Боженька Вася

Мне пять лет. А может и четыре. Я путаю. Бабушка говорит, что мне пятый идёт. Но по правде, не совсем ещё пять.

Я два дня в деревне. Тут интересно, хотя вчера вечером по маме скучал. Дед Ваня в карты со мной играл, и я забыл, что мне грустно. Люблю карты. Они красивые и интересные: короли, дамы, валеты. Наверное, давно-давно они взаправдашними людьми были.

Тут есть мальчишки. Но я пока с ними ещё не подружился. Я люблю смотреть, как они играют, а они на меня не обращают внимания. Думают, что я маленький. А я не маленький! Вот бы знали они, какой я по правде, то сразу бы захотели со мной дружить. Когда-нибудь узнают. Вдруг я буду большим и стану космонавтом. Вот они пожалеют, что со мной не дружили.

Вчера я смотрел как они играют. Там Вовка такой есть, самый ловкий. Ему, наверное, восемь лет. Достали где-то большую доску с гвоздями. Вовка гвоздей всех больше вытащил и себе забрал. И ещё он сильный и быстрее всех бегает, хоть и толстенький. И ноги у него короткие, колесом. Но как побежит – никто догнать не может.

Вот сидели они в песке, гвозди обратно кирпичом забивали, как вдруг вскочил Вовка и отбежал к оврагу, а ребятки остались, притихли сразу и стоят. А это поп Ипат мимо шёл и решил мальчиков поучить, ну, или поругать. Для взрослых это одно и то же. Не любили мальчишки этого Ипата. Чёрный, страшный какой-то. Похож на плохого. И борода у него. Ему, наверное, сто лет, судя по бороде.

- Ну как дела? - начал поп. Мальчишки стояли молча.

- Чего молчите? Федька, ты Богу молиться обещал. Держишь слово?

- Держу, батюшка Ипат. Молюсь.

- А, я у матери твоей сегодня спрошу. А? – щурясь, поп смотрел на испуганного мальчишку. Тот стоял, уткнув взгляд в песок, чувствуя себя виноватым.

- А, что это у тебя на шее? – обратился Ипат уже к белобрысому мальчику и протянул руку, - дай сюда, - тот вытащил из-под майки глиняный талисман с черепушкой на нитке и положил батюшке на ладонь.

- Ай! – мальчишка вскричал от боли, отскочил и заплакал. Поп со злостью выбросил оторванный с шеи амулет.

- Понавешают бесовских штучек! Ишь, глупота! Где крест твой, раб божий? Ты крещённый али как?

- Крещённый, - выцедил пацан.

- Каким именем крестили?

- Что?

- Имя как твоё?

- Эдик.

- Тьфу! Собачье имя. Не могли таким именем крестить…

Так бы поп Ипат и ругался, но Вовка у оврага звонко ему крикнул.

- Батюшка Ипат, а Бога нет!

- Ах ты поросёнок грязнорылый, - замахал кулаками поп, - я вот тебя поймаю и ремня по срамному месту выпишу.

- Не. Вы меня не поймаете. Я быстрей вас бегаю.

Поп кудахтал, тряс рясой, грозил Вовке кулаками и поминал его родителей. Маленький смельчак покрутил пальцем у виска и, скорчив рожу, показал в ответ язык, после чего дал стрекача. На песке остались два пацана, а другие незаметно смылись.

* * *

Дома, после обеда я задумался. Церковь, Бог, молитвы, иконы, поп Ипат. Что-то хмурое во всём этом. Неинтересно, занудливо и принудительно. Зачем это всё придумали? Я у дедушки спрошу. Хоть он меня на тихий час и положил поспать, но час я уже точно отлежал.

- Ай, непоседа! Только двадцать минут полежал всего. Ну, поспал бы на свежем воздухе после таких щей.

- Потом, дедушка. А правда, что Бог – это поп Ипат?

- Да что ты! Откуда ты это взял? Поп Ипат в церкви Богу служит.

- А, как это Богу служить? И где он, этот Бог? А он добрый?

- Бога в жизни все ищут. Но вот найти его не каждый может. А Бог - он потому и Бог, что добрый. Нет никого добрее.

- А, поп Ипат злой. Как же он Богу служит?

- Давай, сынок, мы с тобой сегодня к Богу сходим, и он тебе сам всё расскажет.

Дед называл меня сынком, хотя ему внуком приходился. Я подумал, что мы в церковь пойдём, где уже были два раза. Тоска и иконы эти непонятные. На них Бог нарисован. Но почему-то он везде разный. А уж если там запоют, то в животе плакать хочется.

- Не, дедушка. Не хочу я в церковь. Давай лучше в карты поиграем.

- Да мы не в церковь, родненький. Мы к боженьке сходим. Он тебе понравится.

- Деда, а он добрый?

- Добрый, добрый. Сам всё увидишь.

Дальше дед уже скрывался от моих вопросов, ссылаясь на «сам всё увидишь». А ближе к вечеру мы пошли к боженьке.

* * *

Шли мы с дедом далеко. За овраг, за церковь, за кладбище к лесу. Старый некрашеный крестьянский бревенчатый домик оказался домиком боженьки. Погода прояснялась, и вскоре совсем стало солнечно.

И тут я увидел боженьку - добрый такой старичок. Улыбается так, что за душу берёт, и весь белый от седин. Я в него сразу влюбился. Ну, почему все люди не такие? И я вижу, что он тоже меня любит. По-настоящему любит! А ещё вижу, что я ему интересен.

Боженька Вася. Так все в деревне его звали. Он всегда готов к любому гостю и всегда знает время, когда к нему придут. И это было удивительно. Ведь не мог этого знать, коли он обычный человек. А он боженька. Он всё знает.

- Вася, где же сегодня Бог? – крикнул ему дедушка.

- Бог в лавку пошёл, за пряниками. Да пряники жёсткие. В другую лавку ушёл.

- Нашёл ли он там мягких пряников?

- Мягких-то все хотят откушать. Но коль жёстких купил, то съешь их все до последнего. И пока не съел, других не покупай.

- Почему же Бог нас солнышком встретил? Аль подобрел от пряников-то?

- А, ты, Ваня, любишь солнышко. Вот я тебе и угодил

- А, мы тебе хлебушка принесли. Сынок, дай Васе хлебушек.

Мы с дедом по дороге купили буханку пшеничного. Дед всегда так делает, когда в гости идёт. В этот раз вышло, что для боженьки Васи. Вася взял хлеб просто, без напускной благодарности. Как будто он деда за хлебом посылал. Меня учили в таких случаях «спасибо» говорить, но здесь совсем другое дело. Я увидел саму доброту как есть. И здесь «спасибы» и «пожалуйсты» были совсем ни к чему.

Мы зашли в домик. Пахло как-то по-старинному, как у добрых дедушек и бабушек. В сенях было пустовато: старые лыжи, лопата, корыто и пара корзин. И только обуви был приличный сельский ассортимент - от сапог и валенок до тапок, и даже лапти имелись. Прошли в комнату, где боженька на белую скатерть положил наш хлеб. На столе стоял зелёный эмалированный, недавно вскипевший чайник. Откуда-то появились три старые фарфоровые плошки с мёдом и стаканы в чудных подстаканниках ранней советской эпохи. Вася налил всем простого, достаточно крепкого чёрного чая и велел класть в него мёд. Всё, что «велел» хозяин, не вызывало никакого сопротивления и неудобства. Даже в голову не приходило сделать это по-другому. Дед продолжил их чудаковатый разговор:

- А, что сегодня делает Бог?

- Бог сегодня наказал воде быть живою. И правильно сделал, потому что гости пришли. Живое к живому тянется. К Богу – божье.

И правда, чай был очень вкусный. И его хотелось пить, пить и пить. Стаканов пять можно выпить.

- А, вот я привёл к тебе человека. А человек этот спрашивает про Бога. Как же Бог показывает Бога? У тебя есть, Вася, такое зеркало?

Витало странное ощущение ясности и невесомости. Старики говорили непонятно, но я всё понимал. И ох, как понимал! Слова, слова… Да какое значение имеют слова?! Никакого. Значение имеют вот такие люди и всё, что они вокруг себя создают: солнце, воду, мёд, чай, хлеб, лапти и всё, всё вокруг. Кто-то в садике мне говорил, что Бог всё может и всё знает. И вот! Здесь человек тот, который всё может. Он не приказывает, не ругает, и даже не мастерит это всё. Он просто говорит, и оно всё так и происходит. Он даже не знает, что можно усомниться в этом.

Старики кряхтя пили чай, надувая щёки. Вася закряхтел сильнее. Словно его перебивая, ещё громче заприхлёбывал и зачавкал дед, наперегонки с Васей. А потом они громко расхохотались. Ну, прямо детский сад какой-то! А весело! Вася зарумянился, а у деда на лысине испарина появилась. Смешные. Ну почему другие взрослые не такие? Какие-то серьёзные, глупые, нервные. Вот тот же поп Ипат. Ну, что ему по-доброму, вот так же не живётся?

И тут мне очень-очень захотелось поговорить с боженькой Васей, но я не знал о чём. Хитро мне подмигнув, Вася сказал: «Я вот раньше думал, что люди должны обязательно разговаривать, когда встречаются. А вот Ваня ко мне, бывало, придёт на часок-другой, и мы молчим. И так хорошо. Да, Вань?». Ваня выразительно молчал, озорно мне подмигнув.

- Деда Вась, а правда, что ты боженька?

- Правда. А вот посмотри в зеркало: и ты боженька. И дед твой Ваня, чем не боженька?

- А, в церкви кто?

- И в церкви боженька.

Теперь я понял, почему на иконах Бога рисовали по-разному. Теперь каждый человек мне представлялся как отдельный мир, где он хозяин и Бог. И много чего в тот день я понял. С тех пор я знал то, чего другие не знают. Но вот лет через двадцать обнаружил, что не могу уже вспомнить. Что это было? А может быть, я не в словах это знал, а где-то внутри своего космоса, на каких-нибудь волшебных рунах?

* * *

Лет сорок спустя я проезжал по трассе и увидел табличку с обозначением километража и названия той самой деревни дедушки Вани. Двадцать пять километров было недостаточно, чтобы отбить вдруг возникшее желание навестить кусочек моего детства, куда столько лет я мечтал вернуться. В дедушкином доме уже кто-то жил. Было холодно и пасмурно, не как в детстве. Это была уже другая деревня. Здесь уже не могло быть ни деды Вани, ни боженьки Васи. Я с удовольствием встретил бы даже попа Ипата, а лучше того Вовку и ребят в песке. С тех пор я их ни разу не видел, но так хорошо запомнил, что, наверное, узнал бы и сейчас. Самое интересное, что в моей памяти они росли вместе со мной, и сейчас я бы мог их узнать и взрослыми.

Не доезжая до оврагов, я вышел из машины и пошёл в сторону леса мимо кладбища, надеясь найти избушку деда Васи. Нашёл. Но остались от неё лишь рожки, ножки и бурьян по пояс. Выезжая из деревни, остановился около старого домика с бабкой на завалинке.

- Вы здесь давно живёте, бабуль?

- Да завсегда здесь жила. Уже восьмой десяток пошёл, - вопросительно покосилась на меня старушка.

- Был у меня дедушка Ваня. В десятом доме жил и умер в девяностом году, весной…

- А-а! – вспомнила бабка и назвала фамилию деда, - хороший мужик был. Добрый, работящий. Помогал всем. А ты что, милок, приехал? Он здесь один, без родственников, бобылём жил.

- Да просто, мимо проезжал… А вы знали боженьку Васю?

- Боженьку-то? Да кто ж его не знал-то. Со всего Союза люди к нему ездили. И из-за границы даже были эти… немцы или голландцы, уж не помню. Всем его благодати хотелось. Вот был человек! Как он ни скажет, всё так и выходило. Как будто он сам вместо Бога всё для людей делал. Волшебник! Добрый, добрый волшебник! Сам себе гроб из досочек смастерил, лёг в него и умер. Пришли к нему, а он в том гробике уже мёртвенький лежит и как ребёночек улыбается. Хоть и умер, а как праздник был. Нисколько не грустно. На похоронах люди очень счастливыми от него, покойника уходили. А после и девяностые пришли. Всё разрушили, всё разбазарили. Мужики водку хлестать начали. Молодёжь дерётся, родителям не помогают. Это всё потому, что Васеньки, нашего боженьки не стало. Всё на нём держалось, милок, весь порядок русский... Нет сейчас уже людей-то таких.

За рулём всё думал. Так и вправду боженькой был деда Вася. И вдруг я вспомнил самое главное – то, что я знал с четырёх лет, но потом забыл, - то, что никто, кроме меня знать не мог.