Лисёнок в лабиринте

И если ты долго смотришь в бездну,

то бездна тоже смотрит в тебя.

(Friedrich Wilhelm Nietzsche)

Лисёнок в лабиринте

1

Небесное светило стояло в зените. Словно насмехаясь с недосягаемой высоты своей, жестоко и беспощадно жарило так, что даже камни, казалось, источали горящее жаркое марево. Ярко разодетая церемониальная процессия вереницей подымалась в гору. Сама торжественная церемония прошла всего два дня назад, но Сонье чудилось, что уж чуть ли не неделю – так тяжело и вымученно тянулось для неё время. Торжественное шествие возглавлял Верховный Жрец из её родной деревни, а замыкали – изрядно подуставшие и запыхавшиеся музыканты. Имени Жреца она не знала, и, возможно, его вообще никто никогда и не знал. Все обращались к нему по титулу, кланяясь, как положено, до земли, обязательно коснувшись её рукой. Его титул давно стал нарицательным именем. Кто-то заболел и надо узнать причину – иди к Верховному. Нападут ли соседи? Иди к нему же. Кто украл твоих лошадей? Как избавиться от порчи? Почему нет дождя? Как правильно приносить в жертву?… Он знал всё.

Давным-давно, ещё совсем маленькая Сонья – нарядно одетая в зелёное летнее платьице, с повязанными белой лентой волосами цвета огненной лисьей шубки – шла за ручку с матерью на Холм. В этот день наступила очередь для их семьи задать свой вопрос. Мать несла положенные дары – большую корзину с продуктами, расшитое узорами новое постельное бельё, вкусно пахнущий свежеиспечённый пирог, и, вдобавок, вела на поводу молодую дойную козочку. Готовясь к этому крайне важному событию, она не спала всю ночь: всё готовила да складывала в корзину, затем вынимала, думала, и перекладывала. Маленькая Сонья ходила по пятам за матерью, и предвкушала нечто таинственное и интересное, что завтра с нею произойдёт. Очередь к Жрецу была настолько длинной, а жителей в их большой деревне так много, что на семью приходился один вопрос аж раз в год!

Поднимаясь по аккуратной просёлочной дороге к Холму, они повторяли вслух зазубренное до дыр обращение, небесное светило ласково грело, ветер беззаботно гулял в высоких пряных травах, и день был восхитительным. Сонья размахивала веточкой ивы в такт шагам, повторяя странные слова снова и снова. Но вот они уже у здоровенного деревянного забора, за коим лишь угадывается крыша просторного дома, где (никому толком и не известно сколь долго) живет достопочтенный Верховный Жрец. И когда он вообще появился?

Ворота открылись, и выплыл он – в белой сутане, важный и чинный… встал, оглядывая обеих с головы до ног, с высоты своего статуса и необъятного величия.

Мать поставила на землю полную даров корзину и поклонилась, Сонья вторила за нею.

– Здоровья тебе, Всесведущий и Всезнающий! – начали они хором своё обращение. – Призываем богов во свидетели: прими дары, собранные нашей семьёй. Щедро делим с тобой наш хлеб и животных, одежду и золото. Пусть будут они достойной платой за знания, коими ты также щедро поделишься с нами!

– Я принимаю ваши дары, Мариэн, Сонья, – медленно заговорил он, – Это достойная плата за ответ мой и мудрость, данную мне богами. Я слушаю тебя, мать.

Сонья хлопает глазами, открыв рот и засунув в него указательный палец, пока мать задаёт семейный вопрос, передавая из рук в руки дары, постоянно кланяясь, обсыпая Жреца благодарностями.

Внезапно:

– А я долго буду жить? – пискнула она тонким голоском и аж сама испугалась, закрыв рот ладошкой, её большие серые глаза сделались ещё больше. Мать шикнула, одновременно выдав подзатыльник.

Уже почти скрывшийся за воротами Жрец вдруг обернулся и посмотрел на неё с интересом:

– Детство..., – протянул он. – Хм-м-м. Хорошо быть маленьким, свободным от обычаев и глупых ритуалов, да, лисёнок?… Хм-м. Обычай нагонит тебя в молодости.

Он резко повернулся, зашёл за ворота и грохнул ими, закрыв тут же на засов. Воцарилась тишина, лишь ветер шумел в листве деревьев. Мать и дочь стояли, как вкопанные, не зная, как понимать услышанное.

– И какой демон дёрнул тебя за язык, а? – зашипела она. Последовал второй подзатыльник. – И как теперь это всё понимать?

Сонья расхныкалась и попросилась на ручки.

Но вскоре они уже шли назад, беззаботно щебеча, погружаясь в свой обыденный мир.

«Обычай нагонит тебя в молодости». Так прозвучала тогда фраза.

Так и случилось.

Сонья вспоминала эти события, уж в который раз прокручивая в голове детали. Кажется, даже запах пирога вдруг донёсся откуда-то из прошлого. В животе заурчало.

Вдруг повозка наехала на камень, и Сонью резко подбросило, оборвав заодно и цепь воспоминаний. Теперь тот же Жрец, постаревший, но, однако, способный шагать внушительно долго в гору по такой жаре, шёл впереди процессии, а она ехала следом в повозке. Не в повозке, в клетке. Да, это, по сути, клетка. Обычай нагнал её в самом расцвете молодости.

Хоть клетка и украшена цветами, разноцветными лентами, разрисована яркими узорами и усыпана уже поувядшими лепестками сорванных два дня назад цветов, и пусть всё это делается на благо деревни… но Сонья была совершенно не согласна со всем этим творящимся вокруг неё безобразием. И всегда была против дурацких ритуалов и обычаев. Особенно кровавых. Вот, например, в год засухи и неурожая приносить в жертву молодую девушку духам гор, которые, по словам Жреца, вызывают дожди. Или каждый конец месяца сжигать молодую козу на заднем дворе, чтобы задобрить духов леса, дабы они не насылали волков при выпасе скота. Приносить в жертву богу войны пленных соседей, поджаривая иногда ещё живые тела на кострах. Жертвы, жертвы, жертвы…

Ну, даже если и есть эти духи гор, зачем она им нужна? Они же бесплотные, эти духи. Что они с ней будут делать? Вопрос, не нашедший ответа в умах деревенских жителей и вызывающий у них изрядное раздражение. Видел ли кто этих духов в глаза? Может, не она им нужна, а что-нибудь другое. Вдруг вообще нет никаких духов гор, леса и озёр?! К чему тогда все эти смерти?

Что если именно эти вопросы и послужили причиной внезапно выпавшего на неё жребия? Она уж давно, словно козочка, отбившаяся от стада, беспечно перемахнувшая через изгородь, не понимающая, что вокруг – сплошь волки. Слишком умная и слишком критикующая. Враг традициям, позор деревне…

Сонья ловила на себе неприязненные взгляды людей, идущих вслед за повозкой. «Наконец, получила по заслугам», – читалось в их глазах, – «слава богам, её заберут духи», «теперь заткнётся», «пусть её утащат в бездну».

Верховный Жрец остановился, опёршись на посох. Белоснежное одеяние его отражало свет и слепило глаза, на голове красовался слегка обтрёпанный цветочный венок. Как, впрочем, и у всех остальных в процессии. Даже у быка, тянувшего её клетку, был венок на рогах.

Жрец обтёр потное лицо платком и, прищурив глаза и прикрыв их ладонью, мельком глянул на светило. Оно всё также жгло. Бесчеловечно. Уже три с половиной месяца. И ни капли дождя. Ни единой.

– Уходи, тебе уже пора на другой край земли, – обратился он вполне обыденно.

– Вы думаете, оно вас слышит? И это всё вам поможет? – спросила она сухими потрескавшимися губами.

– Духи примут твою жертву, и дадут нам дождь. Так всегда было, – сухо бросил он ей, как кость – собаке.

– Дождь итак рано или поздно пойдёт, вы сами это знаете. Засухи случа…

– Замолкни, Сонья, – оборвал он на полуслове, пригрозив посохом. – Рыжая ты бестия! Искала встречи с духами, насмехалась над ними? Теперь получишь сполна!

И снова зашагал вперёд. Глупый бык послушно потянулся следом.

Она вздохнула и переместила вес на другое бедро. Слова, пустые слова… Вставать в клетке не получалось, лежать полностью вытянувшись тоже. Два дня пребывания в такой позе уже измучили её – ноги постоянно затекали, спину ломило, колени болели… как это всё крайне не сочеталось с нарядным убранством торжественной процессии и самой церемонии вызова дождя. До чего красивой и сказочной она была! Загляденье! И танцы, и музыка, и вкусные угощения! Сразу и не скажешь, что в этом действе одному человеку предполагается через два дня умереть в муках. Глупые, дурацкие обычаи…

А светило всё же ушло за склон горы, нехотя повинуясь своим небесным законам, и сразу же поднялся ветерок. Вечерняя прохлада будто прорывалась с боем в раскалённую за день печь. Послышался одобрительный гул. Процессия теперь двинулась чуть быстрее. Все жаждали завершения ритуала.

«Мама, а почему никто не видит духов? А небо твёрдое или пустое? Если твёрдое, почему в нём не застревает палка?»… «ЗА-МОЛ-ЧИ!».

Ветер крепчал, задувая сквозь прутья клетки. Увядшие лепестки разбегались кто куда, словно муравьи, потерявшие свой муравейник. Впереди показались два косых острых камня, упавшие миллион лет назад друг на друга, и принявшие форму стрельчатой арки, куда, видимо, они все и направлялись. Вокруг тропы постепенно появились деревянные столбики с устрашающими и оберегающими амулетами – насаженные черепа мелких зверюшек, обмотанные кожей деревянные символы и древние хитросплетённые знаки из трав, ветвей и перьев. Громыхали на ветру россыпи ракушек и камушков, растянутые то тут, то там между редкими сухими кустами и мелкими деревцами. Она видела множество нарисованных на камнях знаков: вот знак опасности – раскрытая ладонь с глазом по центру. А вот знак духов – три вертикальные линии, танцующие, как языки пламени, а вот ещё знакомый знак оберега от зла – круг с жирной точкой по центру. И их, последних, больше. Интересно, от чего они оберегают здесь? Или от кого?

Жрец остановился перед нерукотворной аркой из древних камней.

– О, великие духи гор! Мы пришли в вашу обитель с прошением и подаянием! – начал он нараспев, разведя руки в стороны. – Наш род страдает от засухи! Молим вас о прощении – если разгневали, о снисхождении – если поступали неразумно, о доброте – если совершали мы зло. Даруйте дождь нашим посевам, воду засохшим рекам и озёрам, жизнь нашему роду!

– Примите нашу жертву! Примите нашу жертву! Примите нашу жертву-у-у!!! – хором завопили люди. Музыканты ударили торжественный гимн.

И вот только сейчас до неё, наконец, стал постепенно доходить весь ужас происходящего. Упал тяжёлым грузом страх, от чего свело внутренности и похолодело внутри. Ни на самой церемонии в деревне, ни в течение двух дней восхождения она не чувствовала ничего, кроме раздражения, усталости и отрешённости, снисходительно поглядывая на людей, которые не ведали что творили, и, по её разумению, находились в большом невежестве.

Внутри подымалась волна паники.

Жрец глянул ей в глаза и усмехнулся. Да, вот теперь то, что надо! Она, наконец, поняла, что к чему. Это хорошо!

Дверь клетки открыли и вытащили Сонью под руки, уложив на землю. Венок соскочил с головы, но кто-то поднял его и нахлобучил обратно. Ноги сначала вообще не слушались; она едва умудрилась встать, держась за дверцу клетки, чтобы не упасть. При этом её трясло со страху, как телёнка перед забоем. Аж зубы стучали.

– В обитель духов гор могу зайти только я и жертва. Больше никто! – напомнил Жрец. Он обнял Сонью за талию и повёл к арке, за которой проглядывался чернеющий вход в пещеру, означающий конец этому длинному горному пути. Оставшиеся снаружи встали полукругом в ожидании, отрезав возможность побега.

Выглядели они как жених и невеста в неравном браке: согбенный старец и молодая красивая восемнадцатилетняя дева, в нарядных белых одеждах и цветах, идущие под венец – арку из двух древних камней, печально склонившихся над ними. Этот образ в любом другом случае рассмешил бы её до упаду, но сейчас вовсе было не смешно. Неизвестность страшила. Что он собирается делать в пещере? Убить её? Как? Чем? Или бросить в чертогах гор, в тёмных подземных коридорах умирать от жажды и голода?

Они подходили всё ближе. Страх парализовал разум. Всегда находчивая Сонья, всегда смышлёная Сонья, хитрая как лиса, быстрая, как ветер – сейчас уныло брела на поводу у дряхлого старика к своей гибели, и не могла ничего с собой поделать. Она словно отлетела и смотрела на себя откуда-то со стороны, а её тело само передвигало ноги и выполняло чужие указания. Какое-то странное раздвоение, коего она раньше не ощущала – разум отдельно от тела. Наверно так бывает в момент смерти?

Жрец поднял у входа в пещеру факел и зажёг его. Своды озарились тёплым дрожащим светом. «Жених» повёл свою «невесту» за талию дальше в лоно горы. Тень от пещеры накрыла их и поглотила.

Вообще не предпринимая никаких попыток спастись, Сонья продолжала идти на поводу у старика. Прямо наваждение нашло на неё. Не отрывая испуганных глаз от густой темноты впереди, она шла, шурша белым платьем, безропотно, а сознание, где-то внутри её головы билось, как дикая белая птица о прутья клетки.

Пещерный коридор уводил вглубь и вниз, виляя в разные стороны, иногда разветвляясь на два, а то и на три других прохода. Сонья вообще уже не понимала, где она находится. Жрец же безошибочно выбирал путь, уверенно сворачивая то в один проход, то в другой, ни разу не засомневавшись.

Внезапно коридор окончился небольшим тёмным дурнопахнущим помещением. Жрец оставил Сонью и принялся разжигать факелы на стенах. Нарастающий свет явил жуткую картину: посреди округлого пещерного зала стоял кривой каменный алтарь, с запёкшейся на нём бурой кровью, неизвестно уж скольких убитых, а над ним возвышалось невообразимое омерзительное каменное образование из трёх продолговатых кривых камней, торчащих в разные стороны, с вырезанными пустыми глазницами и разверзнутыми ртами. Будто вылезшие из-под земли жуткие огромные черви, застывшие внезапно в крике и ужасе. Весь пол оказался завален каким-то мусором, ошмётками одежды, волосами с кусками кожи и ещё бог знает чем, на что не хотелось смотреть.

У Соньи отпала челюсть. Она размахивала удивлённо руками, а её немые вопросы: «Как?! Что это?!» – никак не могли сорваться с губ. Венок из цветов слетел с головы и упал на пол, будто цветы – создания света и красоты – не смогли вынести увиденного. Её чуть не вывернуло от вида этих ужасных каменных изваяний.

«Беги, беги, спасайся-я-я!» – билась в её мозгу белая птица.

Жрец затараторил какую-то литургию на неизвестном языке, поднял с алтаря большущий церемониальный серп и начал водить им пассы от алтаря к каменным червям и обратно.

«Всё, мне конец. Так всё и закончится. В грязной вонючей пещере, перед тремя дурацкими камнями с дырками вместо глаз и ртов».

«Беги, умоляю, беги хоть куда-нибудь!»

Жрец замолчал. Последнее слово застыло в воздухе, а серп был поднят над головой. Сонья, с выпученными глазами, трясясь как осенний лист на ветру, глядела, не отрываясь, на мерцающее остриё.

– Подойди, пора прекратить эту долгую засуху и дать людям дождь, – протянул он руку, приглашая её к алтарю.

Но Сонья не сдвинулась ни на шаг. Она просто не могла пошевелиться, даже если бы и хотела.

Жрец нахмурился, шагнул сам и, цапнув её за шею, потащил к алтарю. В нос ударил запах тлена и плесени. Запах смерти.

Он начал пригибать её вниз, к вонючему камню, как вдруг… поскользнулся на чьих-то волосах. Ноги разъехались и он, удивлённо охнув, завалился на бок, выронив серп из руки, очертив им в воздухе дугу.

У Соньи в голове громко щёлкнуло, на миг озарив её сознание вспышкой яркого белого света (или это вылетела белая птица, разбив, наконец, клетку?). В ту же долю секунды она рванула в тёмный коридор за червеобразными камнями, по пути схватив со стены факел.

Не разбирая дороги, неслась вперёд, собрав рукой подол платья в ком и задрав его аж до пояса. Коридор, довольно высокий, давал возможность бежать быстро, не сгибаясь в три погибели. Точно ветер летела она на крыльях паники, не слыша и не видя ничего, лишь бы уйти от беды, от этого ужаса, который ожидал её позади!

Хотя нет, она слышала крики Жреца, взывающие к её совести, а мерзкий голос нёсся за ней следом, отражаясь от стен.

Коридоры то разделялись и расширялись, то сужались снова, двоились, троились, но вели неизменно всё глубже и глубже. Факел не потух просто чудом, лишь тлел, давая жидкий свет, и она ни разу не упала. Сзади всё ещё доносился укоризненный голос Жреца, но уже так далеко и отстранённо. Она передохнула лишь мгновение.

И рванула снова.

Перед глазами мелькали стены и коридоры, проходы и тупики… как вдруг её правая нога ушла резко вниз, факел вылетел из руки, и, потеряв равновесие и ударившись спиной об камень, она полетела в предательски оказавшуюся на дороге чёрную дыру.

Сонья даже не успела понять, что случилось – так быстро всё произошло. Поскольку она всегда отличалась скоростью принимаемых решений и какой-то особенной живучестью, то умудрилась тут же растопырить руки, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Повсюду торчали сухие ломкие коренья, норовящие ткнуться в глаза, оцарапать, изорвать платье, вырвать клочки волос… Так глубоко, но всё же были корни растений! И земля! Она катилась чуть ли не кувырком, неистово царапая землю, хватаясь за торчащие корни, и не вертикально вниз, а лишь по наклонной, и только благодаря этому ей удалось уменьшить скорость своего падения.

Внезапно уклон кончился, и она вылетела из этой странной «трубы», упав ничком в кучу из земли и кореньев, а сверху накрыло потревоженной ею земляной лавиной, засыпав с головы до ног.

Сонья лежала, зажмурившись, и не веря, что она всё ещё жива. Сверху ещё катились, подпрыгивая, мелкие одинокие запоздалые камушки. Всё тело болело и ныло, а сердце бешено стучало, отдавая в виски, гоняя разгорячённую, но, слава богам, живую кровь по телу. Слишком сильной кричащей боли не было – стало быть, ничего себе не сломала, это прямо везение!

Когда все звуки стихли, она зашевелилась. Земляная пыль забилась в глаза, в уши, в нос, даже в горло. Сев, она громко раскашлялась, протёрла краешком платья, как смогла, зудящие глаза, из которых текли грязные земляные слёзы.

Но она ничего не увидела. Вокруг стояла абсолютная тьма. Лишь белёсые вспышки перед глазами давали понять, что она всё-таки глазами смотрит и вращает.

Следом воцарилась такая же всеобъемлющая абсолютная тишина. Никаких звуков, кроме звона в ушах и биения сердца, она не различала. Жреца тоже не было слышно.

Она ощущала, что вся поранилась и даже чувствовала солёный запах своей крови, но поделать ничего не могла, не видя ран. Тут уж придётся надеяться на случай или волю богов, если они, конечно, заглядывают так глубоко под землю…

– Хм-м-м, интересно, кто же выкопал такие глубокие норы? Какие-нибудь огромные древние муравьи? Или здесь текли подземные реки? – решила она подбодрить себя, разговаривая вслух.

Никто не ответил. И это, возможно, даже и хорошо в данном случае?

– Ладно, пойду-ка я вперёд, держась за стену. Если есть начало пути, должен быть и конец! – мысль, что здесь может быть тупик, и идти дальше попросту некуда, отметалась всеми возможными способами.

И она пошла, разговаривая от страха сама с собой, прощупывая ногой путь впереди, уже наученная горьким опытом. Но вскоре решила, что это всё бесполезно – если там будет очередная яма, она всё равно её не увидит и упадёт снова.

– На всё воля богов, как говорят в деревне! Ой, как хочется пить… может быть тут где-то осталась парочка ручейков от древней реки или кусочек древнего озера?

Вскоре она уже выстраивала целые монологи, обсуждая всю эту ситуацию. И вдруг начала приходить к выводу, что, возможно, она, всё-таки, была не совсем права…?!

Сонья остановилась.

– Если все вокруг были правы, а я – нет? Может я заслужила это всё, получается. Но духи гор – кривые неотёсанные камни, с дырками вместо глаз – ну это уж слишком глупо!

Нет уж, она права. Давно пора прекратить эти все ненужные жертвы, и попытаться что-то делать по-другому. Может быть, строить больше глиняных хранилищ и колодцев для воды, например?

Относительно ровный и плотный пол, слегка бугристый, возможно действительно создавался тысячу лет подземной древней рекой. И всё же «нора» продолжала вести упрямо вниз. Становилось всё душнее и жарче. Сонья подозревала, что просто не видит множество других ответвлений и проходов, которые тут непременно имеются, и правую руку от стены не отрывала ни на миг. Ей казалось, оторви она от стены руку – и больше эту стену никогда не найдет, и так и умрёт в полной кромешной тьме в земляной могиле, бог знает где…

Жажда вскоре стала совершенно невыносимой. Слабость и головокружение мешали составлять монологи, язык заплетался, слова путались.

Привалившись спиной к стене, она попыталась унять дрожь. Накатившая волна слабости прошлась холодом по телу, живот скрутило. Она легла, свернувшись калачиком, ожидая, когда пройдёт этот неприятный приступ. Когда же гул в ушах, наконец, стих, и дрожь перестала бить, она решила полежать, может даже поспать.

«Кап…. кап….»« Кап…. кап»

Она подскочила, как ужаленная. Где-то, очень далеко…

От резкого подъёма закружилась голова, и Сонья упала, потеряв ориентацию в пространстве. Нащупав лихорадочно рукой стену, тут же поднялась снова, вся превратившись в слух. Далеко впереди точно капало!

– Я иду, водичка! – крикнула она сипло и как-то по-детски.

По её ощущениям понадобилось несколько часов, чтобы добраться до источника звука, путаясь в коридорах и меняя направление движения то вперёд, то снова назад. Но уже на подходе, она ощутила в воздухе влагу, и вся аж тряслась от желания и жажды.

Когда стена под рукой стала мокрой, она встала на коленки, шаря неистово руками по полу, жадно ища ручеёк или, на худой конец, лужицу … но не нашла. Вода просто капала сверху, уходя в дыру между камнями. Но сами капли… сочные, прохладные и такие крупные! Две упали ей на лоб – «шлёп–шлёп» – такие долгожданные! Наконец, она села под крошечный подземный «водопад» и поймала горячим высунутым языком первую, вторую… набрав полный рот воды с настоящим наслаждением проглотила. Счастью не было предела!

Просидев так не один час, ловя капли живительной влаги то языком, то макушкой, то лбом, она, наконец, устало прилегла рядом и крепко заснула.

2

Демоны тревожат лишь тех,

кто сам их тревожит.

(Книга Благочестивых)

Её вывел из забытья ужасный сон. Из которого, впрочем, она не помнила ничего, кроме сплошной стены огня и испепеляющего жара, удушающего, всеобъемлющего.

Сонья с трудом села, одна нога затекла, и пришлось приводить её в чувство растиранием, вызывая вспышки боли и судорог. Она всё ещё пребывала в состоянии между сном и реальностью. Сколько она так пролежала? День? Больше?

Потратив ещё немного времени на ловлю вредных убегающих капель, она, наконец, встала. Прежний задор и непоколебимость иссякли. Странное нехорошее чувство закралось в душу и сидело там злым маленьким зверьком. На всегда весёлом неунывающем лице проступила угрюмость.

Рука нащупала влажную стену. Она, наконец, сообразила, с какой стороны пришла и куда двигаться дальше.

Движение вниз продолжилось. Вскоре она снова набрела на капли ниспадающей воды, через несколько часов пути – опять. Однажды её рука ухватилась за какой-то корень. Сонья задумчиво отломала его, понюхала, лизнула и сгрызла целиком. Безвкусный, но сочный, чуть горьковатый. Земля при этом скрипела на зубах.

– Ладно, хватить ныть! Не так уж всё и плохо! – рассмеялась она с набитым ртом, переключив себя из состояния полной апатии в свою привычную «неунывайку». – Я в детстве ещё и не такое едала! Ха-ха!

Внезапно ощутилось некое дуновение. Но не ветра. Она замерла, хлопая глазами, как будто они что-то могли разглядеть в такой кромешной тьме! Нечто шелестящее пролетело мимо. Но точно не ветер.

Внутри натянулась стальная пружина. В этой норе кроме одной рыжей лисы есть кто-то ещё? Сонья шумно сглотнула и вместо того, чтобы притаиться, вдруг как крикнет:

– Эй, это кто тут? – и сама в ужасе от себя зажала рот рукой. Некогда она так уже сделала, в детстве, и, кажется, это всё привело к плохому результату.

Ответа не последовало, но появилось жуткое свербящее ощущение, что за ней наблюдают. Здесь, в полной темноте, кто-то или что-то есть ещё. Глаза бешено вращались в поисках чего-нибудь, но в абсолютной тьме ничего не могли узреть.

Она постояла, переминаясь с ноги на ногу, и побрела с опаской вперёд, каждый миг ожидая нападения или страшного укуса какого-нибудь неизвестного существа. Её не пугала сама тьма. Её пугало то, что могло жить в этой тьме… и вряд ли оно было хорошим.

– Вперёд ли я иду? Это вопрос…, – не унималась она. Просто уже не могла остановиться и не болтать вслух.

– Сколько в этой норе лисичек?

Она даже не понимала, почему не может прекратить разговаривать, привлекая к себе внимание. Пот стекал ручьями: стало реально жарко и душно. Глаза по-прежнему не различали ничего. Или? Нет, что-то стало меняться. Как будто тьма стала менее плотной.

Сонья настороженно двигалась вперёд и вскоре – о чудо! – она начала различать свои руки, а чуть позже – и стены. Некий непонятный красноватый свет заполонял пространство, разбавляя эбонитовую черноту.

Наконец, через несколько часов пути, она смогла лицезреть всю картину целиком: грязнющая, исцарапанная, лохматая, в изорванном (когда-то белоснежном) и свисающем теперь лишь драными кусками платье, хватающаяся за стену грязными дрожащими руками Сонья находилась в длинном лабиринте, заполненном мутновато-красноватым светом, клубящимся как пар и наводняющим собой окружающую черноту – то поглощающим её, то снова отступающим. Она видела почти прямой коридор, ведущий упрямо вниз, и далеко впереди маячащую точечку опасного красного света, которого она почему-то внутренне очень испугалась.

Вдруг мимо неё пронеслось «что-то»: то, что она приняла за дуновение… тёмный тонкий сгусток, совершенно беззвучный, и, тем не менее, шелестящий собою пространство.

Сонья дёрнулась и взвизгнула. Это «что-то» – невесомый тончайший лоскут ткани – устремилось вперёд и исчезло в точке красного света, который – теперь она уже могла явно разглядеть – пульсировал, точно чьё-то огромное сердце.

Оставшись наедине со своим ужасом, она не могла примириться с тем, что проиграла: её неверие в существование духов гор и прочих духов потерпело сокрушительное поражение. В голове бродили удручающие мысли, заставившие её разреветься.

Всё. Она проиграла.

«Это не духи гор, это нечто другое… о чём не знает даже Верховный Жрец»

Чей это голос? Отца? Матери?... Подсознания?

Тем не менее, голос заставил задуматься. Бой ещё не проигран. Поэтому она дала везти себя два дня в клетке и затащить в пещеру? Не самой ли ей хотелось, наконец, узнать правду?

Она упрямо побрела к пульсирующему свету.

Из кроваво-красного тумана навстречу снова вынырнуло «что-то». Сонья резко остановилась и выставила вперёд руку с раскрытой ладонью, как бы преграждая путь, прося остановиться. Лоскут невесомой ткани завис в воздухе, медленно вытянул кончик самого себя и загнул его вопросительно вверх: «Что?».

Повисев, вопросительно, он медленно уплыл назад к пульсару. Сонья шумно выдохнула, и на выдохе её голос дрожал. Пот лился рекой – то холодный, то горячий. Сколько там этих «штук»? Опасны ли они?

От страха так по-смешному тряслись коленки... Но смешно не было вовсе. Чтобы хоть как-то себя приободрить и разбавить эту душащую тишину, она начала напевать под нос пришедшую на ум глупую детскую песенку. На логически выстроенные монологи у неё уже не хватало сил. Держась стены по правую руку, едва ворочая сухим языком, она потащилась вперёд, не отрывая глаз от пульсара.

«Я – маленький лисёнок, я только из пелёнок, не знаю ничего…»

Кроваво-красный туман сгустился и стал плотным, а пульсар, как огромное сердце, ритмично разгонял его по подземному коридору, словно кровь по артерии неведомого существа.

«А мир такой чудесный…, большой и интересный…»

Подземный коридор далеко впереди заканчивался овальным проёмом, а за ним клубился туман, и жар, исходящий оттуда, намекал на большие неприятности.

«…хочу узнать его…»

Часами брела она, утирая пот, застилающий глаза, размазывая по лицу грязь, но уже больше не останавливалась, когда мимо неё пролетали тёмные лоскуты ткани, не тратила время и силы на страх, даже когда они пытались коснуться её ноги, вытягивая части себя в длинные вопросительные жгутики, будто вопрошая: «Кто ты? Что ты?». Ей стало жизненно важно узнать, что в конце пути. Ритмичное биение красного пульсара завораживало, и всё другое теряло свою значимость.

Добралась.

Купаясь в горячем удушающем тумане, прижавшись спиной к стене, она потихоньку начала подходить к краю проёма, олицетворяющего конец её странного пути. Шаг… другой… третий… оторвав медленно от стены голову, она, наконец, заглянула за край.

«Я – маленький лисёнок….»

«Это какой-то древний Храм… »

Лабиринт, из которого выглянула Сонья, выводил в ошеломляющих размеров подземный зал: огненный Храм, как средоточие всех путей, расположился странным неестественным образом так глубоко под землёй. Его сводов, теряющихся в вышине, было не разглядеть, а огромные каменные сталактиты на стенах в причудливых ниспадающих формах служили ему украшением. На самом дне бурлила земля, превращённая в огненную раскалённую кипящую смесь, а над нею выстроен величественный древний каменный мост, аркой переброшенный над клокочущей бездной. Ощущение некой сакральности, божественности и первозданной тишины наполняло собою всё пространство.

Сонья была, по сути, тем крохотным муравьём, высунувшим впервые усики из муравейника, и узревшим целую необъятную вселенную вокруг.

Она ещё успела заметить тысячи выходов других лабиринтов, усеянных повсеместно по стенам и выводящих в Храм, и являющихся концом множества путей или, может быть, их началом… Но она больше не могла обманывать саму себя и не видеть того, что находилось там, на древнем каменном мосту…

«…только из пелёнок, не знаю ничего…»

На мосту стоял огромный Демон. И он дышал.

Этого оказалось слишком много для первого раза, и Сонья забилась обратно за край проёма, плотно зажмурилась, и, начав терять сознание, ухнула на пол, при этом по-дурацки прикусив язык.

Сидя на полу, покрывшись мурашками ужаса, она тупо смотрела на носки своих изодранных, когда-то белых мокасин, и ждала, когда пройдет приступ слабости.

Проплывший прямо по ногам лоскут ткани даже не вызвал у неё никаких эмоций. Всё отодвинулось на границу сознания, ничто не представляло никакой ценности и важности. Кроме одного… того, что стоит на мосту.

Её мозг не хотел принимать увиденное и отказывался умещать в себе эту истину, грозя безумием. Словно художник-неудачник, носилась она в своем сознании с новой картиной и не могла повесить её ни на одну стену: та никуда не вписывалась и никуда не подходила!

Но, кажется, она стала понимать…

– Если бы ты только это увидел, достопочтенный Верховный Жрец, ты бы просто обделался со страху! Это тебе не твои дурацкие духи гор выдуманные! – выпалила она со злорадством, и начавшее донимать её безумие мигом схлынуло, растворившись в сухом каркающем смехе.

Художник нашёл место, куда повесить картину. Над всеми остальными – как новую истину, перечеркнувшую её вечные терзания и сомнения о правде и неправде. Всё сложилось в новую логичную версию мира: есть мир людей с выдуманными традициями, духами, богами и обычаями, а есть мир не людей, не имеющий с первым вообще ничего общего. Явный мир, полный лжи и обмана, и сокрытый мир, полный истин и тайн.

Каким-то образом она попала из одного мира в другой. И ей бы надо вернуться обратно! Новая цель внезапно придала сил.

Сонья уверенно встала, воинственно смахнув очередную порцию грязного пота со лба, отряхнула пыль с колен, и заглянула в проём.

И тут же её воинственность улетучилась как дым. Жутко испугавшись, она забилась за край, вся дрожа. Мурашки побежали по телу, волосы зашевелились.

Демон всё также стоял на мосту, вызывая суеверный дикий ужас одним лишь своим видом. Пульсаром же являлось его дыхание; точно забирая из недр горящую земную материю, он словно пропускал её через себя, выдыхая из открытой горящей пасти кроваво-красный туман. Вокруг него клубились тёмные лоскуты невесомой ткани, то и дело поднимая в вопросительном жесте свои лоскутные края-жгутики и разлетаясь по тысячам лабиринтов и ходов…

Сонье понадобилось около пяти «смотровых заходов», растянутых не на один час времени, чтобы составить у себя в сознании целостную картину: каждый раз мельком выглядывая, она выхватывала новую деталь и соединяла с имеющимися предыдущими.

Несмотря на источаемое кроваво-красное марево, Демон был тёмным, но его глаза горели живым оранжевым пламенем, а кожа будто покрыта слоями серого потухшего пепла. Стоял он без движения, посреди каменного моста в своём возведённом Храме, кажется, целую вечность и казался древнее самой вселенной. В левой руке его покоился длинный жезл, горящий, как и его глаза, оранжевым пламенем, и предназначение этого оружия было совершенно неясным и пугающим.

Глубоко под мостом то и дело вздымалась горящая расплавленная земля, выдавая в пространство удушающий жар.

Один из тысяч существующих здесь лабиринтов и ходов мог вывести на поверхность. Какой из них?

Сонья легла на живот, облизнула солёный пот вокруг губ, и тихонько подползла к краю, чтобы посмотреть вниз. От проёма уходил пологий склон, который упирался в ровную, вымощенную (кем? когда?) круговую площадь, опоясывающую, по всей видимости, весь Храм по кругу. Высунув голову, стараясь даже не дышать и не смотреть на Демона, она осматривала склон, и возможные варианты, как вдруг

«БА-БАХ!» 

раздался громкий треск и край проёма обвалился цельным куском, прямо вместе с ней! Взметнулось облако пыли. Вцепившись мертвенно бледными пальцами в камень и с глазами полными ужаса, она начала съезжать по склону совершенно глупым образом на осколке камня, ещё и набирая скорость!

Грохот обвала прошёлся по сакральной тишине Храма как острый нож по плоти; камень развалился по пути на части, сбросив с себя «наездницу», всё ещё вцепившуюся в его осколки и следом съезжающую на спине головой вперёд и кверху ногами.

Собрав за собой целую лавину из камней и земли, она выкатилась на вымощенную площадь, перекувыркнулась, и брякнулась лицом вниз; сверху её снова засыпало землёй с головы до ног. А грохот, что она учинила, всё бродил и бродил эхом по Храму и его лабиринтам…

Лёжа, проклиная себя за всё на свете, не в силах разжать пальцы, она живо представила, как Демон сходит с моста, направляется в её сторону и вот уже заносит свой горящий жезл над ней и давит её в лепёшку одним ударом… Или как он смахивает её, точно надоедливого таракана, прямо в горящую бездну, и она летит, кричит и горит в огне…

Но… ничего не происходило. Она чувствовала, как сочится кровь из ран, причинённых новым падением, и что у неё разбиты коленки, и в горле и в носу першит от пыли, но ей так страшно закашлять. Сколько она ещё вытерпит?

– Апчхи!

Она открыла глаза и зашевелилась, выбираясь из-под завала. Тут же начала кашлять и безостановочно чихать, из носа потекла кровь.

– Апчхи! Апчхи! Апчхи-и-и!

Боясь повернуться в сторону моста и даже мельком посмотреть туда, она села к нему спиной, расплакавшись от страха, дрожащей рукой вытирая кровь из-под носа и смотря на неё совершенно безумными глазами.

Но страх взял своё – всё же она медленно повернула голову… и в панике схватилась за волосы.

Демон стоял там же, но его страшный жезл изменил позицию: двумя руками держал он его прямо перед собой, установив точно посередине моста. Но самое жуткое – смотрел он теперь прямо на неё, слегка наклонив голову вбок, и от этого жуткого нечеловеческого взгляда, заползающего ей прямо в мозг, и от того, что он изменил свою, возможно, вековую позицию, у неё откуда-то изнутри выползла настоящая визжащая истерика. Копилась, видать, всё это время, ещё с момента двухдневного путешествия в клетке к этой проклятой горе! Истерика, которую она прятала очень глубоко и тщательно, сейчас пыталась перехватить контроль над телом Соньи, выдавая всевозможные бредовые идеи – от «бежать и прыгать в яму – всё равно всё конечно», до «убиться ближайшим острым осколком, перерезав себе горло»…

«SH’ERANNER»

Вдруг раздался всепоглощающий громовой голос, шедший одновременно отовсюду, и отражающийся от стен и сводов. И голос её истерики внезапно смолк, как отрезало. Воцарилась тишина, только кровь и слёзы катились беззвучно по лицу.

«МАЛЕНЬКИЙ ЛИСЁНОК… ИДИ»

Голос Демона. Хранителя истин. Команда к выполнению. Абсолютная. Как бессмертное властвует над смертным.

Сонья рывком подскочила и, хромая и шмыгая носом, поплелась прямиком к мосту. Левая нога её опухла, но она даже не замечала этого. Правая босая шлёпала, утеряв в последней переделке изорванный мокасин.

Площадь оказалась вымощена идеально ровными шестиугольными плитами, с нанесёнными тончайшими рисунками из схем, чертежей, созвездий, странными языками, картами миров и вселенных… на каждой плите – что-то своё, безусловно важное, или несколько плит составляющих один большой рисунок… но Сонья лишь краем глаза замечала это. Даже если бы там был секрет вечной жизни и молодости (скорее всего, и был), она бы не смогла остановиться.

Шагая буквально по бесценным сокровищам – открытым истинам и собранным по крупицам знаниям, смотрела она только в глаза Демону, испытывая внутри невообразимый ужас, но не в силах противостоять приказу. Она точно заглянула в саму бездну, пришедшую из дальних незримых закоулков мира. Его глаза горели оранжевым пламенем и между тем были черны, как первобытная тьма.

Наконец, ровно у начала моста, она остановилась. Древний, шириной с огромную реку, он раскинулся над горящей вздымающейся землёй. Абсолютно чёрный камень, усыпанный слоями серого пепла, казался нереальным, чуждым. На мосту стояло само Бессмертие, создание Бога, ещё до того, как Он сотворил эту землю и эту вселенную, а может быть тысячи других земель и вселенных.

Демон изменял свой размер. Да. Сперва она была лишь с коготь на его мизинце, но он изменялся… уменьшался? И сейчас она уже доходила ему до колена.

Шагнув на мост, взметнув вековой пепел, она почувствовала, как невидимые нити времени и пространства натянулись, словно струны, ждущие лишь руки, готовой дать им нужный аккорд. С каждым шагом она ощущала, что переходит какую-то невидимую границу.

Путь от начала моста до середины, где её ждал Демон, занял больше часа земного времени. Но она уже не была уверена в правильности своих временных ощущений. Время потерялось здесь – то растягивалось, то сужалось. Может быть она шла не час, а день, или неделю? Год?

Встав, наконец, прямо перед горящим жезлом, она тяжело со свистом вдыхала горячий жаркий пар, ощущая, как влага уходит из её тела, и что здесь она долго продержаться в физическом теле не сможет. У неё мало времени. Сонья поняла, что стоит прямо на границе миров. Нигде.

Лоскуты ткани клубились вокруг, вопросительно замирая в воздухе, будто с интересом рассматривая новую гостью.

«ЗДЕСЬ… НЕТ МЕСТА… СМЕРТНОМУ»

Громовой голос исходил отовсюду. Каждое слово ударяло как огромный молот в наковальню, болью отзываясь в ушах и в мозгу.

– Да, Божественный, – отвечала она, не отрывая своего взгляда от его.

«ГОВОРИ…»

– Прошу, Божественный, укажи путь в мой мир! По своей беспечности и злой воле нарушила я Твою вечную службу. Глупые люди, придумали ненастоящих богов, духов, и поклоняются им! Они забыли истину! А я – нашла её! Отдаю себя на Твою волю, Божественный!

Из сухих глаз уже не могли литься слёзы. Сонья ощущала, как уходят её жизненные силы. Бессмертный невольно забирал их, своим дыханием, как забирает вечный космос то, что некогда породил из самого себя.

«HAR’ TAN EN HAR’BA. SR’V TOT»

Демон ощерился и поднял жезл, сверкнувший ярким рыжим светом. Медленно опустив его, коснулся лба Соньи. Горящий, он оставил ожог на её плоти и сжёг клок рыжих волос. Она едва ощутила укол боли, пребывая в состоянии эйфории. Один из лоскутов ткани, лежащих у её ног, вдруг затрепетал и засветился рыжеватым светом. Поднялся на уровень её глаз и медленно поплыл по мосту. Сонья знала что делать – направилась следом, обогнув по широкой дуге Демона, который вновь изменял свой размер, всё увеличиваясь, а его огненное пульсирующее дыхание возобновилось с прежней силой. Но Сонья уже этого не видела. Лишь чувствовала. Она шла за рыжеватым маячком, не оборачиваясь, а её душа ликовала.

У края моста ощущение времени вернулось. Маячок пересёк площадь и направился в один из низких лабиринтов. Два раза Сонья упала, не дойдя до проёма, но каждый раз подымалась, теряя последние силы.

Маячок завёл её в лабиринт, но он, в отличие от первого, оказался совсем другим: небольшим и прохладным, а у левой стены даже бежала мелкая речушка. Где-то впереди тянуло свежестью и прохладой. Сонья рухнула у речушки, погрузив туда лицо и руки. Жадно пила она, и пила бы ещё целую вечность, но ей нельзя было медлить. Теперь нельзя. Она оторвала себя от живительной влаги и снова поспешила за маячком.

Лоскут ткани довёл её до тупика, растерял свою рыжеватость и растворился в воздухе.

Оставшись одна, Сонья тупо смотрела на земляной заслон перед собой. Но оттуда всё же тянуло. Она чувствовала это.

Руками выскребла часть грунта, а потом с силой надавила, и земляной ком вывалился с другой стороны, обнажив раннее серое утро её мира.

Выбравшись, словно заново родившись из земляной утробы горы, удивлённо оглядевшись по сторонам, она устало прислонилась спиной к камням: вокруг заливало настоящим проливным долгоиграющим дождём. Грохотал неистово гром, ручьи текли по тропкам и склонам горы…

– Ха-ха-ха! Я же говорила, старый дурак! – вдруг заорала она, покатываясь со смеху. – Говорила, старый ты, глупый пень! Засухи случаются!Ха-ха-ха… Дождь всегда идёт сам, дурень! Но ты не слушал! – её хитрые, почти лисьи глаза яростно сверкнули, и в них промелькнуло, лишь мгновение, чуждое огненно-рыжее пламя. – Лжец! Твоя истина лжива! Я иду за тобой! Жди!

«HAR’ TANENHAR’BA. SR’VTOT»

«Я ЕСТЬ ИСТИНА. СЛУЖИ МНЕ»