Звездочка моя артериальная, или Глядя на Луну

Заснувшие в холодильнике чернила не дали бы синего цвета более холодного, чем у декабрьской ночи, из густоты которой на промерзший пятачок перед КПП выкатился троллейбус и, остановившись перед заграждением, разом распахнул лязгнувшие двери. Изнутри в мороз выплеснулся теплый свет.

Дорога шла дальше, за закрытый шлагбаум, где ветер размашисто чертил в морозном воздухе горизонтальные снежные полосы, и там терялась в темноте, никак не поддающейся дрожащему на ветру фонарю. Породив клубки бесноватых теней, над слипшейся у дверей КПП массой журналистов и военных, вспыхнули съемочные прожекторы. Тени метались по площадке, проходя все стадии градиента: то уплотнялись до провалов в снегу, то становились совсем прозрачными. От группы встречающих отделился майор в летной форме и, ощупывая замерзшие под фуражкой уши, подошел к открывшейся двери.

– Добро пожаловать! – крикнул он в троллейбус. – Выходим!

Две женщины и трое мужчин спустились по ступенькам троллейбуса на утоптанный снег. Остановились тесной группой, щурясь от яркого света и озираясь. Через несколько минут им предстояло улететь на Луну. Первые люди, чье сознание станет частью искусственного интеллекта.

– Сейчас что? – негромко спросил мужской голос.

– Прощание. – Бросил майор, вглядываясь в лица вышедших. Поняв, что уставная сухость сейчас неуместна, ответил чуть мягче: – По утвержденному плану, первая часть.

– Включай! – журналист, высматривая в толпе висящих над головами дронов свой, махнул рукой и сразу же заговорил в микрофон.

По старой космолетской традиции, улетающие мочились на колесо. Мужчины – в слепящем свете фар, придерживая локтями полы тяжелых тулупов. С растерянными и насупленными лицами, они сгрудились у переднего крыла троллейбуса, подбадривали себя неловкими шутками.

Женщины зашли за транспорт и там, синхронно задрав шубы, присели рядком, по-сестрински обнявшись в мягком свете красных стопов.

Трансляция велась непрерывно, выхватывая из густо-синей темноты то фуражки и лица провожающих, то слова «контрольно-пропускной» на крыше КПП, то короткие и толстые рога троллейбуса, не присоединенные ни к чему.

Грея руки под мышками, старший техник КПП переминался перед камерой и, показывая на кабину троллейбуса, рассказывал технические детали о поле Теслы и об антигравитационном приливе. «Долетает за несколько минут, – задирая подбородок, рассказывал старший техник. – Автопилот!»

– Вторая часть! – негромко произнес майор.

В тесной раздевалке в хвосте троллейбуса улетающие переоделись для второй части прощания. Под камеры выходили преображенными, сменив шубы на облегающие комбискафы с подогревом. Держа в руках сферические, до черноты тонированные шлемы с эмблемками над ухом, встали возле борта. Подбородки спрятаны за высокими металлическими воротниками-замками.

Журналист выхватил из темноты и поднес микрофон к лицу женщины в сливочного цвета комбискафе с густо-синими, похожими на перья, блуждающими мазками. Подошли люди с камерами, перепорхнули на другую позицию дроны.

– Это так ново, так необычно. – С придыханием наговаривала в микрофон женщина в сливочном. – Некоторые думают, что это даже страшно: потерять тело. Знаете, я люблю удовольствия, я хочу их усилить, раскрыть, дойти до самой глубины. Дело не в теле. Тело это ограничитель счастья. И по конфигурации, и по возможностям. Я думаю, в виртуальности – будущее.

– Вы мечтаете поменять тело?

– Это возможно, но совсем не обязательно! Многое можно придумать с тем, что есть! Знаете, что я хочу увидеть сразу после стабилизации сигнала? Себя на месте Марии-Антуанетты. Как будто она в одной ночной рубашке идет к гильотине. Босиком по соломе, по грязи, по навозу. Она ложится теплым животом на влажную от росы скамью. Слышит стук сброшенного стопора и – сразу же – короткий свист падающего лезвия. Мир переворачивается. Голова падает в корзину и сквозь сплетение прутьев видит как толпа восставших рабочих и колхозниц терзает ее обезглавленное тело.

– Игровая реальность вас не прельщает?

– Симуляция ощущений мне не нравится, это протез. Мне же хочется настоящей, густой, полнокровной жизни! А достичь этого можно только через переход.

Странное слово «переход» обегает глаза людей, распыляется в воздухе, как нервный газ. Люди вдруг начинают говорить все разом. Камера выделяет то одного, то другого. Желтый комбискаф, черный с серым, ярко-алый.

– Технологии, конечно, дают надежду на успех...

– Понимаете, тело стареет и может все меньше. Приходится придумывать разные хитрости, чтобы поддерживать удовольствие от жизни. С возрастом все станет еще хуже. А я хочу удовольствий, от которых не бывает похмелья, ни разбитости, не болит голова, нигде не саднит.

Журналисты, перебегая от одного к другому, успевали везде.

– Я стану первая полностью виртуальная актриса. – рассказывала брюнетка с точеным лицом. Артериально-алый комбискаф идеален на ее фигуре. – Сейчас все фильмы делают в вирте, а я смогу полноценно играть. Открываются огромные возможности.

– Технологии позволяют перевести сознание в нейропласт, позволят и пересадить его в новое тело, – уверенно говорил блондин в голубом с оранжевыми яблоками комбискафе. – Это означает бессмертие во всех смыслах. Какое-то время нужно будет провести в блоках памяти в компьютере, но потом – все открыто. Я как раз рассчитываю на новое тело. Еще не решил какое, но подберу что-нибудь брутальное.

– Продолжайте, вас показывают, – кивнул журналист, проследив за своим дроном.

– Миллионы лет назад эволюция нервной ткани двинулась независимым от тела путем. Сегодня эта эволюция завершается и человеческий мозг становится полностью автономен от белкового тела.

В кадре – опять актриса в алом.

– Я смогу появляться в своей теперешней форме, мне уже сделали оцифровку. А могу поменять тело, играть мужчину, например, или животное, или растение. Или, – актриса повысила голос и сделала театральную паузу, – я могу играть несколько ролей одновременно! Я смогу одна сыграть весь фильм!

– Нейропласт, конечно, не вечен, не совсем бессмертие, но по сравнению со средней человеческой жизнью – разве это не вечность? А ведь кубик нейропласта можно скопировать еще раз, и прожить жизнь по новому кругу! Или изменить ее, без боязни за свое тело. Разве не интересно знать, что чувствует летучая мышь, на скорости огибающая ветку с вишнями? Или что чувствует сороконожка, на солнцепеке проползающая по прохладному бархату?

– Вы хотите добавить? – камера метнулась к желтому комбискафу в голографических пирамидках.

– Да не нужно ничего! – Крупные губы, резкие черты лица, по которому пробегают тени от движущихся в поисках лучших кадров дронов. – Разве непонятно? Мы возвращаемся к тому, с чего все началось! В начале было слово, понимаете? слово, а не тело! Потом уже слово обрело плоть и вместе с ней – страдания, болезни, старость и смерть. Сейчас же мы возвращаемся к началу всего. К богу, к бестелесности. Освобождаемся от тела, становимся ближе к создавшему нас...

– Но это же компьютер, не полная свобода от тела! Останется носитель, вы будете привязаны к нейропласту, к процессору, к электричеству...

– Да это понятно! Но нейропласт после закрепления почти неразрушим. Даже если отключат электричество, останется носитель. Без сигнала нейропласт всего лишь как будто заснет. Не умрет же! Пусть через тысячи лет, но я сохранюсь как комплекс мыслей и чувств, как личность. Остальное – неважно. Вы разве не понимаете, свобода от страданий, болезней и смерти это же мечта и обещание...

– Разве не страшно, что ваша личность станет всего лишь несколькими электрическими импульсами между двумя квази-нейронными контактами?

– А разве сейчас у вас не так?

– Да, но сейчас у меня есть тело...

– То, что вы гордо называете телом – не лучшая версия эволюции белковых соединений... Тело портится, изнашивается, приходит в негодность. Сегодня мы можем создавать свою эволюцию, свои любые по конфигурации очертания, просто программируя условия среды.

– Вы хотите тело другой конфигурации? – Майор, стоя недалеко, заинтересованно прислушивался к разговору.

– Конечно! – Голубой с оранжевыми яблоками комбискаф наконец-то нашел слушателя. – Мы привязаны к человеческому образу, но что это, как не привычка? Тело может быть любым. С любым количеством любых органов. Усилить имеющееся – не вопрос, но можно придумать и сделать новые!

– Но кем вы станете тогда? Вы останетесь человеком?

– А что делает вас человеком? Тело? Это же абсурд. Тело собирает воедино множество чувств, дает им точку приложения. Я сохраню единство разума и памяти, значит я сохраню личность, а уж будет она зашита в биологической нервной ткани или в нейропласте – дело второе.

– Он прав. Остаться жить, когда мрет все вокруг – самое важное. А при сохранении памяти и сознания – даже слушать смешно, как вы хвастаетесь! – Произнес молчавший до этого человек в черно-сером комбискафе. Ввалившиеся глаза и щеки, упрямое сероватое лицо.

– У вас жесткий взгляд на проблему перехода...

– У меня – рак в терминальной стадии! Через короткое время я перестал бы быть вообще, а так – я просто сменю одну среду на другую. Дело не в том, чего хочу я, – если тело не может больше работать со мной, мы вынуждены расстаться. Заметьте, не по моей вине!

– Вы рассчитываете победить рак?

– Мы сегодня побеждаем большее, чем болезни. Мы по странной траектории обходим смерть, и она больше не имеет власти над людьми. Я спрашиваю: смерть, где твое жало?

На экране появляются крупные буквы «Мы побеждаем смерть». Взлетающий дрон показывает группу людей в ярких комбискафах и мельтешение теней вокруг них. Изображение приближается, но дрон качает ветром и относит в сторону.

Заслуженный художник написал об этом одну из самых популярных своих картин. На ночном пейзаже – морозная синь, поджарые готические ели рвутся проткнуть серые, слоистыми мазками наложенные облака. Свет прожекторов кромсает тьму. В глубине – масляные окна троллейбуса, поодаль – размытые серо-голубые и серо-зеленые комки провожающих, в центре – яркие пятна комбискафов. В разрыве туч сверкает зеркальце ночного светила. «Ночь нейронавтов», так называется эта картина.

Но не это, сразу ставшее классикой сурового жанра полотно, а кадр, сделанный с дрона ночного видения и емко названый «Прощание с Землей» обошел впоследствии все социальные сети. Саратовские поклонники перехода вырезали нечеткий фрагмент из потокового видео, впервые разместив его на форуме о нейронавтике. Он и сейчас там лежит. Неразборчивые пятна на синем снегу, матово серебрящиеся во мгле пугливые женские попы, угадываемый в темноте троллейбус, ощупывающие тьму лучи-руки передних фар, оранжевые всплески габаритов, медленное красное свечение позади транспорта. Такими их запомнила Земля, первых, чей законсервированный мозг будет препарирован, скопирован в искусственном материале, и, приобретя новую форму, станет началом последнего Великого переселения. На этот раз – в земли без страха и болезней, устранив причины страданий, осознав иллюзорность жизни в любом ее виде. Как сказал поэт, все на свете – только мысли в голове у божества. Нам остается смиренно согласиться.

Комками сухого снега падали повторенные диктором слова предполетного инструктажа. Крупно: губы майора. Бесцветный голос. Субтитры. При закрытии замка шлема следить, чтобы подбородок оказался в положении «готово». Шланг воздухоподачи вставляется в клапан на груди и поворачивается до срабатывания защелки. На панели в шлеме загорится зеленый огонек. Перед выходом на исходную позицию отстегнуть шланг воздухоподачи, проверить положение подбородка, быстро выйти из транспорта на площадку и ждать красной точки. После появления красной точки на панели шлема, идите вперед по направлению к Монументу первым космонавтам. Запас воздуха ограничен тремя минутами. После этого срабатывает капсула суправитальной консервации в основании черепа. Из-за индивидуального метаболизма возможны небольшие временные расхождения в раскрытии капсулы. Вы почувствуете толчок в затылке. Потеряете равновесие и упадете при низкой гравитации – ползите. Дофаминовые реакции уже запущены, страшно или больно не будет.

Еще через несколько секунд после срабатывания капсулы автоматически сложатся диафрагменные ножницы в ваших воротниках и отсоединят голову от тела. Благодаря уникальному дизайну ножниц, выходы комбискафа и шлема герметично запечатываются, сохранность биоматериала гарантируется. Не забудьте, в целях обеспечения вашей безопасности и безопасности окружающих, комбискафы должны быть надеты на голое тело.

Майор оглядел всех в троллейбусе.

– Все правильно, – кивнула женщина в сливочного цвета комбискафе, по которому плыли крупные синие перья. – Если под гильотину – то голой, как Мария-Антуанетта. – Женщина подложила ладошки под округлые коленки.

Майор сопроводил ее движение взглядом.

– У вас бело-синий комбискаф, вы не от «Динамо» случайно? – поинтересовался майор. Женщина кивнула. Майор встал с места, улыбнулся. – Мы тоже там страхуемся. Закрывайте шлемы. Начинаем обратный отсчет. – Оставшись стоять на передней площадке, майор проследил как команда управляется с замками и шлангами. Подняв руку, приложил к козырьку. Вышел и растаял в темноте, почти сразу же отсеченный от теплого нутра троллейбуса захлопнувшейся дверью.

Проехав за КПП, троллейбус остановился у края обрывающегося в снежную пустошь асфальтового покрытия. Ветер все расчерчивал темноту снежными полосами, протягивал по мерзлой земле потерянные снежные локоны. Едва слышно заработал генератор поля Теслы. Транспорт оторвался от земли и, размашисто загребая задней частью, взлетел, быстро скрывшись за низкими, грязноватого цвета, облаками.

– Поехали! – сказал голос в динамиках троллейбуса.

Пассажиры отозвались ему разорванным на части эхом.

В разрыве туч, далекая и холодная, бриллиантовой брошью сверкала плотно усеянная трансляционными пирамидками Луна.

Пролетев по дуге, троллейбус вошел в тень обратной стороны, словно провалился в черноту.

Контрольно-пропускной пункт «Звездочка»! – заговорил динамик в троллейбусе.

– Уже? – удивился мужской голос в интеркоме.

– А почему звездочка? – Женский голос.

– Вероятно, потому что мы были первыми в космосе.

– Вон, смотрите, белая голова! Вон, справа!

Широко развернувшись в воздухе, троллейбус опустился на бетонную площадку. Двери раскрылись. Прямо напротив, в отдалении, возвышалась гигантская, металлического блеска голова, нелепо насаженная обрубком шеи на непропорционально тонкий штырь, торчащий из черного кубического постамента. Расстояние до головы не поддавалось оценке из-за отсутствия атмосферы и знакомых предметов в поле зрения.

– Будь готов! – сказал незнакомый голос в шлеме.

– Всегда готов! – подняв правую руку с раскрытой ладонью, все пятеро наискосок прикрыли предплечьем головы, потом резким движением сбросили руку к бедру.

Забилась красная точка в шлеме. С края бетонной площадки все пятеро разом шагнули в пыль широкой, ограниченной поребриками, дороги. Через несколько шагов черно-серый комбискаф замедлился, отстал. Потом сел прямо на грунт.

– Вы идите, – махнул он рукой, – я уже пришел. Посижу, подышу.

Голубой в оранжевых яблоках сделал несколько нелепых прыжков, но опомнился, пошел медленнее, хоть и впереди.

– Простите, – после паузы сказал голубой в яблоках, – хотел проверить, правду ли про гравитацию рассказывают.

– Вы только воздух потратили. Впрочем, к чему теперь... Куда идем, там без гравитации.

– Я уже не могу дышать, – сказал женский голос. – Мне не страшно.

Сливочный с синими перьями комбискаф лег в пыль, подтянул ноги, потом распрямил их, опять согнул.

– Выели планету изнутри и построили хранилища для слов... людские реки потекут вспять и земля опустеет... – Говоря, мотнул головой и незаметно свалился желтый – сработала капсула консервации мозга.

Вздрогнул шлем сливочного комбискафа.

Красный комбискаф прошел дальше всех. Капсула лопнула, когда актриса занесла ногу для следующего шага. Женщина надломилась, как будто хотела оглянуться. Ее повело, она рухнула на колени, потом – спиной назад, оставшись с подогнутыми в коленях ногами, похожая на большую, замерзшую на лету каплю, артериальную запятую, неведомо как оказавшуюся в лунной пыли под негреющим светом далеких звезд, часть из которых уже успела умереть и теперь обманывает глаза наблюдателя с другого конца Галактики.

Автоматика диафрагменных ножниц сработала через несколько минут заливки мозга консервантом. Отсоединился и упал на грунт первый шлем, как рыбьим глазом отразивший густо разбрызганные капли Млечного пути. Потом покатился другой шлем. Черные сферы величаво тронулись к торчащей на спице голове и один за одним упали в круглую дыру перед ней, попав в сетчатое лотерейное колесо. Дождавшись всех пяти шлемов, колесо сделало несколько оборотов. Включился режим лотереи.

Меньше чем через минуту единственная сфера с желтой пирамидой над правым ухом выкатилась под камеры, а человек в желтом комбискафе вошел в учебники истории как первый нейронавт планеты. Я бы отдал это звание актрисе, ей нужнее, у нее впереди – карьера.

Блестящая металлом голова на шесте несколько раз повернулась вокруг себя. В космосе нет звука, поэтому для трансляции включили заранее смонтированную мелодию, заполнившую все приемники Земли. Кукольный механизм со щелчками вызвонил: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы...»

Я просматриваю запись и мучаюсь неизвестным мне вопросом. Надеюсь, все желания ушедших исполнились. Все, что просят люди – такая малость, что почти всем можно пренебречь. Но пусть новый мир начнется с щедрости.

Пусть все найдут свои мечты. Новое прекрасное тело. Новые органы наслаждения. Пусть будут ксеноморфами. Или аморфами. Пусть летают или плавают, пусть осознают новые радости и не боятся печалей. Без болезней, без страданий.

Пусть актрисе повезет и она сыграет большие роли. Пусть верующий найдет своего бога, соединится с ним, получит обещанное. Пусть умирающими глазами отсеченной головы женщина в сливочном комбискафе посмотрит на свое терзаемое безголовое прошлое. Как аллегорию растянутого во времени события в миллионы лет, заканчивающегося сейчас.

По сети гуляет смонтированная гифка. Есть она и у меня. На ней – несколько кадров, закольцованный фрагмент видео со спутника. Пять неравных пересекающихся цепочек следов. В конце каждой лежит укороченное тело, больше похожее на выброшенное из родной среды морское создание, чем на человека. Скрипит и потрескивает заезженная пластинка с голосом Трошина. Он поет про следы, остающиеся на пыли далеких планет. Потом пластинка заикается и раз за разом повторяет одни и те же слова: «Останутся... щелчок, перескок... да... нет... останутся щелчок перескок да нет...» Запись смонтирована клубом «Аналоговое тепло». Видимо, кто-то сохранил старый винил.