Во имя общественного спокойствия
Антуан запомнил очень хорошо тот миг, когда его и Седрика вызвали с улиц и потребовали к Белоявской церкви. Вестовой был ещё совсем молодым парнем. Ему велели обойти весь район и сообщить всем полицейским об общем сборе. Он был недоволен тем, что всё происходит в такой спешке и что ему самому ничего не сказали, а сами господа патрульные изволят донимать его вопросами.
Только Антуан собрался донять вопросом вестового, как тут же молодому полицейскому был дан знак от Седрика, чтобы тот помолчал. Это удивило Антуана даже больше того, что вызывают их почему-то не в участок, а к церкви, да ещё и не самой значимой к тому же.
Наставник не замолкал почти всё дежурство и до того, как перед ними двумя вырос взмылённый долговязый вестовой в красных штанах Седрик начал рассказывать особо смешную историю. Смешную в его понимании конечно же. Антуану шутки Седрика казались уж слишком дедовскими несмотря на то, что наставник был старше всего на семь лет. Антуан смеялся больше из желания угодить. И только он собрался разразиться хохотом от очередной скабрезы, как ему сразу помешали это сделать.
Седрик отпустил парня без лишних слов и тот умчался дальше по улице, сверкая красными штанами в толпе горожан. Наставник насупился, и под глазами у него залегли тени.
— Что такое? — Антуан не на шутку встревожился. Такое лицо у Седрика бывало только лишь, когда их распекал капитан в участке, но такое бывало очень редко.
— Что ты знаешь об этой церкви? — Седрик задал вопрос как бы мимоходом, повернувшись к Антуану вполоборота, однако, ответа дожидаться он стал. — Чёрт. Плохо, что сегодня без кареты. Придётся на своих двоих идти.
— Мы же можем дойти до участка, там наверняка должен быть транспорт, а про церковь я ничего не знаю, — грустно докончил полицейский.
— Может оно и к лучшему. Пошли давай, — и Седрик, махнув рукой, повёл его в строго противоположную сторону от участка.
Белоявская церковь располагалась в старейшей части города. Она была одним из первых каменных строений в Орлеграде и вторым храмом после того, как первый сгорел во время крупного пожара, произошедшем через сорок лет от основания города. Своё название церковь получила от случая, когда рыбакам, работающим на реке, предстал вдруг белый лик над водной гладью. Многие видели его и все наперебой тут же доложили приходскому священнику, который тотчас объявил сие чудом и стал собирать средства на строительство храма прямо на том самом берегу.
Антуан редко бывал в старой части города, потому как рыбацкие хаты за прошедшие столетия пошли под снос и их место заняли крепкие дома из камня и кирпича. В них селились богатейшие люди Орлеграда и влиятельнейшие чиновники. Вдобавок к этому, вдоль старинной крепостной стены расположились казармы княжеской гвардии и на узких улочках Старого города нередко можно было встретить солдат в алых мундирах с синими атласными лентами.
Когда в городе начинались беспорядки или же одна из банд решала устроить резню, то гвардейцы заступали на часы по всем входам в Старый город. А вся полиция, наоборот, стягивалась туда, где творилось беззаконие. Обычно дела княжеской гвардии никогда не пересекались с полицейскими заботами. И те, и другие служили великому князю, но по-разному.
Патрульные шли где-то около получаса и по дороге встретили ещё несколько полицейских патрулей, которых также созвали к старой церкви. Антуан попробовал было перекинуться с ними парой фраз, чтобы понять, что им известно, но те либо ничего не знали, либо не хотели делиться слухами. По лицам товарищей Антуан видел, что ничего хорошего от этого сбора они не ждут. Седрик и вовсе словно воды в рот набрал.
Молодой полицейский совсем уж было приуныл, когда вокруг него образовалась уже целая толпа из стражей закона. Мимо проносились полицейские кареты и на их передках Антуан видел знакомые лица, но никто из них не приветствовал его. Казалось, что все будто бы идут на казнь.
— Вот и Бондарные ворота, — тихо объявил Седрик в общей тишине, когда они подошли к границе Старого города. Раньше здесь была крепостная стена и торговый портал, через который к реке свозили бочки. Но с той поры немало воды утекло, и стена превратилась в основательную подпору для роскошных особняков, а бочки здесь видели только в дни, когда одному из домовладетелей надо было пополнить винный погреб.
У ворот стояли двое солдат-гвардейцев с пиками и изогнутыми клинками. Мода на сабли в гвардии появилась после нескольких успешных войн, которые провёл князь Сигизмунд в южных королевствах в дни своей молодости. То было беспокойное время, когда ни одного года не проходило без сражения, большого или малого. Больше всего проблем было на юге, где расположились царства кочевых, степных народов.
Тамошними народами правили деспотичные, своевольные владыки, которые желали обложить данью богатое северное княжество, но Сигизмунду такое положение дел совсем не нравилось. Двадцать лет он топил юг в крови, прорубаясь с гвардией сквозь бесконечные орды по бескрайним землям. Немало степных сараев было сожжено, немало царей лишились своих голов. Могучие королевства разваливались на глазах, раздираемые своими же воеводами, над головами которых больше некому было заносить кнут. Когда последний из них поклялся в мире великому князю, Сигизмунд повернул войско домой. Набегов на южные рубежи больше не было. Пока что.
Солдаты никак не препятствовали проникновению такого большого количества полиции внутрь Старого города и, более того, Антуану даже показалось, что они нарочно следили, чтобы никто из горожан не помешал движению слуг князя.
Их всех выстроили ровными шеренгами перед церковью. Над почерневшим шпилем солнце медленно тянулось на свою вершину. Ещё не было и десяти утра. Серые, высокие стены подымались над площадью как надгробие над могилой. Тяжёлые, дубовые двери были отперты, но Антуан не видел, что происходило внутри, так как их поставили далеко от входа. Их патруль отдали под руку сержанта Карлова. Он стоял перед ними в одном шаге впереди, прямо как на смотрах. Здесь собралась вся городская полиция.
Антуану вдруг пришла на ум мысль, что может в город пожаловал сам великий князь Янош и сейчас будет смотр в его честь, но что-то вокруг совсем не было видно ни одного чиновника. Ни градоправителя, ни его людей, ни капитанов участков. Вообще никого, кроме самих полицейских и гвардейцев, выстроившихся рядом.
Внезапно поднялся ветер. Не слишком сильный, но его вполне хватило для того, чтобы одна из древних дверей Белоявской церкви захлопнулась с оглушительным грохотом. Один из гвардейцев, стоявший на ступеньках, поднялся наверх и отворил ворота снова. Тут же изнутри стали появляться люди в чёрных одеяниях.
Священники или монахи — Антуан не сильно в этом разбирался — прошествовали прямо к выстроенным рядам. Их было совсем немного, особенно это чувствовалось на фоне огромного войска, что собралось перед старинной церковью. Антуан мог бы предположить, что здесь стоит под тысячу вооружённых людей, если бы он сам когда-нибудь был на таких больших смотрах, но на самом деле на площади даже и полутысячи не было. И всё же священнослужители в чёрных рясах терялись на фоне ровных линий мечников.
Было их не более десятка и впереди шёл самый рослый из них. У всех на головах были надвинуты капюшоны и лица было тяжело разглядеть, но по длинным седым волосам можно было безошибочно установить, что это были старики. Только у первого из-под капюшона не выступали волосы.
Люди в чёрном неспеша прошлись вдоль строя и когда они поравнялись с рядом, где стояли Антуан и Седрик, полицейский увидел, что у тех на лицах надеты железные маски. Антуан знал, что такие носили в старину, когда ещё не было огнестрельного оружия и воины перед боем полностью скрывали тело бронёй, в том числе и лицо. Он не знал, зачем такие маски нужны священникам и зачем они понадобились именно сейчас?
Наконец лидер снял с себя капюшон, и все увидели жестяное лицо с прорезями для глаз, сквозь которые еле виднелись белки глаз.
— Добрый день, господа. Я отец Симеон. Сожалею, что пришлось действовать столь… решительно, — человек в маске заговорил глухим, искажённым голосом, — но, к великому моему сожалению, время не может ждать. Не сомневаюсь, что многие из вас задаются вопросом, зачем же это вас собрали здесь этим чудесным утром? Я допускаю, что некоторые слуги князя из гвардии в курсе тех дел, которые нам предстоит совершить… во имя общественного спокойствия. Но многие из господ полицейских очевидно не представляют с чем нам предстоит столкнуться, поскольку наше нижайшее прошение бургомистру было подано не далее, как несколько часов назад. Хвала Господу, что сей замечательный голова города вошёл в наше положение и принял решение на время одолжить нам орлеградских стражей порядка. Это воистину благое знамение, что дело увенчается к успеху. Но… будет. Вам, вне всякого сомнения, известен граф Клемент.
— Ну вот и началось, — Антуану как будто бы показалось, что это был Седрик, но он не был уверен в этом до конца. Вокруг него было достаточно людей, так что это мог быть любой из них
— Граф издавна считался покровителем сего древнего города и здешней общины, — тут отец Симеон оглянулся на старцев, которые по-прежнему прятали лица под капюшонами и те неторопливо закивали, вторя словам говорящего, — большой благодетель для жителей края. С этим никто не спорит. И всё же… в последние годы граф Клемент стал затворником и ныне вовсе не покидает своего поместья. С Божьей помощью нам удалось выявить причину этого, — помянутый всуе Господь не прибавил уверенности собранным полицейским, наоборот, чувство смятения всё возрастало. — К нашему величайшему сожалению оная причина требует нашего безотлагательного вмешательства. У дочери графа обнаружили каменную лихорадку, — отец Симеон сделал паузу специально для того, чтобы поднявшийся ропот в рядах унялся стараниями сержантов.
Антуан знал не так уж и много про графа. Всё-таки они вращались в разных кругах, да и как верно было замечено, в последние годы граф и вовсе затворился у себя в поместье. Антуану казалось, что будто бы Клемент происходил из одной из семей, что основали Орлеград, но он не был уверен в этом до конца. Аристократы склонны преувеличивать свои заслуги и уж тем более они горазды раздувать достижения предков. Но граф действительно много сделал для людей, не только для богачей, но и для простого народа. Начать хотя бы с того, что Антуан ходил в школу, учреждённую на средства графа Клемента. Обучение продолжалось не слишком долго, потому что пришлось начать зарабатывать на хлеб после смерти отца, но именно те несколько лет за партой открыли ему дорогу к княжеской службе.
Молодой полицейский никогда не испытывал почтения к сильным мира сего, потому что жизнь с неутомимым постоянством учила его, что нужно гнуть спину и не засматриваться наверх, а то можно и ослепнуть от сокрушительного блеска власти. Антуан даже не допускал мысли, что он чем-то обязан графу Клементу. Он даже не думал, что хоть раз увидит его в жизни. Но вот сейчас он едет к нему домой. На его плечах надет панцирь, а на поясе висит клинок с гербом Орлеграда на эфесе.
Их погрузили на подводы сразу же как только Симеон кончил выступать. Гвардейцы уселись на коней и тут же покинули площадь перед церковью. Те полицейские, которым посчастливилось оказаться в полицейских каретах в момент, когда их вызвали вестовые, двинулись тотчас следом. А для пеших пригнали транспорт, который бургомистр собрал по всему городу, отобрав их у прочих городских служб и частично реквизировав у горожан. Именно по этой причине главы города и его помощников не было на площади: все они в поте лица искали средства передвижения для наспех собранного летучего отряда.
В подводах уже не молчали, но и разговоры велись вполголоса. Рядом держали строй суровые воины в мундирах, которые нет-нет, да и бросали испытующие взгляды на полицию.
— Вишь, эти-то брони не надели, — неторопливо произнёс один седой полицейский, имени которого Антуан не знал.
— Им-то может и ни к чему, — спокойно ответил Седрик. — В гвардии не во всякий бой идут в броне. Они, как я слышал, иногда предпочитают идти так, в мундирах. Вроде как для устрашения.
— Устрашения? Разве что нашего, — усмехнулся старик. Он стукнул себя по панцирю, — кабы не мы одни в бой пошли.
— Вряд ли будет какой-то бой вообще, — лениво потянулся Иванек. Ему вроде бы вообще было наплевать на то, что тут происходило. — Сколько там людей у графа? Человек десять-двадцать? Ну, полсотни — край. Я даже пока толком не понял, к чему это всё?
— Ты бы потише, что ли, болтал! — проворчал Гарольд, обернувшись к их небольшому отряду. Сержант сидел на козлах рядом с возницей и прекрасно слышал, о чём говорят его люди.
— Есть, господин сержант! — закатив глаз, ответственно козырнул Иванек. Все ненадолго замолчали.
— Но всё же? Зачем всё это? — тихо спросил Антуан спустя некоторое время.
— Что именно? — наставник ответил вопросом на вопрос, подняв бровь.
— Такая… облава, — молодому полицейскому пришлось всплеснуть руками, чтобы описать всю их колонну.
— Лучше бы ты, парень, этот вопрос задал в другом месте, — аккуратно выбирая слова проговорил старик, внимательно разглядывая Антуана, — и в другое время.
— Если вкратце, — начал Седрик с оглядкой на старшего товарища, — то Клемент с некоторых пор в опале. Потому-то и в Орлеграде он перестал появляться. И про то, что болезнь недавно у дочки обнаружили, так брехня всё это. Это давно было известно. Только не болтали об этом.
— Верно, не болтали, — подтвердил старик. — Про графа особо никто не трепется. Среди наших-то особенно. Яношу он не угодил. С Сигизмундом граф ещё воевал вместе. В последнем походе ещё со старшим сыном князя ходил…
Со Стефаном, значит. А Яноша Клемент всегда терпеть не мог. Это все знали.
— Я вот не знал, — заявил Иванек.
— Все, кому положено было знать, знали! — сварливо произнёс старик.
— Вам так сильно поболтать надо? — с передка перегнулся сержант Карлов, скрипя кожаной перевязью. — Борис, Иванек, может помолчите всё же? Мы тут не одни. Позже поговорите. После задания.
Так Антуан узнал, что старика зовут Борис.
Дальше ехали молча до самого графского поместья. Когда перед первыми в колонне показались ворота родового гнезда Клемента, то гвардейские умчались все вперёд, а полицейские кареты и подводы, наоборот, сбились в кучу и спустя несколько минут откуда-то спереди поступил приказ спешиться. Гарольд, видимо, видел, кто отдал приказ, потому что тотчас же подчинился и велел своему отряду из четырёх полицейских выметаться из повозки.
Построились. Привели себя в порядок. Проверили мечи. Рядом начали строиться другие отряды.
Антуан только сейчас обратил внимание на то, что у них не было при себе огнестрельного оружия. И вообще ни у кого вокруг не было ружей. Стоило ему только подумать об этом, как мимо промчался всадник в гвардейском мундире и морионе. В руке он держал мушкет, ствол которого высоко возвышался над гребнистым шлемом.
— Вот это пищаль! — восхищённо обронил Борис, когда гвардеец умчался вдаль.
— Да, хороша пушечка… Нам бы такой разжиться, — протянул Иванек.
— Погодишь с пушечкой, — осадил его сержант. — Ещё перестреляешь всех в поместье. Господам церковникам поди нужно всё тихо провернуть, без крови…
Тут прозвучал выстрел. И сразу же ещё один. Карлов тотчас замолк и предостерегающе поднял руку. Впереди кто-то что-то крикнул — Антуан ни слова не расслышал — и ближние отряды полицейских двинулись к поместью. Гарольд махнул рукой в сторону графского дома; двинулись все вместе.
— Мечи — пока в ножнах. Как скажу, так и вынете, — предупредил спокойно сержант, чуть обернувшись назад. Он шёл самым первым в их отряде. За его спиной с отставанием в полсажени шли Иванек и Борис. Седрик и Антуан получались замыкающими.
Молодой полицейский оглянулся назад и увидел такие же сосредоточенные лица, что и у него. За ними шло ещё два отряда и более никого. Антуану пришло вдруг в голову, что если их обойдут сзади, то наверняка сразу сомнут. Они шли в самом арьергарде. Антуан даже и слова-то такого и не знал, но вот, откуда ни возьмись, всплыло в голове. Всего десяток человек отделял его от врага, про которого им ничего не сказали. И половина из позади идущих — такие же новички, как и он. Ну точно: сомнут. Рубаха под кольчугой в одночасье промокла насквозь.
Отряд стал приближаться месту, где дорога разветвлялась. Один путь сворачивал вправо и, видимо, шёл в обход поместья, другой — влево, прямо к воротам. Ещё несколько протоптанных дорожек поменьше уходили вдоль границ графских владений. Они наверняка вели к различным хозяйственным постройкам и полям.
— Скорее, мать вашу! — взревели из фронта. Ещё выстрел. Перед глазами полицейских, прямо сквозь строй промчался конный гвардеец с огромными усами и весь в клубах чёрного дыма. В руке у него было ружьё, из которого он только что стрелял. Он кинул взгляд на подходящие к перекрёстку отряды и сразу начал отдавать приказы сержантам. Те внимательно слушали и начали разводить своих в стороны, что им указал им солдат.
Гарольд прибавил шагу и остальные последовали за ним. Антуан вцепился в рукоять так сильно, что треск перчатки заглушил удары сапог о сухую дорогу. Седрик бросил нервный взгляд на напарника и еле слышно велел успокоиться.
Как только сержант Карлов подошёл достаточно близко к капитану — с такого расстояния уже видны были капитанские знаки на гвардейском вороте — раздалась целая канонада. Выстрел, ещё и ещё! Сразу два! Антуан потерял им счёт, а гвардеец обернул голову назад и втянул носом воздух как заправская гончая.
— Проклятье! — прорычал капитан.
— Это не мушкеты, это лёгкие ружья — поразительно спокойно заключил вдруг Седрик. Его никто не услышал, кроме Антуана. — Палят не наши.
— Сержант! — капитан одним ловким движением прикрепил длинный мушкет позади седла, — пойдете со мной в обход! — вторым движением гвардеец вынул саблю из ножен. — А вы, — прокричал он задним, — держите эту позицию! — и развернул коня.
Гарольду и остальным ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Его отряд бросился следом за капитаном, который рысью помчался к цели. Они шли вдоль низенькой живой изгороди. Сквозь ровную стену Антуан видел аккуратно высаженные ряды разных фруктовых деревьев. Ему подумалось, что тут должны быть какие-то слуги, но им никто не повстречался. В отдалении стоял простенький двухэтажный дом, у которого были заперты все ставни.
— Это и есть, что ли…
— Нет, — коротко оборвал Антуана наставник.
— Ты бывал здесь уже?
— Нет, — повторный сосредоточенный ответ убедил полицейского временно оборвать разговор. Тем более, что на бегу беседовать было не слишком удобно. Особенно в панцире. Особенно во время сражения.
Конный капитан мчался вперёд, изредка оглядываясь назад, следя за тем, чтобы его потешное войско не отставало. В один из таких моментов, когда он отвлёкся на полицейских, из незаметной ямы у изгороди выскочил мужчина в кожаной куртке и с гигантской пикой в руках.
Он тотчас бросил её вперёд на капитана и оружие вошло в шею коня на добрые две ладони. Напавший попытался выдернуть пику обратно, но захрипевший конь завалился направо, подминая под собой седока. Мужик дёрнул пику назад ещё пару раз, но толку от этого было никакого, кроме разве лишь того, что конь в конвульсиях продолжал дёргаться на зажатой ноге матерящегося капитана.
Слуга графа — кто бы ещё это мог быть — бросил попытки и потянулся за кинжалом на поясе. Только блеснуло лезвие над капитанской глоткой, как рядом враз вырос другой исполин с чёрными усищами. Гарольд погрузил меч в живот напавшего так быстро, что тот успел только заметить рукоятку с гербом. Его глаза расширились от удивления. Он хотел что-то сказать, но из его рта хлынул поток крови, и он умер.
— СУКА!!! Вытащите меня! — проревел гвардеец и рядом с ним нарисовался Иванек, подхвативший солдата. Борис и подоспевший Седрик приподняли тушу гвардейского коня, и полицейский вытащил капитана. Животное продолжало еле хрипеть, но глаза уже затянуло кровавой дымкой.
— Мать твою… Ублюдок сраный… — лицо гвардейского было искажено гримасой, но глаза были прикованы к коню, который вот-вот должен был помереть. Гарольд неторопливо вынул клинок из распоротого живота графского слуги и тот откинулся назад. Антуан посмотрел на его лицо и увидел сплошь залитую кровью маску боли. Даже глаз не было видно.
Конь вздрогнул ногой.
— Дайте мне меч, да поживее… — гвардеец ещё не встал на ноги, продолжая лежать на руках у Иванека, а уже требовал оружие.
Антуан понял, что сейчас произойдёт и в его голове вдруг вспыхнуло. Он разом выбросил клинок из ножен и в следующий миг обнаружил себя разрубающим конскую шею. Густая кровь полилась рукой и хрипы сразу же прекратились.
Окровавленная сталь в руке заблестела в руках, и полицейский с совершенной ясностью осознал, что он только что сделал. Антуан перехватил испуганный взгляд наставника, который всё ещё сидел над животным.
Капитан устремил на Антуана свой взор. В чёрных глазах было столько ярости, сколько ни одному человеку не было под силу вытерпеть. Но страж порядка продержался и не отвёл глаза в сторону, как ему истово хотелось. Всадник ничего не сказал.
Иванек поднял капитана, который тут же едва не упал на землю.
— Чёрт возьми, — неожиданно удивлённым тоном воскликнул воин. — Ногу что ль отдавило? И верно, отдавило, — спокойно заключил гвардеец, безуспешно пробуя встать на правую стопу.
— Вам надо к доктору, — хрипло сказал Гарольд. Антуан обернулся назад и изумился, увидев, как расширились глаза сержанта. Карлов перехватил взгляд младшего и сразу отвёл лицо в сторону, вытаскивая из-за пояса кусок ткани, чтобы почистить испачканный клинок.
— Доктор пока обождёт. Вот как мы сделаем, — капитан облизал губы, опираясь покрепче на плечо полицейского. — Ты останешься со мной, как звать тебя, кстати?
— Иванек Котковский.
— Будем знакомы, я Драгомир, — кивнул командир. — Мы должны остаться здесь, пока что не до лекарей. А вам, — Драгомир обвёл свободной рукой остальных полицейских, надо идти в сад, — ладонь прорубила воздух прямо вперёд. — Клемент наверняка будет уходить либо через сад, либо через родовое кладбище. Так что мы тут с вами оказались на самом интересном месте.
— Людей бы побольше, — глухо заметил сержант.
— Сколько есть, сержант, все — твои, — капитан даже бровью не повёл. — Надо идти сейчас. Вот-вот уже, — и впрямь выстрелы начали звучать всё реже, — наши займут поместье и тогда Клемент уйдёт.
— Вроде как предполагалось, что всё пройдёт без крови? — Борис аккуратно постучал кончиком стального клинка по носку сапога.
— У нас много чего предполагалось, да только вот, как видишь, не срослось, — Драгомир насмешливо уставился на старого полицейского. Казалось, будто бы он стоял не с раздавленной ногой над мёртвым конём, а на карнавале. — У тебя, дед, наверное, всё в жизни по плану всегда шло, раз ты такие вопросы задаёшь?
— Так, господа полицейские, — продолжил Драгомир, — это не мой приказ и даже не тех святых отцов из Ордена. Это высочайшее веление великого князя Яноша. Напомните-ка мне, кому служит княжеская полиция?
— Ладно, будет, ваше благородие, — вместо ответа подытожил Гарольд, — Иванек, ты остаёшься с капитаном, Борис, Седрик, Антуан — за мной, — и сержант двинулся к границе фруктового сада.
Они прошли сквозь изгородь, благо в ней был небольшой лаз, сквозь который и пробрался незадачливый графский слуга. Полицейские были уже внутри сада, когда до них донёсся крик Драгомира, приглушенный густой порослью жимолости:
— Не забудьте про девчонку! Её нужно задержать любой ценой! Только не касайтесь её без перчаток!
— Да уж разберёмся без господ офицеров, — проворчал Борис, когда вопли капитана стихли.
— Насчёт разберёмся… Напомните-ка мне как передаётся каменная лихорадка? — сержант задал вопрос невинным тоном, вышагивая самым первым меж цветущих вишен. Никто не ответил; все молча следовали за Гарольдом.
— Что? Неужели никто из вас ничего не знает? — Карлов изумлённо повернул голову к отряду.
— Последняя эпидемия была лет полста назад, — буркнул Борис, — мне о ней в детстве сказывали. Сам я ничего не запомнил. Вроде при касании только передаётся. Если чистым тряпьём обмотать лицо и руки, то не заболеть.
— Это точно?
— Не точно, я же мелкий был. Я когда понимать что начал, так всё давно уже закончилось. Мне больше по ушам ездили, чем правду говорили. Всех хворых в монастырь прибрали или ещё куда… Точно это монахи были, может даже и те самые… Хотя вряд ли. Этот их главный уж слишком молодой на голос.
— Что ещё ты помнишь, Борис?
— Помню, что много докторов заразилось, хотя они всё делали как надо. Скрывали лица тряпками. Должны были, во всяком случае.
— Должны были, но, видимо, не стали, — пробормотал Гарольд Карлов. — Или ткань не помогает при длительном контакте. Может притормозим? Соорудим себе маски? Всё же лучше, чем ничего. Седрик, Антуан, что думаете?
Антуану нечего было сказать. В его голове стояла пронзительная тишина. Он смотрел на цветущие деревья, покрытые белоснежными цветами. Полицейский слышал своих товарищей, но не придавал веса их словам. Ему не слишком было интересно то, что недалеко от них кипело нешуточное сражение. Ему перестало быть это интересно. Антуан глядел, как майское солнце проходит сквозь белые лепестки и будто бы изнутри освещает вишни.
Какой-то своей частью внутри он понимал, что ему нужно сосредоточиться и вновь вернуться на землю, но полицейского захватило удивительное чувство умиротворения. Антуан шёл по земле и его грели лучи солнца. На небе не были ни единого облачка и светило стояло высоко. Антуан не испытывал ни сожаления, ни обиды, ни вины. Если бы ему сказали, что смерть реальна, он бы лишь усмехнулся в ответ. Для него её не существовало.
Седрик же был тише мыши в пшеничном поле. Он притих сразу же как только его напарник без приказа распотрошил капитанского коня. Седрик видел всякое за те долгие годы, что он носил знак княжеской полиции. Многое он бы с удовольствием забыл и действительно, кое-что забыть Седрику удалось.
Сперва он думал, что водочный угар поможет ему если хотя бы не забыть, то притупить плохие мысли. Перед его глазами перестанут всплывать эти вездесущие тёмные образы. Погромы иконоборников, от которых загорались целые районы; дома, полные людей с перерезанными глотками в постелях после ночных налётов грабителей; утлые судёнышки, битком набитые живым товаром. Один раз на второй год службы Седрику не посчастливилось взойти на один такой кораблик, капитан которого слишком сильно боялся того, что дурман не сработает как надо и люди, прикованные цепями, поднимут крик. Он велел команде законопатить каждую щель, что и было выполнено с должным старанием. Трупный запах от дюжин задохнувшихся рабов заставил молодого Седрика вывернуться наизнанку.
Он тогда гадал, что же будет с капитаном и командой работорговцев? К одиноко стоящей пристани прибыл сам майор их округа. Вокруг было человек сорок полицейских. У всех были чёрные лица. Они окружили моряков, лежавших на земле. Седрик испугался, что сейчас с корабля на берег спустится майор и велит им перебить этот сброд.
В воспалённом от страха сознании Седрика происходили сцены того, как он погружает своё оружие в тела лежащих на земле подонков. Кажется, что все окружающие думали о том же самом. Во всяком случае, Седрику хотелось думать, что его товарищи все были как он в тот миг. Но ничего не было. Майор спустился с палубы, гремя сапогами с металлическими вставками. Он приказал погрузить сброд в кареты и везти в тюрьму. Спустя неделю после суда, на который пришло полгорода, весь экипаж повесили. В день казни, на которую явился посмотреть уже весь город, у Седрика вышел выходной.
Впоследствии полицейскому не единожды приходилось пускать в дело меч, но одно Седрик мог сказать точно: за все годы службы он так никого и не убил. Его руки были такими же чистыми, как и в первый день в полиции. Втайне он гордился этим, но никому не рассказывал; считал, что это дело только между ним и Господом.
И тем ужаснее ему было смотреть на то, с какой отрешённой отчуждённостью Антуан перерезал глотку драгомирову коню. У Седрика от агонии животного и самого появились мысли прекратить поскорее бессмысленные страдания, но когда капитан велел подать ему саблю, то полицейский испытал огромное облегчение. В очередной раз ему послали того, кто сделает всю грязную работу. Но Антуан выскочил вперёд и убил. Не человека, коня, но, если честно, не всё ли равно? На лице у напарника не было ни тени сомнения, только лишь действие. Он совершил это так быстро, что и опомниться никто не успел, будто бы заранее был готов к этому, хотя, конечно же, он не мог быть готовым к тому, что коня под капитаном ранит графский слуга.
В голове у Седрика роились тёмные, нехорошие мысли. Теперь ему думалось, что Антуан не будет мешкать и в случае, когда ему предстанет шанс забрать человеческую жизнь. Седрик повидал не одного душегуба, но что может быть хуже, когда твою спину должен прикрывать убийца?
— Что? Маски? Почему бы и нет. Хуже точно не будет, — проворчал Седрик себе под нос и начал рыскать рукой в грубой кожаной перчатке под панцирем, пытаясь отыскать край рубахи, но сделать это с надетой кольчугой было не так-то просто.
Сержант Карлов и Борис последовали примеру товарища и тоже попытались оторвать со своих рубах куски ткани, чтобы соорудить себе маски на лицо, как вдруг Антуан первым заметил неладное.
Ставни на нижних окнах постройки, к которой они шли отворились и из них, таясь, стали вылезать люди. Они были скрыты раскидистыми ветвями вишен, но Антуан точно видел, что это были дети. Подавив вопль, которым он хотел привлечь внимание всего отряда, он указал на беглецов.
Гарольд первым перевёл глаза с руки младшего полицейского на то место, куда он показал. Сержант тут же пригнулся и повёл носом, словно был гончей.
— Кто это? — громко прошептал Борис.
— Потише, пожалуйста, — спокойно ответил сержант, — дети какие-то.
— Дети? — прищурился Седрик, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь густую поросль сада.
— Наверняка это наши, господа. Те, кого мы ищем, — в голосе Антуана звучало напряжение.
— Если это наши, то тогда поймаем их, — решился сержант и знаком велел следовать за собой.
Отряд тотчас ринулся вперёд, минуя последние оставшиеся деревья. Трава в саду хоть и была густой, но никак не могла заглушить топот полицейских сапог. Дети, а их было трое, услышали погоню сразу же как только отряд сержанта Карлова выбежал на тропу, по которой хотели скрыться беглецы.
Бежать в панцире и кольчуге было очень тяжко, особенно, когда солнце пекло немилосердно. Клинок в ножнах сильно стучал по бедру, так что его пришлось придерживать рукой, а сапоги увязали в мягкой, влажной земле сада, скрытой от лучей светила кронами деревьев. Слуги князя и при простой ходьбе-то все вспотели, но при беге вес доспехов стал чувствоваться многократно. Дети, которые бежали, взявшись за руки, ускорились ещё сильнее, когда им показалось, что великан Гарольд вот-вот нагонит их.
Антуан приметил, что это были две девочки и один мальчик. Двое из них бежали босиком и их обнажённые пятки только сверкали, с усилием выбивая мелкие куски рыжеватой почвы. На всех троих были надеты одинаковые и простые детские наряды, отчего их можно было бы легко принять за городскую ребятню из зажиточных семей. Когда Антуан был в их возрасте, то он с завистью смотрел на своих одноклассников в подобных платьях.
Полицейскому подумалось, что наверняка люди графа одели так детей с умыслом, чтобы нельзя было сразу обнаружить графскую дочь. И тут же сразу новая мысль пронзила его: они держатся за руки и ладони обнажены. Возможно, они больны все трое? Или болезнь передаётся вовсе не так, как им сказал Борис? Если эта каменная лихорадка вообще есть…
Дети словно нарочно избегали выходить на каменистые дорожки и удирали как придётся. Гарольд прокричал пару раз, чтобы те остановились, но те даже не оглянулись. Антуану удавалось нагонять ребят, когда те бежали напрямик, но как только полицейский оказывался чересчур близко, то они тут же ломились сквозь ближайшие кусты и стремились приблизиться к деревьям, вокруг которых Антуан сразу начинал сбавлять темп.
Он, как и дети не оглядывался назад и не сразу заметил, как отряд остался далеко позади. Антуан приметил впереди небольшую речушку в пару саженей шириной — если и прыгать, то только с намерением искупаться в свежей водице. На другом берегу стояла небольшая хижина, которая одной своей стеной нависала прямо над водой.
Дети загалдели тут же, как приблизились достаточно близко к воде. Кровь стучала у Антуана в ушах, но он понял, что они кого-то звали. Сил у него почти не осталось, да и желания продолжать погоню — тоже. Ему надоело упираться взглядом в детские спины, которые постоянно оказывались намного дальше, чем он мог достать. В сердце полицейского зрела злость, что из той без малого полутысячи вооружённых мужчин ему вышло одному бегать за тремя детишками. Он благодарил небеса хотя бы за то, что им недостало разумения разделиться и побежать в разные стороны. В таком случае Антуану не осталось бы делать ничего иного, как плюнуть под ноги и остаться стоять на месте, поджидая остальных из отряда.
На крики из домишки выскочил всклокоченный дед в рубахе до колен. На голове у него кое-как лежала фуражная шапка с заломленным козырьком. Только Антуан успел обратить внимание на то, что под рубахой у него нет порток, как его взгляд зацепился за более интересную деталь: в руках у мужика была аркебуза.
От удивления полицейский остановился как вкопанный. Сердце пропустило удар. Дед вскинул ружьё и дуло упёрлось прямо в грудь Антуану. Прозвучал выстрел и свет красной вспышкой померк перед глазами слуги князя.
Когда тот спустя несколько долгих мгновений наконец поднял веки, то сразу же выдохнул. Пуля, пробивающая рыцарский доспех, прошла мимо и ударила в землю где-то позади Антуана. Он поднял глаза к небу и свежий ветер от реки принёс прохладу его покрытому потом лицу. На высоком небосводе не было ни единого облачка, только лишь одинокое солнце пылало в синеве.
Звук шлепающихся босых ног вернул Антуана на землю. Он опустил глаза к земле и увидел, что дети перепрыгнули через реку, а дед возится с ружьём, пытаясь поскорее перезарядить его.
Этого допустить Антуан никак не мог. Он сорвался с места и через мгновение уже стоял на самой кромке, вонзая меч в противоположный берег, чтобы не свалиться вниз. Мужик был теперь совсем рядом, а дети подле него. Они прижимались к стенке хижины и вовсе не пытались убежать. Вероятно, это был конечный пункт их побега. Ребята стояли лицами к реке и Антуан смог бы их наконец разглядеть, если бы ему не надо было сражаться с дедом.
У него мелькнула мысль дёрнуть клинок на себя и воткнуть его прямо в живот противнику, но Антуан сделал выбор в пользу старого-доброго кулачного боя. Он оттолкнулся от своего оружия, загнав свой новоявленный рычаг ещё больше в землю и прыгнул вперёд за миг до того, как должен был прозвучать выстрел.
Крестьянин был крепким мужиком, но слишком уж он сильно положился на ружьё. Антуан перехватил его левой рукой и отвёл в сторону, а правой влетел прямо в заросшую скулу. Аркебуза полетела вниз, и враг постарался обхватить стража порядка, прокричав детям, чтобы те убегали, но те, как застыли у стенки, так и не двигались с места. Антуану было недосуг с ним бороться, и он навалился всем весом своей брони на обезоруженного противника и стоило тому осесть на берег, как на него сверху обрушилось ещё несколько ударов сверху.
Антуан поднялся на ноги, ощущая тупую боль в кулаках, подозревая, что под кожаными перчатками уже начали набухать массивные синяки. Противник продолжал лежать еле живой и полицейский сделал пару шагов назад, чтобы вытащить оружие из илистой почвы. Это удалось сделать далеко не сразу, с пятого или шестого раза, но когда всё ж таки Антуан отёр сталь от грязи, то, к его удивлению, оказалось, что никто из детей так и не попробовал сбежать.
Они оставались стоять на месте, пристально наблюдая за прихвостнем князя. А прихвостень, крепко сжимая меч, стоял на самой кромке и пытался сообразить, что же ему делать дальше. Антуан вспомнил вдруг, что он не знает имени дочери графа Клемента, а тут она не одна, а целые трое детей. И может даже её здесь нет. Может это всё был обманный манёвр, чтобы настоящая графская дочка сбежала из поместья, пока тупые полицейские будут гоняться за ряжеными.
Дети продолжали молчать и держаться за руки, и Антуан не заметил ни единого следа лихорадки на их лицах.
— Вам нужно пойти со мной, — глухо проговорил полицейский.
— И куда ты нас потащишь? В свой поганый Орден? — тоненьким голосом вскрикнул мальчишка. Антуан взглянул на него повнимательнее: белокурые волосы, зелёные глаза и злое лицо. Но наверняка вырастет красавцем. Если вырастет. Насчёт последнего у Антуана были кое-какие сомнения.
— В какой ещё Орден? Не знаю я никакого Ордена. Пойдёте со мной, ну живо!
— Даже не подумаем! — завопила одна из девочек с каштановыми волосами, заплетёнными в большую косу. Она была выше двух других ребят. Возможно, потому что была старше их, а может просто потому, что так выросла.
Антуан скривил лицо. От вопля у него слегка заложило уши. Наверняка этот крик было слышно даже в Орлеграде.
— Ну всё, хватит! Вы идёте со мной сейчас же! — рявкнул полицейский, бешено крутя глазами. — Немедленно прыгайте обратно через реку!
— И что ты нам сделаешь? — задорно выкрикнула девочка с косой. Кажется, что Антуан только позабавил её своими истеричными выкриками.
— Что сделаю? — Антуан даже немного растерялся от вопроса. А действительно, что он им сделает? Не бить же их, в самом деле. Одно дело — мужик с ружьём, которого следовало выпороть хотя бы за то, что взял в руки аркебузу, а уж за то, что стрелял в слугу князя — только одна дорога. Но вот дети — это совсем другое. К тому же дети из благородного сословия, а судя по их виду, они как раз были из этой самой знати. Потому-то и говорили так нахально.
Полицейский молча вернул клинок в ножны и пошёл к детям. Он решил, что лучше всё сделает самостоятельно и не будет дожидаться барского соизволения.
Антуан схватил первым мальчишку за плечо, на что тот тут же попытался вырваться, но полицейский ловко перехватил его под рёбрами и туго сдавив живот добился того, что ребёнок сбил дыхание. Антуан поднял свою жертву от земли и потащил к реке. Обе девочки сразу же начали кричать и пытаться остановить, как им казалось, экзекуцию. Они колотили руками по панцирю и кольчуге, и пинали ногами по сапогам Антуана, но тот твёрдо решил не обращать на них внимания, пока несёт парня.
Он неосторожно перебросил того через реку, но и на это у него еле хватило сил. Мальчишка упал в воду совсем рядом с берегом. Антуан не стал дожидаться пока тот выплывет на берег, а схватил второго ребёнка — девочку поменьше с волосами стрижеными по плечи. Она была намного легче мальчика и сразу же замолчала, как только её оторвали от земли. Видимо, от удивления, что к ней прикоснулся простолюдин. Пусть даже и с правом задерживать других подданных.
Девочка тоже упала в реку — Антуан сообразил, что лучше бросать детей в реку, чтобы они не переломали себе ничего, если будут падать на землю. Мальчишка уже выполз на берег к тому моменту, и он смог подхватить свою подругу, чтобы ту не уволокло течением, которое здесь было не слишком сильным, но всё же.
Антуан обернулся к высокой девочке, которая и не подумала скрыться после того, как её друзей кинули в воду, словно куль с песком. Она с ненавистью глядела на полицейского, когда тот хватал её. Девочка лупила по броне и её удары отзывались глухим стуком в ушах. Она страшно бранилась, но Антуану было наплевать, ему нужно было как следует принять упор, чтобы не упасть самому во время броска.
— А вот они! — до ушей людей на речке долетел окрик. Антуан узнал голос Гарольда с холма и это действительно был он. Рядом с сержантом спускались Борис и Седрик, которых легко можно было узнать по походке. Помимо отряда полиции по обе стороны от Гарольда степенно вышагивали пару коней со всадниками.
Конные тотчас припустили, завидев Антуана с детьми и полицейский увидел, что одним из всадником был гвардеец, а вторым оказался монах в плотной чёрной рясе. Его капюшон был опущен и всем любопытным взорам предстала его маска.
Антуан как завороженный вновь уставился на спокойное и строгое жестяное лицо, на ровные и чёткие линии. Он даже сразу не заметил, как насупились дети на обоих берегах речки.
— Кидай мне, я поймаю! — гвардеец спешился в мгновение ока и сразу же кинулся подхватить ребёнка, которого, по его разумению, должен был кидать Антуан. А он продолжал держать девочку на весу и разглядывал гвардейского капитана — это был уже второй за сегодня. Этот новый заметно отличался от Драгомира. Если их прежний лидер был высок и с чёрными, блестящими усами напоминал именно лощёного гвардейца, как с картинки, то этот был совсем другим. Коренастый и ростом на полголовы ниже Антуана, с абсолютно гладкой головой без малейшего намёка на бороду, но с двумя массивными шрамами, горизонтального пересекающими его лоб и левую щёку. Он походил на грозного рубаку.
Капитан затейливо улыбался, и улыбка от шрамов превратилась в зловещий оскал. С таким лицом не смеются над доброй шуткой в трактире, так идут рубить головы. Антуану пришло в голову проверить, на месте ли оружие и тут же его пронзила унылая правда, что стоит ему только потянуться к рукояти, как капитан начнёт действовать. Ему снесут голову раньше, чем он сможет поставить девочку на землю и вынуть оружие. Даже несмотря на реку между ними.
— Ну же, кидай! — и Антуан бросил. Капитан не соврал, он мгновенно поймал девочку с косами, что замолчала тотчас же как только показались всадники. Гвардеец поставил девочку на берег, рядом с её товарищами, которые не посмели и дёрнуться. Кажется, они совсем утратили надежду.
— Вот и славно, — молвил Симеон, а это оказался именно он. Его голос звучал глухо из-за маски, но было отчётливо слышно, как он волнуется. — Не стоило вам убегать дети. Теперь ваши судьбы под вопросом. Как бы вам не пришлось пожалеть об этом…
— Вы арестовали моего отца! — вдруг выкрикнула самая маленькая девочка с короткой стрижкой.
— Он не соблюдал закон и подверг опасности весь край, — лениво заметил капитан, — князь Янош добр, но он не может быть добр к преступникам. А теперь помолчите, ваша светлость, и забирайтесь на коня. Ваши друзья пойдут следом. — Капитан без лишних промедлений посадил дочь графа Клемента на боевого скакуна и легонько хлопнул того по крупу, отчего конь пришёл в движения. Его поводья прибрал себе монах, который не стал никого дожидаться и поволок добычу к себе. Друзьям не осталось ничего иного, кроме как понуро пойти за ними.
— Не задерживайтесь, Дитрич, нужно вернуть полицию бургомистру, — бросил святой отец напоследок.
— Вы молодцы! — объявил капитан Гарольду, когда полицейские приблизились к реке. — Ваши действия будут отмечены, и я позабочусь, чтобы великому князю доложили о том, что именно ваш отряд, Карлов, достиг успеха, — гвардеец указал на Антуану, который уже успел перепрыгнуть речку, — вас всех и тебя, в особенности удостоят наградами. Можете в этом не сомневаться, — веско прибавил капитан.
— Благодарю, ваше благородие, — проговорил сержант, — служим великому князю Яношу.
Все полицейские и Антуан тоже повторили эти заученные слова, и довольный капитан Дитрич повернул за процессией. Мальчик обернулся назад, чтобы метнуть в Антуана злой взгляд, на что полицейский мог только печально вздохнуть. Он почувствовал укол совести, хотя до последнего момента он был уверен, что делает всё правильно. Антуан делал всё, что от него требовалось, но сейчас, глядя в злые глаза ребёнка, к нему пришло осознание, что, возможно, он заслужил это.
Мощная фигура гвардейца в алом мундире, однако, быстро скрыла детей от взгляда и Антуану не осталось ничего иного, кроме как размышлять над тем, где же он мог ошибиться.
— Это кто там лежит? — спросил Борис, указывая на крестьянина, который по-прежнему лежал без сознания.
— Да так, напал на меня, — пробормотал Антуан.
— У него это, что же, там ружьё лежит? — прищурился Гарольд.
— Да, он стрелял в меня.
— Эк его угораздило… Ну хоть не с пустыми руками вернёмся в участок. Здесь должен быть где-то плот, не прыгают же они здесь постоянно. Борис, ты поищи там, а я пойду в эту сторону — и полицейские разошлись, разыскивая на чём бы переправить бедолагу, вздумавшего пострелять в слугу князя.
— Похоже, что ты отличился сегодня, — Седрик подошёл поближе и внимательно посмотрел на Антуана.
— Вроде того… Я думаю, что да, — запнулся полицейский.
— Ну как же, — вкрадчиво начал Седрик, — вот и капитан отметил тебя особо. Может орден получишь или даже медаль.
— Может быть, — пожал плечами Антуан. Он всё ещё глядел вслед уходящим за холм людям.
Поначалу Седрик хотел высказать своему подопечному всё, что он о нём думает. Наставника злило, что Антуан помимо того, что прикончил гвардейского коня без приказа, так ещё и умчался далеко вперёд, бросив отряд, чтобы изловить детей. Седрик всё знал о долге, но ещё он знал о черте между должным и правильным. Сержант Карлов тоже знал о ней, хотя нередко переступал её, потому и стал сержантом, конечно же. Но в этот раз Карлов замедлился, когда нужно было замедлиться. Борис и он молча с ним согласились. Но Антуан помчался дальше.
Следовало бы преподать ему урок. Следовало бы указать новичку на черту. На то, что не все приказы годятся к исполнению. Но сейчас Седрик видел, что тому и вовсе наплевать на то, что наставник говорит и собирается сказать ещё. Антуан смотрел на холм, с которого спустились его люди и по которому сейчас уходил совсем другой отряд. Раздражение вспыхнуло и тут же погасло. Подождём до следующего раза. Если сегодняшний день ничему не научит новичка, то тогда он сам сможет это сделать.
— Ладно, кончай таращиться на детей, пошли поможем ребятам плот отыскать. Надо еще до города добраться, а ещё этого мужика оформлять потом.
— Как скажешь, — Антуану не интересовала судьба бедняги, валявшемся без сознания. Он бы даже отпустил его восвояси. Но закону надо было служить. Даже когда в нём сомневаешься. Хотя бы ради общественного спокойствия.
