Как-то раз этим летом.

Проснулся я поздно. Оно и не удивительно, учитывая, во сколько мы вчера легли. Несколько секунд я лежал с закрытыми глазам и прислушивался к звукам за домиком, но там было тихо. Наконец, я раскрыл глаза. Кровати моих друзей, как и следовало ожидать, пустовали: не заправленная, со сбитыми в кучу простынями Андрея и аккуратно уложенна я Элли.

Хм, а неплохо я вчера набрался. Последнее что я помнил, как Андрей в попытке достать с дерева персик, росшего прямо перед нашим бунгало, полез наверх, но что-то пошло не так, и он с грохотом упал в кусты можжевельника. Да, вчера мы неплохо провели время. Откинув покрывало, я потянулся и присел на край кровати, коснувшись ногами холодного паркета пола. Болела голова и очень хотелось пить. На журнальном столике, у изголовья кровати, я заметил наполненный до краев стакан с водой. Спасибо, Элли. Осушив его до дня, я поднялся и прошел к зеркалу. Оттуда на меня глянула взъерошенная физиономия с легкой щетиной на лице. Так себе видок. Несколько раз попытавшись пригладить волосы ладонью, я плюнул на это дело, натянул шорты и вышел во двор.

Солнце уже поднялось над верхушками домов, и оттуда сверху начинало свою ежедневную монотонную работу, которую, как мне всегда казалось, ей самой-то и не очень нравилась – а именно подстерегать имевших неосторожность выглянуть из тени людей, а затем обрушивать всю свою мощь на их беспомощные головы. Я зажмурился и прислонил ребро ладони к бровям: настолько ярко было во дворе. Я осмотрелся по сторонам в поисках друзей. Пусто. Кто-то копошился на кухне, но судя по голосам, они явно принадлежали не им – если только за ночь у Андрея вдруг не появился густой мужской баритон, а Элли не заговорила голосом девятилетнего мальчика. Окей. В кармане шорт я нашел мятую сигаретную пачку, и, к счастью, она оказалось не пустой, как это обычно бывает утром. Если что и могло смягчить мое похмелье, то это банка пива и сигарета в зубах, но за имением хотя бы чего-то одного из этих двух пунктов , моя жизнь могла казаться этим утром чуть лучше. Я похлопал по карманам в поиске зажигалки. Пусто. Я грязно выругался, почесал свой колючий подбородок и со вздохом зашагал на кухню.

На кухне, за общим обеденным столом сидел малец и ковырялся в тарелке с макаронами, а его папаша, здоровенный бородатый детина, яростно намыливал и без того сиящую серебристым блеском кастрюлю.

- Эээ, здрасте, - негромко произнес я. Детина, оставив в порядке кастрюлю, молча посмотрел на меня.

- Есть зажигалка? - я кивнул на незажжённую сигарету в моей руке.

- Здорова, - неожиданно дружелюбным голосом заговорил он. - Посмотри в левом кармане, руки заняты, - он виновато развел плечами.

Чувствуя некоторую неловкость, непослушной рукой я полез к нему в карман и выудил оттуда холодную металлическую зиппу. Прикурил, выпустив струйку дыма.

- Спасибо. Эээ…

- Можешь оставить на столе, - понимающе улыбнулся мужчина и вновь принялся начищать кастрюлю.

Я вернулся к домику и уселся за столик у входа. Подождем, в конце концов, мы никуда не спешим – я и донимающее меня похмелье. Уже докуривая сигарету, я услышал из-за соседнего бунгало шаги, а затем из-за стены показалась Элли в симпатичном бирюзовом сарафане – хм, раньше я его на ней не видел, а за ней, с сумкой в одной руке и бутылкой пива в другой, заговорщически ухмыляющегося Андрея.

- Ты посмотри-ка, - с задоринкой обратился к Элли Андрей, показывая на меня бутылкой, - спящая красавица проснулась. Мы уже и не ждали!

- Доброе утро. - Элли улыбнулась. - Потерял нас? Пока ты спал, мы с Бучем ходили на рынок.

- Если под словом “мы” ты имеешь в виду “Андрей, собирайся, мы идем на рынок”, то так и оно и было, - хмыкнул Буч. - Неважно выглядишь, друг, - обратился он ко мне. – Вот, держи.

Буч полез в пакет, выудил оттуда бутылку пива, открыл ее и протянул ее мне. Я сделал добротный глоток, после чего шумно выдохнул. Андрей засмеялся, а Элли покачала головой:

- Вам, ребята, стоило бы меньше пить.

- Вот я всегда удивлялся, как тебе удается после любой тусовки выглядеть свежей и бодрой. Глядя на тебя, можно подумать, что вино вчера пили мы, а вишневый сок – ты. Хотя все мы тут знаем, что это далеко не так.

- Я знаю свою меру. А вот насчет вас обоих можно поспорить. Кто, как не ты, вчера кричал “Саня, сейчас же одевай чертов пиджак, мы идем в магазин за вином!”, хотя идти вам было нужно не дальше собственной кровати.

- Ну, так уж вышло, - развел руками Андрей.

Я промолчал, про себя соглашаясь, потому как наутро только и приходится соглашаться, и, сделав несколько приободряющих глотков, заметно оживился. Вот уж действительно, холодное пиво наутро после хорошей пьянки – лучшее лекарство от похмелья.

- Друзья! – воскликнул я. – Вы посмотрите, как же все здесь прекрасно: и солнце светит, и птицы поют, горы тянутся до самых облаков с одной стороны, а море до горизонта – с другой! Так давайте же наслаждаться и радоваться жизни!

- Смотри-ка, оживился, - осклабился Буч. - А вообще, звучит как тост.

Мы стукнулись бутылками, и звонкий звук ударяемого друг о друга стекла вознесся в воздух, как символ чего-то близившегося, чего-то непременно интересного и веселого.

- Вы только не особо увлекайтесь. Вы двое, чистите овощи и картофель, а с меня тушенные овощи с мясом. Это вы можете целый день есть чипсы, да пить пиво.

Да, от сытного завтра я бы сейчас не отказался. Да и в любом случае, голос Эл не предусматривал какого-либо несогласия. И сейчас, скрестив руки на груди, она выглядела весьма грозно. И довольно мило в этом бирюзовом платьице.

- Справедливо, - со вздохом и больше на публику сыграл Буч, взял пакет в руки и скрылся на кухне. Не забыв захватить притом бутылку с пивом.

Я подмигнул Элли и зашагал вслед за ним.

Плотно позавтракав, или точнее пообедав, мы некоторое время валялись в комнате, где было достаточно прохладно, когда на улице солнце жарило что было силы. Элли читала книжку – я подсмотрел обложку, то был Дэниел Киз “Цветы для Элджернона”. Я же пытался читать томик Коваля “Суер-Выер”, который прихватил с собой, но осилил только пару страниц и забил на это дело. Несколько раз с Бучем, мы выходили покурить и точили лясы, пока, в конце концов, не заскучали. Выпросив у хозяйки пару ракеток и мячик для пинг-понга, погоняли с пол часика в настольный теннис. Буч выиграл меня три раза подряд, после чего предложил поиграть на деньги, и, проиграв пару сотен, я понял, что тенниса на сегодня хватит. Мы опять покурили и заскучали окончательно. Элли периодически посматривала на нас поверх книги и тихонько посмеивалась. В очередной раз докуривая сигарету, Буч издалека намекнул, что неплохо было бы завернуть что-нибудь покрепче чая, ибо так дело дальше продолжаться не может. Я, в общем-то, был с ним полностью солидарен в этом вопросе, и, пожав друг другу руки, мы сказали Элли, что идем на базар за черешней, а сами завернули в ближайшую пивнуху за углом. Там мы проторчали около часа и успели осушить за то время по паре пинт.

Время, между тем, перевалило за полудень. Жара начала спадать, улицы оживились, а нам пора было обратно. Уже подходя к дому, мы вспомнили про черешню, встрепенулись, и быстром шагом затрусили на рынок. Когда мы вернулись, Элли сидела за столиком перед домом, и пила чай. Конечно же, она знала, что эти полтора часа мы пропадали далеко не на рынке, но виду не подала. Втроем, мы быстро съели ягоды и решили, что раз жара спала, самое время выдвигаться из дома. Выдвигаться куда-то ближе к морю. Доверив Бучу нести наши карематы, мы закрыли за собой дверь и не спеша зашагали вниз по улочке.

Настроение у всех было прекрасное. Буч и я отпускали шуточки, Элли смеялась, и вместе мы чувствовали себя более чем хорошо. Я сказал, что как здорово, что мы поселились подальше от центра города, и теперь можем наблюдать всю эту тишину и единение с природой. На что Буч тут же ответил, что все это только потому, что так было дешевле, и мы тут же вступили с ним в словесную перепалку. Вместе с тем, нельзя было отрицать, что это был очевидный плюс. Улицы были почти пусты – все эти обгорелые туристы были где-то там, и весь этот шум автомашин, крики детей, громкие возгласы пьяных мужчин и голоса недовольных женщин, здесь на нас совсем не касался. По узкой асфальтовой дорожке, петлявшей мимо покрытых беложелтоголубой краской домов, увитые плющом и дикими виноградом, шагали мы вниз, перекидываясь словами, как мячиком для игры, который кидают одному из участников в руки, он что-то говорит, и передает его другому, и так по кругу. Вот и мы кидали друг другу слова, подобно мячику, жонглировали ими, крутили в руках, как только могли, и это было воистину здорово. Жара действительно спала и на смену ей пришла мягкая прохлада близившегося вечера. Солнце висело невысоко над домами и светило приятным желтым светом, а не слепило белыми лучами, как это было до этого. Где-то за оградой залаяла собака. Мы повернули голову в сторону звука: за сетчатой оградой исходился в лае небольшой дворовый пес – прямо перед ним, только за сеткой, сидел большой, пушистый черный кот, лениво облизывающий свои лапы, и не обращавший на пса никакого внимания. Пес, чувствуя свою безысходность, лаял еще громче, после чего заскулил и спрятался в конуре. Элли же, с воплем: “Котик!”, кинулась к коту, подобрала его на руки и принялась усердно почесывать за ушком.

- Смотрите, какой большой! – обратилась она к нам. Глаза ее горели неподдельным восторгом.

- Даа… и в вправду большой, - осторожно заметил я.

- Вот сейчас подхватишь блох, а ночью они будут кусать нас Саней. А Сань? – с надеждой на поддержку высказался Буч.

Я предпочел занять нейтральную сторону и промолчал. Кот же вырываться не думал, мирно сидел у Элли в руках и лишь довольно щурился. И громко мурчал.

- Оооо! - только и смогла что сказать Элли. - Какой он хороший! Вы только посмотрите, он такой пушистый… Ребята… - она с мольбой в глазах посмотрела на нас.

Девушка еще ничего не сказала, как мы уже все поняли.

- Может возьмем его с собой? Он же такой хороший…

Кот, словно в ее поддержку, замурчал громче.

- Куда? На море? Или, быть может, в горы? – Андрей с вызовом посмотрел сначала на кота, потом на Элли. – Да чего уж там, сразу домой, в Москву! Ну а что, купим ему эту, как ее, ну переноску! И будет он по очереди жить сначала у тебя, потом у Саши, а затем переедет ко мне. А по выходным будем собираться все вместе и смотреть Каникулы в Простоквашино! Блестящий, получается, план.

Элли, конечно, понимала, что никуда мы его, кота, не возьмем, но ее девичий порыв ничего не мог с ней поделать.

- В самом деле, Эл, посмотри, ему и здесь совсем не плохо. Вон он какой здоровенный, его здесь явно неплохо кормят, - мягко обратился я к девушке.

- Да, ты прав, - она опустила кота на траву, и еще раз потрепала его за ушко. – Ну, не скучай по нам, котик.

Элли потрепала кота за ухом. Ее глаза заблестели, и по бархатной девичьей щеке скатилась слеза. Буч обхватил Элли за шею рукой и прижал к себе:

- Не грусти ты так, Эл! Вечер же только начинается, а у нас впереди по плану только веселье! А твой котяра сейчас пойдет домой к своей кошке-жене, и там они вместе будут предаваться утехам до самого утра.

Алиса слабо улыбнулась, но грустила недолго, так как мы как могли ее веселили, и спустя какое-то время слышали ее задорный смех. По пути, мы завернули в винный, стоявший на небольшом овощном пятачке и купили там несколько пинт с красным, фруктов и какой-то еще там еды, и так же не спеша продолжили наш спуск к морю, которое все еще скрывалась от наших глаз за высокими пиками кипарисов и кустистыми древами тополей.

Оно открылось перед нами внезапно. Безумно синее, оно простиралась на добрые миллионы миль отсюда, туда, где сливалось в единое целое с голубым куполом неба. Небольшой, но порывистый ветер свистел между ветвями и путался в волосах. Волны вздымались, а после бились о скалы, взбрасывая соленые брызги в воздух. О, этот шум волнующегося прибоя – лучшая музыка для истерзанных городом ушей! О, эти беспокойные чайки, кружащие в воздухе в поисках добычи! Бесстрашно принимая на себя удары волны, летают они над самыми гребнями волн, в надежде что-то выловить себе на ужин. Низкие, но могучие карликовые пихты, поросшие на отвесных серых скалах, своими корнями разбивающие их на длинные трещины – великолепное зрелище дикой природы, скрытое от невнимательных взоров пляжных туристов. Картины Айвазовского и Левитана предстали перед нами, и мы были поистине изумлены и очарованы, что некоторое время не выговорить ни слова, а лишь смотреть, смотреть и смотреть, как очередной соленый вал безуспешно пытается разнеси в прах очередную скалу.

- Красиво, - наконец, сказала Элли.

Добавить нам было нечего, и потому мы втроем только переглянулись, ища в глазах то восхищение, которое видели в своих. Асфальтовая дорожка, по который мы спускались, здесь поворачивала направо и, петляя, терялась впереди в можжевеловой роще. Вниз же, к морю, вела едва заметная каменистая тропинка, по которой, аккуратно, перепрыгивая с камень на камень, начал спускаться Буч, за ним Элли, и я замыкал нашу маленькую, но сплоченную команду. Камни то и дело ссыпались и уходили из-под ног, и весь смысл был в том, чтобы прыгать с одного неподвижного камня на другой, не боясь, что он вдруг вместе с тобой соскользнет вниз. Андрей уверено перескакивал с камня на камень, Элли порхала, как бабочка – так легко и воздушно у нее это получалось, и только я тащился позади, шумно пыхтел и пытался не сорваться, чтобы раньше всех не оказаться в самом внизу. Кроме того, я чувствовал каждый камень через подошву и всякий раз, когда очередной булыжник впивался мне в ногу, я проклинал свои легкие, истоптанные кеды. Наконец, когда пытка закончилась, и мы спустились к самому подножию скалы, я смог перевести дух.

- А ничего такой спуск. Эл, ты как? – Андрей присел на один из валунов, валяющихся под ногами.

- Хорошо.

- Да-да, и я то же нормально, - проворчал я.

Отдышавшись, мы зашагали дальше. Мы искали красивое и удобное место у моря, где смогли бы расстелить плед поверх наших пенок, но всюду, куда ни глянь, были камни самых разных размеров и причудливых форм. Мы прыгали по камням уже минут двадцать и уже начали серьезно переживать, а найдем ли такое место вообще, но обогнув очередную скалу, перед нами раскрылась небольшая галечная бухта. Быть может, нам и не суждено было бы ее увидеть, потому как мы с Эл уже хотели разворачиваться и идти назад, но Андрей настоял пройти еще “метров двадцать” и обогнуть скалу. Укрытая от чужих глаз, ее сложно было бы найти, не зная к ней дороги, и потому она выглядела совсем дикой и уединенной – именно то, что мы и искали. Справа каменная стена высилась на добрые пару десятков метров, слева громоздилась череда скал, за спиной валуны и камни, а впереди неспокойное море простиралось вперед насколько хватало глаз. Среди камней возвышались низкорослые пихты, разбавляя вездесущий белые цвет камня приятным зеленым и вкупе, все три цвета – белый, голубой и зеленый – идеально друг друга дополняли, и вся эта цветовая палитра после серых железобетонных стен шумного города казалось невероятной и сказочной, словно я попал в книжку Кэрролла Льюиса.

В нескольких метрах от берега, куда не доставали прибрежные волны, кто-то разложил из камней кострище. Рядом лежало несколько сучьев и еще несколько обугленных я видел в самом очаге. Мысленно, я уже потирал руки и представлял, что как только сумерки опустятся на берег, у нас заиграет костер, и мы будем греть перед ним руки, согревая, между делом, душу винишком.

Но первое, что мы сделали, это скинули одежду и бросились вперед, наперегонки, с громкими криками и улюлюканьем. Первая волна не шибко-то и церемонилась, и отбросила нас назад, словно приговаривая: “Не так уж быстро”, но уже вторая смягчилась и приняла нас в свои объятия, окутывая с головой, успокаивая и наполняя солнечным теплом, тем самым, что впитывала весь день и теперь щедро делилась им с нами.

- Эгегееей! - вопил Буч, высунув из воды голову.

- Йехууууу! – вторил ему я.

- Хээээээй! Привет, море! Привет, чайки! Привет, небо! – кричала Алиса, и ее каштановые волосы светились невероятным рыжим цветом, переливаясь в свете солнца.

Мы были детьми, маленькими непослушными детьми, кидаясь навстречу новой волне, и это было прекрасно. Только дети могут радоваться, отдаваясь всему без остатка, до самой последней капли, не задумываясь “почему”, и не вбивая в голову всякие там серьезные мысли, которые зачастую бывают так неуместны в взрослой жизни. Становясь взрослыми, мы теряем все эти простые радости жизни и влечению душевным порывам, заменяя ее холодным голосом разума.

Выбравшись на берег, мы расстелили плед и уселись на нем, скрестив под собой ноги. Буч раскупорил бутылку и протянул ее мне.

- За моменты жизни, которые навсегда остаются в памяти! – громко крикнул я, сделал глоток и передал ее Эл.

- За невероятные моменты жизни! – ее растрепанные волосы раскидались по лицу. Девушка пыталась убрать их рукой, но это было бесполезно. В конце концов она оставила это занятие – волосы затрепетали в воздухе, и как выяснилось, совсем не мешали.

Бутылка перекочевала обратно в руки Андрея. Буч распыляться не стал, кивком головы поддержал тост и хорошенько приложился к бутыли, после которой она едва ли не опустела наполовину. Некоторое время в воздухе царила тишина – все молчали, любуясь красками уходящего дня.

А день, между тем, и впрямь подходил к своему концу, и солнце нависло над полосой горизонта, который едва ли можно разглядеть далеко в дымке. Волны приняли багровый оттенок, переливаясь всеми цветами красного, а над горизонтом появилось розовое марево, подсвечивая алым редкие облака. Ветер спал, но все так же заигрывал с волосами и забирался в рубаху. Я чувствовал его дыхание на своем лице, я чувствовал, как мягкие, теплые порывы касаются кожи. И я хотел просто быть – в каком-то громадном значении этого слова, и иметь место в этом злосчастном мире, и знать, что раз я здесь, значит, так и должно было быть, значит, на сегодня здесь мое место. Подобно тому, как вон та чайка скользит вон над этими скалами – она и должна здесь быть, а я должен ее видеть, и мы оба на своих местах – так все устроено, я чувствовал это.

Время, между тем, шло, и пока мы заводили разговоры на разные темы, смакуя их красным пинно, солнце уже давно растворилось в морской пучине; розовое марево постепенно снизошло на нет, а небо окрасилось иссиня-черным, сплошь и рядом утыканное яркими белыми точками, чей свет льется на нас миллионы световых лет. Выглянула половинчатая луна, отчего-то грустная, не без тени сожаления поглядывающая на горизонт, отбрасывая далекий лунный свет до самого берега. Воздух быстро остыл и стало достаточно зябко. Элли закуталась в плед, Буч потирал руки, и я понял – пора. Не без труда, но я разжег костер, и его языки пламени осветили наши хмельные лица. Мы подсели ближе к огню. Теплые, веселые блики запрыгали по берегу и ночь заиграла новыми красками. Костер трещал – мы его внимательно слушали. Негромко волновалось море – напрасно; холодная луна отражалась в остывающих водах; темные силуэты скал отчетливо вырисовывались там и тут. Ночь, как и всегда, была прекрасна – нужно лишь позволить себе поддаться ее обаянию.

- Не понимаю, почему мы не делали подобного ранее, - задумчиво сказал Буч, разглядывая неспокойные языки пламени.

- И вправду, почему? - переспросила Эл, и хоть и вопрос был направлен в воздух, я точно знал на него ответ.

Я подложил руки под голову, скрестил их, и пустил долгий взгляд в космическую бездну.

- Все просто – шанс есть всегда, но мы так часто его упускаем, ссылаясь на разные причины – а их, как известно, придумать можно всегда. В подсознании, в подкорке своего разума, мы, конечно, этого хотим, но собирая воедино мысли, мы упускаем одну единственную – ради чего все это делается.

- О чем ты? Кажется, я настолько пьян, что уже не улавливаю суть твоей мысли.

- Я поясню. Помнишь, как мы с ребятами собирались съездить на Волгу прошлым летом? Как горели наши глаза, когда мы заводили речь о том, как будем до самого утра жарить костер, пить вино и нести мысли в хмельные головы и они будет самым прекрасным, что могло бы случиться той ночью? Мы смаковали каждую деталь, мелочь, и кайфовали только при одной только мысли, как все это случиться, и как все будет прекрасно. Все было так хорошо в голове, тогда, когда мы собирались вечером в выходной и строили грандиозные планы. А потом, когда пришло время, и на смену фантазиям приходило время делу, нежданным образом выяснились все эти бытейские проблемы, которые перечеркнули все то, о чем мы говорили теми самыми поздними вечерами. И огонь в глазах угасал, и весь азарт нисходил на нет. Поход в магазин после обеда становился важнее приключения, которое мы наметили месяц назад. И нет костра, нет тех слов, которые мы могли бы произнести той самой ночью, нет вина, которое было бы прекрасней самого дорогого красного в черте города, нет искрометных стонов печальной гитары безлунной ночью – ничего нет, есть только душный, спертый запах бетонного города.

Я замолчал и некоторое время воцарилась тишина, и слышен лишь был шум беспокойных волн, да крики невидимых чаек.

- Мда… - наконец протянул мой друг. – Ну ты и завернул.

Элли заворочалась – я видел, как горели ее глаза в свете костра. Девушка поднялась и подбросила головешку в костер.

- Саша прав. Все так и есть: мы сами делаем шаг назад, когда нужно собрать воедино мысли, взять себя в руки и устоять на месте, что бы затем получить то, ради чего мы и живем, о чем мечтаем и обсуждаем с друзьями в воскресной квартире. Ради тех самых мыслях о жизни, которые мы представляем себе каждую ночь, перед тем, как заснуть… Мы сами идем на попятную, когда жизнь предлагает нам идти вперед…

- Но мы же здесь, черт побери! Здесь и сейчас! – пробасил Буч, потряхивая пустой бутылкой в руке.

- Вот именно. Вот именно! Вы чувствуете то же, что чувствуя я? Я точно знаю: чувствуете – я вижу это по вашим лицам! - я махнул рукой перед собой. – Как сказал один человек: “Жизнь стоит того, чтобы жить!”.

- Так выпьем же за это!

Буч ловким движением достал откуда-то из-за спины очередную бутылку с темным, и мы по очереди, в который раз, приложились к бутылке. Ох, что это была за ночь. Помните ту историю, где костер горел до самого рассвета, и вино лилось рекой, а слова возносились к самому небосводу, и звезды горели в ночи, подобно китайским фонарикам после веселого празднества? Нет? Я тоже, но верьте мне, в эту ночь все так и было.