Пробуждение. Часть II. Глава 5

Иллюстрация автора

- Марья Фёдоровна, вы звали меня? – постучав, Анна вошла в покои тётки.

Та сидела в кресле у камина, опустив руки на массивные подлокотники. На её коленях привычно дремала рыжая болонка. Марья Фёдоровна обожала эту породу, собачки менялись, сменяя друг друга по прошествии нескольких лет, но неизменно каждая из них носила кличку Клара. Вот и сейчас очередная Клара то и дело удостаивалась нежного поглаживания и почёсывания за ушком. Пожалуй, только к этому пушистому созданию старая барыня могла испытывать нежность. Никто более, ни единое существо в мире, будь то животное или человек, не вызывали у Марьи Фёдоровны нежных чувств.
Бледное её лицо с правильными и некогда красивыми чертами с годами всё более напоминало маску. Теперь не осталось и следа от былой красоты – чувственный рот с изящно очерченными губами опустился и потерял прежние очертания, превратившись в нечто бесформенное, нежный овал щёк сменился морщинами, больше напоминающими мешки. Бледность лица пожилой женщины усиливалась белизной фалбалы *чепца, из-под которого надо лбом выбивались завитые седые локоны. Старуха смотрела пронзительно, оценивающе, словно мысленно что-то решала для себя. Анна давно привыкла к этому холодному взгляду своей покровительницы, но всякий раз, оказавшись под прицелом холодных, как льдинки, голубых глаз, чувствовала себя неуютно.

В комнате было душно от пылавшего камина, и Анна почувствовала лёгкое головокружение, однако постаралась взять себя в руки.
- Да, - кивнула Марья Фёдоровна и, указав на стоявшее у противоположной стены кресло, сообщила строгим тоном: - Разговор у меня к тебе, Анна. Думаю, ты догадываешься, о чём.
- Пожалуй, догадываюсь, - согласилась молодая женщина, опускаясь на край кресла.
Меньше всего ей сейчас хотелось выслушивать уговоры тётки, но она не могла избежать очередного неприятного разговора, поэтому приготовилась со стоической покорностью выслушать всё, что изволит сказать Марья Фёдоровна.
Пухлые пальцы, унизанные перстнями, сжали рукоять трости, резную, из слоновой кости, сдвинув брови, старуха помолчала и заговорила, пронзительным взглядом сверля Анну.

- Вот что, голубушка. Я оценила твоё решение, кинуться за этим шалопаем, твоим мужем и моим племянником. Однако же я считаю своим прямым долгом, предостеречь тебя от сего безумного поступка!
- Но, Марья Фёдоровна… - попыталась возразить Анна, но была решительно прервана тёткой.
- Изволь меня не перебивать! – повысила голос старая барыня и стукнула тростью об пол. – Ты знаешь, я этого не люблю! Ты – мать! И твой долг – остаться с сыном. Александр и так стал на половину сиротой при живом отце… Потому что отец его предпочёл избрать себе недостойное и преступное поприще, позабыв о долге отца и мужа!
- Тётя, ради Бога! Не говорите так! – Анна в волнении вскочила с кресла. – Вы же знаете, что Сергей – не преступник!
- Не преступник?! – усмешка искривила полные бесформенные губы старухи. – Не преступник, а кто же он, по-твоему?!- и не дожидаясь ответа Анны, тут же ответила сама: - Преступник и есть: связался с заговорщиками, измышлявшими убийство императора! – старуха погрозила пальцем, словно перед ней стоял сам племянник-злодей. – Я давно знала, что толку от Сергея не будет… - вздохнув, она принялась обмахиваться маленьким китайским веером. – Но я не позволю тебе поступить столь неблагоразумно, бросив сына, отправиться за ним в Сибирь, будто ты мещанка какая или нищенка, прости, Господи! Твой долг – это долг матери! И потом, ты ведь теперь княгиня Черкасская! – тётка взмахнула рукой. - Не место благородной особе среди уголовников и всякого сброда!

- Марья Фёдоровна! – Анна, не в силах сидеть, заходила по комнате, сжимая руки. Заговорила с горячностью, пытаясь убедить упрямую тётку: – Вы полагаете, мне легко далось это решение? Конечно, нет! Я уже сейчас ощущаю свою вину перед сыном! Но я знаю, что Сергей погибнет без меня, я чувствую, что нужна ему! И не из одного лишь чувства долга, но из любви к мужу. Да, я умираю в душе, оставляя сына, но иначе нельзя! В моём сердце два мужчины – муж и сын. Оба мне дороги, оба любимы, но я чувствую, что более всего нужна мужу. Он будет погублен, если я оставлю его!
- Анна, Анна! Да слышишь ли ты сама себя?! – воскликнула Марья Фёдоровна и отшвырнула веер. – Он будет погублен! А не сам ли он погубил себя, да и всех нас в придачу?! Сергей прекрасно знал, на что шёл. И зная, даже не подумал о последствиях для семьи! Да ведь он обманул тебя, голубушка! А не я ли предупреждала тебя об этом несколько лет назад, когда ты очертя голову бросилась в его объятия? – старуха погрозила пальцем.

Её лицо раскраснелось, голубые глаза потемнели, превратившись в густо-синие, точно море в непогоду. Достав кружевной платок, она отёрла капли пота, выступившие на лбу. Потом, потянувшись к резному столику, стоявшему неподалеку, взяла крошечную табакерку и, прихватив понюшку табаку, втянула её носом, после чего громко чихнула и высморкалась.

Привычку нюхать табак Марья Фёдоровна переняла от своего покойного мужа, как и эту табакерку, которую некогда супруг, бывший значительно старше, получил за усердие по службе. Вещицей этой Марья Фёдоровна очень дорожила, впрочем, вряд ли как памятью о покойном, которого не любила, скорее, как ювелирной ценностью, табакерка была весьма изящной и дорогой. Эмалевая, цвета мордоре**, с изображением Екатерины II в образе Минервы, эта крошечная шкатулочка была украшена золотом и серебром, а портрет императрицы и край крышки обрамляли чистейшей воды бриллианты.

- Помогает от внутреннего жару, - объяснила она, уже миролюбиво глядя на Анну. – Хороший табак не только нос прочищает, а и голову проясняет, как говаривал мой покойный муженёк, царствие ему небесное, - метнув взгляд на иконы, стоявшие в Красном углу, Марья Фёдоровна осенила себя крестом.
- Так вот, - продолжала она уже ровным тоном, - Тебе следует выйти замуж. – Да, да! – заметив попытку Анны возразить, отрезала она. – Я знаю, что граф намерен вновь свататься к тебе, и настаиваю, - она строго взглянула на Анну и с нажимом повторила: - Я настаиваю, принять его предложение.
- Но тётя! – Анна попыталась говорить спокойно, но это удавалось ей с огромными усилиями. – Побойтесь Бога! Как можно принимать предложение графа, уже будучи замужем?! Мой муж, слава Богу жив, и я считаю ваши слова по меньшей мере странными.
- Жив?! – Марья Фёдоровна скинула болонку с колен, и та, издав жалобный звук, переваливаясь на маленьких лапках, отошла к камину и устроилась на коврике. – Ссылка в Сибирь равносильна смерти! Ты вольна считать себя свободной. Кстати, и государь говорит о том же.
- Хорошо, пусть так, пусть есть указ императора, - Анна кивнула и тут же возразила вновь: - Но теперь я не бесприданница, я княгиня Черкасская, как вы сама изволили это давеча заметить. Я состоятельная женщина с обеспеченным будущим и могу сама заботиться о себе и своих близких. Зачем мне нужен брак с Никитиным? Граф хоть и уважаемый в обществе человек, но я не люблю его, я никогда не питала к нему добрых чувств. Более того, я скажу вам честно - Никитин мне неприятен!

Анна сама удивлялась своей смелости. Но сейчас она вдруг почувствовала себя сильной женщиной: она и только она сама должна позаботиться о себе и сыне, и если она не будет стойкой перед давлением со стороны тётки, то никогда не сможет вновь соединиться с Сергеем.
- Ишь, как ты заговорила! – зло прищурившись, раздражённо бросила Марья Фёдоровна. – Ну хорошо же, голубушка! Коли так, оставайся ни женой, ни вдовой. Только подумай,- тётка погрозила пальцем, - как примут твоего сына в обществе! Не успеешь и глазом моргнуть, как молодой князь войдёт во взрослые лета. И кто решится отдать за него порядочную девицу, ежели он хоть и князь, да мать его невесть кто!
- Сударыня, достаточно того, что я законнорожденная внучка князя Черкасского! – бросила Анна, стоя перед тёткой.
- Дерзить изволишь, голубушка! – прищурилась Марья Фёдоровна. – Ну, ну… Изменилась ты, Анна, не в лучшую сторону, - заметила она. – Ну да то не диво – муж вольностям обучил! А то не приходит тебе, гордячке, что Никитин мог бы стать опекуном Александру в твоё отсутствие?
- У Александра есть опекун, - отвечала Анна, - его крёстный, Николай Ильич Синявский.
- Это тот дружок Сергея, известный бабник и брандахлыст***? Нашла опекуна!

***

На следующий день после ареста Сергея она сидела над колыбелью сына. Хотелось плакать, но слёз почему-то не было. Она пребывала в странном, необъяснимом состоянии – кормила грудью сына, качала и пеленала его, но как-то отстранённо, словно это была не она сама, а кто-то другой, другая женщина, а она всем своим существом была где-то далеко. Мысли будто метались в каком-то лабиринте, пытаясь отыскать Сергея. Именно с того дня она стала существовать словно во сне. Люди, окружавшие её, события, происходившие с ней – всё было, как в тумане. Иногда казалось, если она выйдет из этого тумана, то проснётся, очнётся от кошмарного сна и вернётся в свою прежнюю счастливую жизнь, вновь окажется в объятиях любимого мужа.
Несколько раз Архип приносил поднос с едой:
- Анна Александровна, матушка, отведайте супчику, кухарка куриный сварила, как вы любите, с лапшичкой… а вот ещё капустка квашеная знатная нынче удалась, вам же кушать надо, чтобы мальчонку кормить, - уговаривал он.

Но печально улыбнувшись, Анна просила унести еду.
- Не могу, Архип, я позже, позже непременно поем и капустки твоей отведаю, - натужно улыбаясь, уверяла она старого камердинера.
И тот, вздохнув и покачав головой, послушно удалялся. В квартире было тихо. И эта тишина, напряжённо-звенящая, густая и почти осязаемая, сводила Анну с ума. Хотелось выбежать на улицу и бежать, бежать куда-то, предпринимать хоть что-то, чтобы узнать о Сергее. Где он сейчас? Что с ним? Вернётся ли он домой?
- Архип, - то и дело звала она старика, выглянув из своей комнаты, - не было ли вестей от Сергея Владимировича? – спрашивала, с надеждой глядя в красные от бессонной ночи глаза камердинера.
- Нет, голубушка, Анна Александровна, не было, - качал он головой и беспомощно разводил руками, точно ему было стыдно, что не может сообщить молодой барыне радостную весть. – А ежели будет, уж я всенепременно сразу скажу! – уверял он.
- Да, уж постарайся сразу! – комкая в руках кружевной платочек, просила Анна.
Она потеряла счёт времени. Пыталась заняться рукоделием, пока малыш спал, но нитки путались, она то и дело колола пальцы. Уже перевалило за полдень, как вдруг тишину разорвал звонок в двери. Она кинулась в переднюю.
- Серёжа! – позвала, ожидая увидеть мужа.
Однако ошиблась: Архип, открывший двери, впустил Синявского. Заметив нескрываемое разочарование на её лице, гость попытался пошутить:
- Анна Александровна, увы, я - не он, к моему огромному сожалению, простите меня Бога ради!
Он поцеловал её тонкую руку, которую Анна протянула машинально, и тут же заметил:
- Да вы вся дрожите, голубушка! Вам нельзя волноваться!
Они прошли в гостиную. Николай присел рядом с ней на диван и, не выпуская её руки, заговорил бодрым, уверенным тоном, в котором она уловила фальшивые нотки:
- Сударыня, я поспешил к вам, как только позволила служба… Да, да, знаю, что Сергей арестован. Я в вашем полном распоряжении! Сделаю всё, что нужно вам и Сашеньке.
- Николай Ильич, я признательна вам, - Анна, чувствуя свою вину перед ним за то, что он вынужден вот так разыгрывать перед ней уверенность, встала с дивана и прошлась по комнате, попыталась унять волнение, - нам покуда ничего не нужно… Я прошу вас только об одном, скажите, вам что-то известно о Серёже?!
Она посмотрела на него с надеждой. Николай стоял перед ней, и по выражению его глаз, по той морщинке, которая залегла между его правильно очерченными бровями, по тени мелькнувшей на его безупречно красивом лице Анна сразу поняла, что у него нет положительного ответа на её вопрос.
- Анна Александровна, голубушка! – отвечал он, не отводя глаз, прямо глядя в её лицо, - увы, я ничего не знаю… Вернее, знаю только то, что началось следствие. Арестованы многие… очень многие…
- Но где он сейчас может быть? – благодарная за его честность, однако не отступала она, едва ли не с мольбой глядя на Николая.
- Вероятно, Сергея, как и других, пока что держат в предварительном заключении…
- Скажите, - Анна сжала его руку, - это… в крепости?
- Да, - Синявский нахмурился и тут же принялся уверять её: - Но не волнуйтесь! Там вполне сносные условия, кормят довольно хорошо… Конечно, без изысков, но пища добрая, сытная.
- Николай Ильич! Я прошу вас, помогите мне узнать точно, - Анна продолжала сжимать его руку, с волнением глядя ему в лицо, - я должна знать точно, что с ним! Возможно, нужно обратиться к государю… Наверное, я должна подать прошение… я хочу увидеть Сергея! Неизвестность невыносима!
В голосе Анны зазвенели слёзы, не имея более сил сдерживать их, она закрыла лицо руками и разрыдалась.
- Анна! Анна Александровна, дорогая! – Синявский взял её за плечи. – Право же, не стоит так изводить себя! – налив в бокал воды из стоявшего на столике графина, он заставил её сделать несколько глотков. – Конечно, я узнаю о Сергее! И вам не нужно писать никакие прошения! Возможно, потом, но точно не сейчас… В городе неразбериха… По слухам, император растерян…Обещаю, что уже сегодня же я всё разузнаю о Сергее. Но и вы должны мне обещать поберечь себя… Ради сына! И ради мужа – я не думаю, что его порадовали бы ваши слёзы! И хорош же буду я в его глазах, если не смогу уговорить вас не плакать, - он вновь постарался взять шутливый тон.
- Простите меня, - Анна попыталась улыбнуться и решительно вытерла слёзы.
Ей было стыдно за свою слабость: никогда раньше она не проявляла такой несдержанности. Пусть Синявский и друг, но всё же сейчас она корила себя за слёзы в его присутствии. Он понял её смущение и с ласковой улыбкой посмотрел ей в глаза.
- Вам не за что извиняться! – отвечал, ободряя своим взглядом, в котором Анна увидела истинное участие.

С тех пор Синявский часто навещал их с сыном. Раньше, до ареста мужа, когда Николай бывал у них в гостях, Анна составила о нём не слишком лесное мнение. Он казался ей избалованным женским вниманием светским красавцем, привыкшим жить весело и легко, всё свободное от службы время проводить в балах и холостяцких пирушках. Она смущалась в его обществе, потому что терялась под его проницательным и восхищённым взглядом, которым он неизменно смотрел на неё. Кроме того, зная, как ревнив Сергей, она боялась дать мужу повод ревновать. Ей казалось, что в этом взгляде, которым одаривал её Синявский, виновата она сама - наверное, это она чем-то вызвала это неуместное восхищение. Теряясь и смущаясь в его присутствии, Анна всякий раз спешила удалиться и оставить мужчин одних.

 При создании иллюстрации использован портрет Никиты Михайловича Муравьева кисти Соколова Петра Фёдоровича. 1824 г.и лицо актёра Алена Делона. 

После рождения Сашеньки, Сергей заявил, что хочет, чтобы крёстным стал Николай.
- Он мой самый близкий друг, и я не вижу никого другого в этой роли, - сказал он, когда они говорили о крещении сына.
- Серёжа, а ты уверен, что Николай Ильич действительно захочет крестить Сашеньку? – с сомнением спросила она. – Не лучше ли взять кого-то из твоих семейных друзей?
- Нет, сердечко моё, - он поцеловал её в щеку, - в Николае я уверен, как в себе самом… Я знаю, ты считаешь его немного легкомысленным, знаю, что ты недолюбливаешь его, - он усмехнулся, - но уверяю тебя, он гораздо менее легкомыслен, чем я сам.
Анна согласилась, уступив мужу, но в глубине души продолжала считать, что Синявский не станет тем человеком, который сможет поддержать их мальчика, как надлежит поддерживать крёстному. Кроме того, она очень сомневалась в искренней набожности Николая. Уж очень не вязался его разгульный образ жизни с христианскими добродетелями, которые она желала видеть у крёстного отца своего сына.
После перенесённых волнений и бессонных ночей, когда она сидела у колыбели сына, тщетно пытаясь укачать его, у Анны вскоре пропало молоко. Николай сразу же нашёл кормилицу. Варвара оказалась доброй и чистоплотной молодой женщиной, она недавно потеряла шестимесячную дочку. Молока у кормилицы было много, она с нежностью относилась к Сашеньке.
Появление кормилицы было для Анны настоящим спасением, решив сразу после родов сама кормить сына, она и не подозревала, как это может быть трудно. Пока муж был рядом, Анна ощущала его поддержку и справлялась с обязанностями молодой матери. Но после ареста всё изменилось. Волнуясь за участь Сергея, она постоянно нервничала и её состояние передавалось ребёнку – малыш плакал, капризничал. Утратив возможность кормить сына, Анна вообще пала духом. И когда Синявский привёл Варвару, Анна была несказанно рада.
- Николай Ильич, - она с улыбкой сжала его руки, - Спасибо вам! Вы просто спасли нас!
Глядя в её сияющие глаза, Синявский смущённо улыбнулся. Он вдруг подумал, что, пожалуй, впервые кто-то так искренне благодарит его. Это было необычно и почему-то взволновало его. Морской офицер не привык к такому искреннему проявлению чувств, поэтому неожиданно для самого себя смутился.
А мнение Анны о нём с того момента стало меняться. Она обрадовалась, что Синявский не обманул доверия Сергея и действительно оказался человеком, на которого она могла положиться. Теперь она тоже увидела в Синявском друга и стала доверять ему. Единственное, что беспокоило её – Анна боялась слишком злоупотребить его помощью, стать навязчивой.
- Анна Александровна, - сказал он однажды, - у меня к вам огромная просьба.
- Да, я надеюсь, что смогу выполнить её, - сразу откликнулась Анна, хотя его слова взволновали её.
О чём он попросит? Сможет ли она быть ему полезной?
- О, я думаю, вам будет легко выполнить её, - он лукаво улыбнулся. – Я всего лишь прошу вас не считать, что вы каким-то образом мною злоупотребляете!
Его искренняя цветущая улыбка и взгляд, искрящийся смехом, смутили Анну настолько, что она покраснела словно институтка. Как он догадался?! Неужели все её мысли отражаются на её лице?
- Прошу вас, Анна Александровна, не смущайтесь! Право же, я меньше всего хотел вас смутить! – Синявский уже говорил серьёзно. – Вы должны запомнить: Сергей – мой друг, почти брат, а это значит, его семья – моя семья тоже. И ежели Сергей сейчас не с нами, то я – именно тот человек, который должен помочь вам. И это есть не только мой первый долг, но и первое искреннее желание, - он склонился к руке Анны и добавил: - Я был бы счастлив, ежели вы смогли бы считать меня братом.

«Аня, прошу вас, не нужно бояться меня, - в памяти Анны прозвучал голос Сергея и живо предстала картина лесной ночи, которую они когда-то провели в стоге сена, - вы моя маленькая сестричка…» Воспоминания были столь живыми, точно это случилось лишь вчера. Сердце сжалось от боли, на глазах навернулись слёзы, но она нашла в себе силы сдержать их и чуть дрогнувшим голосом отвечала Синявскому:
- Николай Ильич, с радостью буду считать вас братом, и я очень рада, что у моего сына такой крёстный отец.

Спустя какое-то время, когда она приняла самое важное в своей жизни решение, сама собой родилась мысль передать опекунство над сыном Николаю. И сейчас, стоя перед тёткой, Анна спокойно повторила:
- Да, тётя, именно Николая Ильича я хочу видеть опекуном моего сына. И я уже отдала соответствующие распоряжения моему адвокату. После моего отъезда, все решения о воспитании сына, вплоть до его совершеннолетия будет принимать Николай Ильич.
- А моё мнение тебя, стало быть, не интересует? – Марья Фёдоровна не скрывала обиды.
- Ну почему же? – Анна продолжала спокойным тоном, стараясь не выдать своего волнения, и умиротворить тётку. – Вы Александру бабушка. Однако, зная о вашем плохом здоровье, я посчитала жестоким возлагать на вас лишние хлопоты. Покуда Сашенька мал, он будет жить здесь, в деревне. Свежий воздух и воля полезны для малыша. Однако потом, когда придёт время позаботиться о поиске учителей, и вообще подумать о его образовании, я считаю, этим лучше заняться мужчине. Александр – князь, поэтому он должен достойно пронести по жизни имя князей Черкасских.
- О, конечно! Ты верно рассудила: я уже не та, что раньше, - примирительно согласилась тётка, - у меня уже не станет сил заниматься всем этим. Однако ж не могу принять, что самая подходящая кандидатура на этакую роль – Синявский! – Марья Фёдоровна всплеснула руками. – Нашла, кому доверять! А ежели он приберёт к рукам наследство Сашеньки?
- Уверяю вас, Марья Фёдоровна, о том и речи быть не может! Во-первых, у меня нет ни малейшего основания не доверять Николаю Ильичу. Ему доверял Серёжа, и наказывал мне тоже полагаться на его друга, - объяснила Анна. – Николай Ильич за всё это время проявил себя с самой лучшей стороны. Его якобы дурная репутация, о которой вы неустанно мне твердите, есть ни что иное, как сплетни! А в них нет и сотой доли правды. Он не игрок, не мот. Если бы не его поддержка, то после всего, что с нами случилось, я не знаю, как бы смогла вынести это…
Анна прямо посмотрела на тётку и продолжала горячо:
- И наконец, вы можете быть покойны по поводу наследства: все дела будет вести адвокат, которому доверял и мой дед. Господин Левандовский много лет работал на князя Черкасского, и у меня нет оснований сомневаться в его репутации, поэтому он по-прежнему будет вести все дела Черкасских.
В тот вечер Анна за полночь вышла из покоев тётки. Они долго ещё спорили, но в конце концов ей удалось примирить Марью Фёдоровну со своим решением.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

*Брандахлыст - устар. пустой, никчемный человек. Традиционно считается, что слово образовано путём сложения от первой части нем. Branntwein «водка» (буквально «вино из Бранденбурга») и русск. хлыстать «хлестать; употреблять (алкоголь) в больших количествах».

**Фалбала -устар. Оборка, кружевная сборчатая обшивка по подолу платья или по краю чего-л. (занавески, портьеры и т. д.), делавшаяся для украшения.

***Цвет мордоре - красно-коричневый цвет с золотистым отливом. В переводе с французского - "позолоченный мавр". Он мог быть темнее или светлее (более красный; в этом случае его называли "цветом брусники с искрой". Искра появлялась в результате использования в основе ткани нитей золотистых цветов. Эта технология была известна с 15 века, но в 19-м уже усовершенствовалась до того, что золотистые нити могли тоже иметь различные оттенки: красноватого, желтоватого, зеленоватого золота. Эти нити делали материю переливчатой: при малейшем движении ткань как будто светилась. Фрак цвета "брусники с искрой" носил Павел Иванович Чичиков.)