Пора на дежурство

Автор:
Аттикус
Пора на дежурство
Аннотация:
Первый рассказ из цикла Княжеский патруль.
Текст:

— Доброе утро, салага! — кулак в кожаной перчатке прилетел, откуда не ждали. Молодой полицейский Антуан тотчас проснулся и еле подавил вскрик от резкой боли, пронзившей его плечо. Щиток, который должен был бы защитить его от удара, ничем особо не помог. Его наставник Седрик, который сейчас заползал на козлы, и щерившийся при этом злорадской ухмылкой, знал как бить правильно. Годы службы великому князю давали о себе знать.

— Заснул немного, — недовольно проворчал Антуан, пытаясь почесать ушибленное плечо прямо сквозь броню.

Седрик спрятал ухмылку и взглянул на Антуана искоса, положив руку на внушительный подбородок, рыжая небритость на котором уже плавно переходила в бороду:

— Тебе бы стоило помнить, что на дежурстве спать чревато. Сам знаешь, это есть в княжеских указах, да и здравый смысл опять же никто не отменял. Вот подошёл бы не я к тебе, твой добрый друг Седрик, а какой-нибудь разбойник или ещё хуже: вольнодумец из числа особо зловредных. Думаешь они станут вот так по-доброму тебя будить, пока ты спишь на посту? Да нет, конечно, возьмут, и глотку тебе перережут, да и твою аркебузу с собой прихватят, — Седрик кивнул на большое ружьё, притороченное позади, за сиденьями. — Меч твой им тоже не помешает. Да и вообще всю бронь с тебя снимут и станут полицейскими на большаке прикидываться, чтобы честных людей в ловушки заманивать. А потом молва по краю пойдёт, что в княжеской полиции не всё ладно стало… Ты этого хочешь?

— Нет, конечно, простите, господин, — Антуан и впрямь почувствовал себя виноватым и даже перестал тереть свой щиток.

— Простите, господин, — передразнил его Седрик, — не засыпай больше у всех на виду. Хорошо ещё, что темень на улице и никого нет, а то день был бы, какого бы? Немедля бы жалобу капитану написали, пергамента бы не пожелали, сам же знаешь, народ у нас нынче политически активный стал. Жалоба была бы даже хуже, чем если бы тебя просто убили, — чуть спокойнее прибавил Седрик.

— Да, я понимаю, — неразборчиво пробормотал Антуан, хотя он совсем ничего не понимал.

— Хорошо, что понимаешь, — наставник неожиданно хорошо расслышал, что там промямлил себе под нос новичок, — жалобы капитану никак не нужны. Совершенно нет. На кого из полицейских много будут жаловаться, сразу в застенок поведут, — и Седрик оглушительно рассмеялся, глядя во враз побледневшее лицо Антуана. Даже в неверном свете факелов на крытой повозке было видно, что тот и впрямь поверил в застенок. — Расслабься, салага, я шучу, никто нас в застенок не поведёт. Это наша работа — тащить в застенок. Ну давай, трогай, пора на дежурство.

Молодой юноша поправил двускатную каску на голове и после стегнул по спинам двух кобыл, и полицейские отъехали от околотка. Они заступали сегодня в самое раннее дежурство, когда ночная смена уже сдала свой пост, а им двоим предстояло охранять покой верных князю горожан до обеда.

Они ехали молча мимо затенённых домов в два этажа, стоявших вплотную друг к другу. Ни в одном из окон не было видно ни капли света, улица освещалась только фонарями с длинными, массивными свечами внутри, да парой факелов на полицейской карете, что дребезжала по булыжной кладке в четвёртом часу нового дня. Все дома были выкрашены одинаково, в строгий тёмно-красный цвет, как велел указ городского совета для этой конкретной улицы. Перед каждым домом был разбит небольшой садик, упирающийся прямо в булыжник, вместо заборов были рассажены невысокие кустарники, подстригать которые горожане были обязаны по тому же городскому указу. Все двери были выбелены до идеального снежного цвета и у каждого входа стояло по фонарю.

Улица, на которой был расположен их околоток, носила звание Богумила Красноречивого, который был проповедником лет полтораста назад во времена правления великого князя Анастаса Второго. Богумил в своих проповедях немало хвалебных слов высказал на счёт государя и всячески потворствовал тому, чтобы молодёжь вместо сомнительных университетов шла на богоугодную военную службу. Анастас оценил по достоинству такое рьяное служение короне и на склоне лет повелел поставить памятник Богумилу в его родном городке, когда сей почтенный святой отец уже почил.

Памятник священнику и по сей день стоял на небольшой площади, которая венчала всю улицу, и за ним стали ухаживать пуще прежнего. Не так давно отдельно был учреждён праздник в честь Богумила, которого нарекли покровителем молодёжи, и после этого на эту площадку окрест со всего города стягивали всех молодых людей, и чиновники городского совета по очереди упражнялись в подобострастии перед короной и зачитывали наиболее значимые его труды, пока молодые люди вынуждены были, стоя тесными, сплочёнными рядами, внимать каждому произнесенному с подмостков слову. А полиция следила самым внимательным образом за тем, чтобы молодёжь не пропустила ничего важного из сказанного.

Площадь на улице Богумила Красноречивого давно уже перестала вмещать всех желающих и нежелающих присутствовать на этом празднике прославления высшей власти и в последние годы полиции приходилось особенно туго, так как каждый год не обходилось без того, чтобы кто-то не учинил беспорядков. Самыми рьяными в этом деле были, конечно, смутьяны из особых университетских списков, которые обновлялись из года в год и передавались полиции. Большинство баламутов полицейские отсекали, и они даже не попадали на площадь, но всё равно находились те, кто выдумывал, что может спокойно вести вольнодумные речи в строю и при этом не понести наказания.

Уже неоднократно звучали голоса начать проводить собрания в честь праздника в других местах, более приспособленных к массовым собраниям, чтобы избегать такого столпотворения, но городской совет оставался верен традиции и драки постоянно приобретали массовый характер.

Антуан был на этой площади неоднократно и каждый год он получал тумаков от университетских за то, что не хотел влезать в их распри с княжеской полицией. В один год ему надоело уходить каждый раз битым, и он решил самому вступить на княжескую службу, благо именно в тот момент, когда на площади в очередной раз была потасовка городской советник увещевал народ о пользе службы в полиции.

Городок их Орлеград-на-Туме был не шибко большим, но и не таким уж малым, чтобы все друг друга знали. Многие соседи как узнали, что знакомый им долговязый, хилый мальчишка решил вдруг примерить на себе полицейские доспехи, так поверить не могли, что это правда. Почти каждый второй житель родной улицы Антуана захотел лично прийти к ним в дом и расспросить об этом, в ответ на что на бледном, узком лице Антуана в очередной раз появлялась злобная гримаса из-за того, что эти нелепые бездельники смеют донимать его и его мать досужими разговорами.

— Вот здесь придержи, — Седрик указал Антуану место, куда ему надо поставить повозку, и Антуан натянул вожжи на себя. Кобылы тут же перешли на тихую иноходь. Седрик спокойно дождался, пока Антуан встанет на место на площади, а потом также молча спрыгнул.

Княжеский полицейский поправил мечевую перевязь, пригладил свои пышные усы и неторопливо двинулся к дому, напротив которого остановилась полицейская карета. Антуан, оставшись на передке, наблюдал, как наставник три раза ударил рукой в перчатке по двери с длинными интервалами. Спустя всего полминуты дверь отворилась на треть и оттуда выглянула седая женщина в чепце.

Антуан не мог слышать, о чём они говорят, но беседа длилась всего пару минут, как показалось полицейскому. Седрик о чём-то обстоятельно и тихо спрашивал, и каждую свой вопрос он спрашивал неспешной жестикуляцией левой руки, пока правая лениво лежала на эфесе. Женщина же напротив торопилась и частила, но, судя по тому, что Седрик, стоявший к ней вполоборота, никак не менялся в лице, ответы его вполне удовлетворяли.

Наконец полицейский изобразил нечто вроде салюта свободной рукой и женщина с лёгким, услужливым кивком затворила дверь, а Седрик повернулся обратно и прогулочным шагом двинулся по мощёной плиткой дорожке к карете.

— Кто она была? — спросил Антуан, когда Седрик всё же соизволил устроиться на козлах.

— Она-то? Друг народа, — коротко хохотнул наставник, — хотя у кое-кого из народа может быть другое представление… Она жена дворника. Дворник всё видит, что здесь творится, кто проходит, что говорит, как смотрит и так далее. Что кажется ему подозрительным, он записывает и после передаёт в полицию. Иногда его сведения могут быть чрезвычайно полезными.

— И вам сейчас передали эти сведения через жену дворника? Но она же ничего вам не дала, то есть никаких записей я не видел.

— Ты глазастый, салага. Это хорошо для полицейского, но лучше бы тебе следить за улицей, а не за тем, как напарник делает работу, — передок под Седриком скрипнул от того, как наставник покосился на Антуана.

— Извините, — потупился молодой полицейский.

— Но да ладно, нет, никаких сведений от дворника я сейчас не получал. Он их, как и положено, направит прямо в участок. Сейчас я расспросил его жену о том, что творилось ночью. Не было ли кого, кто шлялся по площади в комендантский час, не было ли звуков странных. Может кто свечи жёг ночью. Мало ли чем люди могут заниматься по ночам, пока никто не видит.

— И часто по ночам происходят подозрительные вещи?

— До невероятия! — Седрик скривил губы, отчего его рыжие усы снова встопорщились. — Грабители обожают работать ночью: заберутся в дом, всех перережут ка курей и спокойно кидают ценности в мешки. Убийства тоже частенько ночью совершают. И это только обычные разбойничьи дела, не говоря уже о делах похуже… Но ты и сам знаешь поди. Не звали тебя, что ли на сборища ночные?

— Нет, никогда не звали, — вспыхнул Антуан. — Я дружбы с университетскими не вожу. Да если бы и водил, то сам бы постарался их от сборищ.

— Ну и ну, — недоверчиво дёрнул головой Седрик. — Смотри, если начнёшь ходить на собрания вольнодумцев, то мы об этом узнаем. У нас глаза и уши повсюду. В полиции всё на перечёте. Сейчас с этим строго.

Антуан недовольно засопел. На щеках его продолжал гореть постыдный румянец.

— Как отца нынешнего князя взорвали профессора, так всё сразу и покатилось… Спохватились в столице. При Сигизмунде много свобод было лишних, вот он и поплатился за свою доброту. Янош такого уже не допустит.

— Это точно, — согласился Антуан, глядя на то, как в окнах начинают потихоньку загораться первые огни. Верхушки гор, на склоне которых стоял Орлеград уже давно окрасились золотым рассветным блеском и снежные опушки расцвели алмазными переливами. Первые лучи уже пересекли самые низкие перевалы. — При князе Яноше порядок навели.

Они выкатились с площади Богумила и поехали по совсем уж маленькому проулочку, в котором двум всадникам уже никак не разминуться. Антуан снова сбавил ход и кобылы вышагивали, едва не задевая кирпичные стены своими крутыми боками. Кладка здесь была погрубее и старше той, что была на новых улицах, а потому карета без рессор начала ощутимо подпрыгивать на каждом булыжнике, даже с тем, что лошади едва шли.

В обычное время по узким проулкам запрещался проезд гужевого транспорта, но по ночам во время отсутствия горожан в городе, закон разрешал двигаться беспрепятственно. Тем более, что у полицейской кареты не было вообще никаких ограничений по перемещению.

Узкая улица закончилась выходом на Купеческую площадь, на которой торопливые торговцы отворяли свои лавки. Ряды на самой площади пока оставались занавешенными, но вокруг некоторых уже суетились люди в фартуках. Воздух был пронизан свежим, растительным запахом от стройных тополей и вкусом от первых хлебов, которые только вынули из печей. Антуан в очередной раз порадовался, что их не поставили в патруль на Рыбную площадь, что лежала несколькими кварталами ниже у речной пристани.

— Долгонько вас не было! — перед остановившейся каретой вышел исполин в доспехах. На его нагрудном панцире со стороны сердца был прикреплён маленький деревянный щит с геральдическим изображением чёрной башни на голубом поле — знак сержанта. Это был Гарольд Карлов и он был ночным дежурным, которого Антуан с Седриком приехали сменить. У Гарольда были точно такие же пышные усы, как и у Седрика, которые они одинаково копировали с усов предыдущего великого князя, только у сержанта они были смоляного цвета в отличие от ржаных седриковых.

Сержант Карлов обошёл карету со стороны наставника и поздоровался с Седриком. Роста Гарольду хватало настолько, что Седрику даже не пришлось свешиваться вниз для того, чтобы достать до сержанта.

— Да так, пришлось заехать кое с кем поговорить по пути, чутка подзадержались и впрямь, но вы же тут не скучали, верно? — Седрик хоть и был ниже званием, чем Гарольд, но служили они одинаково долго, так что наставнику Антуана было не до проявления лишнего почтения перед сержантским щитом.

— Скучать? Да мы только и делали здесь, что зазря здесь торчали всю ночь! — из рассветного сумрака к ним вышел напарник Гарольда с лёгкой трубкой в зубах. Он на ходу выпустил несколько клубов дыма, которые долетели до Антуана и тот сразу почувствовал, как запах табака перебивает вкус хлеба, который он уже вообразил у себя во рту. Антуан плохо помнил про напарника Гарольда. Знал только, что его звали Иванек, что он служил всего два года, но уже успел себе заработать определённую репутацию. Иванек пренебрёг носить каску на голове, и на его макушке покоился один только подшлемник, а сама каска была привязана к поясу. Напарник Гарольда имел чистое лицо, как и Антуан, и возможно это было как-то связано с тем, что нынешний великий князь Янош также не носил ни бороды, ни усов.

Иванек, вынув трубку изо рта, сплюнул в дождевую канавку, выложенную в площадном камне, и протянул Антуану два пальца, которые тот пожал, согнувшись в три погибели.

— Так уж и зазря? — с меланхоличной ленцой спросил Седрик, аккуратно спрыгивая вниз и зажмурив один глаз, в который вдруг ударил рассветный луч. Небесное светило поднималось над самыми высокими пиками.

— Совсем пусто было, — кисло подтвердил Гарольд слова Иванека. Его худое, измождённое лицо отчётливо заблестело под солнцем: ночная духота донимала сержанта почти всю смену. — Ничего не произошло. И даже у всех торговцев разрешения на ночное бдение продлено. Ни одной кроны штрафа не собрали.

— Но оно и хорошо! — широко улыбнулся Седрик. — Горожане законопослушничать стали, видны плоды трудов наших, господа. Ну всё, давай слезай, — вдруг со серьёзной миной наставник обратился к Антуану, — засиделся ты там. А вам пора бы уже и идти, начался наш дозор.

И пока Антуан слезал с передка, Седрик распрощался и с сержантом, и с Иванеком. Они ушли к своей карете: Иванек шёл, пуская дымные кольца, запрокидывая голову при этом, а Гарольд, проходя мимо рядов, всматривался в каждого встреченного торговца, которых становилось всё больше и больше на Купеческой площади. Мимо Антуана прошествовал горожанин в длинном бордовом кафтане, подпоясанным чёрным бархатным кушаком. Человек скупо кивнул полицейскому, на что Антуан ответил обыкновенным пожеланием доброго утра, как ему было велено.

— Я пойду обойду площадь, — Седрик окликнул Антуана, уже немного отдалившись от повозки. — Ты лучше далеко не отходи, — и он указал на козла, за которыми было спрятано их ружьё. Оно были приковано цепью с замком, ключи от которого хранились у всех полицейских.

— Хорошо, я буду поблизости, — и Антуан не спеша пошёл вдоль торговых рядов по самому краю, кося взглядом на флористку, отворявшую свою цветочную лавку. Солнце уже залило всю площадь. Полицейское дежурство началось.

+1
22:51
246
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Анна Неделина №2