Окно

Окно

Из фарфорового чайничка едва заметной струйкой тянулся пар. В комнате пахло горьким имбирем, душицей и лесной ромашкой. Рядом с чайничком стояла тарелка, наполненная горячей водой. Нежная рука брала пропитанный горчичным порошком лист и окунала его в тарелку, покуда вода не окрасится в желтый цвет. Затем, она вытаскивала горчичный прямоугольник, стряхивала капли и клала его на бледную детскую грудь.

Мальчик тяжело дышал. Он то и дело открывал рот и жадно потягивал воздух, издавая глухой свист. Крючковатый нос покраснел и ужасно распух от того, что Годо весь день тер его носовым платком. Теперь нос походил на переспелую сливу и едва годился на то, чтоб качать воздух.

Годо дернулся от горячего горчичника и застонал – пропитанный порошком лист начал жечь грудь.

Послышался шум. Из коридора донеслись шуршания одежды, грохот ботинок, скрип деревянной половицы.

- Папа? – простонал мальчик.

- Лежи-лежи, - успокоила его рука. – Тебе нужно отдыхать.

Годо зарылся в мягкую подушку и попытался уснуть. Но мальчишеской душе вовсе не хотелось спать; ей хотелось бегать, прыгать, гулять вместе с другими мальчишками во дворе, и только досадная болезнь, подобно тяжелому корабельному якорю, спущенному на дно, не давала сойти с места.

Сквозь дверной проем проглядывался кусочек квартиры: небольшой зал да край коридора. Вот в дверях показался высокий усатый мужчина. На плечах серого плаща красными и желтыми островками лежали мокрые листья. В руках он держал небольшой пакет с выписанной доктором микстурой.

Глаза закрылись, и маленький Годо едва мог что-то разобрать среди плавающих образов. Над головой осенними листьями кружили обрывки звуков, оторванные от предложений слова. Высокие и низкие, нежные и теплые. Вот зашуршала оберточная бумага – это отец развернул купленное лекарство. А вот раздался звон, словно пение крохотного колокольчика – так звучат металлические миска и ложка.

Сладкий мятный запах щекочет нос. Годо поднимает голову, открывает рот и глотает лекарство. Затем вновь ложится на подушку и засыпает. Ласковая рука гладит его по голове.

***

Как же это досадно болеть, когда мальчишкам положено бегать и прыгать. Разве не для этого нужны осенние каникулы? Целую неделю он, Годо, будет лежать в постели, в то время как остальные ребята будут гонять мяч, играть в салочки или дразнить тетушку Беллу, которая любит свои скучные цветы, наверное, даже больше, чем детей. А ведь можно было еще сходить на речку и покидать блинчики, соревнуясь, чей камень отскочит от воды больше раз. Годо наверняка бы победил всех, ведь никто не кидает блинчики лучше него. Разве что только Пьетр…. Пьетр, конечно, тоже хорошо метает камни, но не так хорошо, как Годо. И пока Годо болеет, он займет место чемпиона и потом будет хвастать перед всем классом, как он обыграл дворовых ребят. А толку этим гордиться, ведь почти никто из них не умеет кидать камушки так, чтоб те отскакивали хоть бы четыре раза. Малышня. Обычно лягушата у них прыгают раз-другой и тонут, оставляя на воде огромную дырку. Нет, так не годится. Чтоб блинчик отскочил много раз, нужно подобрать правильный камушек, чтоб он был гладким и плоским, не слишком тяжелым, но и не слишком легким, а то ветер вмиг собьет его с пути. Лягушонка следует кидать аккуратно, предварительно прицелившись; бросать камни в воду, чтоб они поднимали тонну брызг, может каждый дурак. Ах, если бы он, Годо, был сейчас на улице, он бы показал, как правильно запускать блинчики…

Но болезнь – дело упрямое.

Дни тянулись нарочно медленно и скучно. Нужно было регулярно принимать лекарства и пить горькую траву, от которой потом становился полный рот слюней. На ночь же ставили болючие горчичники.

Еда вся казалась безвкусной, и даже любимые поджаренные гренки не вызывали никакого аппетита. Правда, ему разрешали есть малиновое варенье столько, сколько хотелось. И он мог съесть хоть целую банку, и ему никто ничего бы не сказал. Вот только есть ему вовсе не хотелось. Какой прок от малинового варенья, если оно на вкус как пресная манная каша?

Радовало одно, теперь, когда Годо заболел, всё внимание уделяли ему: мать больше никуда не уходила и целыми днями, а то и ночами, сидела рядом. Она ухаживала за ним: клала на лоб прохладный компресс, когда у Годо поднималась температура, утешала. А иногда, когда мальчишка делал особо болезненный вид, соглашалась почитать что-нибудь вслух.

Обычно она читала сказки. Когда слушать истории надоедало, Годо просил рассказать, что же происходит во дворе. Тогда мать брала стул, пододвигала его к окошку и, откинув штору в сторону, рассказывала всё, что видела. Рассказывала, кто куда идет, чем занимается. Годо внимательно слушал, закрыв глаза, и представлял, что это на самом деле гуляет он.

Вот на усыпанной лужами улице бегают ребята. Они играют в мяч. Брызги летят во все стороны, они смеются.

- Кто стоит на воротах? – первым делом поинтересовался Годо.

Мама привстала, чтоб лучше разглядеть улицу.

- Яков. Госпожа Белла опять выгнала его на улицу, чтоб он не мешался в цветочном магазине, - добавила она.

Годо одобрительно кивнул. Яков – хороший вратарь. Он был постарше остальных ребят, был высок и худ, отчего и получил прозвище Долговязый, прям как Джон Сильвер. Он так же неуклюже ходил, переваливаясь с ноги на ногу, но на воротах стоял хорошо и мог поймать почти любой мяч.

- А кто в нашей команде? – вновь спросил Годо.

Наши? Мама задумалась. Сердце подсказывало, что этот вопрос очень важен маленькому Годо, и ответить на него нужно правильно, иначе он подумает, что она вовсе о нем не заботится. Отчасти, так оно и было, ведь всё время отнимала маленькая сестренка. Теперь же, когда Годо приболел, нужно было оказать ему то недостающее внимание, которое он, бесспорно, заслуживал.

Вот среди бегающих фигур мать узнала нескольких ребят, с которыми Годо общается чаще всего, еще нескольких она много раз видела у себя в гостях.

- Пьетр, маленький Молли, Иван, еще я вижу сына господина Бербера.

- А я? А я там есть? – радостно заговорил Годо.

- Конечно, конечно ты там есть.

- А что я делаю? Расскажи, что я делаю?

- Ты играешь в защите, и не даешь чужой команде забить мяч, - начала мать. – На тебе старый папин свитер и спортивные штаны. Ты стоишь у самых ворот, отбивая всякие атаки соперников. Никто, даже занудный Филипп и задира Юр не могут обыграть тебя.

Вот ты отбираешь у соперников мяч. Инициатива теперь на вашей стороне. Ты выходишь в центр поля. Другие мальчишки кричат, свистят, просят, чтоб ты дал пас. Но ты не торопишься, а внимательно ищешь слабое место в защите противника.

- Да-да!

- Вот ты обводишь задиру Юра, обгоняешь Филиппа. Все думают, что вот сейчас ты ударишь, и мяч полетит прямиком в ворота. Долговязый Яков пристально на тебя смотрит, готовый в любой момент прыгнуть и поймать мяч.

Ты делаешь удар! Но на его удивление, мяч летит совсем в другую сторону. Маленький Молли. Никто не заметил, как он подошел к самым воротам, и теперь мяч оказался у него. Молли делает удар и загоняет мяч в ворота. Думаю, это называется гол?

- Да, гол! Гол! Ура, - мальчик радостно захлопал в ладоши, но приступ кашля подступил к горлу. Мама подскочила к Годо и поднесла кружку с питьем. Он жадно выпил противную траву. В горле пересохло, начало свербеть, отчего теплая трава была такой желанной.

- Ну всё, хватит. Тебе нужно отдыхать. Попытайся уснуть.

Годо повернулся на бок и засопел.

Он спал и ему снилось, как он вместе с другими ребятами играет во дворе.

***

Ко вторнику Годо стало лучше. Микстура, выписанная доктором Гауфом, делала своё дело. Теперь мальчик мог ходить комнатой, играть в игрушки, но ему всё равно еще запрещалось выходить на улицу.

Осень – коварное время года. Земля еще не остыла после жаркого лета, и казалось, что все еще тепло, однако ветер, гонимый с запада, был холодным и в одну минуту остужал тело. Куртки, накидки, ветровки – вот основная защита от опасной осени. Вот поэтому Годо всё чаще и чаще сидел на подоконнике и глядел в окно, наблюдая за тем, как прохожие спасаются от падающих капель дождя под куполами зонтов, или закрывают тела от пронзительных ветров, готовые оторвать тех от земли в любую минуту.

Годо смотрел в окно. Его внимание привлекали серые спины домов, на которые он ранее вовсе не обращал внимания. Час был не поздний, но солнце, закрытое тучами, казалось, перестало светиться, отчего лампочки в домах зажигались раньше времени.

Вот Годо смотрит, как окна подмигивают ему желтыми глазами. Он заметил, что не все окна горят, что есть окна, которые не горят вовсе, а есть и такие, где свет не гасят до самой ночи. Про такие окна Годо думал, что свет горит в них всегда.

Порой, он приставал к матери, которая теперь уже меньше уделяла ему внимание, с расспросами: кто же живет в этих окнах, и почему в них постоянно горит свет, на что мать отвечала короткое «не знаю». Годо удивляло, что мать этого не знает. Ему были знакомы только несколько окон, но это бесконечно мало по сравнению с целым горизонтом огней.

Кто там живет? Кто эти люди? А быть может, и нет там никого вовсе? Как так получается, что там живут люди, но они как бы и не живут там, раз управляют только огоньками на безликом сером лице здания. А что, если жители квартир каждый раз меняются, переезжают, или вовсе не живут, а свет зажигает какая-то сила или автомат? Почему так происходит, почему есть незнакомые люди, и какая такая сила, при странных обстоятельствах делает их знакомцами?

Вот живешь-живешь, не знаешь человека, не знаешь, а потом – бац! И знаешь. Как так?

Мальчишка не знает. Он просто сидит у окна и смотрит на палитру желтых оттенков, которыми перемигивается с ним серый богатырь, названный в народе «гармошкой».

***

Как-то раз, сидя на подоконнике и рассматривая щербатые балконы гармошки, Годо приметил в одном окне странную фигуру. Это было девочка, которая, как и он, сидела на подоконнике и смотрела на текущие улицей дождевые ручьи, на то, как на горбатой дороге появляются лужи, и как во все стороны летят брызги, когда по озерцам проезжают автомобили. Это была обычная девочка, худенькая, с двумя русыми косичками, что змейками лежали на узеньких плечиках. Годо знал всех детей в округе, но эту девочку он видел впервые.

Кто же она?

Мальчишка прислонился лбом к окну и помахал ей рукой. Девочка не ответила. Видимо, она просто не видела его. Вскоре дождь начал заливать металлические подоконники, стучать в окно водяными каплями так, что ничего уже было не разобрать. Когда же дождь прошел, девочки в окне не было. Разочарованный, мальчишка сполз вниз.

***

Годо лежал в кровати, в руках он держал большую книгу. Сборник сказок ему подарила бабушка на прошлый день рождения, но с того дня Годо книжку даже в руки не брал. Зачем книжка, когда можно погулять с ребятами? Но сейчас с ребятами погулять нельзя, и чтоб как-то развлечься, Годо решил почитать.

В книге были все сказки, знакомые каждому мальчишке и каждой девчонке. И сопровождались они цветными иллюстрациями, пестрыми буквами. И книга была в глянцевом твердом переплете, на котором был изображен большой огненно-желтый гусь.

Вот он взял книгу и вяло, шевеля одним лишь пальчиком, перелистывал страницы.

Здесь изображен великан, который держит мужичка в ладони.

Тут – три коварные фигуры, что склонились над Золушкой.

Так-так, вот сказка про Белоснежку и семь бородатых старичков.

Здесь на картинке большой сом куда-то тащит неудачливого рыбака…

Внимание Годо привлекла высокая башня, с конца которой свисала длинная коса. Эта же сказа про длинноволосую Рапунцель! Годо не любил это сказку, как и прочие сказки о принцах и принцессах, ведь это же сказки для девчонок, но в этот раз, иллюстрация так поразила его, что он не мог оторвать взгляда. Сам не зная почему, Годо перевернул страницу и, как ни в чем не бывало, стал читать.

И юное воображение вмиг нарисовало высокую каменную башню посреди опушки леса. Невидимой желтой нитью ведет к ней тропинка, по которой идет неустанный рыцарь, облаченный в железные доспехи с такими круглыми штуками на плечах. Вокруг непроходимой стеной растут уродливые деревья, скрюченные и горбатые. Их длинные ветви переплетаются друг с другом, как бабушкина пряжа, когда та вяжет крючком. А каменная башня такая высокая, что если стоять у ее подножия и смотреть вверх, то не видно конца-края.

Из крохотного оконца, что спряталось в лучах палящего солнца, спускаются до самой земли девичьи волосы. Годо никогда не видел таких волос, и не смог вообразить ничего другого, как длинный пеньковый канат, который висит в школьном спортивном зале.

И по этому канату, как по волосам, взбирается рыцарь, а где-то вдалеке, прикрытая от взгляда кустами колючей ежевики, прячется ведьма и грозит длинным кривым пальцем….

Годо отложил книгу в сторону и, укрывшись покрывалом, уснул.

***

Здоровье его поправлялось, он уже не кашлял, некогда опухший нос работал исправно, однако мальчик все еще был слаб, и о прогулках улицей не могло идти и речи. Годо быстро наскучило играть одному, чтение давалось с трудом, и он подолгу сидел у окна, высматривая среди окон длинноволосую Рапунцель, которая, как в сказке, обязательно спустит свои локоны, стоит только сказать волшебные слова.

Как-то вечером Годо влез на подоконник. Спать не хотелось, и мальчишка смотрел в окно в котором уже, наверное, проглядел целую дырку.

На улице еще светло, хотя фонари уже засветили электрическим огнем. На дорогах лежат унесенные ветром листья, которые аккуратно сметает невысокий мужичек в оранжевой рубашке. Он ловко орудует метлой, сгоняя рыжие плевочки в кучки. В тени старой вишни сидят ребята постарше. Они о чем-то говорят, смеются и всячески норовят подцепить друг друга. То кто-то ударит кого-то, то толкнет, то засмеется так, что весь двор звенит как перевернутый колокол. Из окна напротив высовывается чья-то голова. Женщина, растревоженная шумом ребятни, кричит им, чтоб они расходились в столь поздний час. Обиженные мальчики, гогоча, высовывают ей язык и убегают.

Ведьма, думает Годо. И точно! Профиль женщины вмиг превращается в сморщенное, точно изюм, лицо старухи, прям как на картинке в книжке.

Из соседнего окошка, откуда торчит голова ведьмы, выглядывает девочка. Та самая девочка, которую Годо высматривает вот уже несколько дней. Сейчас её волосы собраны в длинную косу, на конце которой красуется синий бант, размером с саму девочку.

Годо помахал рукой. Девочка помахала в ответ. Годо скорчил смешную рожицу, и девочка скорчила рожицу в ответ. Они увидели друг друга.

Теперь болеть было гораздо веселее. Чуть в окно засветит солнце, как Годо тут же вскакивает из постели и бежит к подоконнику, который давно перестал быть узкой деревянной досточкой, а стал полноценным пунктом наблюдения. Все свободное время проводил он с новой знакомкой, которая, возможно, как и он, была заложницей четырех стен. Они подмигивали друг другу, корчили глупые рожицы, смеялись. Иногда Годо мастерил лебедей и разыгрывал для зрительницы целый спектакль. Девочка, в свою очередь, показывала рисунки, где яркими красками изображала зверей и птиц. А однажды она даже нарисовала самого Годо! Этим портретом мальчик очень гордился, хотя и не мог его показывать всякий раз, как к нему приходили гости.

Так, башенные заложники общались друг с другом.

***

Тянулись дни. Доктор приписал Годо болеть до конца недели, и только в понедельник разрешил выйти на улицу. Но какой смысл от улицы в понедельник, если в понедельник заканчиваются каникулы и надо идти в школу. Раздосадованный этой новостью, Годо сидел на полу. Вокруг него валялись обрывки бумаг и газет, в углу на серой тряпочке лежал большая кисть. Мальчик вырезал, как ему казалось, птицу.

Вдруг раздался стук. Годо очень удивился, кто мог прийти в столь неподходящее время?

Со стороны кухни послышались шаги, мать отворила дверь. Затем она громко сказала:

- Годо, к тебе пришли!

Мальчик забеспокоился. Кого это принесло? Вдруг, что-то внутри загорелось, и он радостно выбежал в коридор, отбросив недорезанную птицу в сторону. В дверях показалась рыжая курчавая голова. Это был Пьетр. Он неловко мялся в дверях, держа пакет с оранжевыми мячиками. Теплый огонек вмиг погас, и Годо, нахмурившись как туча, принял болезненный вид.

- Привет, - поприветствовал его Пьетр.

- Привет, - прохрипел Годо и немного покашлял, чтоб показать, что он по-настоящему болен.

Пьетр собрался войти в комнату, как Годо остановил его.

- Не подходи, я заразный. Вчера приходил доктор, и сказал, что нужен «каратин». А каратин – дело опасное.

Пьетр засопел. Он не знал слова «каратин», но понимал, что раз доктор сказал, значит это что-то очень важное.

- Ну, ты поправляешься?

- Ага.

- Видно, плохо болеть, - протянул Пьетр, не зная, что еще можно сказать.

- Ага, плохо, зато могу варенье есть.

- Врешь!

- А вот и не вру! – огрызнулся Годо, а затем, немного помолчав, добавил. - А ты чего пришел?

Пьетр протянул пакет.

- Я на минутку…. Бабушка, вот, велела тебе передать.

Пьетр жил вместе с бабушкой, и это была самая добрая бабушка, из всех бабушек, которых знал Годо. Он не сомневался, что, если бы не она, Пьетр и не вспомнил бы, что он, Годо, тут болеет в гордом одиночестве. Это она, а не Пьетр, передала ему пакет с апельсинами, и уж она точно его любит.

Размышления Годо прервал материнский голос, что донесся из кухни. Он звал мальчиков кушать.

Годо, раздосадованный тем, что он вынужден отвлекаться от работы, стал вставать как можно медленней, то и дело постанывая и похрюкивая, будто ему сто лет и каждое движение дается с трудом.

А в это время на кухне уже пыхтел чайник, из маленького заварничка тянуло пряными травами и черным чаем, а на белом блюде блестели поджаренные в яичном кляре гренки. Мягкие, с золотистой корочкой, они так и манили своим сладковатым запахом.

Мать достала круглую баночку с вареньем, открыла крышку и положила несколько больших ложек в глубокую пиалу. Вот пришли мальчишки. Годо, как и положено старику, всяко кряхтел, сопел и, время от времени, натужно кашлял. Пьетр стоял чуть в стороне. Ему было неловко, он не знал, как себя вести. Годо же говорил ему всякую всячину и подталкивал в спину, чтоб тот не стоял у него перед носом.

- Чего стоишь? – прохрипел Годо. – Садись, давай. Будем чай пить.

Кипяток ополоснул чашки. Струя воды ударила об один край, затем, словно гигантская волна, ударила о другой край посуды. Вверх поднялось облачко пара, и внутренние стенки кружки покрылись крохотными капельками.

- Кушайте на здоровье, - заказала мать. – Когда поедите - оставьте посуду на столе, я потом сама уберу. И еще, долго не засиживайтесь. Годо, ты не забыл, у тебя режим?

Мальчик закивал головой. Когда женщина ушла, он обратился к Пьетру.

- Вот видишь, болею я.

Рыжеволосый друг с понимающим видом кивнул.

Так мальчики грызли гренки, пили ароматный чай и сражались за пиалу с вареньем, соревнуясь, кто больше съест.

Вдруг Пьетр ужасно побледнел, будто съел что-то невкусное. Он открыл рот и замер.

- Что с тобой?

- Я забыл! Я обещал бабушке, что зайду к тебе на минутку, а задержался больше чем на час…. Она меня прибьет.

- Ничего не прибьет.

- Еще как прибьет, - запричитал Пьетр. - Я должен был помочь ей с рассадой…

Мальчик вскочил из-за стола и побежал в прихожую. Годо побежал за ним, раздосадованный тем, что увлекательная битва за варенье закончилась. Пьетр быстро накинул на плечи курточки и, крикнув в гостиную «спасибо», пулей выскочил на лестничную площадку.

Годо вернулся в комнату.

На полу были разбросаны немногочисленные игрушки, которые мальчик тащил в дом с улицы. Здесь валялись ржавые гвозди всех форм и размеров: и маленькие сапожные, и длинные кузнечные, с квадратными шляпками; отец сказал, что такими гвоздями подковывают лошадей, и что называются они – ухнали. Также тут валялась сломанная машинка. Вместо одного колеса к ней была приделана абрикосовая косточка. Этим изобретением Годо хвастал перед другими мальчишками, как ему удалось починить игрушку самостоятельно.

В углу красовалась башенка из кубиков, несколько оловянных и пластмассовых солдатиков, на подоконнике в стройном ряду стояли бумажные поделки: парочка лебедей, длинношеий диплодок и несколько мелких козявок, которые Годо почему-то называл лягушками, хотя на лягушек они вовсе не были похожи, а так – приплюснутые комочки бумаги.

Мальчик поднял с пола птицу и побежал скорее к окну, чтобы похвастать ею перед девочкой, но на той стороне улицы никого не было. Серая голова гармошки смотрел унылыми и такими же серыми, как сама, окнами. Годо стал ждать, но девочка не появилась ни после обеда, ни к вечеру. Не появилась она и на следующее утро.

Всю субботу Годо просидел у окна, прикованный взглядом к улице. Он высматривал её среди проходящих мимо людей, играющих ребят. Он сверлил взглядом лавку тетушки Беллы, но девочки нигде не было.

- Ты сидишь уже целый день, - засмеялась мать. – Тебе не надоело?

- Нет, - только и буркнул под нос Годо.

- Есть будешь?

- Нет, - снова пробубнил мальчик.

- У него же на лице написано, что он во двор хочет, - звонкий голос отца озарил комнату. – Посмотри, он со скуки начал из бумаги вырезать. Чего доброго, так и читать начнет.

Женская рука прикоснулась к гладкому лбу.

- Температуры нет. Если кашлять не будешь – пойдешь гулять.

Годо очень обрадовался, но виду не подал.

***

В воскресенье Годо вышел на улицу. Он надел синюю шапочку, перекинул через плечо шарфик и, взяв пакет с апельсинами, которые ему принес на днях Пьетр, вышел на улицу. Первым делом он побежал к окну, которое всю неделю рассматривал со своего дома. Окно было зашторено синими занавесками, а на подоконнике, где днями ранее сидела девочка, стояли какие-то скучные горшки с жухлыми цветами. Годо внимательно смотрел на цветы, на синие занавески; он не мог ошибиться, ведь это окно он знал лучше всех остальных, так куда же подевалась сказочная Рапунцель? Неужели злая колдунья заперла её в темнице, запретив смотреть в единственное крохотное окошко?

Что за несправедливость? Разве так честно? Он всю неделю болел не для того, чтобы любоваться жухлыми кактусами на подоконнике…

И этот пакет с апельсинами. Что подумают ребята, если увидят его?

Годо смотрел на синие занавески и не знал, что делать. Вернуться домой, или пойти к кому-нибудь в гости? А может попросить у Молли мяч?

Мальчик посмотрел на огненно-оранжевые апельсины. Нет. Дело нужно доводить до конца.

Годо снова посмотрел на синие занавески, посчитал этажи и быстро сообразил, в какой квартире должна была жить девочка. Поднявшись на третий этаж, он остановился у черной двери. Мрачная, металлическая, она казалась железной решеткой, ведущей куда-то в подземелье. С минуту мальчик просто стоял, не находя в себе смелости позвонить. Наконец, сделав глубокий вдох и набравшись смелости, он нажал на кнопку звонка. Раздалось щелканье, как от соловья-свистульки. Годо подождал, но дверь не открыли. Тогда он вновь нажал на кнопку. И вновь защелкал соловей.

Дверь открыла женщина. Он ворчала и сердилась, что Годо разбудил её. Мальчик извинился, и спросил, здесь ли живет девочка. Женщина рассердилась еще больше, она, словно разгоряченный чайник, что-то пыхтела про то, что никаких девочек тут не живет, и что лучше ему не отвлекать взрослых людей понапрасну. С этими словами она захлопнула деревянную дверь, чуть не прищемив мальчику нос. Ведьма, подумал Годо.

На улицу он вышел расстроенный. Даже апельсины теперь казались не огненно-оранжевыми, яркими как солнце, а бледно-желтыми, покрытое пупырчатой кожурой, как лицо ведьмы.

На улице сидел Пьетр. Он копался в палисаднике под балконом.

- Что ты делаешь? – спросил Годо.

- Ищу камушки для блинчиков. Хочешь завтра после школы пойти поиграть на речку?

- Нет, работы много, - деловито ответил Годо.

- Какая у тебя работа? Ты же дома целый день сидеть будешь.

- Много ты знаешь, - огрызнулся мальчик.

- А может быть и много.

- А спорим, ты не знаешь, кто живет вооон в том окне, - не выдержал Годо.

Пьетр помолчал. Насупился, а потом сказал.

- А вот и знаю. Там живет одна вредная старуха, ведьма – Вот.

- А вот то, что там жила девочка – ты не знаешь.

- А с каких это пор, ты с девчонками возишься?

- А это не важно. Лучше скажи, что не знаешь. Скажи, скажи, скажи….

- А вот и знаю, - перебил Пьетр. - Её родители привезли к бабке на каникулы. А как каникулы кончились – она уехала. Уехала позавчера вечером на машине. Синей. Я сам видел.

- А вот как её зовут, ты точно не знаешь, -дразнил Годо.

- Не знаю, - пробубнил Пьетр. - А что ты так заинтересовался?

- Не твое дело, - протянул Годо и пошел в сторону дома.

- Так ты завтра на речку придешь? – прокричал ему в спину Пьетр. Годо обернулся и, по-детски улыбаясь, закивал головой.

Он шел домой, прижимая к груди пакет апельсинов. Он думал о незнакомой девочке. Почему-то, ему вдруг захотелось побежать, побежать быстрее ветра, чтоб ничего и никого не слышать.

Годо сжал пакет и припустил, что-то нашёптывая себе под нос.