Шлейф Мебиуса (+18)

Редактор задерживается допоздна, как обычно. За окном темно; слышны редкие капли осеннего дождя. В кабинете уютно, тепло и никто не мешает — все давно ушли. Рядом кофейная кружка, из нее идет пар; от сигареты, что в его пальцах, струится дымок. Он задумчиво смотрит на макеты газетных полос, которые лежат перед ним. Сегодня надо вычитать, дело такое, никому нельзя доверить.

Редактор угрюмо затягивает дым в легкие, взгляд его перемещается на стопку писем в углу стола. Автоматически он берет одно их них, вскрывает конверт и разворачивает дешевый, серый лист бумаги. На нем длинное стихотворение. Название «Дежавю, ёп-п твою». Как-то обреченно, с внутренней неприязнью он читает первые строки.

Так сложились обстоятельства,

Жизнь прошла, как утренний туман….

За....и обязательства

И вокруг сплошной обман.

Не дочитав, редактор комкает лист и хочет его выбросить. Но мусорного ведра нет, перед уходом его вынесла уборщица и, видимо, забыла принести назад. Он засовывает письмо в карман пиджака.

Какая гадость, с раздражением думает редактор. Вот до чего мы дожили, вот что сейчас присылают в редакцию. И конечно же, с надеждой, что это будет опубликовано. Моральный упадок. Грубый декаданс. Полная безвкусица. Где настоящее искусство, на котором он был взращен? Где сладкая истома ренессанса, грустные переливы серебряного века, лирическая меланхолия диссидентов и все то другое, что берет за душу и не отпускает? Настоящее искусство засыпано ворохом графоманов и нуворишей с неотточенным пером. И что хуже всего, если этот «поэт» не дождется публикации здесь (а он этого не дождется), то вполне может опубликовать свой стишок в интернете. И многие его прочтут, впитав в себя незрелую выжимку какого-то идиота.

Редактор нервно закуривает вторую сигарету. Четко отбивают секунды старые настенные часы. Эти звуки похожи на аккуратные шаги времени, которые переносят его в прошлое.

А ведь он тоже когда-то хотел быть поэтом. И у него это получалось. Его стихи публиковали в нескольких журналах, ему пророчили славное будущее на стихотворной стезе. Про него говорили, что он второй Пастернак. Да, так написали в какой-то газетке. И тогда он остановился. Бог дал ему мудрости, чтобы не быть вторым. Потому что в искусстве вторых не бывает, как не бывает рыбы второй свежести. И с тех пор, уже несколько десятков лет, его гложет эта ущербность, которой нет названия. Невысказанные мысли, как капли дождя на чистом листе бумаги, высохли и ничего больше не осталось. Все эти годы ему не дает покоя мысль — а может стоило продолжить?.. Разрушить штампы, следуя Музе и не оглядываясь вокруг.

Редактор вздыхает. Да, конечно, и обстоятельства сложились не в его пользу. Обстоятельства сложились так, что он встретил Элю и она как-то сразу забеременела, родился Ванька, пришлось сразу параллельно работать в двух газетах, чтобы обеспечить семью. А потом через год появилась Ленка, он ее любил больше первенца, она до сих пор такая милая, наивная, смешливая. Как тут было писать стихи? Свободного времени совсем не было, еле успевал сдавать в срок статьи. Стихи в редкие вечера сами складывались в голове и там же исчезали. Наверное, не один сборник родился и умер в его сознании.

Так в обывательской суете пронеслись годы. Так прошла жизнь, истаяла, как утренний туман. Когда-то и что-то сотворенное им умерло в состоянии эмбриона, и даже выкидыша не было. Как печально это осознавать. Он стал хорошим журналистом, ремесленником пера, но разве такое можно считать достижением?.. Это как хороший водитель, или врач, или бухгалтер, кропотливый, дотошный, который никогда не допустит ошибки и всегда сделает то, что от него ждут. Это не искусство, а ремесло.

Сознание редактора возвращается из прошлого. Он брезгливо смотрит вокруг себя. Макеты газетных полос на столе, оргтехника в дальнем углу кабинета, столик с кофе-машиной и чашками, еще три стола для штатных журналистов, возле двери декоративная пальма, шкаф для одежды и на нем плакат с большими буквами: «ДУМАЙ!».

Думай, как обмануть других, проносится в голове редактора. Это именно то, чем они здесь занимаются. Уже много лет, из года в год. Это мир, в котором мы живем. Мир, где нет ни капли правды, где все суррогатное и мнимое. Где все похоже на рекламный ролик, в котором желаемое выдается за действительное. Где факты раздуваются так, что возникает совершенно другая история. Где несчастья смакуют, как куриную косточку, а потом выплевывают и не вспоминают о ней. Мир, в котором все куплено и где правдой является то, за что больше заплачено. Уж кому как не ему об этом знать больше, чем другим.

Мы живем в мире, где самое популярное искусство — обман; сплошной обман, произносит про себя редактор.

Он продолжает какое-то время смотреть вокруг себя с безграничным отвращением, словно все это увидел внезапно и впервые. Затем встает из-за стола, тушит в пепельнице окурок, еще раз бросает взгляд на невычитанные газетные полосы.

Несдержанный, непроизвольный вырывается из его души вопль:

— Господи! Как же меня это за....о!

Выплеснувшись, он сразу сдувается, сразу стареет, словно годы упали на него камнем. Берет плащ и, не выключив свет, выходит из кабинета.

Темная осень рушит на него холодные капли дождя и завывание ветра. Старик поеживается и угрюмо смотрит в небеса.

Затем достает из кармана смятый листок бумаги и медленно, методично, со скорбным упоением рвет его на мелкие кусочки.