Десять дней тумана

Глава 11

Вечер долгожданной прохладой спускался на заждавшуюся землю. Расплавленное cолнце стекало за горизонт, и алая заря пылала вполнеба, обещая назавтра ветреную погоду. Пока же ни один листок не трепетал в измученных сухостью садах, птицы перекликались всё реже, устраиваясь на ночь. Первые звёзды робко высыпали на быстро темнеющее небо.

Я сидел в комнате перед головизором один – Иван Фомич с обеда ушел зачем-то на пасеку к Сидоренко и там застрял.

Я обдумывал варианты стратегии поведения при различных реакциях зеркальников. В конце концов я признал, что это бесполезно: достоверно спроектировать поведение зеркальника ещё никому не удавалось. Приходилось возложить надежды на интуицию и русское авось. Что ж, если никакой силой с ними ничего сделать нельзя, надо найти такое место, где эти проклятые чужаки имеют слабину. Только где оно, это место? Оставалось надеяться, что такая трещинка лежит в их ментальной сфере. По крайней мере, больше надеяться было не на что. И опробовать это шаткое предположение мне предстояло сегодняшней ночью. Именно мне, десантнику-инструктору, ментальному мастеру (хотя лично мне всегда больше нравилось название Маэстро).

Головизор добросовестно пытался развлечь меня какой-то популярной болтовнёй. Меня привлекло сообщение с борта научно-исследовательского судна "Калипсо-2". Какой-то зоолог с хорошо поставленной дикцией увлеченно комментировал необычный факт из жизни летучих мышей; факт этот и не заметили бы, конечно, если б подвернулся какой-нибудь чуждый науке сухогруз или танкер... Посреди Средиземного моря на палубу "Калипсо" опустилась громадная стая измученных рукокрылых; Жаклин Кусто – капитан и владелица судна – заинтересовалась видовым составом мышей, и выяснилось, что так далеко от постоянного ареала обитания именно этот вид ещё никогда не встречали. Отдохнув, стая снялась и улетела в южном направлении.

Я вспомнил свой первый день – вернее, первую ночь – в качестве зоотехника и усмехнулся. Ай да дядька Иван. Ну-ну.

Я набрал на браслете код Джоан:

– Зайди ко мне через десять минут. Как твоя рука?

– Иду! – отозвалась она. – Рука в норме. Конец связи.

– Конец связи, – сказал я, отключаясь.

Я выключил визор и некоторое время сидел в темноте. Щёлкали на стене старинные часы-ходики с гирями и кукушкой. Из какой-то щели цвиринькнул сверчок и умолк. Над лесом восходила бледная полная луна, её свет размытым квадратом окна лежал на полу.

– Кутиха! – негромко позвал я. – Покажись. Дело есть. Ты тут?

Из темного угла на меня сверкнула пара зеленых глаз.

– Мне нужно сегодня встретиться с зеркальником, – продолжал я. – Проводи. Лучше вашего никто за ними не уследит. Мне нужно, чтобы он был один. Сделаешь?

Мне показалось, что она кивнула.

– А вы сами, – осторожно спросил я, – не пробовали с ними бороться? Своими методами.

– Нет. Бесполезно. Чужие, – мяукнула она в ответ. Глаза сверкнули и погасли. В комнату вошла Джоан.

– Садись, – указал я на табурет. – Вот что... Давай так – услугу за услугу. Мне нужно, чтобы ты сегодня посидела ночь на связи. А не таскалась за мной по лесу. Это важно! – поднял я ладонь, пресекая ее попытку перебить меня. – Я знаю, что ты не можешь бросить меня. Это сидит у тебя в мозгу или где там ещё... Но ты знаешь, что я могу снять этот запрет. Так сказать, пережечь эти перемычки. Невосстановимо.

Я помолчал, давая ей возможность осознать мои слова.

– Конечно, после этого ты уже никогда не станешь прежней. У тебя появятся вкусы и симпатии, отличные от тех, что нравятся мне. Ты сможешь принимать решения, не оглядываясь на пользу для моей драгоценной персоны. Понимаю, сейчас тебе страшно даже слышать такое, но пойми, что у меня просто нет другого выбора. Так надо, маленькая... А я постараюсь забыть, где находится мозг-координатор проекта "Галатея", – я видел, как она вздрогнула. – Ну как, малышка, по рукам?

Джоан смотрела на меня беспомощно распахнутыми глазами. Потом она закрыла глаза, и по щеке ее покатилась такая человеческая слезинка...

Проделав необходимые манипуляции, я продолжал инструктировать мою Джоан. Вернее, уже не мою.

– Будешь следить за мной по радиосвязи. Когда будет нужно – поднимешь тревогу и мигом ко мне. Вдруг я насторожился: кто-то бесшумный стоял сейчас за дверью. Сделав напарнице условный предостерегающий знак, я подкрался к двери и резко распахнул ее, нанося рубящий удар ребром ладони. Джоан подхватила падающее тело. Это был Юм. Теперь я знал, кто в моей группе был глазами и ушами Большого Давида.

– Свяжи его, – сказал я. – Может, до утра не хватятся. Мне сейчас свидетели не нужны.

Джоан кивнула.

Я принялся разоблачаться. Просто удивительно, до чего много всяких причиндалов носит с собой десантник. Аккуратно сложив на край стола пистолет, сёрикены и средний метательный нож-сякен, я добавил к ним набор газовых и световых микробомбочек, духовую трубку и ещё массу всякой второстепенной мелочи. Кольцо – подарок Ионэла – снять, правда, не удалось: два дня назад я повредил палец, а в восстановитель с такой мелочью обращаться не хотелось. Теперь припухший сустав препятствовал моему желанию. А, ничего. Как ни странно, главное сейчас – это твёрдые намерения и психологический настрой.

Джоан глядела на меня во все глаза, не понимая, но и не вмешиваясь.

Немного поколебавшись, я глотнул снадобья дядьки Ивана. Он заранее приготовил его и торжественно вручил мне утром все ту же многострадальную бутыль. На вкус – обычная вода, немного затхлая. На меня зелье подействовало бодряще, исчезла дневная усталость и непонятная тяжесть, лежавшая на душе.

– Кутиха, пошли! – позвал я, выходя в сени. Входная дверь чуть качнулась, выпуская маленькую тень.

Кто скажет, что поспевать в ночном лесу за шустрым домовым – занятие лёгкое и приятное? Если бы не М-сознание и способность ориентирования в темноте, мне нипочём бы не поспеть было за Кутихой, которой ночь словно придавала дополнительные силы. Как обычно, тропинок она не придерживалась. Она весело перепискивалась с друзьями и неслась вперёд так стремительно, что мне иногда приходилось переходить на бег. Величественно сияющая Луна летела над нами, ниспадая потоками лучей и заливая редкие поляны мертвенно-белым светом, оттенявшим кромешную тьму лесной чащи.

– Пришли, – скрипнула Кутиха и пропала, словно её и не было. Я осмотрелся.

Я узнал Гнилой лог. Кутиха довела меня до дороги, спускающейся по отлогому косогору параллельно ручью. В зарослях краснотала медленно клубился туман.

– Джоан, внимание! – шепнул я, активизируя браслет. – Возьми пеленг.

– Есть пеленг.

– Ну, девочка, пожелай мне удачи... Конец связи, – я не стал выключать передатчик и вышел на открытое место.

Я шел ва-банк. Вся моя теория базировалась на том, что зеркальник способен превосходить в вооружении любое существо. Именно для того, чтобы быть с ним на равных, я и разоружался с такой тщательностью.

По идее, он тоже должен быть без оружия, если уж он копирует меня. И сейчас должна произойти дуэль наших воль. Не вооружений, не боевого искусства, а ментальной силы. Я сосредоточился.

Туман собирался в неестественно плотный клуб. Постепенно твердея, в нем начинала проступать оболочка человека. Меня. Он был похож на меня, как брат-близнец.

Зеркальник вышел из кустов и остановился в трёх метрах от меня. Я отогнал непроизвольно появившееся желание принять боевую стойку и мысленно произнес:

– Ты знаешь, зачем я здесь. Начинай!

– Бой! – вдруг вспыхнул у меня в мозгу голос – голос Ионэла Ивашку. Это брат-близнец принял вызов. Он шагнул вперёд.

Руки его протянулись ко мне, истончаясь туманом, и обволакивая меня невесомой пеленой.

Я обрушил на него всю свою ментальную мощь, все годы упорных тренировок и медитаций, пытаясь подчинить эту дьявольскую волю и сломать сопротивление одним бешеным ударом. Никогда ещё я не использовал свой мозг с такой нагрузкой. Контуры зеркальника стали размываться, он пошатнулся – но выдержал. И ударил в ответ.

Некоторое время мы стояли, обнявшись и шатаясь, как два пьяницы. Ни один из нас не мог достигнуть решающего перевеса. Наши сознания всё более объединялись; я чувствовал, как в мой мозг вползает нечто настолько чуждое, что на одно осознание возможности существования такого можно было потратить жизнь.

Зеркальник тоже был на пределе – я это чувствовал. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, но внезапно вмешалась Кутиха.

Она, пронзительно пища, вцепилась в него, теребя и кусая. Из спины зеркальника мгновенно выросла ещё одна рука, безжалостно смявшая хрупкое тельце. Кутиха, всхрипнув, полетела на землю с переломанным хребтом.

Эта нелепая и безжалостная смерть вывела меня из равновесия. Гнев ослабил мою волю, и мой соперник, воспользовавшись этим, теперь додавливал меня. Я отчаянно сопротивлялся, но сознание начинало меркнуть. Зеркальник, уверенный в победе, проникал всё глубже и глубже в мой мозг. Я ощутил, как растворяюсь в его существе. Очень странное чувство... Глубокое спокойствие обречённости охватило меня. И тогда сверхчеловеческим рывком гибнущего сознания я остановил сердца нашей объединённой сущности. Время споткнулось, подступила чернота, и мы вместе упали в неё.

.

Глава 12

Для чего человеку дается майя?

К смерти привыкнуть невозможно, как и избежать её. Это удел, о котором человек просто не может долго думать – какие-то древние инстинкты, защищая мозг, уводят нас под спасительный покров иллюзий. Иначе жизнь была бы невыносима. Покажите мне, какая душа сможет вынести правду – то, что предстоит бесконечное повторение рождения и смерти? Какая душа сможет не обжечься об истину Абсолюта? Это ужасно! Даже самое чёрное зло в нашем мире – это как бы прививка перед грядущим ужасом будущего. Недаром библейский Страшный суд зовется Страшным...

Я медленно выплывал из мрака небытия. Разлепив веки, я обнаружил над собой прозрачный пластик реанимационной капсулы. Яркие лампы биосканера слепили глаза. Меня сотрясала крупная дрожь, отдаваясь в пальцах – словно тысячи маленьких иголочек быстро-быстро кололи кожу.

Так всегда бывает, когда тело долго находится в состоянии клинической смерти. Мне дважды доводилось быть убитым во время тренировок – и каждый раз восстановление сопровождалось крайне неприятными симптомами, к счастью, непродолжительными.

Сознание вернулось полностью. Я приподнялся на локтях, борясь с тошнотой. Пол качнулся, уплывая, затем постепенно встал на место. Сделав глубокий вдох, я откинул крышку медицинского кокона и сел, свесив босые ноги. Несколько эластичных трубочек, чмокнув, выдернулись из моего предплечья.

Ого! Вокруг меня, окружая капсулу плотным кольцом, собралось десятка два человек. И кто! Пако, де Жюс, Сарычев, Идзуми, н'Танга – остальных я не знал. Судя по всему, тоже мастера. Мастер мастера определит с первого взгляда.

Несколько сзади возвышался Большой Давид – при его росте незачем было покупать билеты в первый ряд. Я представляю, чего ему стоило собрать всех в одно место! Тут же находились Джоан и Вероника.

– Уважаемая публика! – я попытался сидя поклониться. Получилось довольно неуклюже. – Вынужденный антракт закончен. Представляю вашему вниманию второе действие философской трагедии “Змиевские туманы”. Прошу поприветствовать артистов! – я спрыгнул на пол, пошатнулся, но устоял. С каждой секундой мне становилось всё лучше.

– Это он, – медленно сказал Сарычев. – Точно. Самые идиотские реплики в самый неподходящий момент.

Он бросил мне трусы. Хотя я не особенно хорошо переносил грубоватого Сарычева, но за этот рыцарский жест простил ему многое.

– Интересно, а кого вы ожидали увидеть? – удивился я. – Чарли Чаплина?

Идзуми молча повел подбородком в сторону. Я обернулся.

В соседней капсуле лежал я. То есть не я, а мой брат-близнец. Зеркальник. Процесс реанимации был зациклен на начальной стадии, поддерживая минимально возможный уровень жизни.

– Скажи спасибо Джоан, это она надоумила с перстнем, – сказала Вероника. – Иначе валяться бы тебе, Пашка, в морге ещё месяц по меньшей мере. У второго-то кольца нет. А так вас не различить, и формула крови одинаковая, и генный набор, и папилляры.

– Спасибо, – сказал я. – А теперь попрошу всех присутствующих сохранять выдержку и хладнокровие. И не пытаться меня снова убить. Не получится, предупреждаю. Я – зеркальник.

Всё оружие, которым была напичкана амбулатория, мгновенно было направлено на меня.

– Отлично, – продолжал я, неторопливо обводя взглядом комнату. – Никто не выстрелил. В воздухе ничего не летает. Красота! Со своей стороны обещаю не делать резких движений. Но справедливости ради должен заметить, что на меня отрицательно действует такое обилие вооружения. Желающие крови могут попробовать заставить себя успокоиться. В конце концов, вас тут шестнадцать десантников – это не считая роботов. Из десантников по меньшей мере десять инструкторов. А я один.

– И обойдённая молчанием Джоан, – странно улыбнулась Джоан. Я так и не понял, на чьей стороне она числит себя.

– Джоан – вольный робот. Со вчерашнего дня. Это к сведению. Ну, что, так и будем меня держать на мушке?

Десантники переглянулись и опустили оружие.

– Ладно, лейтенант, мы вам поверим, – решился де Жюс, – только объясните, почему вы вчера вырубили Юма? За чью команду вы играете?

Вот черт! Я совсем забыл про Юма.

– К черту Юма! – воскликнул я. – Его и так надо было отчислять.

– Нет, вполне нормальная реакция, – проворчал Сарычев. – Выпендривается, подлец. Лапшу нам на уши вешает. На публику работает.

– Ну-ка освободите мне место! – скомандовал я. – Вас, Виктор, за злостное недоверие я больно нашлепаю по нежной розовой попке. Но позже. А сейчас...

Я встал лицом к стене, чтобы избежать соблазна рефлекторно уклониться от удара.

– Сейчас я не вижу никого из вас. Прошу каждого метнуть в меня какую-нибудь пустяковину. Неважно что, лишь бы смертельно. Восстановитель рядом, так что не стесняйтесь. Раз, два, три!..

Десяток ножей, три дротика и сёрикен вонзились в штукатурку, пройдя сквозь меня. Болевой шок был мгновенен и так же мгновенно прошел. Я шагнул в сторону.

– Достаточно неприятно, уверяю вас. Поэтому больше опыт прошу не повторять. Как видите, я абсолютно неуязвим. И я действительно зеркальник. Все убеждены?.

– Да-а... – ошеломленно протянул н'Танга. – Я верить. Почему? Пусть говорить дальше! Я слушать!

– Говорите, лейтенант! – хрипло сказал де Жюс. – Кажется, вам есть что сказать.

– Есть, – согласился я. – Как мы только что доказали, на нынешнем этапе я являюсь более сильной стороной. Несмотря на странность моего заявления, оно бесспорно правдиво. Да, я стал зеркальником. Правда и то, что я не пытаюсь напасть или причинить вред окружающим, хотя теоретически безусловно могу это сделать. Подчёркиваю это обстоятельство: теоретически. Могу заверить, что и в дальнейшем буду придерживаться подобной тактики. Что отсюда следует? – я сделал эффектную паузу. Никогда ещё у меня не было таких жадных слушателей. – А вот что. Война окончена, ребята! То есть окончена в том смысле, как понимали её мы. Хотя, теперь вернее будет сказать – вы. Будет заключён мир. И чёрт меня возьми, если мы все не выиграем от этого мира! Сейчас прошу не мешать мне предпринять ряд действий, которые некоторым могут показаться не совсем правильными, но тем не менее, ведущих к нужной цели кратчайшим путем. Это теперь не опасно.

Я подошел к капсуле, в которой лежал Брат. Я уже для себя стал так называть этого зеркальника. А как ещё прикажете именовать практически себя самого?

– Ника, помоги!

Поколебавшись, Вероника подошла к пульту и принялась мне ассистировать.

Аппарат негромко гудел, изредка полязгивая инструментами. Вот остановилось искусственное сердце, передавая функции настоящему, вот стихло шипение механических легких и в кокон пошёл кислород. Щеки Брата стали розоветь, он застонал и открыл глаза. Попытался сесть, провел рукой по лицу и откинул крышку.

– Уважаемая публика, – улыбнулся он. – Вынужденный антракт закончен!..

.

Глава 13

На совещании присутствовали, кроме нас с Братом и Джоан, ещё Шварценберг, Идзуми, де Жюс и Сарычев – естественно, каждый со своим персональным телохранителем. Кроме того, я настоял, чтобы были приглашены Иван Фомич и Вероника. Само совещание происходило в помещении змиевского клуба, так что поневоле было обусловлено присутствие старого библиотекаря Димы. Хотя Давид твёрдой рукой без рассуждений выключил ему подачу питания, я был уверен, что в глубине Диминого объемного чрева на такой случай припасен достаточно мощный аккумулятор. Впрочем, Дима не проявлял никаких внешних признаков жизни.

Мы с Братом подтвердили свое намерение вдвоем решить проблему зеркальников. В самом деле, слияние зеркальника с М-мастером позволило собрать воедино всё лучшее, что было заложено в сущности того и другого. Невероятные физические возможности – изумительная пластичность, почти абсолютная приспособляемость и фантастическая скорость реакции – находилось теперь под руководством человеческого интеллекта. Природное чутьё зеркальника после слияния сущностей мгновенно отработало в сторону варианта разумности – как наиболее перспективного направления развития. Тут он и попался: теперь все возможности зеркальника были под контролем человека. И теперь мы с Братом (собственно, Брат был просто дубликатом меня самого; вопрос о том, кто из нас настоящий, нами даже не рассматривался. Мы оба были настоящими.) – так вот, теперь мы с Братом могли и должны были остановить и зеркальников, и людей в стремлении к взаимной "насильственной ассимиляции" (по выражению Брата).

Выигрывали при этом оба биологических вида. Каждый получал то, чего у него не было. Это был тот самый парадоксальный случай, когда отдающий получал неизмеримо больше. Решение проблемы оказалось до смешного простым, и я был до некоторой степени разочарован – если тут уместно было говорить о каком-либо разочаровании – и удивлён, что за три прошедших года никто до меня не наткнулся на это простое решение. Хотя и я ведь выходя на поединок был намерен драться насмерть. Моё счастье, что арена битвы лежала не в физической плоскости... До меня просто никто не пытался открыть свой мозг – наборот, все методики десантников предусматривали полное сосредоточение на безусловном выполнении задачи – а задача в данном случае была одна: убить во что бы то ни стало. А зеркальники скрупулёзно копировали...

Они пытались что-то сделать, прибавил Брат, но тут у них впервые ничего не вышло: они столкнулись с разумом и понять его не могли. Сами-то они были примитивны, где-то на уровне, скажем, волчьей стаи. И люди были для них как боги. Вот только боги оказались какие-то третьесортные: тогда, при встрече, первым делом схватились за оружие. Ну, зеркальники – естественно, повторять. Естественно, перестарались, как всегда. Они же по-другому не могли. И покатилось...

– Мы проникли на планету, это нетрудно было, – продолжал Брат. – Стали пробовать, изучать. Очень мешал страх. Люди почему-то боятся неизвестного. Тогда мы стали превращаться не в людей, а в то, что их окружает. В вещи. В обстановку. В туман, наконец – так проще всего было, и не терялась подвижность.

– Но цель? – жестко спросил Шварценберг. – Ваша цель...

– Ассимилировать, естественно, – пожал плечами Брат. – Использовать себе во благо, как и всё остальное. А у человечества что, разве иная цель?

– Хватит теории, – прервал я. – Теперь надо остановить зеркальников. А то может оказаться поздно. Будут новые жертвы. Пойдем мы с Братом. А вам всем придется останавливать людей.

– Я пойду с вами! – внезапно звонко воскликнула Джоан.

– Зачем? – отмахнулся я. – Ты же всё равно не сможешь нам помочь. Мы собираемся, – я переглянулся с Братом – да, нам придется объединить сознание с противной стороной, так сказать, обратить их в свою веру. Не думай, что это будет приятно. Я-то знаю. И зачем там ты – даже не могу представить.

– Да ладно, пусть идет, – вмешался Брат. – Она ведь и не помешает.

Я промолчал. Спорить было не время.

Как я и предвидел, наш с Братом план утвердили. Не было другого выбора.

На рассвете нас доставили в район Гнилого Лога. Теперь не было необходимости прибегать к помощи кого-нибудь из малого народа: мы с Братом уверенно чувствовали направление и расстояние. Всё же у зеркальников тоже было какое-то подобие ментального обмена. Это, помноженное на мои М-способности, давало мощный инструмент общения. Я постоянно чувствовал в мозгу дальнее присутствие зеркальников, Брат тоже. С ним же мы могли живо обмениваться даже отдельными фразами, правда, не на слишком значительном удалении друг о друга. Я постарался убрать подальше память о погибшей Кутихе – сейчас такие мысли просто были не к месту.

Десант расположился вдоль опушки леса. По росистой высокой траве мы вдвоём вышли на открытое место, метрах в двухстах впереди. Джоан осмотрительно держалась несколько поодаль. Лес широкой тёмной подковой охватывал обширный овраг, на дне которого, как мы знали, находилось девятнадцать зеркальников.

В настоящее время они приняли вид кустов и деревьев: вовсе не всегда удобно было существовать в виде тумана. Мы с Братом кивнули друг другу и протянули руки по направлению к ним. Наши очертания стали расплываться туманом; мы послали первый совместный призыв.

Над Гнилым логом ответно взметнулись причудливые белые столбы...

.

Глава 14

День лениво переползал на вторую половину. Солнце палило с выцветшего неба, изредка прячась за невесомыми обрывками прозрачных облаков; блики на воде мешали следить за уснувшим поплавком. Неугомонные стрекозы трещали крыльями, успевая подхватывать воздушную мелкоту у самого лица.

Военное положение закончилось. Большой Давид распорядился временно отстранить меня, как и всех остальных Братьев, от работы и передать на изучение медикам. Эти инквизиторы ежедневно придумывали всё новые тесты. Я полагаю, они не остановились бы и перед вскрытием, поэтому на третий день я взбунтовался и потихоньку удрал – представляю, какой сейчас у них переполох. Конечно, я мог бы спокойно уйти на виду у всех: не представляю, кто бы смог остановить зеркальника. Или человека? Я до сих пор ещё не решил, кем теперь себя считать.

Клюнуло. Я подсёк и вытащил небольшого окунька, взвесил его на ладони и выбросил обратно в воду. Насадил нового червя и вновь забросил удочку. На успокоившийся поплавок тотчас же уселась тоненькая зеленая стрекозка.

Я сидел над омутом рядом со старой мельницей и неторопливо размышлял. Пора было получить ответы на все мои бесконечные вопросы, и я сопоставлял в уме все новые факты и догадки. Всё постепенно становилось на свои места. Делались понятными слова и поступки. Определённый период моей жизни неотвратимо становился воспоминанием.

Вот, например, почему так похожи Джоан и Вероника? Непонятно? Как же, непонятно! Они никогда и не были похожи, это мне так казалось после того чёртового зелья дядьки Ивана. Я ведь засёк, как на меня посмотрела Вероника, когда я обмолвился о сходстве! Джоан – ладно, она и не такое проглотит, не моргнув глазом, но Вероника – тут я не мог ошибиться! И стал копать дальше. А старый Иван – он как, тоже ничего не заметил? Не хотел замечать, вот что! Я потом поковырялся в памяти у Димы и наткнулся на целый ряд любопытных фактов. Надо только знать, в каком направлении искать. Так вот, на месте информации про Ивана в Диминой памяти стоял во-о-от такой блок!

При всем моем уважении к проекту "Галатея" такие ляпсусы пропускать нельзя. С другой стороны, а им-то какое до всего этого было дело? Ну, ладно... Я там оставил небольшой подарочек. Вирус – безвредный, но доставучий – этакое послание к галатам. Когда-нибудь всплывёт. Посмеются.

Кстати, о "Галатее" – я поговорил с Джоан. И не просто поговорил: теперь она одна из нас. Пришлось кое-что подправить в её мозгу (конечно, с её согласия; зеркальники в этом достигли таких вершин, к которым земная наука даже не подбиралась). И, только-только успев стать человеком, она стала Сестрой. Честное слово, это не хуже. В конце концов, такая процедура, видимо, ждёт всё человечество – уж слишком очевидны выгоды. И роботов тоже ждёт – тут особой разницы нет. При этом ничего не теряется.

Я было подумал, что открытый мозг – это теперь моё проклятие на всю жизнь, ан нет! Научился всё же отключаться от общего информационного поля. Все-таки, человек – не зеркальник, и иногда ему вкрай необходимо побыть одному. Вот как мне сейчас.

Да, так вот – "Галатея" теперь утратила смысл. Незачем бороться, достаточно простого мысленного слияния с любым Братом или Сестрой – вряд ли кто откажет, это у зеркальников не в обычае. Постепенно нас будет становиться всё больше. И это при том, что сохраняется личность. Тут нам повезло больше, чем зеркальникам – у тех не было понятия личности. Багаж человеческого интеллекта громоздится на могучие плечи нечеловеческой биологии... Ну и словечки стали у меня проскакивать.

Джоан же и рассказала мне, что Гаврилу на меня направили вовсе не зеркальники, а роботы, и задания причинить вред не было – только временно обезвредить. У них и подпольный восстановитель наготове был, оказывается. Правда, сразу восстанавливать меня они не собирались, им нужно было просто выиграть время. Здорово они тогда напугались, когда я Диме ляпнул про память. Только Гаврила малость меня недооценил... А Джоан, как только узнала, метнулась ко мне – она и не могла по-другому. Вот и все объяснения. Всё просто, если разобраться.

– Лейтенант Бойль! – за спиной, откуда ни возьмись, появился Большой Давид. Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что его сопровождает Джоан. Рядом трусил недовольный Цезарь.

– Нашли все-таки, – я положил удочку и обернулся.

– Лейтенант Бойль, почему вы нарушили приказ?! Вам было велено находится в распоряжении медперсонала!

– Да не представляем мы опасности, Давид, – устало сказал я. – Не представляем. Сядь, не кипятись.

– Я до сих пор не знаю, правильно ли поступил, пойдя у тебя на поводу, – покачал головой Шварценберг. – Теперь вместо трёх десятков зеркальников я имею сто сорок два...

– Уже?! – удивился я. – И кто же?

– Де Жюс! Пако! Н'Танга! Твой любимец Кунц! И этот ещё чёртов мент, из местных... Да мало ли!..

– Давид, могу спорить, ты и сам не выдержишь трёх дней! Пари?!

– П-ф-ф!

– Этого не остановить. Не сегодня, так завтра. Это всё равно бы случилось, так что прекрати себя есть. Были бы только лишние жертвы. Кстати, попроси Брата, пусть займется Ивашку. У него может получиться.

Шварценберг обречённо закатил глаза и уселся рядом. Он некоторое время молча и сосредоточенно потирал лоб кончиками пальцев, затем вздохнул и достал из-за пазухи флягу из нержавеющей стали. Отвинтив колпачок, Давид основательно глотнул и протянул ее мне:

– Чёрт знает что. На... Цезарь, Цезарь! Отойди от воды! Кис-кис-кис...

Я последовал его примеру. Джоан присела рядом и вытащила из кармана яблоко. Она разломила его пополам и протянула нам.

– Давид, – сказал я. – Чтобы тебя немножко утешить, я расскажу тебе про "Галатею", хочешь?

Я посмотрел на Джоан. Она усмехнулась и кивнула.

– Я уже распорядился изолировать Диму, – сказал Шварценберг. – Сейчас с ним работают специалисты.

Джоан расхохоталась. Большой Давид изумлённо уставился на неё, потом прикрыл глаза и вновь потянулся за фляжкой.

– Ничего ты не понял, – развеселился я. – Дима – только местный узел. У него даже связи нормальной не было. Ну, подумай! Напряги извилины. Кто-то должен находиться в самом центре событий. А центр сейчас здесь. Ну?

– Джоан-три?!

– Нет, – покачала головой Джоан. – Не Джоан-три. Теперь просто Джоан, без номера. В общем, достаточно логично, но неверно.

– Я, например, догадался только недавно, – сказал я. – Во время тренировки с Джоан.

– Сдаюсь, – поднял руки Давид.

– Ладно, теперь это не имеет никакого значения. Цезарь!

– Цезарь? – растерянно переспросил Шварценберг. – Мой Цезарь?!

– Ну, Цезарь, – вдруг недовольно отозвался кот с каким-то ужасным прононсом. – Только не “мой” – надоело уже. Хватит.

Джоан прыснула, глядя на вконец озадаченного Давида. Тот вновь мученически вздохнул и потянулся к спасительной фляжке:

– В отставку. На пенсию. Тихий дом для престарелых маразматиков. Цветочки, домино, вышивка гладью. Отдохну, займусь наконец живописью...

– Я тоже... – я посмотрел на Джоан. – То есть, мы тоже не против отдохнуть. Считай, что я подал официальный рапорт. На месяц. На два. Как получится. Мы сейчас уже не нужны.

– А как я объясню твое отсутствие начальству?! – взвился Давид.

– Ха! Начальство – это ты. Да и Брат прикроет. Нас же никто не отличит. Или любой другой зеркальник. Какая разница, двадцать нас будет или пятьдесят? Никто пересчитывать не станет. А станет – с ума сойдет, это мы запросто устроим. Фигурально выражаясь, конечно, не подумай чего.

– Ладно, – нерешительно протянул Шварценберг. – Может, в самом деле попробуем. Я передам Брату...

– Не трудись, – сказал я. – Они уже знают. Все. Да, к этому придется привыкать – или самому стать одним из нас. Постоянно быть связанным, быть единым мозгом – это тяжело, Давид! Но невыносимо не быть, отказаться, для тех, кто уже попробовал! Нам всем придется меняться.

.

Глава 15

Тёплая летняя ночь спустилась на землю. Давно замолкли петухи. Летучие мыши чертили свои беззвучные зигзаги над старой мельницей, над чёрными ракитами, над мёртвой бездонной водой.

В темноте к нам неслышно приблизились две фигуры. Это были Иван с Вероникой.

– Добрый вечер! – поздоровалась девушка. – Мы вам не помешали?

– Наша миссия закончена, – сказал дядька Иван. – Мы, в общем-то, попрощаться пришли.

– Нам пора, – добавила Вероника. – Прощайте. Прощайте!

– Я догадывался, – сказал я. – Но – только догадывался. Про тебя, дядька Иван... Ни один человек не может закрыться от Маэстро. Только другой мастер разве. А мастера все наперечёт. Про Веронику – и вообще не ожидал. Хотя должен был бы...

– Я старалась вести себя тихо-тихо. Нас тоже учат незаметности, – улыбнулась Вероника.

– А я... – начала Джоан и не договорила.

– С женщинами трудней, – согласился Иван.

Речь его изменилась, стала строже. Не было уже ни поговорок, ни неправильностей.

Помолчали. Я всегда не любил расставания и всякого рода проводы. Что-то в них есть такое, что не укладывается в моё представление о безмятежности жизни.

– Человек слишком агрессивен по своей природе, – продолжил дядька Иван. – Вам важно было выбрать, по какому пути идти: либо изменять мир вокруг себя, либо приспосабливать себя к миру. Мы рады, что вы выбрали вторую возможность.

– Мы? Кто это мы?

– А зеркальникам это выход из тупика, – не ответив на вопрос, добавила Вероника.

– Что же будет дальше?

– Кто знает? – вздохнул Иван. – Мы не боги. Вернее – почти боги, но не совсем. Иногда и богам бывает ох как тяжко. Ведь самое трудное – это решать. Особенно решать за других. Теперь решать вы будете сами, мы только должны были дать возможность. Чуть-чуть помочь. Присоветовать, что ли.

– А что будет с вами? – спросила Джоан.

– Не волнуйтесь. Мы к рассвету умрём: несчастный случай или что... Так надоело носить это тело! И так хочется домой! – счастливо засмеялась Вероника.

– Я думаю, пожар, – задумчиво произнес дядька Иван, – очень удобно и никаких следов. Да, чуть не забыл: передай привет Тимошевскому. Он поймёт... Он, видимо, вскоре тоже должен скончаться. Жаль. Сердце у него никуда. А восстановитель он не признаёт, говорит – як меня Бог створив, так нех и возьме... – он удачно скопировал акцент отца Иоанна.

– И последнее, – сказала Вероника. – Никто не одинок. Никогда и нигде. Запомните это.

– Каждый имеет право на ошибку, – добавил старый Иван, – но не стоит пользоваться этим правом!

– Но почему Пауль? – вдруг спросила Джоан.

– Кто-то должен был задать этот вопрос, – улыбнулся Иван. – Если бы был избран другой – другой бы спросил то же самое... Но кто-то же должен был быть на этом месте, – он сделал паузу, глядя на черную глянцевую воду.

– Нам пора, – вздохнул он. – Ну, бывайте здоровы…

– Я ни за что не поверю, что тут не остаётся наблюдателей, – внезапно твёрдо заявила Джоан.

– Остаются, дочка, как не оставаться, – усмехнулся в бороду дядька Иван. – Эй, Кутиха! – позвал он. – Покажись напоследок старым знакомым!

Сзади в темноте кто-то знакомо фыркнул.

– Я так и знала! – просияла Джоан. – Вы её спасли?!

– Кто они – роботы? – спросил я.

– Роботы? – задумался старик. – Да, пожалуй, для нас – роботы. Не беспокойтесь, вам они чересчур уж досаждать не станут... Ну, пошли, Ника. Коли что не так – не поминайте лихом! А долгие проводы – лишние слёзы... – он повернулся и, сгорбившись, канул в ночь. Вероника тенью последовала за ним, махнув напоследок нам рукой.

Мы с Джоан стояли под ослепительно чёрным небосводом, усеянным мириадами бесчисленных звёзд. Она прижалась ко мне, и я легонько обнял ее за плечи. Вселенная была распахнута перед нами, и млечный путь полыхал высоко-высоко над головой, деля мир пополам. Куда-то туда, в бесконечность звёзд, теперь уходила и наша дорога.

-- конец --

.