, или куда-то отлучиться, – она взяла за правило, трепать, драть и кусать бедняжку, указывая кошчонке-переростку на её место.

Вскорости её нападки стали такими частыми и жестокими, что уходя из дома на сколь угодно непродолжительное время, Мама с Алекс стали запирать одну из кошек в кухне, но иногда они забывали об этой предосторожности, что оборачивалось очередным побоищем, как случилось и сегодня.

Пока Рыська сидела в ванной Нокси чувствовала себя превосходно. Закусив хрустящими сухариками корма, она вместе с Баем, – самым молодым из котов стаи и её постоянным товарищем по играм, – принялась рьяно помогать человеческой половине прайда устранять погром, учинённый Рыськой в пылу охоты. Они усердно охотились за метущими по полу щётками, зарывались в груды вываленной из ящиков одежды и с особым тщанием разбрасывали только что подметённые кучки мусора. Эх, как же это было весело!

Впрочем, после уборки, когда Рыська, подрастерявшая в заточении боевой запал, была вымыта, не взирая на её жалобные и протестующие вопли, и высушена, а затем отпущена на свободу, настроение у Нокси от радостной беззаботности вновь мигрировало к опасливой насторожённости.

Получив взбучку, подкреплённую мытьём под душем, Рыська была само благодушие и смирение, в раз превратившись из дикого кровожадного монстра в милейшего домашнего питомца. Казалось, это превращение заметно физически. Теперь она не казалась ни опасной, ни огромной. Её движения утратили смертоносную стремительность, а глаза приняли привычный жёлто-зелёный оттенок.

Рыська играла и ласкалась, даже не глядя в сторону Нокси, но «малявка» всё равно не чувствовала себя в безопасности рядом с ней. Наблюдая такие перевоплощения ежедневно, юный кунёнок хорошо знал, как быстро и внезапно в Рыське может вновь пробудиться монстр.

Вечером её опасения подтвердились.

После ужина, когда Мама домывала остатки посуды, а Нокси, всласть наигравшись с Баем в догонялки, валялась на диване кверху пузиком, Рыська начала кружить по кухне, опустив хвост и вперив в пол отсутствующий взгляд. Это был тревожный признак, и Нокси насторожилась. Перевернувшись на живот, она вся подобралась и стала пристально следить за своим мучителем, готовая в любой момент задать стрекоча. Её опасения были не напрасны. В мельком брошенном на неё взгляде жёлто-зелёных глаз «малявка» вновь уловила знакомый отблеск алого пламени ненависти и охотничьего азарта.

«Ты у меня ещё попляшешь!» – пообещали ей глаза Рыськи, и Нокси заёрзала, нервно сглатывая и подёргивая шкурой.

Пусть для остальных Рыська была кошкой: своенравной, харизматичной, слегка кукунутой, как о ней отзывались ветеринары, – но только кошкой, для Нокси она навсегда стала воплощением ночного ужаса. Для молодого забавного куна Рыська была Чудовищем Дома на Холме.